Текст книги "В бобровом краю"

Автор книги: Анатолий Устюгов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Лесник стал регулярно ездить на лесовозе. Водители поездов и лесорубы уже знали, что он катается на бревнах, и шутили:

– Семеныч! Ты поглядывай в оба! А то ненароком волк подпрыгнет да стащит тебя с платформы. Они, бывает, жертву возле дороги подкарауливают!

Лесник обычно отшучивался и говорил, что волки не такие дурни, как некоторые леспромхозовские.

Возможно, так и было когда-то, что волки «сидели» у самой узкоколейки, но сейчас они оставляли здесь только ночные следы.

И все же в один рейс леснику повезло. На рассвете, катя мимо просеки, лесник увидел в конце ее волков. Бинокль их приблизил, семь как бы вихляющихся при ходьбе фигурок. Мгновение – и деревья скрыли стаю.

«Вот они… живые, – обрадованно подумал лесник и в то же время вздохнул. – Но как их взять?»

Плана никакого не было.

ПЕНЬКИ

Волков и лосей в Приозерницком лесу свела вместе лесовозная колея. И виной тому был глубокий снег. А выигрывала от этого только стая Меченой.

В начале января южный ветер принес оттепель, да такую, что с небес закропил дождь. Поверхность снегов набухла и потемнела. Лесник недоумевал и удивлялся – на его веку такой странной погоды не бывало.

Оттепель сменилась морозцем, сначала небольшим, а затем усилившимся до пятнадцати градусов. Этого было достаточно, чтобы образовался наст.

Для лосей наступило наихудшее время, они всюду теперь проваливались в снег и резали ноги, а волкам трудно приходилось только под деревьями в глубине леса, но они и не шли туда, а держались открытых мест возле узкоколейки, где наст их держал.

«К весне, вероятно, совсем мало останется лосей», – с тревогой думал лесник и впервые решил рискнуть, оставить лесовоз, чтобы пройтись по шпалам.

У волков наступила «пора любви». Неделя или две, и стая начнет распадаться. Меченая с Короткоухим обособятся, молодые тоже разойдутся кто куда. Вот это важное время лесник ни за что не хотел упускать. Он знал, что дисциплина в стае упадет.

Что предпринять? И опять-таки все будет зависеть от тех наблюдений, которые он теперь проведет. И лесник пошагал вдоль узкоколейки, тщательно разглядывая следы волчьей стаи.

Как он убедился, шпалы были теперь для зверей постоянной дорогой, с нее уходило в разных местах несколько троп – на просеки и поляны. Частью они были старые, полузасыпанные снегом, а одна совсем свежая – по глубокому, тоже свежему следу лося.

Лесник шел и прикидывал, а не поставить ли на повороте этой тропы капкан?

«Опять к старому возвращаюсь, – с недовольством подумал он. – И вот я своих следов наоставлял на шпалах! Не покинут ли завтра волки дорогу?»

Сомнение, конечно, было основательным, и лесник решил его проверить. Дня два он вел наблюдение с платформ и убедился – следы человека не вызвали, видимо, у Меченой никакого подозрения. Стая, как и прежде, ходила по узкоколейке.

Пешая прогулка по шпалам принесла леснику еще одно интересное наблюдение. Он обратил внимание на оставшиеся после порубки пеньки. С десяток их, приметных таких.

Пеньки были сосновые и еловые, толстые и тонкие, но важно было то, что они торчали невдалеке от шпал и не совсем были засыпаны снегом.

Издавна известно, что волки, как и собаки, не пройдут мимо такого торчащего пенька, чтобы не обнюхать его и не поставить своей «надписи». На снегу у пенька она хорошо видна в виде нескольких точек.

Мысль использовать «подписи» волков для их поимки явилась к леснику как результат опыта и поиска.

ПОЛОСА ВЕЗЕНИЯ

Пять капканов спрятал лесник в снегу почти вплотную к узкоколейке. Он справедливо полагал, что на этот раз обойдется без привады. Но приманка у него была. Не пеньки, конечно, а снежные холмики с «подписями» волков.

С тщательностью, особой лопаточкой на длинной ручке переносил лесник к капканам снежок от пеньков, стараясь, чтобы он был не поврежден, а пеньки он затем присыпал снегом, придав им прежний вид. Закончив свое утомительное занятие только к концу дня, довольный чистотой работы, лесник с попутным лесовозом вернулся на склад, а оттуда на лыжах домой в Подсосены.

Утром его подмывало сходить на дорогу и взглянуть на капканы, но он не совсем верил в успех дела и потому выждал до следующего дня.

Едва он появился на лесоскладе, как леспромхозовские зубоскалы ему закричали:

– Красная шапочка! Волк тебя давно ждет!

– Опять сказки сочиняете! Какой волк? – спросил лесник.

– Семеныч! Какая сказка! Волк сидит в твоем капкане, – серьезно ответил водитель лесовоза. – Вот ехал сейчас сюда… Гляжу: кто там трепыхается на снегу? Волк! Такой след пробороздил! Уйдет он от тебя!

– Если попался, с тяжелым капканом никуда не денется, – уверенно сказал лесник. И, уразумев, что его не разыгрывают, уже с нетерпением спросил водителя: – Скоро в обратный? А то ведь возьмет… да лапу отгрызет!

С колотящимся сердцем подъезжал лесник на платформе лесовоза к просеке, где водителем был замечен волк, и еще издали увидел полосу помятого снега, тянувшуюся к лесу.

Лесовоз сбавил ход, и лесник спрыгнул с платформы. Водитель махнул рукой в сторону леса, улыбнулся леснику и укатил.

Волка лесник увидел за первыми елями от дороги. Услыхав шорох лыж, лежавший неподвижно на снегу зверь рванулся и, словно держась правой лапой за капкан, повернул голову к человеку, зло оскалился и сделал подобие прыжка… навстречу выстрелу.

Через минуту лесник уже знал – перед ним молодая волчица, сильно напоминающая Меченую и красноватым оттенком шерсти и сложением. Лесник повернул ее голову – белого пятна на шее не оказалось.

И вот с этого дня наступила для охотника полоса везения. То, чего добивался лесник годы, свершилось за неделю. Снежные холмики у капканов с точками – «подписями» – в период волчьей любви действовали наверняка. Три молодых волка один за другим влезли в капканы, четвертой снова была волчица, и тоже молодая.

Затем – несколько дней – лесник волновался. К капканам никто не подходил, следов Меченой и Короткоухого (от стаи остались только они) с лесовоза он не мог приметить, а лишний раз пройти по колее он теперь не решился. Лесник догадывался, что Меченую он спугнул и выстрелами и запахом, и она увела Короткоухого с лесовозной дороги.

И все же Короткоухий вернулся, след его, идущий со стороны Логов, лесник заметил. И он полагал, что старый волк сделал это, чтобы повидать своих куда-то исчезнувших детей.

Короткоухий уволок капкан за целый километр, влез в гущу мелкого ельника и, застряв тут между стволами деревьев, чуть не отгрыз свою лапу. Вероятно, он наделал бы хлопот охотнику, на трех лапах ушел бы далеко, но лесник подоспел вовремя, оборвав жизнь старого волка выстрелом.

ОДИНОКАЯ ВОЛЧИЦА

Свежий след вожака стаи четко выделялся на колее. Меченая прошла мимо припорошенных снежком пеньков, мимо холмиков с «росписями» и нигде не повернула к хитро спрятанным капканам. Лесник прочитал это по следам при очередном рейсе на лесовозе. «Видно, не переведется волчий род в нашем лесу», – подумал лесник.

И последующие поездки убедили его в этом. Меченая не уходила с узкоколейки, после каждой ночи оставались ее следы. А холмики с «подписями» уже замело снегом.

Теперь лесник катался на платформе просто так, по привычке, даже лыж с собою не захватывал и надеялся лишь на какую-то случайность…

А следы Меченой говорили, что вожак, оставшись один, очевидно, разыскивает стаю. Однажды, возвращаясь поздним вечером на лесовозе на склад, лесник увидел на знакомой полянке неясную фигуру сидящего волка. Голова у него была запрокинута. Вероятно, он выл, хотя звуков из-за грохота лесовоза не было слышно.

– Меченая! – воскликнул лесник, вглядываясь в силуэт, который скоро растворился в темноте.

Лесорубы на складе ему подтвердили, что много раз слышали в лесу душераздирающий вой одинокого волка.

«А ведь Меченая ищет Короткоухого! – решил лесник. – Волчьи пары верны всю жизнь. А что если на этом сыграть? Отрезанной лапой Короткоухого наследить возле капканов?»

Лесник так и сделал.

И вот сверхосторожная волчица, обманувшись свежим отпечатком лапы и запахом Короткоухого, попалась!

Когда лесник в середине оттепельного серого дня ехал на платформе, он еще издали увидел волчицу, бьющуюся на снегу в капкане. В бинокль хорошо было заметно белое пятно на ее шее. Волчица успела протащить капкан от дороги уже к деревьям.

Торопливо соскочив с поезда, лесник, забыв, что с ним нет лыж, шагнул в снег и сразу провалился по пояс. «Вот так штука! Какая я ворона! – обругал он себя, ворочаясь на снегу и пытаясь ползком продвинуться вперед. – Как же я без лыж?»

Но все отчаянные попытки добраться до волчицы, которую теперь лесник не видел, потерпели неудачу. Усталый и потный, он едва выбрался на колею и здесь, став в рост, глядел на то место, где только что лежала борющаяся с капканом волчица.

Что теперь предпринять? Лесник вскинул ружье, оглянулся и пошел в направлении лесного склада, до которого было не менее десяти километров и где у него хранились лыжи.

Через два часа он вернулся на попутном лесовозе уже с лыжами и пошел по следу, оставленному волчицей. Вскоре он заметил на снегу что-то темное. Лесник напрягал зрение и не мог сразу понять, что там такое – предмет был невелик. Подойдя ближе, он понял, что это попросту капкан, оставленный Меченой. А сама она ушла – след с каплями крови тянулся дальше.

Оторопело глядел лесник на капкан. Одна пружина его была сломана.

Снег возле капкана краснел от крови, и лежали клыки волчицы.

«Не жилец Меченая теперь», – подумал лесник, торопливо шагая по следу дальше – волчица уходила от него теперь на трех лапах, глубоко проваливаясь в снег.

Возможно, лесник сумел бы нагнать Меченую, но сумерки уже наступили, а волчица, наткнувшись на свой старый след, стала уходить быстрее. Лесник вышел к Логам, с трудом различая след, а когда начал спускаться в овраг, то провалился в снег по грудь. Пока выбирался – совсем стемнело.

Лога так и не выдали волчицу. Лесник, проклиная все на свете, едва вылез из оврага и вернулся в Подсосены лишь под утро.

И с того времени ни сам лесник и никто другой ничего не могли сказать о вожаке стаи, волчице, отмеченной белым пятном на шее.

Метели замели в лесу все следы.

Богатый улов

Я снова на Озернице. Целый год не видел речку, а сейчас иду вдоль обрывистого бережка и любуюсь ею. Вот, придвинувшись вплотную к воде, стоит высокий сосновый лес, от которого даже в яркий летний день ложится густая тень и знакомый мне омут кажется мрачным. Вот за кустами ив открылась часть зеленой луговины с дальним березовым перелеском, и уже за ним в голубоватой дымке, словно кто их приподнял, темные хвойные леса. Наконец, посреди текучей воды видны несколько островков, покрытых зеленым густым хвощом. Трава топорщится, как иглы на шкуре ежа. Галькой усыпан песок у воды, а на нем чьи-то следы, наверное, куличка, который заметил меня раньше, чем я его, и, взлетев, промелькнул вдали над речкой.

Тихо над Озерницей в этот заполдневный час. И жарко. Ветерок очень слабый, поэтому в густом ивняке, в жарком солнечном затишке, много комаров, которые с писком сразу накидываются на мое лицо. С радостью выскакиваю из ивняка на открытый берег и замечаю вдали глинистую красноватую осыпь. Это по ней придется подниматься к деревне, куда я иду к знакомому рыбаку Василию Петровичу.

А напротив осыпи на речке – перекат. Вода катится быстро-быстро, словно хочет скорее, проскочить тесноватые эти берега. Подхожу к перекату и вижу, как сквозь воду просвечивает каменистое дно: много веков здесь борется речка со скалой, но так и не может промыть более глубокого русла.

И вдруг… Что это? Со дна переката что-то ярко блеснуло! Как зеркальце. Потом еще одно, еще, еще… Да вся речка, от берега до берега, в зеркальцах!

Неужели рыба? Ну, конечно! Это сотни рыб вышли на перекат!

Скорее удочку! У меня даже руки затряслись от рыбацкого нетерпения. Но удочки с собой не было. Скорее к Василию Петровичу! Он даст свою. До деревни рукой подать. Вот только не спугнуть бы мне рыбу!

И я стал красться по тропинке возле самой воды, косясь на перекат, на зеркальца, которые мигали, гасли и снова появлялись, как по волшебству. Вот я вижу уже поворот тропинки на подъеме к деревне, и тут… Я ведь знал, что попадется ручей. Но когда я перенес через него ногу, другая нога скользнула вниз – ив речку посыпались камешки, а затем шлепнулся большой ком глины.

Я сделал резкий шаг вперед и замер. Река сверкнула и разом погасла. Ясно, рыб на перекате уже нет!

…Василий Петрович стоял на крылечке избы и издали смотрел на меня, приставив руку козырьком к глазам. Должно быть, не узнал, забыл за год, а может, из-за низко стоящего солнца. Но едва я подошел ближе, как старик улыбнулся и торопливо подал мне широкую заскорузлую руку.

– Аль беда приключилась? – спросил он меня, заглядывая в глаза.

– Да не беда! А на перекате столько рыбы упустил! – волнуясь, воскликнул я. И коротко рассказал рыбаку о зеркальцах в воде и о том, как торопился к нему за удочкой.

– Ах, вот в чем дело! – сказал Василий Петрович и рассмеялся. – Поперву тоже, как увидел рыбу на перекате, аж в дрожь бросило, как тебя. За удочку тоже хватался! А толку что. Подуст никакую наживку на перекате сейчас не возьмет.

– Так это подуст?

– Он самый.

– А почему наживку не возьмет?

– Да потому, вишь ли, что выходит он на перекат попастись. Водоросль эта склизкая, которую он любит, на каменистом дне да в текучей воде растет. Схватит подуст ртом водоросль, а сам повернется бочком под солнцем, ну и сверкнет в воде, как зеркальцем. Днем этого не заметишь, а под вечер, когда солнце к лесу тянется, тогда видно на перекате весь косяк. Однако с определенного места, с низкого берега.

– Вот с него я и испугал рыбу. Так хотелось удочку закинуть!

– А ты не жалей… У тебя; сегодня улов богатый, – возразил Василий Петрович, серьезно глядя на меня. – Сейчас ты, может, не поймешь. А потом скажешь: как повезло мне зеркальца увидеть! Ведь надо время знать и место. А ты, видимо, как-то угадал и то, и другое!

Неожиданная встреча

В конце июля, когда стоит жаркая солнечная погода, рыба на Озернице клюет плохо. И все же я налавливал на ушицу в устье ручья Боровки. На этом мною любимом месте были омутки, да и рыба тут держалась, ведь ручей выносил в речку приманку: кузнечиков, червячков и особо лакомых для нее ручейников.

Однако к Боровке попадать приходилось через Озерницу. Вода доходила мне до пояса, холодила, ее чистые струи вызывали желание искупаться. Но рыбалка тянула сильнее, и я шел по воде с удочкой в одной руке и с брюками в другой наискось к берегу, к косе чистейшего влажного песка. На песке натягивал брюки и по тропе поднимался на берег.

Тропинка над Озерницей была нехоженой и так заросла, что ноги подчас заплетались в стеблях травы. Я шел и глядел под ноги, но все же не оставлял без внимания открывшуюся луговинку. Освещенная ярким солнцем, очень красива она была в эту пору, перед сенокосом. Густые зеленые травы ярко цвели, и легкий теплый ветерок волнами нес на меня медовый запах, которым сколько ни дыши, все равно не надышишься!

Луговина заканчивалась вдали, у кустов ивняка, а сквозь них проблескивала вода. Озеро чуть погодя открывалось все, посредине синее, у берегов заросшее хвощом и осокой. Ручей вытекал как раз из озера, и русло начиналось где-то возле хвоща и осоки.

Я прошагал еще метров двести обрывистым бережком Озерницы, и вот оно, устье Боровки! И прежде всего – густой ивняк, через который надо продраться. Густая трава выше пояса, и через нее тоже надо проложить тропку. До меня, как видно, ни один рыбак здесь не был.

Вот я уже вижу ручей и голый откосик земли. Располагаюсь на нем. Наживка летит в омуток возле знакомой разлапистой коряги.

Полчаса мое внимание сосредотачивалось лишь на поплавке, но он даже ни разу не дрогнул. Я снял поплавок и, заменив насадку, попробовал закидывать его на кузнечика. Однако все было безуспешно: ни один елец, ни сорожка так и не клюнули.

Что делать? В таком случае каждый рыбак начинает думать о том, что надо поменять место для ловли. И я тоже ушел с Боровки, двигаясь по берегу Озерницы назад, то тут, то там закидывая удочку в речку. Вот я уже стою почти на выходе из ивняка и… неожиданно слышу странное шлепанье по воде. В этот предвечерний час тишина над рекой нарушена так резко! Кто бы мог это сделать? Я выдернул удочку из воды, заметнул лесу на удилище, чтоб не зацепить ею за ветки, и выскочил из куста на луговину. И замер от удивления! Передо мной виднелось озеро, а к нему по руслу Боровки бежал лось. Это его длинные ноги шлепали и разбрызгивали воду. А рядом по берегу, преследуя лося, бежала большая серая собака.

«Опять этот лесников Полкан! – подумал я. – Хозяин не смотрит за ним, и Полкан, как всегда, валяет дурака, гоняет по лесу лосей. А мне, впрочем, только бы лося поближе рассмотреть».

И я помчался вслед за собакой, размахивая удилищем. На Полкана я не стал кричать, потому что боялся: лось услышит мой голос – и быстрее умчится в лес. Но лось, словно специально для меня, добежал только до хвощей, а затем ринулся прямо в озеро. Вода с шумом плеснулась в стороны, а животное остановилось только тогда, когда погрузилось в нее по шею.

Я во все глаза глядел на лося – ведь я видел его впервые, а на Полкана и внимания не обращал. Собака стояла у воды, вытянув морду и, как мне показалось, с сожалением смотрела на лося.

Я подбежал к Полкану, замахнулся на него удочкой. Мне хотелось отогнать собаку, не дать больше преследовать лося. Полкан, покосившись, словно понял это и повернулся боком. И тогда я обратил внимание на то, какой он большой и мохнатый. И какой у него взгляд недобрый!

Полкан стал небольшими шагами отступать, не ворча, не лая, видимо, узнал меня. И вот тут он повернулся ко мне хвостом. Что это? Да у него совсем не Полканий хвост: длиннее и все время опущен!

Ведь это же волк! Меня словно кто ударил по голове.

Я споткнулся и замер. И с недоумением смотрел на волка, быстро уходившего по берегу озера. Вот он перешел на бег, и его серая фигура мелькнула передо мной в прыжке через Боровку. На минуту он пропал в кустарнике, но еще раз показался на зеленом бугре. Остановившись, повернулся, поглядел на меня. И разом исчез.

А лось? Я торопливо взглянул на озеро. Животное стояло в воде по-прежнему и не торопилось оттуда выходить. Лось явно раздумывал: ушла опасность или нет? Он смотрел в ту сторону, куда только что убежал волк.

Наконец лось шевельнулся, повернулся – всплеснула вода – и стал не спеша выходить из озера… В сторону, подальше от меня. И чем мельче ему становилось в воде, тем быстрее он шел. Когда лось оказался у хвощей, с шумом высигнул на мель. А затем, уже по лугу, лось понесся размашистой сильной рысью. Мне даже показалось, что под ним дрожит земля.