Текст книги "Загадка «Приюта охотников» (Приключенческая повесть)"

Автор книги: Анатолий Полянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Анатолий Полянский
ЗАГАДКА «ПРИЮТА ОХОТНИКОВ»
Приключенческая повесть

ВСТРЕЧА С ПРИВИДЕНИЕМ

Тараса разбудил скрежет. Словно по железу водили тупой пилой. Визгливые звуки вызывали ощущение зубной боли. Парень приподнялся на локтях, прислушался. Что за бред! Кому понадобилось среди ночи распиливать металл? Нечистой силе?.. А что? В этом мрачном месте и не такое примерещится. Недаром с первого взгляда отель произвел на них с Саней зловещее впечатление.

Отель стоял одиноко, в стороне от деревни. Широкое, выстланное пожухлой травой поле пролегало между ним и околицей. Приземистое здание напоминало немецкую казарму. Оконца в два ряда, сдавленные с боков, располагались одно над другим и производили впечатление нацеленных на дорогу бойниц. Отель и примыкавшие к нему постройки – крытый колодец, сараи, гараж – окружала в метр толщиной высоченная стена, сложенная из того же, что и дом, серого ребристого камня. Сверху ограда кое-где разрушилась, и, как видно, давно: провалы заросли ядовито-зеленым мхом.

– Хорош «Приют охотников», – покачал головой капитан Фокин. – Глазу не на чем отдохнуть.

– Может, поищем другое пристанище? – предложил Тарас.

– Жаль время терять. К тому же здесь, как сообщили в полиции, имеются свободные места. Теперь-то я понимаю, почему эта «крепость» пустует, – усмехнулся Фокин, поглаживая пышные усы, по единодушному мнению всей разведроты капитана не украшавшие.

– Давай вернемся, дядя Саня, – настойчиво повторил Тарас. Угрюмый вид отеля не пришелся ему по душе. – В деревне столько вывесок…

– В отеле, – отозвался Фокин, – удобнее всего расположиться, лес рядом. – Он помолчал и мечтательно добавил: – Есть еще один довод. Сказывали, тут знатную форель готовят. Фирменное блюдо. Ее рядом в горной речушке ловят. Знаешь, что такое форель? Королевская рыба!.. У нас на Алтае она водится. Бывало, наловишь ведерко, мать приготовит – за уши не оторвешь. Я за войну и вкус ее позабыл. Давай уж, дружище, остановимся…

В голосе капитана прозвучали просительные нотки. Но Тарас не отозвался, и Фокин, покосившись на парня, неожиданно спросил:

– Да ты, похоже, нечистой силы боишься?

– Дядя Саня, разве я не доказал… – возмутился Тарас.

Даже предположение, что он может чего-то испугаться, показалось оскорбительным. Ведь почти полгода в разведчиках ходил. Когда после освобождения Польши Тарас попал наконец к своим, фокинцы забрали парня к себе. И стал он сыном полка…

– Не обижайся, – примирительно заметил Фокин. – Я подумал: не наслушался ли ты в деревне болтовни о всякой чертовщине. Мне и то успели, пока документы оформлял, про привидения сообщить. На месте отеля прежде старинный замок стоял. В нем, говорят, всякая нечисть водилась. А когда замок разрушили да гостиницу из старых камней сложили, духи и призраки на новое местожительство перекочевали…

Конечно, Саня шутил. Сам он ни в бога, ни в дьявола не верит. Но все-таки!..

Капитан Фокин сладко похрапывал на соседней кровати, а Тарас, окончательно проснувшись, раздумывал. Первую пришедшую на ум мысль разбудить Саню он отверг. Что, если все это только почудилось? В доме вполне может идти ремонт или другие хозяйственные работы. Хорошо он будет выглядеть, подняв ложную тревогу. Саня первый на смех поднимет. «Как же ты, брат, мог так обмишуриться? – скажет. – Не пошла, видно, моя наука впрок». От таких слов впору сквозь землю провалиться. Нет, надо сперва все разузнать. А то получится, как старший сержант Горшков любил говорить: бухнул в колокола, не заглянув в святцы.

Тарас как-то спросил старшего сержанта:

«Ты, дядя Коля, случайно не из попов будешь?»

Горшков расхохотался. Голос у него глухой, простуженный. С зимы сорок второго осип, когда на Ладоге ледяную купель принял.

«Ловко ты меня распознал, – с иронией отозвался старший сержант. – А еще говорят: устами младенца истина глаголет… Нет, Поярков, гончары мы. Испокон веков гончарами были, отсюда и фамилия пошла – Горшков, от ремесла. А что словесные кренделя иногда выписываю, так это от деда. Всю жизнь правду искал, за что и угодил на каторгу…»

Соскользнув с кровати, Тарас натянул брюки, сунул ноги в башмаки. «Вот бы Горшкова сейчас сюда, – подумал. – Он бы мигом во всем разобрался». Когда еще шли бои и надо было провести ночную разведку, капитан Фокин всегда посылал Горшкова. Уж на что в Эстергоме положение у них было аховское. С трех сторон немцы, за спиной Дунай. А им без схемы минирования фарватера возвращаться нельзя… Если бы не Горшков, отыскавший лаз к секретному бункеру…

Тарас тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и снова прислушался. Вскоре скрежет повторился. Звук шел от ближайшей стены. Значит, мастерили в соседнем номере. «Дня людям мало, что ли? – подумал. – Или творят что-то преступное, потому и прячутся?»

Приоткрыв дверь, Тарас выглянул из номера. Вдоль коридора темные полосы перемежались вытянутыми от стены до стены серыми прямоугольниками окон. Близился рассвет.

Различив соседнюю дверь, парень мягко, бесшумно, как учил ходить капитан Фокин, подкрался. В номере не чувствовалось никакого движения. От застоявшейся тишины в ушах стоял звон.

«Неужели их что-то спугнуло?» – мелькнуло опасение. Тарас не смог бы сказать, кого «их». В мифических духов он, конечно, не верил, почти не верил, а точнее – не хотел верить. С детства знал: ничего сверхъестественного в жизни нет, а бояться того, чего нет, глупо. Впрочем, некоторые вещи разуму не подчинялись. Тарас, например, боялся покойников, хотя на фронте встретился со смертью вплотную. Однажды рота целую неделю занимала оборону на изрытом бомбами и снарядами кладбище. Днем Тарас невозмутимо разгуливал среди могил, а ночью, охваченный мистическим страхом, пытался внушить себе: мертвые не опаснее тех живых, что находятся по другую сторону фронта…

Внезапно створка двери поползла, будто ее открыли с внутренней стороны. Тарас инстинктивно отпрянул, но любопытство пересилило… В номере никого не было. Смутно белело на кровати покрывало, тускло светились на стенных часах римские цифры.

Снова потекли минуты. Тарас замер, вслушиваясь в зыбкую тишину и ожидая, что она вот-вот оборвется. Потом решился: осторожно пересек комнату и выглянул в окно. Почудилось, будто по двору кто-то бредет. Всмотревшись, сообразил: тень неподвижна. Это колодец, виденный им накануне. Выложенный из камня, массивный и неуклюжий, он глыбился посреди двора и напоминал старинное надгробие, чему в немалой степени способствовал замшелый навес из бревен, насаженный на толстые металлические столбы.

Тарас успокоился, собрался было вернуться к себе, как вдруг снова раздался скрежет, долгий, заунывный, заставивший задрожать. Шел он теперь от стены слева. Тарас опомнился: чушь какая! Слева находился их номер, где никого, кроме спящего Сани, нет и быть не может.

Бегом вернувшись к себе, Тарас убедился: капитан Фокин спал, не изменив позы. Он обладал завидной способностью отдыхать на полную катушку даже в окопе под аккомпанемент артподготовки… Но кто-то продолжал пилить, было слышно дребезжание металла. Не сидит же чертов работничек в стене?

Страх сменился досадой. Капитан Фокин говорит: вещей непознаваемых нет, есть обстоятельства, тобой не разгаданные. А это означает – враг оказался умнее тебя!

Стараясь производить как можно меньше шума, Тарас придвинул к стене стул и приложил к ней ухо. Очень хотелось простучать перегородку – не пустотелая ли. Но Тарас отказался от искушения, боясь спугнуть неведомого «жестянщика». Звуки теперь не затихали, хотя стали глуше. И тут он обнаружил вентиляционную решетку. Стало ясно: скрежет шел снизу, очевидно, из подвала…

Открыв окно, Тарас бесшумно спрыгнул на клумбу. На фоне светлеющего неба проступили контуры дворовых построек, проемы окон, трубы на крыше. Обойдя здание, Тарас увидел вход в подвал. Дверь была распахнута.

Внизу его снова обступила темень. На миг стало жутковато. Вдруг здесь действительно прячутся злоумышленники, а у него нет оружия… В который раз Тарас пожалел, что сдал трофейный «вальтер». Отличная была штука, стреляла без промаха. Это Саня настоял. Не учел, что они находятся на территории, где всего несколько месяцев назад шли ожесточенные бои. «К чему теперь пистолет, – сказал, – войне конец». Тарас вздумал было возразить, Фокин нахмурился и, дернув ус, что было признаком крайнего неудовольствия, строго заметил: «То, что я сказал, не пожелание, а приказ…»

В подвале пахло плесенью и мокрой глиной. Тарас остановился, сдерживая дыхание. Сердце гремело колоколом, в ушах словно попискивал зуммер. Наконец он сбросил оцепенение. Шаря перед собой руками, чтобы не натолкнуться на невидимое препятствие, Тарас медленно двинулся на шедший из подземелья шум. Теперь он все явственнее различал тупые удары, словно молотком били по глине.

Еще один поворот коридора, и впереди мелькнул неровный, колеблющийся огонек. Тарас прижался к стене, всем телом ощущая ее промозглую сырость. Он никак не мог унять дрожь. Но и повернуть назад было невозможно. Потом себе трусости не простишь.

Новая серия глухих ударов вывела Тараса из бездействия. Прижимаясь к стене, он медленно двинулся дальше. Свет манил, притягивал, и чем быстрее сокращалось расстояние, тем более зловещим он казался. Напрасно Тарас убеждал себя, что ему ничто не грозит. За последние месяцы не было ни одного случая нападения немцев на русских солдат, и парень этому не переставал удивляться. Он-то думал, что в Германии все будет так, как у нас, на советской земле: партизаны, подпольщики, диверсии. А ничего подобного…

Странные люди – эти немцы. Бефель – приказ – для них все. Покорность жителей никак не вязалась с фанатичной воинственностью фашистов на фронте. Сколько сил понадобилось Советской Армии, чтобы победить! А теперь только и слышишь: битте, пожалуйста…

«Противно, до чего фрицы угодливы», – сказал как-то Тарас Фокину.

«Немцы проиграли войну и теперь считают: главная плата победителю – согнуть перед ним голову. Безоговорочное подчинение сильным мира сего веками вдалбливалось в голову немецкому народу, особенно при Гитлере. Чтобы выбить дух рабской покорности, нам понадобится немало времени…»

«Нам?» – удивился Тарас.

«Вот именно, – вздохнул Фокин. – Больше этого сделать некому».

Тарас споткнулся и чуть не упал. В следующую секунду он увидел человека, стоявшего у развороченной стены. Высоченный, тощий, он в одной руке держал кирку, другой поднимал над головой фонарь. Всклокоченные волосы слиплись. Освещенная сторона лица подергивалась. Щеку, бровь и лоб рассекал жуткий бугристый шрам.

Человек, не мигая, смотрел на Тараса одним глазом, застывшим под двумя половинками брови; смотрел с ненавистью, вселяя страх видом изувеченной физиономии.

Тарас взмахнул руками и срывающимся голосом выкрикнул по-немецки:

– Стой! Кто ты?

Человек отпрянул. С глухим стуком упала выроненная им кирка, замигала свеча. Тарас отступил на шаг и вдруг услышал за спиной голос. Он не сразу понял, что голос принадлежит женщине. Лишь когда она настойчиво переспросила, что нужно здесь сыну герр коменданта в столь неурочный час, до него дошло: перед ним хозяйка отеля. Вчера хозяйка заходила осведомиться, довольны ли господа русские приемом и все ли необходимое подано. Затем церемонно представилась владелицей «Приюта охотников» фрау Евой Шлифке.

– Сына герр коменданта, очевидно, напугало это убогое существо? – продолжала женщина, направляя луч электрического фонарика на Тараса. – Не беспокойтесь, юноша, Ганс Майер совершенно безобиден. Я приютила его из сострадания. На фронте Ганс был ранен и сильно контужен. Теперь не в себе. Понимаете?.. Бродит по ночам, «роет окопы». Мы привыкли и не обращаем внимания. Подойди ко мне, Ганс…

Человек со шрамом, опустив голову, покорно протянул фрау Еве руку. Она легонько, как бы успокаивая, сжала его запястье и повела к выходу, не переставая улыбаться. Фонарь, который Ганс Майер продолжал почему-то держать над головой, хорошо освещал все происходящее.

Тарас отступил в сторону, пропустил хозяйку отеля и ее спутника. Проходя мимо, человек со шрамом стремительно повернулся и окинул оробевшего парня пристальным взглядом, от которого стало не по себе.

ВИД С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА

Во время завтрака Тараса так и подмывало рассказать Сане о своих ночных похождениях. Но капитан торопился. Даже любимую форель ел без аппетита и поминутно подкручивал ус, выражая этим жестом свою озабоченность.

По тому, как Фокин обращался с усами, всегда можно было определить его настроение. Солдаты хорошо изучили привычки ротного и нередко этим пользовались. Когда капитан бывал в добром расположении духа, к нему запросто подходили с любыми просьбами. В один из таких моментов Горшков и выпросил у командира трофейный бинокль, предмет зависти всей роты. Бинокль был цейсовский, двадцатикратного увеличения, в блестящем кожаном футляре. Что только капитану ни предлагали за него в обмен: часы, зажигалки, кортики с наборными ручками. Он неизменно отказывался от заманчивых предложений, а тут вдруг взял и отдал. Только и сказал: «Ну Горшков!.. Умеешь пользоваться моими слабостями…» И перестал о бинокле вспоминать. Весна, победа… До игрушек ли? И лишь когда бинокль перешел к Тарасу, одобрительно хмыкнул.

А произошло это так. Горшков, узнав, что вопрос об отъезде Тараса окончательно решен, опечалился: «Как же ты без нас будешь жить-то? А мы как без тебя?..»

«Я бы никогда из родной роты, – невесело отозвался Тарас. – Но пришел приказ уволить лиц непризывного возраста. Дядя Саня в отпуск едет и везет меня к своим родителям. У нас с ним больше никого на свете нет».

Старший сержант помрачнел. Веснушчатое лицо его, обычно улыбчивое, стало суровым. Таким оно всегда становилось в разведке.

«Домой, значит, едешь? В Россию? – глухо протянул Горшков. – Неисповедимы людские пути-дорожки. Расходятся они у нас на сегодняшний день, Поярков. Ты вот что…»

Старший сержант полез в чемодан, вытащил знаменитый бинокль, бережно продул линзы, уложил снова в футляр и протянул Тарасу. Парень запротестовал: это ж на всю жизнь память о капитане!

«Бери, коли дают, – грубовато сказал Горшков и повторил с усмешкой: – Бери, отрок, и поминай дядьку Миколу незлым словом…»

Получив королевский подарок, Тарас почувствовал себя на седьмом небе, и не было отныне занятия для него интересней, чем рассматривать в бинокль не видимое простым глазом. Мир становился огромным, далекие предметы – близкими.

Вот и сейчас, проводив Фокина к бургомистру соседнего села, с которым капитан должен был определить лесные делянки, подлежащие вырубке, Тарас вооружился биноклем и отправился обследовать окрестности.

Гуляя по селу, парень из любопытства заглянул в католический собор – огромное гулкое сооружение со стрельчатыми сводами. У алтаря в полукруглых нишах и возле колонн, поддерживающих разрисованные фресками своды, стояли деревянные фигуры. Колонн было много. Массивные, с затейливой резьбой, они выстроились двумя рядами, разделяя собор на три неравные части. В мерцающем свете лампад темные кукольные физиономии водили за тобой глазами. Вверх под купол устремлялись разноцветные витражи. И еще был балкончик, обнесенный витиеватой деревянной решеткой. К нему с двух сторон вели лесенки, огороженные такими же резными заборчиками.

Протестантская церковь была поменьше и поскромнее. Никакой позолоты, никаких лепных карнизов и всяких там фресок. Беленные известкой стены выглядели естественно и строго. Пол из каменных серых плит был исшаркан. Но и здесь для молящихся стояли скамейки.

«Черт знает что, – подумал Тарас. – На каких-то сто крестьянских дворов две церкви. На каждую старуху по плацдарму приходится… Посидят, отдохнут, споют хором или в одиночку и уходят с сознанием выполненного долга. А в войну что творили…»

Самым привлекательным местом в протестантской церкви оказалась колокольня. С широкой площадки открывался шикарный вид. Подняться туда можно было по лесенке, круто взбегающей вверх по узкой крутой галерее. Сперва, правда, церковный служитель не пускал его.

– Не положено, – сказал, но, узнав, что он русский, поспешно отступил: – Сын герр коменданта? – воскликнул преувеличенно громко, словно это знакомство его чрезвычайно обрадовало. – Битте, битте! Я сам вас провожу!

В деревне новости разносятся моментально, и все, конечно, уже знали об их приезде. «Только почему Саню упорно называют комендантом? – подумал Тарас. – Сначала фрау Ева, теперь этот дьяк». Спорить он не стал. Может, так надо. Комендант значит начальник. В конце концов Фокин – единственный русский офицер на всю округу, хоть они и приехали сюда с другим заданием…

Тарас прижал бинокль к глазам и занялся изучением местности. К горизонту, поднимаясь все круче, уходили горы, покрытые лесами. Линия их была мягкая, округлая, словно сглаженная. То ли дело Карпаты, где им пришлось воевать. Вот где крутизна! Все вплоть до пушек солдаты втаскивали на себе, потому что лошади такой подъем одолеть не могли. А какие там ущелья, пропасти, сорвешься – и поминай как звали. Или снежные пики, врезающиеся в небо!.. Нет, здешние горы ни в какое сравнение с теми не шли. И название у них скучное – Шварцвальд, Черный лес.

Переведя взгляд пониже, Тарас увидел гостиницу. Даже вывеску, прибитую к воротам, рассмотрел. На желтом фоне черной краской готическим шрифтом выведено: «Приют охотников». Рядом с надписью изображена оленья голова с ветвистыми рогами. Интересно, водятся ли в лесах олени? Наверное, за войну всех перебили…

Двор отеля был пуст. Но вот с черного хода вышла женщина с ведрами в руках. Тарас уже видел ее. Это была кухарка, пожилая немка с узким лицом и впалой грудью. Из двери выглянула хозяйка. Фрау Ева очень симпатичная, а по сравнению с кухаркой просто красивая. Невысокая толстуха, ловкая в движениях, очень подвижная, она, казалось, умудрялась находиться сразу в нескольких местах. Прическа у фрау прилизанная, глаза навыкате – светло-голубые; губы бантиком придавали лицу капризное выражение, которое сразу же исчезало, стоило хозяйке улыбнуться.

Вскоре обе женщины скрылись в доме. На минуту показался бармен, длинный с маленькой головкой мужчина неопределенного возраста. Тарас его сразу невзлюбил. Бармен напоминал лакеев из фильмов про дореволюционную жизнь, угодливых и в то же время себе на уме.

«Вот, собственно, и все знакомые обитатели „Приюта охотников“», – отметил про себя Тарас. Недоставало только ночного знакомца. Но и он скоро появился. Вышел из сарая и, жмурясь от яркого солнца, потянулся, будто спросонья. Мощные цейсовские линзы приблизили физиономию Ганса Майера, разделенную на две совершенно непохожие половины. Справа лицо было как лицо, без особых примет, даже миловидное. Но стоило повернуться левой стороной, и картина менялась. На войне Тарас привык к виду раненых, и все же шрам Ганса Майера, извилистый, со стянутыми складками розовой кожи, вызывал содрогание и отвращение. Наверное, еще и потому, что это было лицо врага: ведь Ганс получил ранение на восточном фронте.

На несколько минут Тараса отвлекли грузовики, проехавшие по дороге в город. Когда же он снова поймал в окуляры фигуру Майера, то удивился: зайдя за сараи, чокнутый немец воровато оглянулся и стал вышагивать вдоль ограды. На первый взгляд движения его выглядели бессмысленными. Вот он дошел до поворота стены, постоял, повернулся и, четко, по-военному отбивая шаг, двинулся обратно. Присмотревшись, Тарас, однако, обнаружил в его ходьбе определенную закономерность. Стоп!.. Майер сделал разворот на девяносто градусов и пошел на сей раз под углом. Отсчитал тридцать шагов и опять развернулся. Сделал еще семнадцать и на этом месте воткнул в землю палку. Тут его что-то спугнуло. Тарас не сразу понял, что именно, и, лишь оторвавшись от бинокля, увидел повозку, въезжавшую во двор. Лошаденкой, лихо размахивая кнутом, правила девчонка. Она подогнала повозку к черному ходу. Из двери тотчас выскочила кухарка и стала помогать девчонке сгружать с подводы бидоны. Ганс Майер тем временем скрылся в сарае.

Тарас спустился с колокольни и помчался в гостиницу. Захотелось поближе рассмотреть ту рыжую… Впрочем, время обеденное, скоро должен вернуться Саня. «Сказать ему или не сказать?» – раздумывал Тарас. С одной стороны, нехорошо что-либо скрывать от капитана, но с другой – о чем толковать? Ни одного факта – сплошная фантазия. Какой-то чужак производит странное впечатление. Ну и что? На то он и калека, контуженный… Но любопытно все-таки, что он там, за сараями, вымерял?.. Нет, надо еще понаблюдать и с выводами не спешить. Ни к чему по-пустому отвлекать Саню, когда у него своих дел по горло.

Когда Тарас вошел во двор гостиницы, повозка еще стояла. Бидоны, уже пустые, лежали в ней на боку. Гнедая тощая кобылка, понурив морду, лениво обмахивалась хвостом. Вид у нее был заморенный. Тарас пошарил по карманам, но ничего подходящего не обнаружил. В роте он частенько подкармливал лошадей хлебом, густо посыпанным солью, – солдатской пайки хватало с избытком, можно было поделиться.

– Отойди от повозки! – услышал Тарас и обернулся. Позади с кнутом в руках в воинственной позе стояла девчонка. Вблизи он ее рассмотрел: рыжие жесткие волосы, причесанные пятерней, щеки, нос густо усыпаны золотистыми конопушками. Даже пушок на обветренных руках отливал желтизной. Рыжуха, как сразу мысленно окрестил ее Тарас, ростом была пониже его. Из-под куцего ситцевого платьица выглядывали острые колени. Подойти к незнакомому парню она, как видно, не решалась, но для храбрости говорила нарочито громко и грубо.

– Что понадобилось? Нечего нос совать. Ты кто?

Зеленые девчоночьи глаза смотрели зло.

– А ты? – в свою очередь спросил Тарас. Боязливость девчонки, прикрытая вызывающей дерзостью, забавляла и льстила. – Я-то тут живу.

– Постоялец, что ли? Да ты, никак, тот самый русский? Сын герр коменданта, да?..

– Точно.

Девчонка исподлобья всматривалась в него, незаметно одергивая подол платья, из которого давно выросла.

– А почему по-немецки хорошо говоришь?

– У ваших обучение прошел, практическое…

– В плен взяли, что ли?

– Черта с два… На улице схватили, заперли в теплушку и ту-ту в фатерланд…

– А не врешь? – подозрительно спросила девчонка.

– Радости мало – такое сочинять.

– А где жил?

Рыжуха явно заинтересовалась новым знакомством, но дистанцию, достаточную для того, чтобы в любой момент удрать, все же сохраняла.

– На юге возле Клиенталя на бауэра «пахал», пока не убежал. Долго по Польше скитался, ждал наших. Натерпелся всякого, но зверюгу-бауэра не забуду никогда. Бил почем зря…

– Богатые все такие…

– Этот гад без плетки не ходил. – Тарас переступил с ноги на ногу, и Рыжуха испуганно дернулась. – Да ты вроде боишься меня?

– Еще чего!.. Знаю я вас. Останавливались как-то в деревне американские солдаты, так всех кур перестреляли и за девушками гонялись.

– Это ж союзнички. Различать надо, – обиделся Тарас. Он знал по рассказам капитана Фокина на политчасе, что эти районы освобождали американцы, а позже по Берлинскому соглашению Тюрингия отошла к нам.

– Кто вас разберет, – сморщила Рыжуха нос.

– Не ребенок, соображать должна и понимать разницу между Советской Армией и всякими там…

Губы Рыжухи тронула ухмылка, но тут ее позвали.

– Гертруда, возьми деньги, – донесся из кухни переливчатый голос фрау Евы.

Девчонка скрылась за дверью, а через минуту оттуда раздались вопли. Сначала ничего нельзя было понять. Потом Тарас разобрал:

– Как можно? Ну как можно! С каждым разом вы платите все меньше. На такие гроши разве проживешь? Ноги протянешь, сдохнешь…

Фрау Ева что-то сказала. В ответ послышалось:

– От ваших обещаний наша семья давно опухла. Пропадем от голода. Марки сейчас ничего не стоят!..

На сей раз и фрау Ева повысила голос.

– Вот что, – произнесла высокомерно. – Другие предлагают мне молоко по более низкой цене, но я сентиментальна, жалею родственников и потому пока беру у вас. Пока!.. Понятно? Советую прекратить истерику, а то будет поздно. Иди, передай дорогой сестричке все, что я сказала. Время теперь такое, каждый должен думать о себе. Прощай!

Рыжуха выскочила на крыльцо со слезами на глазах. Тарас, увидев ее, расстроился. «Заступиться за девчонку, что ли? – мелькнула мысль. – Должна же фрау Ева подумать о людях, войти в их положение. Тетка вроде бы добрая…» Но когда он сказал об этом вслух, Рыжуха изумленно переспросила:

– Добрая? Как же…

– Фрау Ева Шлифке…

– Никакая они не Шлифке, – перебила Рыжуха. – Дрянь она, Флик… Всегда обирала своих клиентов. Эсэсовская гадина!..

Девчонка оттолкнула Тараса, вскочила в повозку и хлестнула кобылку кнутом.

Стук колес давно затих за воротами, а Тарас все еще стоял, глядя ей вслед. В нескольких фразах, брошенных девчонкой в гневе, он получил целый ворох информации, в которой необходимо было разобраться.

В первую очередь, путаница в именах: Флик – Шлифке! Любезная, улыбчивая фрау Ева – дрянь, грабящая клиентов? Что-то не вяжется… И откуда у Рыжухи такая неуемная злость? Как она сказала: эсэсовская гадина! Но фрау Ева при первом знакомстве сообщила, что муж ее, солдат-пехотинец, погиб на фронте в первый год войны, а с наци она никогда никаких отношений не поддерживала. Вот какие дела!..

Черт возьми всех этих немцев и немок. Никому до конца верить нельзя…