Текст книги "Завод и город"
Автор книги: Анатолий Злобин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Таковы проблемы Набережных Челнов – они все время меняются. Это еще одно свидетельство динамичности молодого города.
Этажом ниже встречаю Ирину Тимофеевну Козыреву и получаю приглашение на жилищную комиссию. В лифте сталкиваюсь с Вячеславом Ниловым, тот спешит в парк Победы на очередную оперативку, ведь и парки возводятся как дома по строгому графику.
Путешествую я по городу Набережные Челны – и удивляюсь про себя: какие молодые тут руководители.
Александр Иванович Логутов, секретарь горкома по промышленности – 33 года.
Юрий Иванович Петрушин, председатель городского исполнительного Совета – 42 года.
Николай Иванович Бех, генеральный директор тракторного завода – 39 лет.
Вячеслав Степанович Нилов, главный архитектор города Набережные Челны – 41 год.
Случилось большое событие в жизни нашего общества – произошла смена поколений.
Кроме всего прочего КамАЗ стал небывалой школой руководства. Уже давно отсюда начали уезжать строители – ехали в Волгодонск на "Атоммаш", в Москву на строительство объектов для Олимпиады-80, в Ленинград – возводить дамбу в Финском заливе.
Теперь началась вторая волна. КамАЗ отдает не только строителей, но инженеров, партийных работников. Многих руководителей, проработавших здесь по многу лет, забирают на повышение: кого в Казань, кого в Москву.
А вот и конфликт, связанный с этой проблемой. Романист построил бы более завлекательный сюжет с привлечением лирических мотивов. Публицист решает проблему способом лобового показа, не вдаваясь в психологические нюансы.
Дверь одного из кабинетов оказалась по прихоти сюжета приоткрытой. Оттуда послышался начальственный глас.
– Хорошо вам. Пришли сюда на готовенькое и теперь сливки снимаете. А мы тут все на своем горбу таскали.
– Отчего же? – спокойно отвечает молодой оппонент своему старшему товарищу. – Не было еще такого поколения, которое пришло бы на все готовое. Готового у нас никогда не будет. Перед каждым новым поколением стоят свои проблемы – и решать их новым людям.
– На готовенькое, на готовенькое, – бубнил старший.
– Ничего себе: готовенькое. Обеспеченность города магазинами – 55 процентов, гостиницами – 30 процентов, клубами – 32,5 процента, домами пионеров – ноль процентов. Могу продолжить...
– Ну с Домом пионеров вы сами виноваты, не надо было отказываться от проекта.
Голос старожила звучал более миролюбиво, но теперь разошелся молодой.
– В очереди на жилье стоят 66 тысяч человек, это что – не проблема? И какие это недоделки, которые вы нам оставили – строительные или нравственные?
Попутный сквозняк прихлопнул дверь. Сцена, решаемая методом публицистики, не перерастает в конфликт личностей.
А мне запала в голову цифра – 66000 человек стоят в очереди на жилье. Это же очень много. Иду на заседание жилищной комиссии пораньше, чтобы успеть поговорить с Ириной Тимофеевной Козыревой.
– Надо знать структуру очередников, – отвечает на мой вопрос Ирина Тимофеевна. – Тридцать две тысячи из них, то есть почти половина, живут в малосемейках. Это значит, что они имеют жилье, но нуждаются в улучшении своих жилищных условий. Одиннадцать тысяч очередников живут в общежитиях. К сожалению, общежитие пока неизбежный этап для тех, кто приезжает к нам, так сказать, взаимная проверка на интерес. Таким образом, остронуждающихся очередников у нас гораздо меньше. Вот раздадим перед праздником 800 квартир – сразу полегчает. И в первую очередь – удовлетворим всех ветеранов войны, это наша святая задача.
Общая картина несколько проясняется. Отдельные квартиры заселялись двумя семьями – так приходилось делать в первые годы, когда была острая нехватка жилья. Принято решение: расселить малосемейки, давай одной семье новую квартиру, а вторую семью оставляя в той же, но теперь уже отдельной квартире.
Это и есть новые проблемы, которые стоят сейчас перед новыми руководителями городского Совета.
В кабинет вошла худощавая женщина: платье в синий горошек, в руках коричневая папка с розовыми тесемками. С озабоченным видом женщина села к столу, принялась развязывать тесемки.
– Вы товарищ Козырева? Зампред? – начала она. – Имею жалобу на Христофорову Тамару Борисовну. Три года не могу попасть в очередь. Начинаю задумываться: есть ли у нас советская власть? Имею состав семьи – три человека.
– Вы где живете? – спокойно спросила Ирина Тимофеевна.
– Проживаю: Гагарина, пять, в малосемейке на первом этаже, что также является недостатком, – живо говорила женщина, видимо, натренированная в долгих хождениях по инстанциям. – Христофорова меня футболит.
Я досадовал, угораздило меня попасть на кляузу, однако Ирина Козырева умела разбираться в житейских историях.
А тут был быт застоялый, запутанный, с укоренившимися обидами. Кроме Христофоровой является следующий персонаж – "Нинка, соседка по малосемейке, это все подтвердят, – ее работа, потому что Нинка к себе ухажеров водит, а я против такого состояния, она и написала Христофоровой, чтобы меня передвинули, налицо полный результат, списки очередников убраны, а я была шестая, восемь лет ждала, вот у меня собраны все факты: какого числа и кто был..."
Ирина Тимофеевна терпеливо наступает:
– Не будем путать одно с другим. Давайте сначала займемся списком очередников, – сняла телефонную трубку и попросила соединить ее с Христофоровой.
Я думал, дело затянется, но далекая Христофорова отозвалась почти сразу. Тут же проверили место жалобщицы по списку. Все оказалось правильным, никто никого не передвигал.
– Слышали мой разговор с Христофоровой? – спросила Ирина Тимофеевна, и в голосе ее впервые послышалась жесткость. – Давайте ваше заявление, мы разберемся, ответим вам официально.
– Ничего я вам не дам, – обиженно заявила женщина. – Вы с ней сговорились, надо еще проверить наличие советской власти, тогда напишу, и тоже официально.
Аккуратно завязала тесемочки и покинула кабинет.
– Случай почти исключительный, – сказала Ирина Тимофеевна, когда мы остались одни. – У нас давно нет жилищных кляуз. Прежде, правда, были: и жалобы несли, и анонимки слали. Сами понимаете, вопросы, связанные с распределением жилья, обладают повышенной степенью сложности. Слишком многих людей они затрагивают при нашем размахе. Но вот было принято решение: списки очередников на жилье должны видеть все. Так и сделали: на каждом заводе, в каждом цехе, учреждении списки вывешиваются на самом видном месте рядом с доской приказов. Эффект был колоссальный, мы забыли, что такое кляузы и анонимки. Гласность пресекает всякую возможность для злоупотребления, это раз. В то же время гласность гасит обиды, это два.
– И вообще гласность полезна для общества...
– Это три, – подхватила Ирина Тимофеевна.
– Зачем же тогда приходила женщина? – спросил я.
– Кто-то что-то сказал ей, вот она и забегала. Мы, бывает, верим слухам охотнее, чем реальному положению дел. Не привыкли еще к гласности. Я проблемами жилья не первый год занимаюсь, так что всякое видела.
– А терпенья всегда хватает?
– Как иначе? – Ирина Тимофеевна глянула на меня с удивлением. – Ведь это работа с людьми, она всегда терпеливая. Мы на жилищных делах не остановились, пошли дальше. Теперь у нас все гласно: очередь на детский садик, путевка в дом отдыха, санаторий. Ни от кого не прячемся.
В комнату вошла молодая красивая женщина.
– Ирина Тимофеевна, он пришел, – сказала вошедшая.
– Пригласите его, Зульфия. И Ольгу Михайловну позовите. – Поворот головы в мою сторону. – Сложный случай. Товарищ кругом неправ. Но он ветеран.
Владимир Семенович Крутов просил Ирину Козыреву принять его, но два раза не приходил в назначенное время, ссылаясь на нездоровье. Теперь наконец собрались все заинтересованные стороны: три женщины, представляющие собой советскую власть, я, как представитель печати, Владимир Семенович Крутов, возмутитель спокойствия. Крутов высокий тучный мужчина 65 лет. Женщины молоды и красивы.
Наблюдаемая сцена может быть отнесена к рубрике: "народная власть в действии".
И.Козырева. Владимир Семенович, я рада, что вы к нам пришли. Дайте нам ответ – когда?
В.С.Крутов (с вызовом). В июне. Раньше никак.
И.Козырева. А если в мае, сразу после праздников, например?
B.C.Крутов. Ирина Тимофеевна, туда же сейчас не проедешь. В этом году паводок опять поздний, вода до сих пор стоит.
И.Козырева. Но мы не можем ждать, Владимир Семенович. Нам отпущено сорок тысяч рублей с освоением в мае. Мы должны очистить территорию, в июне туда придут строители.
В.С.Крутов (с пафосом). Вот и берите, ломайте, жгите. Тут все ваше. А моего тут ничего нет.
И.Козырева. Зачем вы так, Владимир Семенович? Может быть, мы вам деньги обратно выплатим? Сколько там?
Ольга Михайловна (заглядывает в справку). Двести сорок рублей.
В.С.Крутов. Зачем мне деньги? Мне дом нужен. За него заплачено. А вы против меня. Вон сколько вас.
И.Козырева. Владимир Семенович, я не хочу, чтобы вы ушли от нас в плохом настроении. Давайте подумаем еще раз. Может, удастся провести перенос в два приема. Сейчас разобрать дом и отвезти его ближе к саду, а потом вода сойдет, поставить его там. Мы могли бы помочь вам с машиной.
В.С.Крутов (у него все продумано). А караулить кто будет? Нет, мне перегружать некуда. Жгите.
И.Козырева (продолжает либеральничать). Зачем же вы так, Владимир Семенович? Сжечь мы всегда успеем. Давайте попробуем договориться. Если хотите, можем поехать на участок, посмотреть, как стоит вода?
В.С.Крутов. Мне смотреть нечего. Я утром там был, полно воды. Так что сносите.
И.Козырева. А если мы попросим вас до 15 мая, вы успеете?
В.С.Крутов (продолжает упорствовать). Ничего я не успею. Жгите – и дело с концом. Когда я в танке горел, меня никто не спасал. Режьте.
Крутов уходит с гордо поднятой головой.
И.Козырева (говорит в телефон). Это строительное управление? Василий Петрович? Когда вы начинаете снос в районе Карловки? После праздника? Хорошо. Попрошу вас, если можно, обойти дом номер восемь. Оставьте его, хозяин потом вывезет. Ах, вы тоже его знаете? Но что поделаешь, надо уважить заслуженного ветерана, прошу вас.
Справка. В.С.Крутов, 1920 год рождения. Место рождения – Набережные Челны. Работал в автохозяйстве с 1972 года. Замечаний по работе нет. Поощрений нет. В 1983 году принято решение о сносе 60 деревянных строений в районе деревни Карловки с возведением там жилого массива на 4000 жителей. Владельцам домов выплачена компенсация. В.С.Крутов получил в порядке компенсации 4200 рублей. В феврале 1985 года им куплено данное жилое строение за 240 рублей с обязательством перевезти его на садово-огородный участок до 15 апреля. Однако данное обязательство осталось невыполненным. Подлежит сносу.
Члены комиссии живо обсуждают уход В.С.Крутова.
Ольга Михайловна. Очень мягко вы с ним, Ирина Тимофеевна.
Зульфия. Он же компенсацию получил. И этот же дом обратно за гроши выкупил.
И.Козырева. Относительно компенсации имеется постановление правительства, так что этот вопрос мы не обсуждаем. Владимир Семенович ветеран войны, на этот счет также ясность полная. А дома предназначаются на слом. Если Крутов поставит свой дом на участке, вреда не будет.
В.Крутов (просовывает голову в дверь). До двадцать пятого мая, в случае если сын приедет.
Дверь захлопывается.
Ольга Михайловна. Подумать только, он еще нами командует.
И.Козырева (терпеливо). Мы не можем иначе. Он ветеран.
Я слушал милых женщин и только головой качал. Я тоже ветеран, и тоже, бывает, обращаюсь с просьбой в те или иные инстанции...
Вместе с тем я понимаю, что нельзя проявлять такую мягкотелость, как это делает уважаемая Ирина Тимофеевна, это же самый гнилой либерализм. Ну и что же, что ветеран? Все равно никакого послабления. Нам только дай волю...
Где же найти ту золотую середину, чтобы всем было хорошо?
Ирина Тимофеевна и тут нашла мгновенный ответ:
– Гласность, только гласность. Если он будет знать, что его хамство может быть выставлено для всеобщего обозрения, он десять раз прежде подумает.
И автор полностью с этим согласен.
Другого пути нет
Снова сижу в стеклянной конторке на 57-й оси. Обеденный перерыв. В гости к мастеру Наилю Исмаилову пришли молодые инженеры с соседних участков, среди них мой давний знакомый по КамАЗу Сергей и его товарищ Александр.
Мы говорим о том же, о чем говорят сейчас по всей стране – и не только в обеденный перерыв. Мы говорим о техническом прогрессе.
Николай Дмитриевич Мальнев в который раз рассказывает о своих похождениях в отделе труда и зарплаты. Но, кажется, теперь зашевелилось. Всем понятно, сразу по-другому не заработаешь – но придется, другого пути нет.
– Подумаешь, пять человек высвободится, – с вызовом заявил Александр. – Нашего цеха скоро вообще не будет, когда пойдет настоящий технический прогресс.
– Как так?
– Очень просто. Автомобиль вообще машина консервативная, за истекшие девяносто лет в его конструкции практически ничего не появилось нового. А я недавно был в Москве на заводе имени Ленинского комсомола. Готовят новую модель "Москвича" без карданного вала. Автомобиль с передним приводом.
– Понимаю, – подхватил Наиль. – Раз в машине нет карданного вала, то и цех карданных валов не нужен. Будем ставить новое оборудование.
– Грузовиков с передним приводом еще никто не делал, это не привьется.
– Один научно-технический прогресс нам ничего не даст, – объявил Сергей со свойственной ему категоричностью. – Необходим поворот в умах. Научно-технический прогресс начинается с нравственного прогресса.
– Как вот наши деды раньше работали, – снова заговорил Наиль.
Я насторожился: кого он имеет в виду под дедами? Наиль продолжал:
– Как в сорок первом году, когда война началась, ставили заводы на востоке страны? Три месяца – и цех дает продукцию. И продукция-то какая танки!
Раздались громкие голоса:
– Во загнул! Три месяца под открытым небом. Так если фундамента нет, то и станок не заработает.
– А энергию откуда брали? Надо же подключиться к энергетической единой системе. На одном энтузиазме далеко не уедешь.
– Легенды все это, не было этого.
– Как так не было? Работали же...
– А вы что думаете? – спросил Сергей, и все головы повернулись ко мне.
Я смотрел в их молодые ждущие глаза и невольно думал о том, как мы сами утратили многое из того, что имели. Но как им объяснить это? Я вспомнил одну старую историю, которую держал в запасе на такой вот черный день.
– Во-первых, – говорю, – если бы этого не было, то и мы с вами не сидели бы сейчас под этими сводами. А во-вторых, расскажу вам о своем старом знакомом – директоре завода Прохорове. Его сейчас нет в живых, но многие его помнят.
В июле 1941 года Прохоров получил от наркома приказ поставить танковый завод за Уралом. Указали точку на карте и срок – как раз три месяца. А когда Прохоров уходил от наркома, его остановил в приемной секретарь Кробышев.
– Это вам, – и протягивает Прохорову чемодан в сургучных печатях.
– Что это? – спросил Прохоров.
– Тут двести тысяч рублей, это ваш премиальный фонд.
– Где я должен расписаться? – спросил Прохоров.
– Нигде. Это ваш личный премиальный фонд.
Прохоров потом рассказывал, как дрожал над этим чемоданом по дороге на Урал, на ночь под голову подкладывал. Довез благополучно. У него сохранилась записная книжка, куда он заносил все цифры: кому сколько выплатил премии. Эта записная книжка и сейчас цела – хранится у внуков. Словом, через 88 дней завод был пущен.
Реакция на мой рассказ была однозначной.
– Вот это да!
– Такой механизм не мог не сработать. Это же вопрос о правах директора.
– Дайте мне такие же права, и я горы сверну.
– У меня никаких прав. Даже премия от меня не зависит. Как я могу влиять на процесс.
– А ты меняй свое отношение.
– Правильно. Если мы сами не переменимся, то и вокруг себя ничего изменить не сможем. Это этика. Это первооснова.
– Зачем тебе этика? Дайте мне права – и дело с концом.
– Иначе будем проводить технический прогресс на бумаге, этим методом мы владеем, – сказал строгий голос за моей спиной.
Подчеркиваю, разговор о научно-техническом прогрессе происходил на самоновейшем автомобильном заводе по производству грузовиков. КамАЗ недаром называют выставкой лучшего всемирного машиностроения, ибо тут на одном заводе собрано все лучшее, что применяется в мировой машиностроительной практике – за это миллиарды плачены.
Но тут же уместно сделать оговорку: не применяется, а применялось в мировой практике 15 лет назад. Сколько технических новинок появилось в мире за эти годы. Но их еще нет на КамАЗе.
Значит, в цехах завода должна вестись непрерывная модернизация, то же самое относится и к конечной продукции – грузовику, новые модификации которого уже выходят из ворот завода.
– Восемьдесят три процента, повторяю, восемьдесят три, – говорил голос за моей спиной.
– Что такое восемьдесят три процента? Страшно знакомая цифра, спросил я у Сергея, сидевшего рядом.
– Восемьдесят три и семнадцать, – поправил он. – Это две наши самые популярные цифры, их вспоминают во всех докладах, на всех собраниях. Это показатель нашего прогресса. Восемьдесят три процента всех производственных процессов на КамАЗе автоматизировано и механизировано и лишь семнадцать процентов операций совершается с помощью ручного труда. Восемьдесят три процента это очень высокий показатель, самый высокий в стране и, возможно, в мире.
Я тоже слышал не раз об этих цифрах. При этом явное предпочтение отдавалось более высокому показателю – 83 процента успеха. Но я публицист, и весь мой интерес на стороне семнадцати процентов, которые остались в явном меньшинстве, но тем не менее существуют.
83 процента реализованы. Готов отдать их поэтам, пусть они слагают поэмы про роботов. А я буду заниматься тем, что в остатке. В этих 17 процентах все наши современные конфликты, проблемы, поиски и разочарования.
Я пригласил Николая Дмитриевича Мальнева, и мы вышли из конторки. Тем временем закончился обеденный перерыв. Вот и сварочный автомат, за которым работает Сония Андрашидовна Нуртдинова.
Голубые полосы пробиваются сквозь щель – идет автоматическая сварка.
Отсюда начинается мой вопрос, для меня крайне важный. Поворачиваюсь к Николаю Мальневу.
– Как вы думаете, Николай Дмитриевич? Аппарат варит карданный вал, это безусловно автоматизированная операция, следовательно, она входит в восемьдесят три процента. Но вот сварка закончена. Сония Андрашидовна снимает вал руками, вес двенадцать килограмм. Это же ручная операция. Но куда она входит – в семнадцать процентов или в те же восемьдесят три? Ибо в технологических картах записана одна операция: сварка карданного вала, а она автоматизирована.
– Это надо выяснить, – отвечал Николай Мальнев с некоторым удивлением. – Я как-то не думал. Теперь будем поворачиваться в сторону этих вопросов.
Я вспомнил историю, случившуюся в одном министерстве. Работали там не покладая рук – и главным образом на бумаге. И вот что наработали. Все больше продукции выпускалось со знаком качества. В конце концов выход знака качества достиг небывалой величины – семьдесят два процента. Тогда министр данного министерства пришел к логическому заключению.
– Если у нас такой высокий процент продукции со знаком качества, то должны мы сделать следующий шаг. Будем поставлять нашу продукцию на экспорт. Выходим на мировой рынок и завоюем его.
Но на пути к мировому рынку стоит Министерство внешней торговли. Министр обратился во Внешторг. Там познакомились с продукцией и послали ее на экспертизу. Через месяц дают заключение.
– Знак качества соответствует лишь двенадцати процентам предлагаемых изделий. Остальная продукция не конкурентоспособна.
Но что самое интересное: в министерстве ничуть не удивились такому заключению, словно ждали нечто похожее. И тут же скинули свои семьдесят два процента до сорока восьми. Тем самым собственноручно признались в том, что двадцать четыре процента – четверть всей продукции – были аттестованы на знак качества без каких-либо оснований. Как говорится: знак качества негде ставить...
Приписать можно все: тонны, километры, штуки, литры, квадратные метры, проценты жирности молока, киловатты, воду и воздух, телефонные разговоры, трамвайные билеты. Все это уголовные деяния, речь в данном случае не о них. Но что-то я не слышал о том, чтобы привлекался к ответственности руководитель, который незаконным путем добился знака качества для выпускаемого на его предприятии изделия. Про такого руководителя с одобрением скажут:
– Молодец, радеет о своем коллективе.
На совещании в ЦК партии по ускорению научно-технического прогресса говорилось как раз о том, что, бывает, знак качества присваивается недоброкачественным изделиям. Я думаю, такую операцию следует квалифицировать как приписку.
А если ручная переноска карданных валов из сварочных автоматов входит в 83 процента – что это? Приписка или не приписка?
Подошли к красильной камере, где работала женщина в противогазе. Камера была исправна. Карданные валы, подвешенные на крючьях, медленно вплывали в камеру и выплывали с другой стороны уже окрашенными и просушенными. Подвесная линия поднималась наверх и уходила в сторону главного конвейера.
Куда отнести окраску карданных валов в камере? Безусловно, это автоматизированная операция с применением роботов, она входит в 83 процента.
Но если ту же работу делает женщина в противогазе? Спора нет, это 17 процентов. Значит, одна и та же операция в зависимости от обстоятельств может попеременно входить то в 83 процента, то в 17 процентов. Чудеса да и только.
Пошли к технологу цеха, но того не оказалось на месте. Что тут сказать. Вопросы ставить мы научились. Теперь приходит время решений.
Срок моего пребывания на КамАЗе завершался. Захожу в горком партии к Лидии Викторовне Шиловой, чтобы обменяться впечатлениями.
В кабинете Лидии Викторовны всегда народ. Сюда приходят с различными делами и для каждого найдется полезное слово. Только мы стали составлять программу на оставшийся хвостик, как раскрылась дверь и вошел Николай Васильевич Ядренцев, с которым мы знакомы чуть ли не с первой встречи.
– Как известно, – сказала Лидия Викторовна, – любую программу следует перевыполнять. Вот Николай Васильевич Ядренцев и будет вам для перевыполнения. Это обязательно нужно видеть и знать. Научно-технический прогресс в своем материализованном воплощении.
Я попробовал угадать:
– Речь пойдет о...?
– О нашем цехе ширпотреба, – подхватил Ядренцев. – Только и всего.
Ширпотреб? Но ведь Николай Ядренцев работает конструктором. Мы вышли из кабинета. На улице стояла плотная толпа, окружив некий предмет ярко-малинового цвета.
– Прошу, – сказал Николай Васильевич. – Наш "камазенок".
Да, это был автомобиль, но совсем маленький, микролитражка. Тем не менее четырехместный, с обтекаемым радиатором и срезанным задом. По бокам две дверцы. На заднее сиденье надо залезать, откинув переднее.
Зеваки расступились. Мы сели и тронулись. Машина шла удивительно легко.
Николай Васильевич Ядренцев рассказывал на ходу.
– Это самая нужная сейчас для нашей страны машины. Совместная разработка трех заводов. Двигатель и подвеску делали в Тольятти на ВАЗе, мы изготовили шасси и кузов. Серпухов дал управление для инвалидов. Совершенно верно. Эта прекрасная машина возникла на базе инвалидной коляски. Главное отличие модели – экономичность. Расход горючего: три целых и семь десятых литра на сто километров пробега. Скорость – девяносто километров в час. А назвали машину – "Ока".
За рулем машины сидел водитель-испытатель первого класса Нургаян Мухамед Галиев.
– Как вам "Ока"? – спросил я.
– Машина верная. Семь тысяч на ней проехал. Легкая в управлении, услужливая. Будет самая дешевая машина в стране. И самая экономичная. Где бы ни остановился, тут же возникает толпа.
– Но если столько заводов участвовали в разработке модели, – усомнился я, – это же сплошные согласования, увязки. А где увязки, так тут же появляются неувязки. Не скоро такой автомобиль дойдет до потребителя.
Николай Васильевич Ядренцев энергично повернулся ко мне с переднего сиденья.
– Что вы? Как можно? Настали другие времена. Надо только создать какой-то головной центр по данному проекту – и мигом тут же все вопросы будут разрешены.
– Это что же? Давать деньги не под план, а под проект? Так? И создавать специальные центры для реализации конкретного проекта? Такие идеи, я слышал, уже высказывались.
– Именно так и решено сделать, – подхватил Ядренцев. – Кооперация трех фирм. Как только это решили, идея сразу набрала ход. На 1988 год нам уже записаны реальные цифры. Мы на КамАЗе в нашем цехе ширпотреба соберем тысячу машин "Ока", на ВАЗе – тоже тысячу, несколько сот машин соберет Серпухов. Это уже обоснованные цифры. А дальше будем выходить на десятки тысяч...
– Ничего себе: цех ширпотреба. Это же по сути завод в заводе.
– Молодому КамАЗу все по плечу.
Нургаян Мухамед принял влево. Мы пристроились за могучим "КамАЗом" и покатили дальше по проспекту Мира.
1986
