Текст книги "При невыясненных обстоятельствах"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Я от Ивана Константиновича, – сказал он тихо. – Вы Андрей Александрович?

– От какого Ивана Константиновича?

– От Семенцова. Иван Константинович будет вас ждать в Кисловском переулке, в машине «Жигули» вишневого цвета, сегодня в два часа дня. Номер машины семнадцать – шестьдесят восемь.

Ровнин внимательно изучил сменщика и сделал вывод, что держится парень как будто ничего. Кивнул на дверь дежурки:

– Подожди, пожалуйста, в этой комнате, я сейчас.

– Хорошо. – Сменщик исчез за дверью.

Спустилась Ганна, и Ровнин отошел с ней в угол прихожей:

– Ганночка. Я сейчас ухожу, и сегодня меня здесь не будет. Так вот, у меня к тебе просьба. Посиди здесь, а?

Она странно посмотрела на него, то ли укоряя, то ли пытаясь что-то понять.

– Сегодня до одиннадцати, пока закроют дверь? А, Ганночка?

Настроение из-за этого ее взгляда у него сейчас хуже некуда. Но для нее он должен выглядеть веселым, ясным и легким. Как она не может понять, что ему самому сейчас несладко? Что поделаешь, иначе нельзя.

– Ганна?

– Не нужно, – она покачала головой. – Не объясняй. Хорошо. Конечно же я посижу.

– Я думаю, письмо это сегодня никто не возьмет. Но если кто-то его все-таки возьмет, кто бы это ни был – ты ему не мешай. Только нажми незаметно четыре раза звонок. И все. В дежурке вместо меня останется мой товарищ. Хорошо?

– Хорошо.

Ганна отвернулась.

Перед тем как открыть дверь своей квартиры, Ровнин прислушался. Тихо. Сейчас двадцать минут первого. Значит, у него почти целый час. Убедившись, что за дверью сплошная, матовая тишина, Ровнин бесшумно повернул ключ, вошел. Всё на своих местах. Прошел на кухню, поставил чайник, заглянул в холодильник. Так, яйца и масло, больше ничего не нужно. Быстро побрился, принял душ, переоделся. Ловко поджарил яичницу.

После чая он несколько секунд сидел, обдумывая, куда лучше положить «Малыша».

Для «Малыша» у него были ремни, приспособленные, чтобы носить автомат под курткой. Кроме того, из Москвы он захватил с собой плоский черный кейс, подобранный по размерам автомата. Но может быть, лучше просто засунуть «Малыша» за пояс, скрыв его под рубашкой и брюками? Нет, сейчас слишком жарко, на солнце градусов тридцать. И ремни не подойдут, ведь тогда придется надевать куртку, а в куртке он спечется. Подумав, Ровнин решил, что лучше всего взять кейс.

Пройдя в комнату, он открыл нижнюю полку книжного шкафа. Вынул книги: все в порядке, «Малыш», завернутый в синюю байку, лежит в оставленной для него нише точно так же, как он положил его туда в последний раз, проверяя и смазывая, – примерно неделю назад. Ровнин вынул автомат, аккуратно поставил на место книги, закрыл полку. На диване развернул тряпку и стал тщательно, не торопясь осматривать оружие. Разобрал затвор, проверил патронник. Все в порядке. Он еще раз проверил каждую деталь и только после этого собрал автомат, завернул «Малыша» в тряпку и положил в кейс. Все. Можно идти.

«Жигули» вишневого цвета Ровнин увидел, как только свернул в Кисловский переулок с Большой Садовой. Переулок был совсем маленьким, и, пройдя несколько шагов, он заметил, что в машине, стоящей у тротуара недалеко от булочной, сидит Семенцов. Полковник был в светлой рубашке с короткими рукавами и открытым воротом. Семенцов кивнул, и Ровнин открыл дверцу:

– Здравствуйте, Иван Константинович.

Произнеся это, он вдруг поймал себя на мысли, что думает сейчас о том, что он, Ровнин, должен делать дальше. Сел рядом с Семенцовым, положил кейс на колени, захлопнул дверь. Полковник поправил ворот рубашки; чувствовалось, что ему сейчас очень жарко.

– Здравствуйте. Все по-прежнему?

Да, он думает совсем о другом. Что же он должен делать? Выбора нет, он должен идти в засаду. Но почему – должен? Ведь он убежден, на все пятьсот процентов убежден, что ограбление будет не там, где указано в письме, и не там, где поставят засады. А где-нибудь в другом месте.

– По-прежнему.

– Как добрались?

– Хорошо.

– В кейсе у вас оружие?

– Оружие.

Как будто есть ощущение – он, Ровнин, должен сейчас переломить инерцию. Во-первых, он не должен быть в засаде. Засада прекрасно обойдется без него. Полковник вздохнул. Черные брови сошлись; глаза Семенцова в самом деле непроницаемые, и, что за ними, не поймешь.

– Вот что, Андрей Александрович. Конечно, о том, что вы сделали, я буду писать отдельно, в докладной.

Что же делать? Что делать? А вот что. Вот что, Ровнин.

– Это вы о чем? О том, как я проморгал связного?

Семенцов усмехнулся:

– Перестаньте, Андрей Александрович. Не становитесь в позу.

– Я не становлюсь.

Становись не становись, а связного он, конечно, упустил бездарно.

– Я хочу написать о другом. О вашей высокой профессиональной выучке, сознательности, ответственности и чувстве долга. О том, что благодаря вам мы вышли на это письмо.

Приятно все это слушать, но благодарность не по адресу: на письмо они вышли только благодаря Лешке. Из вежливости он все же кивнул:

– Спасибо.

– Помимо докладной я хотел бы поблагодарить лично вас. Просто по-человечески.

– Ну что вы, Иван Константинович. Не за что.

– Есть за что. Ладно. Теперь о деле. Наверное, у вас есть какие-то соображения по поводу письма? И о возможности налета?

Соображения, конечно, у него есть, но при чем тут эти соображения, когда он, Ровнин, начинает постепенно понимать, что ему делать дальше? Все, что жило в нем раньше отдельными кусочками, разорванными мелкими соображениями, теперь как будто начинает соединяться в одно целое. И прежде всего он отчетливо понимает, что ни в одной из трех засад он Семенцову не нужен. Напрочь не нужен.

– Особых соображений у меня пока никаких.

Что он, лично он может добавить к засаде? Да ничего. Он должен сейчас решить: что бы он делал сам на месте налетчиков? Если бы, допустим, подозревал, что письмо перехвачено? Если бы знал, что на всем пути следования машин с деньгами и у всех трех заводских проходных будут организованы засады? И еще: если бы при этом вся техническая часть налета была бы тем не менее тщательно подготовлена? Что? Вот именно – что? Подумав об этом, он спросил:

– Эти три транспортировки предусматривались без радиоконтроля? Поэтому и наводка?

– Одна без радиоконтроля. Но на всех трех не очень опытный состав групп. И все три следуют по отдаленным маршрутам.

– Значит, у них свой человек в банке.

– Да, свой человек. Но только никуда он не денется.

Они долго молчали. Наконец Семенцов взялся за ключ зажигания.

– Нащупывается этот человек. Найдем мы его, думаю, самое большее, через неделю. Крайний срок – дней через десять.

Возможно. Но если эти налетчики возьмут сегодня большие деньги, они могут вообще навсегда исчезнуть из Южинска.

– Какие суммы на перевозках, Иван Константинович?

– На «Цветмет» и «Пролетарий» везут по сто пятьдесят тысяч, на «Судостроитель» – двести пятьдесят.

Хорошие цифры. Но ты, Ровнин, давно уже знаешь, что вряд ли они покажут нос у одного из этих трех заводов. Хотя ограбление сегодня будет. Вот где только?

– Засады, конечно, у всех трех проходных?

Ясно, что ограбление будет совсем в другом месте. В каком? В каком?

Семенцов достал платок и вытер пот на висках и лбу:

– У всех. У заводов и на всем пути следования машин.

Сегодня день зарплаты, денежных перевозок много, по всему городу. А под ними уже земля горит. Если они раскрыли его, то, наверное, понимают, что о заводах тоже известно. И если они теперь предполагают, что там поставлены капитальные, плотные засады, то естественно, что над остальными денежными перевозками контроль будет поневоле ослаблен. И могут воспользоваться этим.

– Поедете со мной? – спросил Семенцов.

– А вы где?

Семенцов включил зажигание:

– У «Судостроителя». Думаю, если они попробуют, то, скорей всего, сделают это там.

– Иван Константинович, какие еще сегодня перевозятся крупные суммы?

– Крупные суммы? – Полковник осторожно вывел машину из переулка, оглянулся перед поворотом на улицу. – Ну, по двести тысяч – зарплаты на фабрику «Большевичка» и «Сельмаш». Примерно столько же – недельная выручка городского трансагентства.

Мимо проплыли дома Большой Садовой. Семенцов вел «Жигули» на средней скорости – так, что многие машины их обгоняли.

– Всё?

– Относительно крупная сумма – сто десять тысяч, это перевозка в аэропорт.

– Они контролируются по радио?

– Кроме аэропортовской. Но там подобраны опытные инкассаторы.

– И в какое время?

– Примерно от трех до четырех часов.

Сейчас они едут к южной окраине, к морю, к «Судостроителю». Все, что перечислил сейчас полковник, – в противоположной части города, которая как раз не перекрыта засадами. Фабрика «Большевичка» – в центре, завод «Сельмаш» – в северо-восточной части, трансагентство – примерно между ними. А аэропорт еще дальше – в двенадцати километрах от города к северо-востоку. Все складывается как раз одно к одному. И все-таки он очень бы хотел, чтобы они пришли к «Судостроителю». Он хотел бы лично встретить их и посмотреть на них. Но почти точно, что они туда не придут.

– Иван Константинович, у меня будет просьба. Вы могли бы выделить мне оперативную машину?

– Оперативную машину?

– Да. Радиофицированную и с хорошим мотором. Потому что, как я считаю, налет будет в другом месте.

Семенцов некоторое время молчал.

– Я могу вам эту уступить, – наконец сказал он. – Доедем до «Судостроителя», и забирайте.

Ровнин вел машину по Южинску, размышляя о том, что же это такое серьезный, основательно разработанный налет. Наверное, это значит, что они все учли. Все просчитали. Это значит, что они могли основательно поработать с секундомером. А может быть даже – обзавелись радиопеленгатором.

– Пятый! Пятый! – раздалось в приемнике. – Пятый, придержи оранжевый двадцать девять – сорок один. Двадцать девять – сорок один, понял? Придержи его, проехал на красный.

Переговоры ГАИ. Он давно уже понял: если представить, как все эти три указанные в письме завода соотносятся с Госбанком, учесть засады и блокировку, то можно без труда понять, что во время этих перевозок почти полгорода будут надежно прикрыты. Если группа пойдет на налет где-то здесь, все ее возможные отходы будут блокированы в течение трех – пяти минут. Полгорода. Но ведь остаются еще другие полгорода. Восток и северо-восток, район аэропорта и Московско-Приморское шоссе. Сейчас, в ближайшее время, в этой части будут перевозиться четыре крупные партии денег: из Госбанка на «Сельмаш» и «Большевичку», из трансагентства в Госбанк и из Госбанка в аэропорт. Особенно его интересовала именно эта перевозка в аэропорт, так как она не прикрыта радиоконтролем – пусть там и очень опытные инкассаторы. Так как лучшие силы УВД стянуты сейчас в другую часть города, то получается, что все эти четыре перевозки фактически не прикрыты. Конечно, надо учитывать, что на всех четырех машинах есть вооруженная охрана, а три из четырех маршрутов на всем пути следования контролируются по радио. Надо учитывать также тщательно разработанную систему мобильных ПМГ и то, что после первого же сигнала об ограблении все магистрали в городе будут перекрыты, а на загородных – предупреждены посты ГАИ и в случае необходимости высланы вертолеты. Так что формально все четыре перевозки, конечно, подстрахованы, и все-таки это обычное прикрытие. Обычное. Для серьезного, основательно разработанного налета явно недостаточное. Явно.

Разговоры в эфире. Перекличка постов, мелкие происшествия по городу, переговоры по СКАМ. Весь его расчет и все надежды сейчас только на них, на эти разговоры в эфире. Голубая мечта, что Семенцов еще до четырех возьмет банду с микрофоном (»Вы окружены, сопротивление бесполезно!») у «Судостроителя». Это, скорее всего, голубая мечта. Если налет действительно организован серьезно, то он может произойти в любой точке города. А это значит, что он сам конечно же напасть на следы банды в первые минуты налета не сможет. Ровнин убрал громкость приемника; теперь голоса звучали приглушенно. Навстречу не спеша двигались дневные улицы, и он вдруг подумал, что за два с лишним месяца в Южинске он так и не успел по-настоящему их рассмотреть.

Вот по сторонам потянулись двухэтажные домики из побуревшего кирпича. Ровнин понял, что это последние дома города; на табличках написано: «Улица Ветеранов», а улица Ветеранов замыкает окраину и заканчивается лесопарком. Дорога, ведущая сквозь лесопарк, выходит на развилку. От развилки – прямой путь на аэропорт. Направо начинается Приморское шоссе; пройдя вдоль линии пляжей, у порта оно сворачивает в город. Налево идет Московское шоссе. Оно начинается уже за чертой города и ведет на север.

Мелькнул в зелени и остался сзади последний двухэтажный домик, и сразу же за ним начался лесопарк. Въехав под кроны деревьев, Ровнин прислушался к фону в приемнике. Голоса звучат почти непрерывно, иногда накладываясь и перебивая друг друга. Все, что он пока услышал, – это главным образом переговоры постов ГАИ и доклады о мелких происшествиях. И только один раз он услышал экстренное сообщение о наезде: на углу Большой Садовой и улицы Нестерова грузовая машина сбила велосипедиста. Позже постовой инспектор сообщил, что пострадавший доставлен в больницу. Следить за всеми сообщениями на диапазоне УВД было трудно; еще трудней было отделять сообщения друг от друга. Но Ровнин понимал, что если он и может на что-то рассчитывать, то только на эти монотонные и непрерывные переговоры.

Проехав первые километры по лесопарку, Ровнин совсем сбавил скорость. Асфальтированная дорога проходила под нависшей над ней листвой, в окна залетал чистый лесной ветер. Движение здесь было стеснено, и Ровнину дважды пришлось прижаться к бровке, чтобы сначала пропустить просигналившее такси, а потом – тяжелый, заполненный пассажирами рейсовый «Икарус».

Перед развилкой дорога круто пошла под уклон. Вынырнув из-под деревьев, Ровнин повернул машину на стрелку с надписью: «Аэропорт – 11 км». По дороге на аэропорт впереди все как будто распахнулось. Приморское и Московское шоссе, расходящиеся в обе стороны, остались сзади. Дорога на аэропорт была четырехрядной, она шла по открытому полю и просматривалась со всех сторон. Сейчас в приемнике были громко и отчетливо слышны переговоры автоинспекции. Как он вскоре понял, говорили с открывшегося впереди стационарного поста ГАИ. Доехав до стеклянной будки поста, Ровнин развернулся к городу; чуть притормозил около стоявшего у обочины старшины с жезлом. Тот никак не прореагировал: наверняка он знал эту машину. Снова доехав до развилки, Ровнин на этот раз повернул налево, на Приморское шоссе.

Ветер стал прохладнее – дорога выходит к морю. Ровнин хорошо представлял себе эту дорогу вдоль пляжей, он помнил всю прибрежную линию, до последней прогулочной станции и прокатной базы. Значит, мимо пляжей он на той же скорости доедет до порта и потом снова по тому же маршруту еще раз пересечет город. Да, если бы это была обычная преступная группа, все пляжи до самого порта можно было бы смело считать для налета мертвой зоной. Но они хорошо знакомы с психологией, и доказательство – налет на инкассаторов у торгового центра. Знакомы и отлично понимают, что такое страх. Они и рассчитывают главным образом на страх. На страх, на панический ужас, который, как столбняк, охватывает безоружных людей, на которых направлено оружие. Оружие гипнотизирует, он знает. Ведь при втором налете весь их расчет был главным образом на страх, и, увы, этот расчет сработал.

«Сработал», – подумал Ровнин, разглядывая из окна загорелые тела, брызги прибоя, слушая музыку транзисторов. Единственным, кто тогда попытался сломать этот расчет, был Лешка. Лешка знал, что нет больших трусов, чем те, кто рассчитывает на страх безоружного перед направленным на него стволом. Просто этот страх надо хоть кому-то преодолеть, и тогда тем, кто на него рассчитывает, конец, хана. Но на этот раз все получилось наоборот. Хана пришла Лешке, потому что Лешка чуть-чуть не успел. Чуть-чуть.

Наконец пляжи кончились, шум стих, полоса гравия постепенно сошла на нет. Мимо потянулся высокий забор порта. Ровнин повернул к городу и минут через десять снова выехал в центр. Второй раз миновав «Большевичку» и «Сельмаш», он повернул на знакомую уже улицу Ветеранов. И здесь, среди шума в эфире, услышал продравшийся сквозь переговоры голос: «Внимание, говорит четырнадцатый! Всем постам ГАИ и ПМГ. Говорит четырнадцатый. На развилке при въезде в аэропорт тяжелая авария. Столкнулись машина инкассаторов и фургон «Мебель». Повторяю. На развилке при въезде в аэропорт тяжелая авария. Столкнулись машина инкассаторов и фургон «Мебель».

Место аварии оказалось метрах в двадцати от развилки, как раз там, где кончались деревья. Затормозив, Ровнин прежде всего увидел съехавший в кювет большой грузовик-фургон с надписью на бортах: «Перевозка мебели». Кабина грузовика была пуста, дверца со стороны водителя открыта. У обочины стоял мотоцикл ГАИ с коляской, за ним виднелась машина инкассаторов: представлявший сейчас собой жалкое зрелище защитного цвета «рафик» с искореженным левым боком и выбитыми стеклами. Правая дверца кабины микроавтобуса была открыта. В кабине Ровнин увидел двух инкассаторов. Казалось, оба сидят совершенно спокойно, будто ничего не случилось. У распахнутой двери микроавтобуса стоял немолодой старшина милиции, тот самый, которого Ровнин видел на обочине, разворачиваясь у будки ГАИ. Подойдя к «рафику», Ровнин прежде всего осмотрел инкассаторов и понял: оба в тяжелом состоянии и вряд ли в ближайшее время придут в себя. Он повернулся к старшине. Из-под козырька на него глянули маленькие, окруженные сетью морщин глаза. По одному этому взгляду было видно, что старшина – хват.

– Семнадцатый оперативный, – Ровнин показал удостоверение. – Это «аэропортовская»?

– Она, – с досадой сказал старшина.

– Где инкассаторская сумка?

Ближний из инкассаторов открыл глаза. Лоб его был сизо-черным после удара о стекло, из носа густо текла кровь.

– Сумку… взяли… – сказал он.

Все ясно. Надо торопиться. Каждая секунда сейчас на счету. Инкассатор попытался что-то сказать и – закрыл глаза.

– Вызвали скорую? – спросил Ровнин.

Старшина кивнул:

– Еще у будки.

Почему у будки? Что, старшина узнал об аварии не здесь?

– Вы что, не сами обнаружили аварию?

– Мне сказал о ней шофер такси. Он видел, как они столкнулись.

– Где этот шофер?

– Задержан. В будке сидит.

– Что, он и налетчиков видел?

– Нет, он не понял, что это налет. Только видел, как люди выходили из автофургона. Хотел остановиться, чтобы оказать помощь, но решил доехать до меня.

– Срочно вызовите его! Пусть его подвезут сюда. Вы поняли – срочно!

– Слушаюсь! – старшина включил рацию, заговорил вполголоса: Десятый! Десятый, четырнадцатый вызывает! Серега? Сергей? Сергей, это я! Шофер такси там? Ну – который сообщил? Давай срочно его сюда, на развилку! Срочно, ты понял! Быстро!

Ровнин пригнулся к инкассатору, достал платок. Осторожно вытер кровь. Среагировав, инкассатор вздрогнул и открыл глаза. Глаза инкассатора сейчас почти бессмысленны. Да, поломало его изрядно.

– Потерпи, – сказал Ровнин. – Сейчас приедет скорая.

Значит, они были на автофургоне? А потом? Потом, потом. Может быть, пересели на другую машину, подготовленную заранее? Пересели… Если так, то куда они поехали? По Приморскому шоссе? К пляжам? Или по Московскому?

– Говорить можете? – спросил Ровнин.

Инкассатор утвердительно закрыл глаза.

– Как они вас?

– Навстречу… – еле слышно сказал инкассатор. – Через осевую…

Значит, фургон «Мебель» ехал навстречу. И ударил. Не совсем в лоб, а под углом. Шофер успел отвернуть, но это не спасло. Выбрано самое удобное место – кругом лесопарк, впереди развилка.

– Вы их видели? Сколько их было?

– Кажется… Трое… Или четверо… – прошептал инкассатор.

Трое или четверо. Скорее, четверо. А «или» – потому что четвертый наверняка сразу побежал к запасной машине, вот только куда. Четвертым должен быть «Шофер».

– Лица их вы видели? Я спрашиваю, лица налетчиков вы видели?

– Д-да, – инкассатор еле шевелил губами. – В-видел.

Значит, на этот раз они были без масок; вот только куда же они делись? Вряд ли они рискнут скрываться в лесопарке, слишком много народа кругом. Их наверняка ждала машина.

– Вы видели, куда они скрылись?

Инкассатор кивнул:

– Кажется… к развилке… через лес…

– Куда? Туда? – Ровнин показал налево. – Или в другую сторону? Налево? Или направо?

Молчит. Плохо, если он не ответит.

– Вы слышите? Куда они побежали? Налево?

– Н-нет… – губы инкассатора чуть шевельнулись. – Направо.

Направо. Значит, если у них была запасная машина и она была укрыта в лесу с правой стороны от выезда на развилку, они могли поехать только направо, по Приморскому шоссе. Только направо, в город, и не иначе. Что же, они сами полезли в западню? Впрочем, почему в западню? Может быть, они просто решили раствориться среди загорающих на пляже. Инкассатор как будто отключился. Осматривая панель управления, баранку, сиденье в надежде, что остались хоть какие-то следы, Ровнин попытался прикинуть, сколько прошло времени с момента налета. Примерно десять – двенадцать минут. Если они пробежали через лес к приготовленной заранее машине, от одиннадцати надо отнять минуту, ну, две. Остается девять. Округляем – значит, у них с самого начала было чистых десять минут на то, чтобы оторваться от погони. На машине с обычным мотором это километров двенадцать – пятнадцать. Приличная фора. Да еще его заминка здесь. Они успели уехать, вот только куда? К пляжам? Или к Москве? Треск мотоцикла. В коляске – парень лет тридцати с усиками и бакенбардами, за рулем совсем молодой лейтенант.

– Вот, – старшина кивнул на коляску. – Он мне сообщил.

– Вы видели столкновение? – спросил Ровнин.

– Да, – парень вышел из коляски. – Я сначала услышал удар. А потом вижу, фургон прямо в лоб «рафик» саданул. Хорошо еще, скорость небольшая. Обе машины – в кювет. Я хотел сначала остановиться, ну а потом думаю, там люди все равно есть, они из фургона вылезли, и рванул к посту.

– Четырнадцатый! – заговорили сразу обе рации, у старшины и у лейтенанта. – Четырнадцатый, Волна вызывает! Вы слышите, четырнадцатый? Волна вызывает!

Это СКАМ.

– Волна, я семнадцатый-оперативный, вы меня поняли? – пригнувшись, сказал Ровнин в микрофон старшины. – Я семнадцатый-оперативный, нахожусь на месте аварии, это налет, выясняю обстоятельства налета! Сейчас свяжусь с вами, не уходите с волны, вы поняли меня, Волна?

– Понял вас, семнадцатый-оперативный. Жду.

Ровнин повернулся к водителю такси:

– Вспомните: когда вы выезжали на развилку, вы не видели машины, стоявшей у обочины?

– Машины? – парень задумался.

Если он не сообщник, он должен был что-то увидеть. Хотя они вполне могли поставить эту машину за деревьями.

– Видел, – сказал парень. – Точно, видел машину, справа стояла, на обочине, на Приморском. В кустах.

Парень – сообщник, потому что уж очень все складывается.

– Какая машина?

– Легковушка, «Москвич» или «Жигули», я не разобрал, спешил.

Не разобрал, спешил. Натяжка, потому что любой водитель такси обычно отличает «Жигули» от «Москвича».

– Не помните, какого цвета?

– Кажется, темно-синего. Да, темно-синего.

Наводка? Теперь уже трудно понять, наводка это или нет. И все-таки теперь уже наоборот кажется, что парень этот чист.

– Номер машины не заметили?

Парень прищурился:

– Да я вот все вспоминаю. Даже в будке сидел, вспоминал. Не помню номера.

– Может быть, все-таки вспомните?

– Ч-черт, – парень вжал голову в плечи. Зажмурился. – Что-то такое… Первые две цифры, кажется, сорок один. Четверка и единица.

– Четверка и единица?

– Как будто, но точно не помню.

Четверку и единицу он помнит, а марку машины не разобрал. Ладно, больше из этого парня ничего не выжмешь. И еще: он, скорее всего, все-таки не сообщник. Ровнин снова пригнулся к микрофону старшины:

– Волна, я семнадцатый-оперативный! Как меня слышите?

– Слышу вас хорошо.

– По показаниям свидетелей и потерпевших, на развилке около двадцати – двадцати пяти минут назад совершено ограбление машины, проводившей перевозку в аэропорт. После столкновения трое или четверо налетчиков, похитив сумку с деньгами, скрылись, возможно, на легковой машине «Москвич» или «Жигули» темно-синего цвета, первые цифры номера – сорок один, четверка и единица. Как поняли?

– Все понял отлично. Темно-синяя легковая машина, первые две цифры сорок один.

– Правильно. Есть предположение, что машина ушла по Приморскому шоссе в сторону города.

Сейчас он должен на полной скорости ужом, змеей, как угодно, но разыскать эту темно-синюю легковушку, которая оторвалась от него теперь уже примерно на тридцать минут.

– Лейтенант! – крикнул Ровнин, кинувшись на сиденье и отжав сцепление. – Дальше держите связь сами! И держите место, поняли?

– Так точно, понял.

Доклад лейтенанта СКАМ Ровнин услышал, уже поворачивая на развилке в сторону пляжей. Выжав из мотора все, что только мог, он услышал, как радиоконтроль оповестил все ПМГ о темно-синей легковой машине, ушедшей в город.

Он мчит по шоссе, обгоняя машины. Вот впереди «Волга»; чуть отпустил ее; чувствуется соотношение скоростей; пауза; бросок влево по осевой на третьей скорости; обгон; тут же резкий бросок вправо; торможение. Этот старый и проверенный способ обгона, систему вождения машины «лесенкой» Ровнин хорошо изучил, не раз отрабатывал специально, поэтому сейчас шел по Приморскому шоссе к городу довольно легко, обгоняя все идущие впереди машины. Единственное, что требуется здесь, – это чувство паузы и ритма, иначе рискуешь врезаться на третьей скорости во встречный поток. Остальное уже зависит от техники вождения. Такси впереди; учел скорость; поймал паузу; бросок влево; вправо; торможение. И снова: впереди тяжелый «БелАЗ»; учел скорость; паузу; бросок влево; вправо; торможение. Пройдя на непрерывном обгоне по Приморскому шоссе около минуты, Ровнин встретил пока только одну темно-синюю машину – идущую на средней скорости новую, верней всего, учрежденческую «Волгу» с единственным водителем. Решив, что учитывать ее не стоит, тем более что ею все равно займется ближайший же пост, и продолжая обгонять машины, Ровнин вдруг понял, что совершенно не уверен в том, куда же они должны были поехать. В город? Или от города?

В город… Но ведь они должны понимать, что город для них – это кольцо. Замкнутое кольцо и блокировка, то есть самая что ни есть западня, если только им не удастся незаметно бросить машину. Тогда у них появится серьезный плюс: пляжи. Многокилометровые пляжи с тысячами отдыхающих.

От города… Это значит, что «кольца» уже нет, и перехватить машину смогут только посты ГАИ или вертолет. Но вертолета пока еще нет, и неизвестно, когда он будет, а они уже уходят. Пост же ГАИ – это всего только пост ГАИ. Не больше, если учесть четыре автомата.

Впереди показался знак разворота. И вдруг Ровнин понял, отчетливо и ясно: вот здесь они должны были развернуться. Должны были, обязаны были. Вот здесь, на этом развороте. Развернуться и уходить от города по Московскому шоссе. Если бы он был на их месте, он обязательно развернулся бы и поехал назад, сбив тем самым с толку преследователей.

До разворота остается около двухсот метров. Значит, если он сейчас не угадает и развернется впустую – все, они окажутся отрезанными от него где-то в городе. Правда, в городе они в любом случае будут иметь дело с Семенцовым и с хорошо отлаженной сетью ПМГ.

До разворота меньше ста метров. Разворачиваться? Хорошо. Но если они поедут в город и им удастся где-то незаметно остановиться, раздеться и лечь на пляже, у них будет огромное преимущество. Машину можно будет найти, но попробуй поищи их самих среди тысяч голых тел. Правда, не так легко незаметно выйти из машины, раздеться и лечь. Решай. Решай, Ровнин. Нет. Если они все продумали серьезно, то и раздеться, и затеряться на пляже они вполне смогут. И все-таки. Все-таки разворот. Так и не успев просчитать все до конца, не успев взвесить, что и как, Ровнин резко затормозил и развернулся. И почти тут же в приемнике среди многих незнакомых голосов, вызовов и откликов он услышал знакомый голос и понял, что это голос Семенцова:

– Семнадцатый! Семнадцатый, говорит третий! Семнадцатый, где находитесь в настоящий момент? Семнадцатый, отзовитесь!

Семенцов. Его голос. Ровнин представил себе, как сейчас весь город, все посты, вся отработанная за эти месяцы система блокировки пришли в движение. Перекрыты магистрали; выставлены группы захвата; проверяются и останавливаются все подозрительные машины. Судя по вызову Семенцова, налетчиков пока еще не нашли.

– Семнадцатый! – повторил голос в приемнике. – Семнадцатый, вас вызывает третий! Я – третий! Отзовитесь!

Все так же, лесенкой, угадывая паузы во встречном движении, Ровнин продолжал обгонять машины, понимая, что с каждой секундой удаляется от города. Что он может ответить Семенцову? «Думаю, они уходят по Московскому шоссе, следую в этом направлении?» Но ведь они вполне могут вести радиоконтроль за эфиром. Вполне. Поэтому сейчас грамотней будет не сообщать Семенцову ничего конкретного.

– Семнадцатый! Семнадцатый, я третий! Вы слышите меня?

– Слышу вас, третий, – сказал Ровнин. – Я – семнадцатый, слышу вас хорошо. Нахожусь недалеко от места аварии. Прошу разрешения на самостоятельные действия.

Кажется, он все сказал правильно. Семенцов должен, обязан понять, в чем дело. Обязан, если он действительно профессионал. А скажем, что-то указывать ему сейчас, объяснять, скажем, что надо перекрывать не только Приморское шоссе, но и Московское, будет лишним. Семенцов должен знать все это и без него.

– Как меня поняли? – спросил Ровнин. – Третий, как поняли?

Грузовик впереди; поймать паузу; бросок влево; вправо; можно увеличить скорость, впереди свободное пространство. Почему не отвечает Семенцов?

– Семнадцатый, я – третий! – наконец отозвался Семенцов. – Понял вас хорошо. Действуйте. Только держите меня в курсе.

Начальник ОУРа колебался – поэтому долго не отвечал. Бежевые «Жигули» впереди; поймать паузу; обгон; снова втиснуться в общий поток. Кажется, Семенцов все понял, больше того, кажется, полковник даже понял, что он преследует их сейчас вне города. Ровнин продолжал обгон, всматриваясь вперед. И вот, только он подумал, что вдруг все напрасно и напрасно он вышел на это шоссе, как увидел мелькнувшее впереди темно-синее пятно. Еще через несколько секунд он понял, что это явно легковая машина. Он прибавил скорость, внимательно следя за тем, как она идет. Идет средне. Теперь уже она всего в ста метрах впереди. Кажется, это «Москвич». Методично приближаясь к идущему теперь совсем близко впереди темно-синему «Москвичу», Ровнин попытался рассмотреть, сколько же людей в машине. Как будто трое. Да, трое. Причем как минимум одна из них женщина. Она сидит рядом с водителем. Очень похоже, что и на заднем сиденье тоже женщина. Ровнин обогнал последнюю машину отделяющую его от темно-синего «Москвича», Газ-24. «Москвич» – вот он, прямо перед ним. Номер не тот, 85–63. Ни четверки, ни единицы, но в принципе номер у них вполне может быть съемным или переворачивающимся.