Текст книги "О чем говорят и молчат почвы"

Автор книги: Анатолий Тюрюканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

После спада паводковых вод и в связи с наступлением “сухого” этапа в жизни пойменных почв начинается интенсивное передвижение червей в поверхностные горизонты почв. Их повышенная подвижность способствует тому, что наилок распадается на структурные зернистые отдельности. При этом резко улучшается аэрация почвы, и начинается бурный рост луговой растительности.

В доказательство той огромной роли в почвообразовательном процессе пойменных почв, которая отведена природой дождевым червям, приведем такой пример. Через 5 дней после спада паводковых вод в Коломенском расширении реки Москвы на площади в 1 квадратный метр было обнаружено 8,5 килограмма капролитов дождевых червей.

Сложность пойменного рельефа и в то же время пышное развитие травянистой растительности делают поймы рек территориями, наиболее пригодными для использования их в качестве сенокосов и пастбищ. Естественные травостои пойменных лугов, часто насчитывающие до 50 видов растений на площади в 100 квадратных метров, – прекрасный корм для скота, по своей питательности и целебности превосходящий все остальные виды кормов. Им намного уступают травостои искусственных лугов, состоящие из 3—4ком–понентной травосмеси.

Поэтому коренная мелиорация пойменных лугов, включающая глубокую перепашку как общепринятый метод улучшения лугов, должна быть резко ограничена в практике пойменного хозяйствования. Сохранение естественного травостоя пойменных лугов тем более важно, что поймы среднерусских рек являются важнейшим резервом естественной луговой растительности в этой полосе России. Оживления пойменного плодородия и высоких урожаев трав можно достигнуть, не прибегая к хирургии коренной мелиорации. Применение умеренных доз удобрений, особенно азотных, существенно повышает урожайность травостоя, не нарушая его ботанического состава и тем самым сохраняя его целебность. Следует помнить, что высокие дозы азотных удобрений могут существенно нарушить ботанический состав лугов, резко увеличив в травостое количество злаков, что нежелательно, ибо качеству и целебности пойменного сена надо отдать предпочтение перед его урожайностью. Один из важных приемов поддержания высокой продуктивности пойменных пастбищ состоит в организации загонной пастьбы скота с обязательным орошением пастбищ. Пашня должна занимать небольшой удельный вес в общей площади пойменных угодий. Тем более недопустима сплошная распашка поймы, которая может привести к катастрофическим последствиям (снос во время половодья плодородного гумусового слоя почв, занос пашни песком, особенно вблизи русла реки, сильное разрушение во время половодья распаханных берегов). В поймах рек должна применяться только бесплужная система земледелия.

Высокой продуктивностью пойменных угодий невозможно добиться без правильного регулирования уровня грунтовых вод в пойме. Часто, осушая избыточно увлажненное притеррасье, переосушают территорию всей поймы, что неизбежно приводит к падению продуктивности пойменных лугов. Недопустимо сквозное сбрасывание дренажных вод в реку. Необходима организация простого регулирования и управления водным режимом поймы. Это прежде всего шлюзование всей дренажной сети и регулярное наблюдение за уровнем грунтовых вод. Опыт территорий с высоким уровнем мелиоративной культуры (Прибалтика) позволяет сделать вывод: регулирование водного режима – дело хотя и не очень сложное, но ответственное. На хозяйственно важных пойменных угодьях необходимо иметь несколько смотровых скважин для наблюдения и регулирования уровня грунтовых вод. Следует помнить, что их оптимум в поймах находится на глубине 1,0—1,5 метра, и поддерживать его.

Кроме того, пойменные местообитания играют важную роль в жизни биосферы Земли. Они представляют собой естественный барьер, аккумулирующий смытые с водораздела вещества и предотвращающий их попадание в моря и океаны.

Поймы – мощный биологический фильтр по очистке растворенных веществ, поступающих со стоком грунтовых вод. Особая роль в фильтрации химических веществ почвенно–грунтовых вод принадлежит притеррасной части поймы.

Как известно, именно пойменные луга больше всего пострадали от гидростроительства. Если при инвентаризации природных кормовых угодий в 1932—1933 годах пойменных лугов насчитывалось в стране 36 миллионов гектаров, то сейчас эта цифра снизилась до 30 миллионов. Только затопленная водохранилищами площадь на начало 1983 года составила 6,8 миллиона гектаров, из которых 2,9 миллиона приходится на сельскохозяйственные угодья, в том числе 2,1 миллиона гектаров – пойменные сенокосы и пастбища и 800 тысяч гектаров – пашня.

Исходя из сложившихся темпов выделения средств на гидротехническое строительство, можно предположить, что до 2000 года водохранилищами может быть затоплено еще более 2,2 миллиона гектаров земельных угодий, из которых более 700 тысяч гектаров сельскохозяйственных угодий и земель, потенциально пригодных для сельскохозяйственного освоения.

Кроме затопления пойменных лугов, а следовательно, и исключения их из сельскохозяйственного оборота, создание водохранилищ повлекло за собой также подтопление прилегающих к ним земель и образование мелководий. Площадь подтопленных пойменных лугов в целом по стране оценивается в 297 тысяч гектаров, тогда как общая площадь мелководий составляет 1378,5 тысячи гектаров. В связи со строительством новых водохранилищ площадь подтопленных сенокосов и пастбищ к 2000 году возрастет по экспертным оценкам на 187 тысяч гектаров, а площадь мелководий – на 405,6 тысячи гектаров, что, конечно же, вызывает сильную тревогу.

В настоящее время подтопленные площади, как правило, или совсем не используются, или превращены в малопродуктивные пастбища. Между тем еще в 1974 году СевНИИГиМ разработал “Рекомендации по использованию в сельском хозяйстве подтопленных и временно затопляемых водохранилищами земель”, но они вышли ограниченным тиражом и не имели широкого выхода в практику.

Помимо всего прочего, в нижних бьефах гидроузлов происходят изменения режима обводнения и удобрения илом заливных лугов. Травостой их постепенно изменяется: влаголюбивые растения сменяются менее влаголюбивыми, злаковые и бобовые травы уступают место неприхотливому, но и менее ценному в кормовом отношении разнотравью. Происходит, таким образом, процесс превращения заливных лугов в суходольные. Такова судьба знаменитой Волго–Ахтубинской поймы.

В настоящее время задача правильного использования пойменных земель не может быть решена только с узких позиций той или иной отрасли сельского хозяйства. Проблема рационального использования пойм рек – проблема биосферная. Поймы рек – это наиболее “ранимые” ландшафты, и неправильное использование пойменных земель нарушает весь ход биосферных процессов, приводит к нежелательным последствиям.

Подход к освоению и использованию пойм с биосферных позиций, учет их исторически сложившихся природных особенностей показывает, что поймы рек в народном хозяйстве страны надо в основном использовать как луговые угодья.

Скашивая травостой на сено, мы с пойменных лугов отчуждаем сравнительно небольшую часть растительной продукции, а основная часть ее остается в почве, обеспечивая жизнедеятельность почвенной фауны и микрофлоры, поддерживая процесс образования и накопления почвенного гумуса. При выращивании на поймах овощных и полевых кормовых культур мы увозим с полей большую часть биопродукции, уменьшая тем самым содержание гумуса, разрушая структуру, обедняя состав почвенной микрофлоры, а при бессменном выращивании овощей на одних и тех же полях способствуем накоплению в почве токсических веществ и патогенных организмов.

Таким образом, сенокосно–пастбищное хозяйство способствует поддержанию высокой и стабильной биологической продуктивности пойменных угодий и сохранению плодородия пойменных почв.

Пойменный ландшафт – это единый “организм”. Любые изменения, производимые человеком в одной его части, незамедлительно влияют на всю биосистему. Поэтому при освоении пойм необходимо создание единых органов управления для крупных участков поймы и речной системы в целом, которые бы отвечали за состояние и правильную эксплуатацию всей пойменной территории.

Глава шестая. Творим мы в природе или вытворяем?

Не освеженная росою

Земля засохла, всё в огне,

И запад красной полосою,

Как уголь, тлеет в тишине.

Везде болезнь и вид болезни,

Пылят пути, желта трава…

Ф. Глинка. “Засуха”

Тревожная сложилась сейчас ситуация. Человек забыл о своем биологическом начале, оторвался от законов естественной истории, и это привело его к глобальным трудностям, сделало неуправляемым в биосферном масштабе. Хотя и провозгласил Вернадский наступление ноосферы, но нам до нее далеко, как до Солнца. А пока силами научно–технического прогресса мы творим такое, отчего другие биологические виды либо исчезают, либо бегут в панике.

Ох, уж это самомнение человеческое! Насорим, намусорим и назовем это культурным слоем. Измучаем, надругаемся над почвой, а будем считать, что окультурили ее.

Как только человек перешел к земледелию, он стал активно воздействовать на почву. Сначала это воздействие не было сильным не только из–за редкости населения, но и из–за маломощности вспашки. Освоение земель начиналось с южных и умеренных широт в долинно–дельтовых ландшафтах с их плодородными почвами. И очаги земледелия, приуроченные к этим ландшафтам, были локализованы. Поэтому у ранних цивилизаций, включая европейскую, не стояло проблемы заготовки кормов для скота на зиму. Зимняя (нулевая) изотерма долгое время была невидимой границей, отделявшей земледельческие народы от охотничье–промысловых и скотоводческих племен. Начиная с середины I тысячелетия нашей эры, возникновение и развитие сильного земледельческого племени славян обусловило преодоление невидимой термической границы, за которой лежали обширные земли Восточно–Европейской равнины и область больших проблем земледелия и животноводства. Необходимо стало заготавливать продовольствие и корма на зиму. Обратите внимание, читатель, что западная граница славян проходит по зимней изотерме 0 °C. Германские и романские народы не переступили этого барьера на нашем континенте.

Первые земледельческие приемы связаны с использованием огня для расчистки лесных угодий под пашню. Поскольку лесные почвы (в основном подзолистые и серые лесные) были малоплодородны, то приходилось часто перекочевывать на новые земли, благо земель было много. Постепенно вырабатывалась переложная система земледелия, основанная на том, что плодородие почв восстанавливалось после ухода человека и зарастания брошенных земель естественной растительностью. Переложная система просуществовала несколько веков. Позже люди перешли к плодосменной системе, стали появляться примеры простых севооборотов. Этот переход связан с усилением оседлости населения, развитием частнособственнических отношений, ростом численности населения, закреплением определенных территорий и т. д. Большую роль в земледелии сыграла травопольная система, основоположником которой у нас в стране был академик В. Р. Вильяме. Использование травосеяния в ротациях севооборотов позволяло поддерживать или даже повышать плодородие почвы, не говоря уже о том, что это решало кормовую проблему в животноводстве. Вильяме говорил, что для устойчивого земледелия необходимо соблюдение нескольких ротаций севооборотов со строгой дисциплиной размещения культур в севообороте. К сожалению, уродливые формы управления сельским хозяйством в 50– 70‑х годах похоронили “травополку”, приостановили агролесомелиорацию и нанесли сильный удар по почвенному плодородию и кормовой базе животноводства. Как выяснилось, в стране сейчас нет ни одного хозяйства, где была соблюдена хотя бы одна ротация севооборота, не говоря уже о трех ротациях, о которых писал Вильяме. Даже сравнительно простой севооборот на хлопковых полях (хлопчатник – люцерна) не соблюдался в Среднеазиатских республиках. В погоне за валовыми сборами хлопка с полей изгоняли люцерну, совершая тем самым подлог и жульничество. В итоге в почвах развились различные вирусные и микробные популяции, приведшие к тяжелому заболеванию хлопчатника – вилту. Качество хлопка резко упало, текстильная промышленность и текстильщики несут большие убытки. Кстати, впервые изгнание люцерны с полей в больших масштабах в угоду “хлопковому чистогану” обнаружили наши космонавты.

Наступившие в середине 60‑х годов химическое и мелиоративное поветрие привело к еще большему ухудшению почвенной обстановки в Средней Азии.

Возрождение травопольной системы земледелия на новом научном уровне должно как–то компенсировать растерянные ресурсы почвенного плодородия.

Сейчас наше сельское хозяйство переживает подлинную революцию: на огромных пространствах внедряется бесплужная система земледелия, проводниками которой в жизнь стали Т. С. Мальцев и Ф. Т. Моргун. Полтавщина – первый крупный полигон “бесплужья”. Сущность этой системы состоит в том, что вместо плуга, переворачивающего пласт и нарушающего всю почвенную текстуру и структуру, применяемый плоскорез, подрезая корни и слегка взрыхляя почву, не переворачивает ее, а следовательно, не нарушает общей стратиграфии размещения в почвах микробных ассоциаций, беспозвоночных животных и корневых систем, то есть связей и отношений между различными биогеоценотическими компонентами почвы.

Вначале говорилось, что почва – это управляющая система биогеоценоза. Что это значит? Мы уже знаем, что ни один организм не может жить в среде, насыщенной его метаболитами (выделения, экскременты), или в разлагающихся трупах своих предков. Происходит самоотравление. Чтобы семена проросли, кто–то должен выполнить санитарную работу по превращению, или денатурированию, этих метаболитов. Этот “кто–то” не санитар–одиночка, а целый мир почвенных организмов–гетеротрофов, живущих за счет энергии и вещества метаболитов зеленых растений. Чем разнообразнее мир гетеротрофов в почве и количественно богаче, тем надежнее проводится санитарная работа. Денатурированию метаболитов способствует также переход почвенных температур в минусовую область. Есть и другие внутрипочвенные факторы, усиливающие или ослабляющие разложение метаболитов, но главным все же остается почвенно–гетеротрофное звено биогеоценоза. В этом смысле максимальное разнообразие санитарной работы осуществляется гетеротрофами в дождевых тропических лесах, где им приходится обходиться без помощника – мороза. Меньшее разнообразие гетеротрофов, обладающее, однако, не меньшим санитарным эффектом, наблюдается в умеренных и северных широтах, где, кроме гетеротрофов, денатурирование частично может осуществляться холодом. Итак, в силу особой санитарной, и в этом смысле воспроизводящей, роли гетеротрофного звена (микроорганизмы, низшие грибы, актиномицеты, беспозвоночные и позвоночные) почва рассматривается как управляющая система биогеоценоза.

Человек добровольно взвалил на свои плечи и эту санитарную функцию. Он очищал корнеобитаемый слой от метаболитов, переворачивая плугом верхний слой почвы. Это дорогое и тяжелое мероприятие не столь эффективно и антиприродно по своей сути, тогда как бесплужная система земледелия приближает ситуацию к природной.

Системы земледелия будущего должны быть природоохранными, то есть основанными на рациональном комбинировании бесплужной и травопольной систем земледелия с введением поливидовых сообществ, систем, минимально использующих механическую обработку и химизацию. Чтобы восстановить плодородие нарушенных почв, большие площади придется запускать в долгосрочный заповедно–залежный клин.

Трудно внедряется в нашу бытовую, производственную и даже научную практику биосферное мышление. Слишком многие современные специалисты–практики относят его в область теории, не беря на вооружение, отмахиваются от него, как от надоедливой мухи, а есть, наверное, и такие, кто и слова “биосфера” никогда не слышали. Страшно становится от общения со специалистами, которые хотят только брать и брать от природы, не задумываясь о том, что оставят они на Земле.

Особенно остро нехватка биосферного мышления ощущается там, где контакт человека с природой происходит каждодневно, где он исторически стал средством существования человека. Речь идет о контакте человека с почвой в прямом смысле.

К сожалению, у поколения новых специалистов сложился определенный взгляд на почву как на средство производства сельскохозяйственной продукции. Требуя от нее максимальных урожаев, одномоментно расходуя ее ресурсы, они почему–то забывают о другой, необходимой, стороне производства – воспроизводстве. А почва, из года в год истощаясь, постепенно теряет свои лучшие, формировавшиеся веками и тысячелетиями свойства, обеспечивающие способность к ежегодному воспроизводству биопродукции. Почва теряет свое плодородие. Горько сознавать, но забывает нынешнее поколение старые крестьянские мудрости. Чужда стала человеку, вооруженному современными средствами научно–технического прогресса, старая, отжившая “крестьянская философия”. Ее заменила философия потребительства. Да, не находят наши школьные программы места даже для маленького курса почвоведения.

Не знают наши дети, да и многие взрослые люди, отмахнувшиеся от старых крестьянских истин, что такое почва, как она возникает, развивается, сколько нужно времени, чтобы на месте безжизненной породы заколосилось поле, расцвели ромашки, встал могучий лес. Не в этом ли истоки нашего бездумного расточительства?

Но вернемся к нашему чернозему. Глубокая тракторная вспашка, пришедшая тогда на поля, овраги, блиндажи и снарядные воронки, опустошение войной и запущенность территории сильно подкосили прочность наших черноземов. Исчезла его знаменитая водопрочная зернистая структура, а вместе с этим начался разгул водной и ветровой эрозий. Большие планы по агромелиорации черноземов не были доведены до конца. Оскальпированный чернозем сносился водой в низины, а ветры уносили его далеко от родной сторонки. Оседали черноземные частицы где–то за морем, в Румынии и Венгрии, или просто в море, а подуют западные ветры, летели они в заволжские прикаспийские дали. Но это уже не чернозем, а лишь частички его. Их судьба подобна судьбе любого человека, заброшенного на чужбину.

Земля – территория – у нас оставалась, все десятины и гектары были на месте, но почвы либо исчезали, либо уже исчезли, либо резко поблекли в своей плодородной мощи и красоте.

В начале 60‑х годов на душу населения у нас в стране приходилось 1,14 гектара пахотной земли, а сейчас эта величина упала до 0,8 гектара. Да под одни водохранилища на реках ушли площади, равные размером величине трех Бельгии. И это лучшие пойменные луговые угодья с прекрасными почвами! Что уж говорить о многочисленных потерях от строительства заводов, дорог, аэродромов и т. п. Расхищение почвенных ресурсов (иначе это не назовешь) идет такими большими темпами, что мы скоро превратимся в банкротов. И это при наличии “царя почв” – русского чернозема. В нас укоренилась мысль, что земли у нас много – 22,4 миллиона квадратных километров. А ведь больше половины территории страны расположено в зоне вечной мерзлоты с низкой биопродуктивностью. Добавить сюда горные регионы, огромные среднеазиатские пустыни, обширные внутренние акватории – вот и окажется, что почв у нас мало, да и те, которые есть, нарушены или разрушены, в том числе и во времена мелиоративного поветрия (вторичное засоление, переосушка торфяных массивов, эрозия песчаных почв и т. д.). Нам не обойтись без почвенной службы и почвенной инспектуры с чрезвычайными правами. Нужна стоимостная оценка почв. Все это – дело всенародное, и ответственность почвоведов и землеустроителей огромна.

Но вот неожиданно слово “почва” замелькало в лексиконе людей. Это были преимущественно пожилые, видом вполне приличные, а иногда и просто интеллигентные люди разных национальностей. Кто они? В социально–общественном смысле они оказались садоводами–дачниками, которые на своих 4—6 сотках глубоко озабочены плодородием, воссоздают на изуродованной техникой земле дотоле невиданные почвы. Еще рано это явление обобщать в социальном, а тем более в биосферном планах, но симптомы подобного доброкачественного заболевания уже очевидны. Жаль только, что землицы у них мало, у этих первопроходцев сельского хозяйства будущего.

Как бы предвидя садово–огородный бум горожан, великий Карел Чапек писал о нас и для нас:

“Человек, в сущности, совершенно не думает о том, что у него под ногами. Всегда мчится как бешеный и самое большее – взглянет, как прекрасны облака у него над головой или горизонт вдали, или чудесные синие горы. И ни разу не поглядит себе под ноги, не похвалит: какая прекрасная почва! Надо иметь садик величиной с ладонь, надо иметь хоть одну клумбочку, чтобы познать, что у тебя под ногами. Тогда, голубчик, ты понял бы, что облака не так прекрасны и грозны, как земля, по которой ты ходишь. Тогда научился бы различать почву кислую, вязкую, глинистую, холодную, каменистую, засоренную. Тогда узнал бы, что персть бывает воздушная, как пирог, теплая, легкая, вкусная, как хлеб, и назвал бы ее прекрасной, как называешь женщин или облака. Тогда испытал бы особенное чувственное наслаждение, видя, как твоя трость уходит на целый локоть в рыхлую, рассыпчатую почву, или сжимая в горсти комок, чтоб ощутить ее воздушное и влажное тепло.

А если ты не поймешь этой своеобразной красоты, пускай судьба в наказание подарит тебе несколько квадратных сажен глины, твердой, как олово, глины, лежащей толстым слоем, глины материковой, от которой несет холодом, которая прогибается под заступом, будто жевательная резинка, спекается на солнце и закисает в тени; глины злой, неуступчивой, мазкой, печной глины, скользкой, как змея, и сухой, как кирпич, плотной, как жесть, и тяжелой, как свинец. Вот и рви ее киркой, режь заступом, бей молотком, переворачивай, обрабатывай, изрыгая проклятия и жалуясь на судьбу. Тогда поймешь, что такое вражда и коварство бесплодной, мертвой материи, нипочем не желающей стать почвой для всходов жизни. Уяснишь, в какой страшной борьбе, пядь за пядью, отвоевывала себе место под солнцем жизнь, в любой ее форме – от растительности до человека.

И еще ты узнаешь, что земле надо давать больше, чем берешь у нее…”

Общепризнано, что самые богатые почвы нашей страны – кубанские черноземы. Расположенные на подгорной равнине и нижних террасах реки Кубани, эти почвы в своей эволюции прошли гидроморфно–луговую стадию, ту стадию, когда идет максимальный синтез почвенного гумуса в условиях оптимального увлажнения и тепла. Кубанские черноземы имели мощность гумусовых горизонтов более 1 метра, суглинистый или глинистый состав, обильную почвенную микрофлору и фауну, содержали до 10 процентов почвенного гумуса и потому давно прослыли зерновой житницей России. Кубанская пшеница была символом богатства края, его визитной карточкой. Так было до тех пор, пока четверть века назад кому–то не пришла в голову мысль превратить Кубань в зону рисосеяния, а затем, приняв непродуманное решение, приступить к коренной перестройке кубанских ландшафтов.

Как известно, для рисосеяния необходимо огромное количество воды. Но где ее взять? Решено было построить водохранилище у Краснодара объемом 3 кубических километра воды, а зону рисосеяния расположить ниже города. Пока шло наполнение водохранилища для последующего сброса на рисовые поля, самое биопродуктивное опресненное море в мире – Азовское море – недополучало этих кубических километров, и по закону сообщающихся сосудов через Керченский пролив начала активно поступать в Азовское море соленая черноморская вода. Это резко изменило экологию кубанских плавней и всего Приазовья. Богатейшие рыбные ресурсы водоема, таким образом, оказались обреченными.

Кубанская равнина, включая плавни, имела пестрый, сравнительно неровный микрорельеф, а для рисосеяния необходимы ровные, как стол, поля – чеки. Выровнять рельеф для мелиораторов оказалось делом нехитрым. Мощная техника сгребла верхний горизонт знаменитых кубанских черноземов в валики, отделяющие один рисовый чек от другого. Таким образом, в валиках оказался 6—8%-ный по гумусу верхний горизонт кубанских черноземов. Назад возврата не было. Рисосеяние набирало силу, осушались плавни – лучшие нерестилища ценных пород рыб и т. д. На рисовые плантации начали подавать кубанскую воду (1/3 ее годового стока). В столь благоприятных условиях, кроме риса, обильно разрослись сорняки – ежовник, рогоз, клубнекамыш и другие. Борьба с ними велась и ведется с применением гербицидов.

Гербициды делали свое дело на рисовых полях, а потом попадали в каналы и поступали в море. Набор гербицидов был разнообразный, а количество достигало 5 и более килограммов на гектар. Добавьте сюда большие (до 1,5 тонны на гектар) дозы минеральных удобрений… Полное незнание экологии и сложных внутриландшафтных геохимических связей, неспособность предвидеть последствия да фанфарный трезвон средств массовой информации сделали свое дело. Проблема Кубани стала практически неразрешимой: слишком много в нее было вложено неверных решений и человеческой глупости. Рисовые совхозы богатели. Да как же им не богатеть, если за 1 килограмм произведенного риса они получали в три раза больше, чем он стоит в магазинах. Странная экономика…

Можно или нельзя теперь что–либо поправить? Это вопрос сложный, но одно известно точно: черноземов не вернуть. Возраст этих почв, время, пошедшее на их образование, значительно больше, чем время существования человека на здешней земле.

Вот так “прославилась” Кубань, которую в начале 60‑х годов прочили в главные соперницы американскому зерновому штату Айова.

Для наших почв наступило время “гонок с выбыванием”. Рисосеяние, пришедшее на земли Терско–Сулакской низменности Дагестана, привело к засолению на больших территориях почв. К сожалению, этот процесс тоже необратимый.

И все же думается, что главной жертвой наших деяний стали долины рек, в особенности долина Волги – главной голубой улицы России. В интересах энергетики были затоплены обширные поймы Волги, Днепра, Шексны, Мологи, Камы и многих других равнинных рек нашего Отечества. А в этих поймах была красота речек и стариц, слава вологодского масла, пресноводных рыб и раков. Ушли под воду не только прекрасные пойменные почвы с плодородными луговыми угодьями, вскормившими лучшие породы скота и знаменитую конницу. Было затоплено и нечто большее – кровеносная система огромных территорий, которые взлелеяли великий народ. Затопили красивейшие ландшафты Родины, а вместе с ними много старинных городков, селений и кладбищ. Затопили многие страницы нашей истории и никто не крикнул о великой боли нашей земли, ордена, медали и премии были наградой покорителям природы.

Хочется верить, что недалек тот день, когда откроются все шлюзы на реках, выступят из–под воды былые искореженные поймы и вздохнет седой Каспий. А волжские дамбы и плотины будут посещать миллионы паломников так, как сейчас посещают пирамиды египетских фараонов. Только можно ли будет восстановить прежнее плодородие этих пойменных почв? Вернутся ли они в прежнее состояние? Неизвестно. Нужен обратный эксперимент. И думается, что первым шагом должен стать спуск Рыбинского моря, где по идее должна возникнуть крупнейшая овощекормовая база Нечерноземья и Подмосковья.

Энергетически Рыбинская плотина малоэффективна, а земли, затопленные и подтопленные ею, были одними из лучших в Нечерноземье. Дно Рыбинского моря может стать крупнейшим экологическим полигоном глобально–биосферной значимости. Вернуть Молого–Шекснинскую низменность в категорию сухопутных ландшафтов – это значит познать степень обратимости или необратимости наших деяний в природе.

Здесь же хочется сказать спасибо общественности, немногим ученым и писателям за то, что они, как люди с обостренным чувством гражданственности, остановили новую расправу над ландшафтами нашей Родины – переброску рек, то есть поворот части стока северных рек на юг.

Экологический и экономический вред, нанесенный нашим поймам, велик. Он стал возможен только потому, что в споре двух стихий – почвы и воды – первые не имели цены и не могли крутить колеса технического прогресса. Мы добровольно, без боя отдали наши поймы под затопление, мы лишили животноводство кормовой базы, а перед собой воздвигли продовольственную проблему. Такого расточительства не знает ни одна страна в мире.

Примерно в 1970 году к автору этой книги обратился один почвовед–мелиоратор с просьбой помочь разобраться и ответить на вопрос, поставленный “сверху”: какие республики и регионы дают максимальную прибыль в расчете на 1 рубль, вложенный в мелиорацию их почв. Есть определенный порядок в перечислении наших республик, начиная от РСФСР и Украины и кончая малыми республиками Прибалтики. Так вот, глядя на итоги расчетов, очень трудно было понять причину резких колебаний этой прибыли по республикам. Пришлось нарушить этот трафарет и расположить республики в порядке убывания прибыли, получаемой от мелиорации. И оказалось, что первые места заняли Таджикистан и Прибалтийские республики, а последние – Украина и РСФСР. В чем причина? Ответ был прост. Все дело в человеческом факторе. Республики, имеющие многовековой традиционный опыт водопользования в земледелии – оросительные мелиорации в Средней Азии и осушительные в Прибалтике, – вышли на первые места. А Украина и РСФСР впервые соприкоснулись с такими мелиоративными задачами. Вскормленные на сытых черноземах наших степей, где, как говорится, люди всегда ели “сало с салом”, они оказались беспомощными как–то отреагировать на грандиозный всплеск мелиорации.

Этот поучительный пример одновременно и горький упрек тем, кто не считается с традиционными нормами и формами, а равно и типом мышления конкретных народов и этнических групп.

Несколько слов (к сожалению, несколько) надо сказать о химизации наших почв.

Природа не знала удобрений и благополучно прожила до нашего прихода почти четыре милиарда лет. Мы додумались (правда, не мы, а неандертальцы, по–видимому) до удобрения навозом. Шли тысячелетия и столетия, в конце XVIII, а в основном в XIX веке в Германии обнаружили положительное действие на урожай азота, фосфора и калия. Азот получали из птичьего гуано, фосфаты из костей животных, а калия в Германии было много – Страсфуртские залежи. Первым, кто открыл пользу ненавозных удобрений в сельском хозяйстве, был немецкий химик Юстус Либих. Но речь сейчас не о нем.

Немецкое земледелие получило сильный импульс, но к началу XX века стало ясно, что на одних минеральных солях далеко не уедешь. Начало XX века подарило миру замечательного ученого Эльхарда Митчерлиха и промышленный способ связывания азота Габера–Боша.