Текст книги "Война - судья жестокий"

Автор книги: Анатолий Полянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Но, к великому разочарованию, Шелеста я не нашел. Ни в штабе, ни в батальоне, ни в столовой его не видели со вчерашнего вечера. Только в полдень случайно удалось узнать, что следователь накануне укатил по какой-то надобности в Ханкалу. Об этом сказал посыльный по штабу и, увидев мое огорченное лицо, сочувственно спросил:

– Что, очень нужен? Так воспользуйся телефоном дальней связи, пока в дежурке никого.

Минут двадцать, пока не пришел помощник дежурного, я висел на телефоне; обзвонил все знакомые отделы штаба, прокуратуру, даже особый отдел – результат нулевой. Никто не знал, где находится военный следователь капитан Шелест. Зато каждый допытывался, кто его ищет и по какой надобности. Я, обнаглев, говорил, что являюсь его помощником по расследованию дела дезертира Вышневца. Звания своего, конечно, не называл. Кто бы стал разговаривать с рядовым в портянках!

Вконец расстроенный, я вышел из штаба полка. Самостоятельно действовать капитан категорически запретил. Оставалось ждать, а это означало терять драгоценное время, которое могут использовать преступники. Теперь я был уверен: Столбун и иже с ним являются именно теми, кто торгует оружием. Но что сделаешь в одиночку…

И все-таки к вечеру после долгих раздумий решил: будь что будет. И отправился в район складов, предварительно выпросив у Сома бинокль. Старшина посмотрел на меня подозрительно, явно хотел что-то спросить, но промолчал и прибор дал.

– Автомат взять не забудь, – буркнул он, полагая, что я отправляюсь на прогулку. Расспрашивать, однако, не стал.

Формально распоряжение о ношении оружия каждым солдатом было зачитано с первого дня пребывания здесь. Как-никак война!.. Но солдаты в городке редко выполняли данное указание. Зачем, скажем, тяжелая железяка за спиной в курилке или столовой? Никто из офицеров на это внимания не обращал. Я тоже, честно говоря, не собирался брать с собой оружие, определив себе роль наблюдателя. Активно вмешиваться все равно права не было. Но как же я был потом благодарен прапорщику Сомову за то, что он приказал взять автомат!

Время смены караула еще не наступило, и это помогло осуществить замысел. Тем более у дальнего хранилища стоял все тот же Арончик. Незаметно пробравшись на объект, я свистнул три раза, что означало – свои. И коротко поведал обалдевшему Левке свой план: хочу, мол, устроиться в засаде и понаблюдать за складом. Капитан Шелест укатил неизвестно куда, а подозрительный объект негоже оставлять без внимания.

Вместе с Левкой мы выбрали подходящее для наблюдения место. Неподалеку, но и не слишком близко, росла чахлая гряда кустарников. За ней оказалась ложбинка, в которой, пусть с трудом, можно было уместиться. Обзор открывался неплохой. Сквозь ветки просматривались и хранилище, и подходы к нему.

– А вдруг тебя мой сменщик засечет? – с тревогой спросил Арончик. – Если шевельнешься, может запросто по кустам пальнуть.

– Буду осторожен. Лучше скажи, прапорщик Столбун днем не появлялся?

– Был вместе с начкаром. Сопровождали лейтенанта Наливайко, который посты проверял.

– Столбун тут что-нибудь делал?

– Ничего. Походил, посмотрел и спокойно удалился.

– Машина не приезжала?

– Нет…

Арончик заспешил к хранилищу. С минуты на минуту должна была появиться смена. Я осмотрел окрестности. Шестикратное увеличение бинокля давало возможность увидеть мельчайшие детали.

Новая смена прошла неподалеку, и я подумал: ребятам следовало бы осмотреть кусты. Вдруг там таится опасность?.. Беспечность у нас в крови, расчет на вечное русское «авось». Она нередко подводит федералов, о чем свидетельствуют сотни случаев, когда по халатности и неосторожности гибнут люди.

Время тянулось медленно. Стало смеркаться. От гор поползли быстро удлиняющиеся тени, накрыв вокруг все пространство. Фигура рослого десантника, сменившего Арончика, стала расплываться. Хранилище из поля зрения исчезло. Похоже, оставаться на импровизированном НП теперь не имело смысла, но что-то все же удерживало.

Низко над горами повисли звезды, затем вынырнул широкий серп луны, отчего стало чуть светлее. В бинокль опять можно было рассмотреть очертания склада и часового, бодро вышагивавшего вдоль стены хранилища. Я подумал: «Поскольку меня долго нет в роте, Сом может посчитать, что рядовой Иванцов находится в самоволке». Но тут же отверг эту чепуху. Куда здесь идти? И хотел бы сгулять к девчатам, так где их найдешь? В ближайшем чеченском селении ночью вместо жарких любовных объятий скорее получишь пулю. Вот если бы податься к Надин… Но с тех пор, как ротного ранили, я не считал возможным с ней встречаться. Это было бы не по-мужски, настоящей подлостью, которой не может быть оправдания.

Ночь окончательно вступила в свои права. Давно прекратился гул моторов в автопарке. Затих палаточный городок. Глаза мои тоже стали слипаться, беззвучие убаюкивало, а легкий ветерок, долетавший с гор и гасивший дневную жару, приятно гладил кожу.

Долго ли продолжалось забытье, не знаю. Разбудил невнятный шумок. Звуки явно доносились со стороны хранилища. В бинокль я уловил неясные, быстро перемещающиеся тени. Почему же часовой не поднял тревогу? Может, свои? И кто привел их – начкар или разводящий?

Вдруг до меня донеслась гортанная речь. Метрах в пятидесяти, перекликаясь на ходу отрывистыми фразами, бежали несколько человек. Они несли на плечах что-то тяжелое. Ящики с оружием?.. Сомнений не оставалось. Часового, вероятно, сняли.

Я схватил лежащий рядом автомат, поймал в прицел мечущиеся возле хранилища фигуры и дал длинную очередь.

10

Первый серьезный разговор в то злосчастное утро состоялся с комбатом. Как только закончился переполох в полку по поводу вылазки боевиков, он пожелал немедленно видеть разгильдяя Иванцова, виновника происшествия, неизвестно почему оказавшегося возле оружейных складов в самое неподходящее время. Конечно, поднятая мною тревога помогла быстро локализовать бандитов. Они успели прихватить лишь малую толику ящиков, а могли выгрести все. Таким образом, я оказался вроде бы даже героем. Тем более что и часовой остался жив благодаря мне. Его только ранили, а добить не успели.

Отыскали меня не сразу. Как инициатор отпора бандитам, я посчитал своим долгом принять участие в преследовании, пока боевики не скрылись в «зеленке». Тут меня нашел посыльный комбата и доставил пред его светлые очи, оказавшиеся, правда, не совсем безмятежными. Из-под низко надвинутой на лоб фуражки Горобец буравил меня глазами, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего.

В первую очередь комбат задал тот самый вопрос: как я очутился ночью в самом неподходящем месте и что там забыл?

Сказать правду я не мог. Соврать комбату тоже нельзя, не тот ранг. В конце концов подполковнику все равно станет известна истина. Ее, как шило, в мешке не утаишь, и тогда достанется на полную катушку. Поэтому предпочел сразу заявить:

– Прошу прощения, товарищ подполковник, ответить честно не могу. Информация относится к тайне следствия, разглашать которую категорически запрещено… Вы же сами направили меня в распоряжение следователя. Вот я и исполняю его приказ держать язык за зубами.

Горобец тяжело опустился на заскрипевший под ним раскладной стул. Фигура у него массивная, но когда он прыгал с парашютом, ребята удивлялись тому, как легко комбат приземляется. В то время как солдаты плюхались тюками и раскрытый купол волок их за собой, подполковник пружинисто опускался на ноги и стремительными ловкими движениями рук гасил парашют.

– Может, ты прав, Иванцов, – неожиданно сказал Горобец, потирая подбородок. – То, что известно двоим, не положено знать третьему. Но все же, боец, тебе следовало больше доверять своему старшему командиру в такой сложной ситуации. Неужели думаешь, я бы не смог тебя понять?..

Наша беседа была прервана неожиданно. Откинув полог, в штабную палатку вошел дежурный по полку.

– Вас, товарищ подполковник, срочно вызывает командир полка. Иванцова тоже, – кивнул офицер в мою сторону.

Импровизированный кабинет Гривцова представлял собой отгороженный брезентом угол большой квадратной палатки. Посреди возвышался наспех сбитый из досок колченогий стол в окружении табуреток. У стены стоял шкаф, к которому приткнули топчан, где командир полка коротал тревожные ночи.

Полковник сидел на единственном стуле, опершись локтями о стол. На удлиненном лице его самыми примечательными были глаза – большие, ярко-синие с ироничным прищуром. В них не было сейчас ожидаемой строгости.

– Присаживайтесь, товарищи, – довольно любезно предложил Гривцов. Голос был негромким, но каждое слово слышалось отчетливо. – В ногах, говорят, правды нет… Так вот, значит, какой ты, рядовой Иванцов? Что ж, молодец! Действовал хоть и самовольно, но вполне грамотно и смело. От лица службы объявляю благодарность!

– Служу России! – подскочил я.

– Сиди, сиди, – добродушно усмехнулся Гривцов. – А теперь давай разберемся, что все-таки произошло…

Разговор, как и у комбата, начался все с того же вопроса о моих ночных похождениях. Задав его, Гривцов терпеливо ждал ответа. Тут уж, помятуя, что даже Шелест периодически докладывал командиру полка о ходе расследования, я не стал ничего скрывать.

Офицеры слушали молча. Потом Гривцов уточнил, точно ли обнаружено пригодное к употреблению оружие там, где должно было находиться отбракованное. Места складирования случайно не перепутали?

– Нет, товарищ полковник, – решительно отверг я предположение. – Сержант Зарубин, тот самый разводящий, что привел меня на склад… Только вы его не ругайте, пожалуйста, он действовал в интересах дела. Так вот, Зарубин сам слышал, как начальник артвооружения распорядился складировать непригодные железяки в дальнее хранилище.

– Значит, твой командир отделения при сем присутствовал? – переспросил Горобец.

– Ничего удивительного, товарищ подполковник. Наша рота через день на ремень по указанию Сома, простите, старшины роты, направляется в наряд именно на дальние склады.

– Что ж, спросим самого подполковника Хомутова, – сказал Гривцов и, вызвав дежурного по полку, приказал немедленно разыскать начальника артвооружения. Однако не успел тот явиться, как в кабинет влетел запыхавшийся капитан Шелест.

– Прошу простить за вторжение, товарищ полковник, – извинился он, хотя делать это, по моему разумению, было не обязательно. Шелест вел следствие, и присутствие его было не только желательно, а и обязательно.

– Вы уже в курсе ночного происшествия? – спросил Гривцов.

– Так точно! Мне сразу позвонили, и я немедленно примчался.

– Тут ваш помощник отличился, знаете?

– Слышал. Одного не могу понять, почему он действовал в одиночку.

– А вот в этом вы, капитан, отчасти виноваты, – усмехнулся Гривцов. – Солдат придерживался вашего приказа держать рот на замке, поэтому не сваливайте с больной головы на здоровую. Иванцов, возможно, поступил не совсем правильно, но если бы не его дотошность и решительность…

Слова полковника согрели душу. Как замечательно, когда тебя хвалят!

– Имелась возможность запросто накрыть налетчиков, – не сдавался Шелест. – А теперь ищи ветра в поле!

В общем, капитан был, конечно, прав. Надо было кого-нибудь поставить в известность, тогда и события развивались бы по иному сценарию. Но кто мог предположить, что все сложится именно так.

Стремительно вошел начальник артвооружения. Лицо его было багровым.

– Извините за опоздание, товарищ полковник, – громко произнес Хомутов, вскинув руку к головному убору. – Был на складах. Разбирался!

– И что выяснили? – спросил Гривцов, как мне показалось, насмешливо.

– Солдаты, когда складировали оружие, все перепутали! – воскликнул подполковник. – Я давал совсем другие указания, а завскладом, растяпа, не проследил. Я ему…

– Минуточку, – остановил разошедшегося Хомутова командир полка и, сняв телефонную трубку, приказал дежурному найти прапорщика Столбуна. – Продолжайте, подполковник.

– Да я, собственно, все сказал, – растерялся тот.

– Что ж за порядки у вас, Степан Иванович? – сердито спросил Гривцов. – У службы артвооружения сейчас один из самых ответственных участков, а вы даже за исполнением собственных указаний проследить не можете!

– Разрешите, товарищ полковник? – вмешался Шелест. – Хочу спросить товарища Хомутова, откуда вообще появилось отслужившее свой срок оружие? Как могло случиться, что не была проведена тщательная ревизия перед отправкой полка в Чечню? Не на прогулку же ехали!

Искоса брошенный взгляд мог прожечь следователя насквозь, но Шелест никак не отреагировал.

– Недосмотрели, – пробормотал Хомутов, – была такая спешка…

– Нет, полковник, тут не недосмотр, – перебил его Гривцов. – Это иначе называется.

– Понимаю, халатность, – виновато опустив голову, выдавил из себя Хомутов.

– Не то, не то, – возразил командир полка. – Тут пахнет должностным преступлением. По законам военного времени иначе классифицировать не могу. Так? – посмотрел он на Горобца.

– Так точно, товарищ полковник!

– А как вы считаете, товарищ следователь? Я правильно сформулировал?

Хомутов снова вскинул полный ненависти взгляд на капитана, справедливо полагая, что он и есть его главный противник, от которого зависит если не все, то многое. Шелест, безусловно, заметил реакцию подполковника, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Гривцов, наоборот, разволновался. Ему не доводилось попадать в столь щекотливую ситуацию.

– Отстраняю вас, Хомутов, от занимаемой должности, – отчеканил он. – Пока временно, а там видно будет… Теперь дело за вами, – обратился Гривцов к Шелесту. – Подполковник отныне находится в полном вашем распоряжении. Разбирайтесь, потом мне доложите.

– Я буду жаловаться! – воскликнул очнувшийся от шока Хомутов. Обвисшие багровые щеки его заколыхались.

– Это ваше право, – холодно заметил Гривцов. – Но не советую.

– Настоящий произвол, – крикнул Хомутов. – Не имеете права!

– Ошибаетесь, подполковник. По законам военного времени я должен был бы арестовать вас! – Гривцов опять схватил телефонную трубку: – Дежурный? Где же прапорщик Столбун? Как нет?.. Я приказал найти!.. Плохо ищите!.. Он швырнул трубку и ядовито спросил: – Может, вы, Хомутов, скажете, где ваш подчиненный?

– Он мне не докладывал.

– Хороша дисциплина в вашей службе, – едко заметил Гривцов. – Все свободны!

Я выскочил из кабинета как ошпаренный. Недаром говорится: паны дерутся, у холопов чубы трещат. Если Хомутов сумеет выкрутиться, он потом припомнит мне, свидетелю своего унижения. Подполковник слыл в части человеком злопамятным.

Первый допрос начальника артвооружения проходил без моего участия. В присутствии солдата Хомутов мог не сказать того, что выложит наедине. Позже Шелест пересказал разговор. Начальник артвооружения отрицал решительно все. Недостатки, ошибки, даже халатность – да, это ему можно приписать, но не более.

– Хомутов нашел самую удобную позицию, – задумчиво протянул Шелест. – С каких только сторон не подъезжал – непробиваемая стена.

– А Столбуна отыскали? – поинтересовался я.

– Увы, как в воду канул!

– Понял, что запахло жареным, и сделал ноги?

– Этот тип очень хитер. Вряд ли он пустится в бега, что было бы равносильно признанию. Думаю, Столбун нашел для отлучки какой-либо разумный предлог. Увидишь, прапорщик доставит еще немало хлопот.

– Полагаете, по его наводке боевики напали на склад?

– Вероятнее всего, но недоказуемо, а предположения к делу не пришьешь.

Нашу беседу прервал прибежавший из штаба полка посыльный.

– Товарищ капитан, дежурный велел вам доложить, – выпалил он, – подполковник Хомутов уехал.

– Как? – вскочил Шелест. – Я же приказал дежурному не спускать с него глаз и, в случае чего, сразу же мне сообщить.

– А что он мог сделать?.. Подполковник пошел в автопарк и, не вызывая своего водителя, сам сел за руль.

– Куда он направился?

– Взял направление на Ханкалу.

Когда посыльный ушел, Шелест взволнованно заходил по палатке.

– Ты что-нибудь понимаешь, Костя? Хомутов умный мужик, прекрасно понимающий ситуацию. Командир полка ясно дал понять, что отлучаться тот не имеет права. За невыполнение приказа в военное время по шерстке не погладят.

– Может, у него есть наверху влиятельные покровители, которым Гривцов не указ?

– Возможно, – подумав, согласился капитан. – И все же подполковник очень рискует. С военной прокуратурой лучше не шутить.

– Это раньше так было, – усмехнулся я. – Боялись милиции, КГБ, старших начальников. Теперь такого чувства перед органами правопорядка нет. Демократия…

– Не все так плохо и однозначно, – возразил Шелест. – Здравомыслящий человек не полезет на рожон. Но в какой-то мере ты прав, помощник. Я решил ехать в Ханкалу. Доложу о случившемся начальству и посоветуюсь с коллегами… Ты остаешься на хозяйстве, Костя. Столбун, если он не дурак, может вот-вот появиться. Легенды у него на всякий случай припасены, но присмотреть за ним нужно. Только не лезь на рожон.

Следователь уехал. Помимо прочего у него было намерение проследить путь Хомутова в штабе объединенного командования, если он, конечно, там появится. Не знал Шелест и предположить не мог, что в его отсутствие опять разыграются драматические события.

Столбун объявился под вечер. Об этом я получил информацию от своих ребят, несущих службу возле складов. Прапорщик громко похвастался начальнику караула, что сумел добыть партию новых ракетных установок, о которых мы давно слышали, но в полк они еще не поступали. Он был оживлен, весел, даже шутил. Хочет прикрыть страх перед разоблачением?.. Ведь о ночной вылазке боевиков и снятии с должности непосредственного начальника, и даже о том, что тот умчался в неизвестном или известном ему направлении, Столбун, безусловно, знал.

Подумал я и о другом. Возможно, завскладом просто чувствует себя неуязвимым. Понимает: у нас нет фактов, одни догадки… Но как бы там ни было, проследить за ним я обязан, поэтому отправился вместе с группой солдат, направленных на склад для погрузочно-разгрузочных работ. Естественно, Столбун меня сразу засек, хотя я старательно таскал ящики и укладывал их в штабеля.

– Как, Иванцов? – спросил он насмешливо. – Окончилась твоя прокурорская служба?

– Так точно, товарищ прапорщик! – отчеканил я.

– Ты, говорят, вчера ночью отличился? – заметил Столбун, доставая пачку импортных сигарет, курить которые обыкновенному прапору было не по карману.

– Было дело! – ответил я тем же бодреньким тоном.

Столбун поманил меня пальцем и приглушенно сказал:

– Одного не пойму, Иванцов, как ты умудрился оказаться в нужный час в том месте, куда нацелились боевики.

– Случайно, товарищ прапорщик.

– Ну и пройдоха ты, Иванцов! На кривой кобыле не объедешь.

– Это точно, – подтвердил я. – С войны без наград как-то негоже возвращаться. У вас вон сколько…

Столбун нахмурился. Скулы и подбородок заострились.

– Ну, ты не очень! – прикрикнул. – Послужи с мое!

Возражать не имело смысла. Я вытянулся, вскинул руку к головному убору.

– Понял вас, товарищ прапорщик! Разрешите идти?

– Валяй. Да не вздумай сачковать!

Завскладом еще немного покрутился и тихо слинял. Но я успел заметить, куда он направился, и, выждав минуту, пошел следом. Вскоре, однако, стало ясно, что шпион из меня негожий. Боясь упустить прапорщика, я старался держаться поближе, а Столбун, заметив ненавистного солдата, стал петлять. Сперва пошел к штабу, затем свернул в автопарк, оттуда – к столовой. Пришлось ждать возле едальни минут сорок. Уже смеркалось, когда прапорщик наконец появился в дверях с сигаретой в зубах. Огонек от нее освещал верхнюю губу и острый нос. И снова начались бесцельные, как мне казалось, хождения сперва в палаточный городок, потом к медсанчасти. Однако он прошел мимо нее прямо к «зеленке», где пролегала линия траншеи, опоясывающая полк. Честно говоря, я обрадовался, решив, что наступил конец блужданиям. В «зеленке» наших быть не могло. Значит, встреча с кем-то чужим?

Крепкая фигура Столбуна, четко вырисовывающаяся на фоне темнеющего неба, внезапно словно растворилась. Только что была, а в следующий миг – пустое место. Я подался вправо, влево, перепрыгнул траншею. Тишина в «зеленке» стояла такая, будто уши заткнуло ватой.

Перескочив назад, увидел вдали двух патрулей, идущих вдоль окопов. Они освещали себе путь фонариками и приближались. Вот кто поможет, решил я, но даже обрадоваться не успел. Резкий удар по голове оглушил меня. Второй пришелся по левому плечу. Боль расколола ключицу. Я вскрикнул и упал. Звезды над горами ярко вспыхнули, но тут же погасли. Наступило забытье.

11

Лучи южного солнца, вливаясь в окошко медсанбата, озарили отгороженный уголок ослепительно ярким светом. Когда я наконец проснулся и поднял отяжелевшие веки, лучи больно хлестнули по глазам.

Блок, где размещался лазарет, длинный и низкий, поделили на отсеки плотной брезентовой тканью. В каждом стояли по две-три раскладушки, лишь в моем спальное ложе было одно: «палата» явно предназначалась для офицерского состава.

Патруль нашел меня случайно. Я лежал на дне опоясывающей лагерь траншеи, прикрытый сухими ветками. От чеченского селения сюда широким языком подходил довольно близко зеленый кустарник вышиной почти в человеческий рост. Солдаты запросто могли меня не заметить, но один дотошный патрульный заглянул в окоп, а то бы остался рядовой Иванцов лежать навек в сырой земле.

Когда ребята притащили меня в лазарет и рассказали дежурному врачу, где и как обнаружили солдата, тот покачал головой и, сделав обезболивающий укол, стал обрабатывать раны. Я слышал речь врача в полусне, ощущение реальности возвращалось. Захотелось крикнуть: знаю! Знаю, кто меня отделал!.. Но вместо членораздельных звуков из горла вырывался лишь болезненный хрип.

– Быстро в операционную! – распорядился доктор, и те же солдаты, что притащили меня сюда, подхватили с обеих сторон, вызвав нестерпимую боль в затылке и плече. Я снова отключился.

Как колдовали надо мной медики, не чувствовал. Очнулся, когда необходимые манипуляции были закончены и врач распорядился готовить меня к эвакуации в госпиталь. Открыв глаза, увидел высокого человека в белом халате.

– А может, не надо? – попросил я тихо.

– Что не надо? – не понял врач.

– В госпиталь…

– Да ты, похоже, оклемался? Ну и живуч солдат!

– Лучше здесь. Очень хочу, – пробормотал я, едва ворочая языком.

– А выдержишь?

– Тут свои… Легче…

– Вообще-то правильно, солдат, дома и стены помогают. Хорошо, будь по-твоему.

Врач приказал санитарам перенести меня в крайнюю палату. Так я очутился в келье родного медсанбата и моментально уснул. А когда открыл глаза, было, наверное, часа два пополудни.

При входе в лазарет раздались громкие голоса. Среди них я сразу различил баритон командира полка.

– Доложите, как он? – спросил Гривцов.

– Думал, будет хуже, – ответил врач. Удар по голове очень сильный, но жизненно важные области не задеты.

– Могу его повидать? Думаю парня подбодрить.

Они вошли в палату оба и показались великанами, потому как лежал я на раскладушке.

– Ну, герой, очухался? – с улыбкой спросил полковник, присаживаясь на услужливо подставленную табуретку. Некрасивое, в общем-то, лицо его показалось сейчас очень даже симпатичным.

– Прежде всего, Иванцов, позволь тебя поздравить, – сказал Гривцов. – Указом президента ты удостоен самой почетной солдатской награды – медали «За отвагу». Это за тот бой в ущелье, за проявленные тобою доблесть и мужество!

Он протянул раскрытую коробочку, в которой поблескивал серебристый овал медали, красного цвета удостоверение, и пожал мою вялую руку.

– Служу России, – прохрипел я уставной ответ. – А командир роты? Он как?

– Боярышников награжден орденом Мужества.

– Я не о том. Поправляется?

Лицо Гривцова помрачнело, глаза подернулись белесой пленкой.

– К сожалению, дела твоего ротного плохи. Ранение оказалось тяжелым, и врачи опасаются… – Он не договорил и тяжко вздохнул.

На душе стало худо. Я сразу подумал о Надин. Тяжело ранен не чужой дядя, а муж, пусть даже нелюбимый, но близкий человек. После того рокового, окончившегося так печально для Боярышникова боя не было дня, чтобы я не вспоминал о своей женщине. Безумно хотелось прикоснуться к ней, ощутить горьковато-пряный вкус губ, но я ни на минуту не забывал: любимая принадлежит другому.

Несколько раз я видел Надин издали, однако приблизиться не решался. Она похудела, румянец сбежал со щек, а глаза как бы выцвели и совсем не походили на два голубых озерца. Но Надин не утратила изящества и той неброской красоты, что отличает истинных женщин. Мне бы подойти, утешить, сказать слова, что рвались из души. А за ее спиной незримо стоял капитан Боярышников. Не тот, которого я знал прежде, – свирепый, беспощадно гоняющий молодых солдат мужлан, потакающий «дедам» и ни в грош не ставящий свою юную жену, а совсем другой человек – командир, рискующий собой, чтобы спасти необстрелянных сопляков. Если бы не его умение, мужество, смелость, доходящие до дерзости, лежать нам навеки в том проклятом ущелье.

Вот какая переоценка ценностей произошла в моей башке, перевернув прежние представления. Это и стало главной причиной, почему я не мог тайком пробраться ночью в наполовину опустевший семейный блок Боярышниковых. По отношению к ротному, находящемуся в госпитале, это было бы настоящим предательством.

Мысли улетели так далеко, что голос командира полка не сразу вернул к действительности. А Гривцов, продолжая сокрушаться по поводу потерь нашей роты и критического состоянии ее командира, между тем воскликнул.

– И надо ж было такому случиться как раз накануне ранения Боярышникова! Ему вызов в академию пришел. Принят! Вступительные экзамены капитан еще до отъезда в Чечню сдал.

– Он поправится! – горячо проговорил я, потому как от всего сердца желал ротному только хорошего. – Вот увидите!

– Дай-то бог! – подал голос сопровождавший Гривцова старший лейтенант. – Медицина, конечно, не все может, но силы человеческие беспредельны…

Как всегда неожиданно, словно чертик из коробочки, в палату влетел Шелест. Козырнув полковнику, спросил:

– Как он?

– Оклемался малость, – добродушно ответил Гривцов. – Жить будет! К вашему сведению, он у нас отныне кавалер медали «За отвагу»!

– Вот как? Это замечательно! Прими, Костя, самые сердечные поздравления. А теперь, если разрешите, товарищ полковник, перейду к делу.

– Скор ты, капитан. Дал бы парню чуток поправиться.

– Время не терпит, товарищ полковник. Преступление быстрее раскрывается по горячим следам. – Шелест снова обернулся ко мне: – Кто тебя так, Костя, знаешь?

– Еще бы! Я за ним следил. Он меня по всему лагерю таскал…

– Представляю, как новоиспеченного следака за нос водили, – усмехнулся следователь.

– Ладно тебе, капитан, – укорил Гривцов. – Солдат старался, поступил совершенно правильно. Это твоя забота была, а не его.

– Не отрицаю, – хмуро отозвался Шелест, явно оправдываясь. – Только осторожней надо было…

– Пустое дело – после драки кулаками махать, – пробурчал Гривцов. – Ты, солдат, прапорщика Столбуна преследовал. Так?

– Постойте, – воскликнул следователь, – завскладом знает, что Иванцов жив?

– Вряд ли, – отозвался доктор. – Медики не болтливы. Но в курсе, конечно, патрульные, которые Иванцова принесли. Так они уже сменились и пошли спать.

– Тогда вот что… Разрешите, товарищ полковник, вызвать сюда прапорщика Столбуна.

– Зачем?

– Якобы на опознание трупа…

И Шелест выложил план, основанный на психологической для Столбуна внезапности. Гривцов одобрительно кивнул.

Прапорщика на сей раз нашли быстро. Он был на складе и, конечно же, ни о чем не подозревал, уверенный, что все сделано чисто. Посыльный привел его в лазарет. Очутившись в соседней «палате» перед командиром полка и следователем, Столбун возмущенно спросил:

– Почему я, товарищ полковник, должен опознавать труп какого-то солдата?

– Потому, уважаемый ветеран, – ответил за Гривцова Шелест, – что очевидцы, бывшие на складе, показывают: вы видели Иванцова последним. И даже беседовали с ним.

– Я сделал солдату замечание за неверную укладку оружия, – ответил прапорщик. – Лентяй был редчайший!

– Почему был?

Столбун молчал, он, видимо, был ошарашен.

– Да, да, прапорщик, почему вы употребили прошедшее время? – спросил Гривцов.

– Но меня ж… вроде на опознание кликнули? – растерялся Столбун.

– Как полагаете, кто его убил? – в упор спросил Шелест.

– Не я… – тоном затравленного человека ответил заведующий складом.

– Почему? Опасных свидетелей всегда убирают.

– Что вы городите, товарищ капитан, – выкрикнул прапорщик.

– Вы его последним видели. Так? И больше, утверждаете, не сталкивались?

– Никак нет, товарищ полковник. Клянусь!

– А сам Иванцов утверждает обратное.

– Как сам?

– А вот так! – Шелест откинул ткань, отгораживающую мою «палату».

– Не может быть! – Столбун попятился. – Мне ж сказали… Я ничего не знаю. Я ничего не хотел.

– Хотели, Столбун, – насмешливо заметил Шелест. – И еще как!.. Только не вышло. Не похоронили вы Иванцова.

– Напраслину возводите! – взвизгнул завскладом.

– Прекратить истерику, прапорщик, – оборвал Гривцов. – Наберитесь мужества посмотреть правде в глаза… Это он вас бил, Иванцов?

– Точно, товарищ полковник! – отчеканил я, забыв про боль и с ненавистью глядя на эту гниду, так долго ходившую в заслуженных ветеранах полка. – Именно он!

– Врешь, сука! Я бы тебя… – захлебнулся от крика Столбун.

– Руки коротки, – бросил Шелест. – Сколь веревочке ни виться, а концу быть.

Столбун рванулся к кобуре, намереваясь выхватить пистолет, но Шелест точным ударом в живот согнул прапорщика пополам и заломил за спину руки.

– Ты арестован, гад! – рявкнул он. – Наконец-то схватили тебя с поличным!

– Старший лейтенант, отберите у прапорщика оружие, – приказал Гривцов. – И на гауптвахту его. Быстро!

Через день врач разрешил мне вставать, а затем выходить из палатки. Этим нельзя было не воспользоваться. И хоть голова гудела, как церковный колокол, а онемевшая левая рука покоилась на перевязи, я отправился погулять. Первым делом решил разыскать капитана Шелеста. Хотелось поскорее узнать, как подвигается следствие после ареста Столбуна.

В штабе полка, как сказал помощник дежурного, следователь нынче не светился. В батальоне капитана тоже никто не видел, как и в автопарке, где обычно стояла его машина. Я грешным делом подумал: не укатил ли следователь восвояси? Дело закончено, бери шинель – иди домой. А что с рядовым Иванцовым не попрощался – велика важность! Он ему не сват, не брат. Помогал малость, бумагу марал, совался в разные дырки, не спросясь, за что регулярно получал по носу… И до того обидно стало, что на глаза навернулись слезы.

Вконец расстроившись, я потащился в лазарет. Солнце уже присело на остроконечный венец гор. Желанная прохлада потихоньку вытесняла дневную жару. От «зеленки» потянуло ветерком, отчего дышать стало легче. В минорном настроении я прошел мимо оборудованной против медсанчасти курилки, не обратив внимания на одинокую фигуру. И вдруг меня окликнули: