Текст книги "Карл Великий"

Автор книги: Анатолий Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Зодчий «Града Божия»

Стяжавший славу Давида, Карл Великий не ограничился постройкой уникального храма-дворца в Ахене. Он мечтал о несравненно большем: о создании другого храма, хотя и незримого, но много более универсального и грандиозного.

Глубоко проникнутый сознанием долга перед Богом и вверенным ему свыше народом, он сам поставил себе цель, на достижение которой затратил огромную энергию и непреоборимую духовную мощь. Самостоятельно избрал он и руководителя на этой стезе, которому неизменно следовал и мысли которого сделал своим эталоном.

Мы не знаем, при каких обстоятельствах Карл познакомился впервые с творениями святого Августина, точно известно лишь, что сочинение гиппонского епископа «О Граде Божием» было не только его любимой книгой, но и прямым жизненным руководством, тем великим заветом, который он задумал претворить в реальность. Это была навязчивая идея Карла, та сверхзадача, которую он себе поставил. Когда? На этот вопрос можно ответить лишь приблизительно. Выше отмечалось, что в начальный период своих завоеваний франкский монарх не имел определенного плана. Видимо, план стал зарождаться, когда завоевания в основном завершились и когда сын короля Пипина почувствовал себя вдруг хозяином огромной державы. Мысли о провозглашении империи и претворении в жизнь августиновской идеи, тесно взаимосвязанные, созревали параллельно и полностью оформились к концу 90-х годов VIII века.

Как же представлялся зодчему тот новый мир, который он собирался строить?

Царство Божие или «Град Божий» по Августину – полный антипод языческого общества. В отличие от мира грубо-материального – это царство невидимое, духовное. Сосуществуя и переплетаясь с земными царствами, оно ведет к вечной жизни. Любое светское, мирское государство – град временный, преходящий. Чтобы не стать ареной для банды разбойников и убийц, оно должно испытывать постоянную эманацию Духа Божия, а владыки земные, будучи истинными христианами, должны зорко следить за исполнением божественных предначертаний и обуздывать непокорных. Своими действиями они призваны способствовать сложению идеального строя, главными признаками которого являются мир, единство и правда, хранимые церковью Христовой. Проще говоря, «Град Божий» – это теократия, общество, руководимое и управляемое церковью.

Естественно, на высокую роль зодчего «Града Божия» должны были претендовать в первую очередь апостольские наместники Рима. Великие папы Лев и Григорий, хранители теоретических представлений Августина, оказались пионерами теократии. Но их стремления неуклонно разбивались о жестокую реальность материального мира с его бесконечными «варварскими» переселениями и политическими катаклизмами. Становилось ясно, что провести идею в жизнь идеальным же путем, через указания римских первосвященников, имевших большие претензии, но не владевших реальной, мирской властью, невозможно. И тогда появился Карл, удивительный владыка земной, в голове которого угнездилась мысль, что именно он призван Богом воплотить эту идею, придать ей внешний облик, отлить в материальные формы в виде мировой державы, соответствующей замыслам Августина. Эта глубокая убежденность и неуклонное стремление следовать ей и должны были придать деятельности Карла всемирно-исторический характер.

Карл никогда не сомневался, что получил власть от Бога. Приняв императорский титул «Божьей милостью», он постоянно называл себя монархом «по Божьему милосердию», «венчанным Богом» и т.п. Эту же мысль внушал ему и Алкуин, когда писал: «…По воле Всевышнего Карл царствует и управляет градом вечного мира, построенным драгоценной кровью Христовой… Божественная власть вооружила Карла двумя мечами как удивительным и особым даром Божьим, ибо он с пламенным рвением старается защитить церкви Христовы от опустошений язычников и очистить от учений неверных…»

Через всю законодательную деятельность Карла красной нитью проходит стремление насадить любым способом – будь то убеждение или принуждение – «святую правду», единство и вечный мир. Он сам титулует себя «великим миротворцем», его агенты должны повсюду «разыскивать и исполнять правду государя, церкви, вдов, сирот, малолетних и остальных людей». Огромное количество циркуляров, капитуляриев, указов направлено к отысканию и охране этой «правды».

Говоря о «святой правде», Карл имеет в виду полное и безусловное торжество христианской церкви. Его «два меча», по выражению Алкуина, – это, с одной стороны, стремление покончить с язычеством на всех просторах завоеванных земель, с другой – обеспечить и закрепить незыблемое положение «церкви Христовой» там, где она уже имеет глубокие и старые корни. Насколько был он упорен, «обращая» язычников, видно на примере саксов и аваров. Здесь, человек рассудительный и вовсе не злой, он не останавливался ни перед какими жестокостями, предпочитая истребить «неверных», нежели видеть их «заблудшими». И недаром уже ближайшие поколения оценили по достоинству (со своей точки зрения) это его упорство. Император XII века Фридрих Барбаросса, один из самых агрессивных основателей «Священной Римской империи», писал в своем дипломе, имея в виду Карла Великого: «…он был сильным борцом и истинным апостолом в распространении веры христианской и обращении языческих народов, как свидетельствуют саксы, фризы, вестфалы, испанцы и авары, которых он словом и мечом обратил в веру христианскую».

Не меньшее внимание уделял Карл укреплению позиций церкви во внутренних регионах государства, там, где христианство утвердилось со времен Хлодвига и его преемников. Забота о благополучии церкви и расширении ее нивы представляется Карлу наследственным долгом; он предписывает своим сыновьям защищать «правду ее», «как некогда приняли на себя эту обязанность дед и отец наши». Еще в большей степени, чем его предки, он печется о соблюдении церковных канонов, особым циркуляром предписывая духовенству империи жить согласно им и соответственно исправлять всякий неверный поступок клириков и мирян. Каноны должны были служить мерилом взаимоотношений церковников, регулировать их отношение к имуществу, строить их личное поведение. В соответствии с этим духовенству запрещались охота, ношение оружия, пролитие крови, общение с женщинами, посещение злачных мест и взимание платы за исполнение обрядов; недостойные пастыри лишались сана – служитель Божий всегда должен был служить примером для мирян.

Карл делал все возможное, чтобы превратить духовенство в проводников своих идей. Глубоко убежденный, что готовит спасение христианского общества, врученного его заботам, он за период своего царствования увеличил втрое число монастырей. Присвоив право назначения аббатов, он постоянно заботился об унификации монастырских правил поведения по образцу бенедиктинского устава. Здесь его главным помощником был сын готского графа из Магеллоны Витизой, основавший в 782 году монастырь в Аниане и принявший духовное имя Бенедикта. Получивший образование в «Придворной Академии», Бенедикт Анианский благодаря своей напористости и энергии сумел ввести новый устав во многих аббатствах Аквитании, Септимании и Прованса. Не менее способным проводником идей Карла оказался Ангильберт, назначенный в 789 году настоятелем монастыря Сен-Рикье. Его стараниями монастырь был превращен в подлинный «святой городок» – своеобразную лабораторию монастырского дела Каролингов.

Историками давно замечено, что памятники законодательства Карла Великого весьма сильно походят на проповеди и увещевания, вдохновленные трудами отцов церкви. Его указы и капитулярии обычно приправлены обильными выдержками из Священного Писания, преступления смешиваются с грехами, обязанности подданных совпадают с обязанностями христиан, а государь как бы становится воспитателем, назидающим народ в истинной вере. Он следит за исправлением богослужебных книг и не менее зорко за тем, чтобы жители империи были добрыми христианами. Он требует, чтобы весь народ, от мала до велика, знал на память основные молитвы и символ веры, чтобы в праздничные дни все посещали богослужение, чтобы строго соблюдались посты, чтобы молились днем и ночью по звону колокола, чтобы умели петь «Господи, помилуй!», регулярно исповедовались и причащались. За любое нарушение полагалась кара: провинившийся был обречен на голодовку до тех пор, пока не исправится, не выучит положенный минимум, не изменит поведения.

Вместе с тем многие законы Карла имеют ярко выраженный моральный характер, защищая определенные нормы представлений и поведения граждан. Законы воспрещают питать ненависть, угнетать ближнего или причинять ему зло, повелевают жить сообразно указаниям государя, беспрекословно выполнять обязанности верующего. Различные духовные и светские кары устанавливаются за клятвопреступление, лжесвидетельство, распутство, пьянство. Целый ряд мер направлен против несправедливой прибыли; закон запрещает алчность, настаивает на нестяжании, преследует торговый обман, побуждает продавать по справедливым ценам.

Принятие императорского титула закрепляло положение Карла как уполномоченного Бога на земле. Отныне все должны были уяснить, что его стремление установить строгий порядок, при котором каждый занял бы подобающее ему место и, соблюдая мир, на условиях справедливости и милосердия вносил свой вклад в строительство «Града Божия», действительно ниспослано свыше.

Но при этом вот чего никогда не следует забывать. Сосредоточив максимум усилий на строительстве новой церкви, Карл вместе с тем стремился обеспечить безусловную власть над нею. Проявляя всяческое уважение к Риму и папе, он никогда бы не допустил, чтобы власть апостольского наместника была выше его собственной. Роль архиепископов, епископов, аббатов и священников свелась им к чисто служебным обязанностям. От них он требовал постоянных отчетов, наставлял их и смещал, если они не отвечали его требованиям. Церковную иерархию он строил таким образом, чтобы все нити сходились не к папе, а лично к нему. Он созывал церковные соборы и диктовал их решения. Он, безусловно, считал себя крупнейшим специалистом в области веры, разбирающимся во всех ее тонкостях и, будучи ее строгим ревнителем, видел себя достойным поучать всех остальных, включая и первосвященника Рима.

Ревнитель веры

Чистота веры беспокоила Карла не в меньшей степени, чем организация и упорядочение дел церковных. Под «чистотой» он понимал следование исключительно канонам, идущим из Рима. «Римская церковь, – утверждал Карл, – поставлена Богом во главе всех остальных церквей, и к ней верующие должны обращаться за советом, так как черпать доказательства можно только из тех писаний, что признаны ею каноническими, принимать можно учение только тех учителей, которые получили одобрение римских первосвященников». На Ахенском соборе 802 года император приказал прочитать вслух все каноны и постановления пап и обязал франкское духовенство строго следить за их исполнением, наказывая нарушителей. В этом стремлении к единству Карл не щадил особенностей местных церквей, сложившихся веками, и ради насаждения «римских обычаев» беспощадно предавал огню местные памятники.

Обращает на себя внимание и тот факт, что его постоянная забота о монолитности веры не знала государственных границ. Он не упускал случая проявить свой диктат каждый раз, как только для этого представлялся удобный повод, будь то в Британии, Испании или на христианском Востоке. Особенно характерны вторжения Карла в церковные дела Англии. Здесь он постоянно увещевает, наставляет и даже заставляет. Он хвалит мерсийского короля Оффу за «преданность католической вере», посылает ему с благотворительной целью богатые дары, но тут же вмешивается в его церковные дела, призывая к восстановлению строгой монастырской дисциплины и неукоснительному следованию канонам. И поэтому не вызывает удивления ни самоуверенность, с которой Карл требует у английской церкви «молить Бога за него, за устойчивость его королевства, за распространение имени Христова», ни та покорность, с которой духовенство этой страны провозглашает его своим «протектором и патроном».

Вмешиваясь во все церковные споры, Карл повел решительную борьбу с адоптианством[14]14
  Адоптиане считали, что Христос был Сыном Божьим только по усыновлению; вера их распространилась преимущественно в Испании.


[Закрыть]. В 792 году он вызвал во дворец епископа Феликса Ургельского, повинного в этом «заблуждении», осудил его и отправил в Рим к папе Адриану, который низложил «еретика» и бросил в темницу. Дело этим, однако, не кончилось. Поскольку испанские епископы обратились к монарху, прося восстановить Феликса в утраченном звании, Карл в 794 году созвал во Франкфурте собор, где присутствовали более ста прелатов из разных регионов страны. Они потребовали у Феликса полного отречения от «ереси». Тот снова проявил упорство. В 799 году он был вызван на Ахенский собор. Здесь состоялся диспут между ним и Алкуином, длившийся почти неделю. На этот раз ургельский епископ признал себя побежденным, написал отречение и был заточен в монастырь, что, впрочем, не покончило с «ересью».

Проявляя постоянную заботу о «чистоте веры», Карл не ограничивался всемерной поддержкой Рима, но даже пытался поучать самого первосвященника, увещевая его «неукоснительно соблюдать Святые каноны» и «точно следовать заветам Святых Отцов». Перефразируя известное выражение, можно сказать, что Карл являлся большим католиком, нежели сам папа. Так было, например, с вопросом о симонии. Франкский государь настойчиво заботился об искоренении этой ереси не только в своих непосредственных владениях, но и на землях, принадлежавших папе.

Он, в частности, «наиприлежнейше советовал» папе искоренять у себя это зло. Римский первосвященник оборонялся, доказывая, что расследования Карла неуместны, поскольку папа сам судит всех, но никто не имеет права судить его и вмешиваться в его дела. Но Карл и не подумал «образумиться», продолжая и впредь поучать папу. Забегая вперед и опередив на 250 лет соответствующее решение Латеранского собора, он издал несколько указов о безбрачии духовенства, с его легкой руки широко распространившегося на Западе. Правда, на этом пути он попадал иной раз впросак. Так получилось, например, в период завершения иконоборчества в Византии[15]15
  Иконоборчество – борьба против почитания икон в Византии при императорах Исаврийской династии (726—843).


[Закрыть].

Известно, что почитание икон в Константинопольской империи было восстановлено по инициативе верховной власти и поддержано патриархом Тарасием. По его почину был созван Второй Никейский собор в 787 году. На соборе присутствовали 307 епископов, в том числе и легаты папы римского. В результате папа Адриан I получил возможность торжественно объявить о восстановлении единства церкви и осудить распрю, столько лет терзавшую христианский мир.

Подобное заявление глубоко возмутило Карла. Конечно, не последнюю роль здесь сыграло и то, что франкские представители не были приглашены в Никею, так что решение состоялось без его ведома. Но главное – он никак не желал допустить, чтобы пальма первенства в церковном споре досталась его сопернице – Византии. По приказу монарха лучшие богословы страны взялись за составление отповеди римскому папе. В результате в 792 году было готово послание, в котором перечислялись… восемьдесят два огреха, якобы допущенные отцами собора! Справедливость требует заметить, что в большинстве своем «огрехи» были допущены самими франкскими богословами, не сумевшими правильно перевести с чужого языка иные формулировки; они, например, утверждали, будто члены Никейского собора предписывали обожествление икон, когда речь шла всего лишь о признании икон; подобным же образом и в ряде других случаев упреки соратников Карла основывались либо на недоразумении, либо на незнании, либо на прямом передергивании.

Папа Адриан был вынужден дать отпор «блюстителю чистоты истинной веры». По вполне понятной причине он сделал это тонко и деликатно, но в достаточной мере твердо. Закончил же свое ответное послание выражением надежды, что «дурные и невежественные люди» не поколеблют преданности Карла христианской вере и он «по-прежнему будет любить и хранить учение своей духовной матери – католической и апостольской римской церкви».

Карлу пришлось проглотить пилюлю. Но он решил отыграться на вопросе, который уже был частично поднят в послании 792 года и который затем достиг своего полного развития в период империи. То был пресловутый вопрос о «Filioque». Речь шла о Святом Духе – третьем лице Святой Троицы.

Евангелие от Иоанна ясно говорит о Святом Духе как исходящем от Отца и посылаемом Сыном (Ин. 15.26). В соответствии с этим еще Первый Никейский собор 352 года принял символ веры, утвержденный Константинопольским собором 381 года, согласно которому Дух Святой исходит от Отца. Этот символ веры, известный под именем Никео-Цареградского, был принят христианской церковью и долгое время не подвергался сомнениям. Но в VI веке, когда принимали христианство вестготы, на Толедском местном соборе «в целях лучшего изъяснения догмата» в символ веры впервые ввели добавку: «и Сына» (Filioque), в результате чего появилось следующее словосочетание: «Святой Дух… который исходит от Отца и Сына» (Spiritum Sanctum… quiex Patre, Filioque procedit). На грани VIII и IX веков, в период понтификата Льва III, преемника Адриана, эту формулировку повторили франкские монахи из аббатства Монте-Оливо, за что и были обвинены в ереси. Монахи обратились за третейским судом к папе, который, в свою очередь, переслал дело Карлу. Император поручил разобраться в вопросе корифею западного богословия, все тому же неутомимому Алкуину. По просьбе императора Алкуин написал обширный трактат, в котором многочисленными ссылками на Священное Писание и Отцов церкви стремился обосновать западную точку зрения. Его аргументы пытался укрепить другой столп франкского богословия – Павлин Аквилейский. Их утверждения сводились к тому, что Никео-Цареградский символ из-за своей краткости неправильно понимается простым народом, а потому указанная добавка необходима. Карл ухватился за этот тезис и, не вдаваясь в полемику с папой, поспешил внедрить западную формулировку в Святой земле, где он в это время имел уже твердую опору (об этом говорилось выше). Не зная чему верить, иерусалимские монахи обратились за разъяснениями к папе, который опять же переадресовал их к Карлу, но при этом добавил, что им отправлен в Палестину вариант, принятый римской церковью, иначе говоря, Никео-Цареградский.

Почувствовав себя уязвленным подобной двойственностью Льва III, обязанного ему столь многим, Карл снова засадил своих богословов за работу. На этот раз очередной трактат составил Теодульф, и Ахенский собор 809 года его принял и утвердил. Документы собора были пересланы папе, но Лев III продолжал вести двойную игру. Одобрив в принципе тезис об исхождении Святого Духа и от Сына, он заметил, что в символ веры вводить его не следует, и «посоветовал» императору при богослужении сохранять общепринятую формулировку (без Filioque), уверяя, что это лучший способ уберечь церковь от «соблазна».

Но Карл не внял «совету» Льва III. Не помогло даже и то, что папа приказал выбить Никео-Цареградский символ на серебряных досках, которые были выставлены в храме Святых Апостолов. Упорство императора быстро принесло плоды. Его символ веры с Filioque распространился по всей Западной Европе, и папы, следовавшие за Львом III, приняли его в качестве догмата.

Таким образом, вопреки общепринятому убеждению, будто раскол между западной и восточной церковью произошел только в 1054 году, в действительности он вполне определился за два с половиной столетия до этого. И основным его виновником был вовсе не глава западного духовенства, а франкский государь, показавший себя воистину большим католиком, нежели папа. Создатель новой христианской империи был одновременно и основоположником новой западной церкви, и уж кто-кто, а ее первосвященники и прелаты имеют все основания титуловать его «Великим».

Град небесный и град земной

Как ни усердствовал император в построении «Града Божия», до него оставалось все так же далеко, как от земли до неба.

«Великий миротворец» считал свои войны оконченными, но они не желали кончаться. Саксонская война продолжалась и после провозглашения империи. Начиная с 782 года Карл не прекращал против «мятежников» жесточайших репрессий. От побежденных он требовал беспрекословного повиновения и поголовного крещения, в случае же отказа следовали варварские кары: отрубание рук, выкалывание глаз, массовые казни и ссылки. Эти крайние меры вызывали неодобрение даже такого преданного советника и друга, как Алкуин. Ученый напоминал своему ученику по «Академии», что насильственное обращение противоречит заветам Иисуса: согласно Августину, вера возникает добровольно, а не по принуждению, к ней нужно готовить исподволь, разъясняя, а не заставляя. «Проповедь христианства языком железа, – писал он Карлу, – равносильна посеву на бесплодных камнях…» От подобной ошибки Алкуин предостерегал монарха и в период Аварской войны. Но все было впустую: ученик не реагировал на замечания учителя. Только в 804 году война с саксами окончилась, и террористический режим Саксонского капитулярия был смягчен.

Но не успел победитель вздохнуть, как свалилось новое бедствие. Оно пришло с севера. В 808—809 годах датский король Готфрид провел сокрушительный поход в Нордальбингию. Он наголову разбил союзников Карла славян-ободритов, опустошил страну и сжег города, в том числе крупнейший славянский порт на Балтике, Рерик; после этого он готовился вторгнуться во внутренние области империи. Лишь неожиданная смерть Готфрида уберегла северные пределы Франкского государства. Карл счел себя вынужденным вернуть обезлюдевшую Нордальбингию и заложил там две линии пограничных укреплений, что должно было прикрыть Саксонию с севера и отделить саксов от славян.

Создание цепи охраняемых границ или «марок» стало одной из насущнейших задач императора. Система этих марок должна была стать гарантией безопасности государства.

На западе появились Бретонская и Испанская марки, порученные в управление специальным маркграфам. В Италии южные границы прикрывало буферное Беневентское герцогство, наконец подчинившееся Карлу. Труднее было укрепить тянувшуюся на тысячи километров восточную границу. На крайнем севере, у Шлезвига, была заложена Датская марка. От нее начинался Саксонский рубеж, угрожавший прибалтийским славянам. В начале IX века был создан весьма протяженный Сербский рубеж, идущий от Эльбы до Дуная. Это была укрепленная линия с городами Бардовиком, Магдебургом, Эрфуртом, Форгеймом, Регенсбургом и Лорхом, опорные пункты которой служили одновременно местами торговли франков со славянами. На среднем Дунае была заложена Восточная, или Паннонская марка, доходившая до Венского леса, – ядро будущей Австрии. Она должна была угрожать чехам и паннонским славянам. На крайнем юго-востоке линия обороны замыкалась Фриульской маркой, прикрывавшей Северную Италию от набегов славян Далмации и Хорватии.

С севера и юга империя омывалась морями. Здесь с начала IX века появился новый враг: норманнские и арабские пираты. Норманны (преимущественно датчане) опустошали Фризию и берега Ла-Манша, североафриканские арабы – побережье Италии и близлежащие острова. Карл деятельно боролся с пиратами. Франкский флот на Средиземном море перешел в контрнаступление и с переменным успехом старался очистить от арабов Корсику, Сардинию и Балеарские острова. Фризия и устья рек, впадавших в Северное море и Ла-Манш, были защищены от норманнов особыми укреплениями. Здесь также курсировали сторожевые суда франков. Пока еще империя успешно отражала морские набеги; они станут страшным бедствием, когда империя ослабеет и распадется.

Подобно тому, как это имело место в Поздней Римской империи, укрепление границ означало конец завоевательных войн. Стороны как бы менялись местами: если раньше Карл наступал, а соседи оборонялись, то теперь к обороне перешел прежний агрессор, а прежде оборонявшиеся получили стимул к наступлению. Но прекращение завоевательной политики Карла имело необратимые социальные последствия: оно вело к ликвидации прироста богатств и, прежде всего, земельного фонда, из которого монарх в былые времена щедро оделял своих вассалов и церковь. Это означало, что, с одной стороны, должна была постепенно оскудевать государственная казна, с другой, в перспективе становился неизбежным конфликт между центральной властью и феодальной элитой, пределы «кормушки» которой сокращались, что не могло не вызвать ее недовольства. Нам известны (к сожалению, только в самых общих чертах) два заговора знати против Карла:

один – под руководством графа Гардрада, другой – с участием первородного сына императора, Пипина-горбуна. Эйнгард, упоминающий об этих заговорах, всячески старается преуменьшить их размах и значение, а также преувеличить мягкость Карла по отношению к заговорщикам, сваливая всю вину за их возникновение и подавление на «жестокосердие королевы Фастрады»; но Анналы, гораздо более объективный источник, хотя и не дают дополнительных подробностей, не скрывают, что Карл беспощадно расправился с участниками обоих заговоров, видимо понимая степень их угрозы для своей державы.

Впрочем, и до этого, и позднее, он делал все возможное, чтобы не допустить подобной ситуации. Считая себя прямым наследником императоров позднеримской эпохи, Карл, как и они, избрал своей опорой экономически сильные слои общества. Постоянные льготы и послабления в пользу богатых и знатных имели целью превратить их в главных проводников идей императора. Особенные надежды он возлагал на ведущих «функционеров», представителей правительственной власти в областях, – на графов и епископов, которых рассматривал как своих непосредственных помощников в построении «Града Божия». Графы и епископы становились обязательными участниками выработки законов, равно как и проведения их в толщу народа. Но это приводило к росту их самостоятельности, и контроль со стороны правительства становился все более затруднительным. Источники сохранили много свидетельств о самоуправстве графов, сильно злоупотреблявших своим положением. Они насильничали во время служебных поездок, за подарки освобождали от участия в походе, прибегали к незаконным поборам, доводили до сумы того, кто осмеливался протестовать. Полученные в бенефиции земли они стремились превратить в свою собственность, свободных людей закабаляли и делали своими крепостными, приводили в запустение королевские поместья, мироволили к преступникам. Поскольку разбой и грабеж в деревнях и областях становился стихийным бедствием, Карл установил суровые наказания разбойникам: за первый проступок виновный лишался глаза, за второй – носа, за третий – подлежал смерти. Но это ничего не значило, поскольку графы, вместо того чтобы ловить разбойников, зачастую укрывали их, превращая в работников на своих землях, ибо постоянно испытывался недостаток в несвободной рабочей силе. Жалобы и вопли народа заставляли правительство посылать на места ревизоров («государевых посланцев»), но те иной раз оказывались не менее корыстолюбивыми, чем подлежавшие проверке; даже в самом худшем для «дурных графов» случае кары были исключительно мягкими, поскольку то же правительство нуждалось в их услугах. С другой стороны, действия графов были ограничены судебным и административным вмешательством лишь в дела простолюдинов; что же касается знати, то она оставалась недосягаемой для закона. Если граф осмеливался вступить на иммунитетную территорию крупного землевладельца, он подвергался огромному штрафу (в 600 солидов); эти господа были подсудны только монарху. В результате графы из высших государственных агентов превращались в носителей центробежных сил и слуг своих собственных интересов.

Не лучше обстояло дело и с высшим духовенством – епископами и аббатами. Епископы, по идее – главные помощники императора в делах церковных, стремились к независимости и богатству, вынуждая жертвовать им частные и государственные земли, а вместе с ними и иммунитетные привилегии. Насаждение Карлом церковных привилегий закрепляло в умах церковников мысль о полной неотчуждаемости их имуществ. Епископы, сидевшие в крупных городах, получали огромную власть, зачастую в ущерб графам. Карательная власть епископов распространялась не только на клириков, но и на мирян. Это, смешивая круг действий епископов и графов, приводило к неизбежным раздорам между ними и постоянной путанице, разобраться в которой было не просто.

Глубокая вера в спасительность пожертвований церкви подготовила ее усиление в ущерб государству, с чем пришлось столкнуться не только преемникам Карла, но и ему самому. Его забота о спасении души непрерывно увеличивала церковные имущества; монастыри, которые так заботливо насаждал император, располагали огромным количеством земли, многочисленным зависимым населением, разнообразными льготами. Так, аббатство Сен-Жермен-де-Пре имело 10 282 крепостных, обитель святого Мартина в Type – 20 000. То были маленькие государства в государстве. Их правители, глубоко проникнутые сознанием своих прав и преимуществ, неохотно поступались ими в пользу государства и постоянно требовали новых уступок и дарений. И при этом вопреки многочисленным указам и требованиям Карла представители духовенства всех рангов отнюдь не давали мирянам примеров добродетели и бескорыстного служения Богу: они демонстрировали безнравственность и алчность, занимались ростовщичеством, увлекались псовой и соколиной охотой, носили оружие, пьянствовали и присваивали церковные и светские имущества.

Небезынтересно отметить, что сам Карл, яро боровшийся с симонией, был подвержен ей не в меньшей степени, чем папа, которого он критиковал. Хотя должности епископа и аббата считались выборными, император сам назначал и тех и других по принципу полезности для себя или личной симпатии; так, Алкуина он сделал аббатом монастыря святого Мартина Турского, Ангильберта – аббатом Сен-Рикье, Теодульфа – епископом Орлеана, Эйнгард получил от сына Карла Зелигенштадтский монастырь. Хотя нерушимость церковного достояния неоднократно подтверждалась, император по примеру своего предка Карла Мартелла не мог отказаться от использования церковных земель в качестве бенефициев. Известно, например, что он в течение долгого времени «держал» Реймсское архиепископство, употребляя «на собственные нужды» имущество и поступления этой церкви. В Италии, к великому возмущению папы, он отдал «своему» человеку в качестве бенефиция Равеннский экзархат. Раздача ленов из церковных земель применялась весьма широко, и часто целые церкви уходили в бенефиции придворным. Впрочем, бенефиции из церковных земель раздавали также епископы и аббаты.