Текст книги "От винта!"

Автор книги: Анатолий Маркуша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Он прижимал правой рукой Звезду Героя к груди, сгибался, сгибался и сгибался, будто собирался нырнуть куда-то вниз. Тогда я стал пробиваться сквозь благоухающих дам, забрал Гагарина в охапку и потащил в телевизионный автобус, выкрикивая: «Вам же выступать. Юра! Время! Телевидение ждать не может!» В конце концов мы очутились в тесноте служебной машины…

– Вы кто? – спросил меня Гагарин.

– Ведомый, – сказал я, – с Карельского фронта. Он посмотрел вправо, влево, обнаружил на столе программу воздушного праздника, расписался на ней и, протягивая мне, сказал:

– Спасибо, выручили… Думал, еще чуть, и они меня разденут.

Автограф храню.

* * *

Случается, молодые пилоты спрашивают: «Скажите, а что было самым-самым лучшим в вашей авиационной жизни?» Обычно я отвечаю: «Да, пожалуй, безлунная сентябрьская ночь над Волгой, плавное покачивание неправдоподобно спелых звезд, тихое посвистывание и шорохи в наушниках шлемофона, замершее жало радиокомпаса, упершегося в нулевую отметку на шкале. Заканчивая обычный тренировочный полет по маршруту, я летел на своем МиГ-15 с бортовым номером «72» к дому. Небо держало машину в ласковых руках, словно бы обнимало и несло… Что еще нужно человеку, если он – летчик?

Летчик должен летать. Это необходимо не только для дела, но и для душевного спокойствия и для счастья.

* * *

При всем желании эту книжку невозможно закончить: авиационный банк продолжает действовать, ему не страшны никакие кризисы – в любой ситуации ЭТОТ банк остается платежеспособным!

Хочу надеяться, мой читатель, что вы уже вложили свою долю в наш все растущий капитал. А коль не вложили еще – поторопитесь! Мне же остается раскланяться и пожелать вам самого-самого главного:

ЖЕЛАЮ ЖИЗНИ всем летающим и МИЛЛИОН ВАМ НА МИЛЛИОН!

Часть 2

Заканчивая «ОТ ВИНТА!», в самых последних, строчках я написал: «Желаю всем летающим жизни и – миллион на миллион!» В этот момент не сомневался – дело сделано. Больше к этой работе можно не прикасаться. Но не успело разойтись первое издание, как заинтересованный читатель стал спрашивать:

– А еще, дальше… что дальше будет?

– Чего, собственно еще вы желаете? – спрашивал я в ответ.

– Баек.

– Больше не знаю, – пытался отшутиться я.

– Не верим, но можем помочь… – и стали помогать, да так активно, что первоначально маленькая книжечка стала расти и пухнуть, требовать дополнительных иллюстрации. В итоге и получилось то, что вы держите в руках – «ОТ ВИНТА!» (с продолжением…)

* * *

Давно уже замечено – есть очень храбрые летчики и есть старые пилоты. Старые – надежнее.

* * *

Тогда к праздникам талончики на муку давали. Все брали и он тоже взял. Отлетавшись, пошел в общагу, у него на третьем этаже была комната-пенал. Шел и думал, а на что мне эта мука? И тут лошадь на глаза попала, паслась на первой травке. Угостил мукой из ладошки. Идет дальше, а коняга – за ним, видать, понравилось угощение. Долго ли коротко, только он ту оголодавшую лошаденку на третий этаж притаранил, оставшуюся муку на подоконник высыпал. Сам ушел праздновать.

Скандал, можете вообразить, какой разыгрался – первое мая, всенародный праздник, а тут лошадь из окна третьего этаже голову выставляет и ржет. Понятное дело, виновника – на ковер. Как такое безобразие понимать? У людей праздник, а ты, что выдумал? Отвечай!

– Праздник – правильно, а кого я в гости позвал, совершенно не ваше дело…

* * *

Конягу пожарные через окно эвакуировали, в комнате ее не развернуть было. А пилотяга тот прославился, его через приказ о нарушителях провели, все Военно-воздушные силы осведомлены были.

* * *

Есть такой аэродром Багай, мы в окрестностях дешевые яйца покупали и – в Саратов. Там дети и жены наши обретались, ждали, когда городок в Багае достроят. И вот задача – как сотню-другую тех дешевых яиц переправить по назначению? Ездили на попутках, а дороги, сами знаете, какие в России дороги.

И находится специалист. Объявляет: пакую с гарантией, несите старые газеты, покажу предметно. И что ж вы думаете, упаковал он сотню яиц каким-то своим секретным способом и на глазах почтенной публики сбросил посылку с плоскости Як-11. И все яички остались цели. А дальше дело пошло так – он пакует и приговаривает: «Готовь бутылек, за сотню – ноль пять, за двести – ноль семьдесят пять». Пришлось человека спасать. Когда бы в ту пору городок не достроили, мог и вовсе с круга такой талант спиться.

* * *

Петь мне категорически противопоказано за полным отсутствием музыкальных способностей. Все окружающие не уставали мне с самого детства повторять: медведь тебе на ухо наступил. И я поверил. А петь мне всегда хотелось. И вот какой случай выпал. Пошел на облет Ту-2. Летел без экипажа. Включаю маяк, слышу Утесова «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…» Не удержался от искушения, нажал на кнопку СПУ и запел вместе с Леонидом Осиповичем. Потом – с Бернесом пел, с Шульженко – тоже. И вдруг слышу:

– Командир, ты еще не устал надрываться?

Первое, что стукнуло в голову: неужели я не ту кнопку нажал и вышел на внешнюю связь? Меня аж затрясло в ознобе. На всякий случай спрашиваю:

– Это ты, Борисов?

– А кто же, я…

– Ты где?

– Где положено – в Ф-3.

Оказывается, радист Борисов прикорнул в кабине радиста, а я не проверил и считал – лечу один. Полегче сделалось, а то это конец света, если представить – я в открытом эфире!

* * *

Шел набор в школу летчиков-испытателей. К высокому начальству пришла женщина и, не соблюдая общепринятых правил обращения, очень по-домашнему объявила: вот я тут документы вам принесла, он в отлете сейчас, поручил мне.

– А вы кем ему приходитесь? – Поинтересовался генерал, глянув мельком в бумаги.

– Матерью. – Почему-то смутилась женщина.

– Извините, но сколько же вам лет, мама?

– Он у меня очень рано родился.

– Ой, мама, мама, вы хоть понимаете, на какую дорогу своего парня ставите? Рискованная у нас жизнь испытательская, подумайте, мама.

– Но вы же седой и живы. – Она улыбнулась генералу. – Но если моему сыну повезет меньше, чем Вам, я не буду в обиде – пусть погибнет счастливым, чем будет жить с отчаянием – не сумел, не достиг, не добился.

Мама умерла рано. Генерал тоже скончался, а он все живет и еще подлетывает при всякой возможности.

* * *

Гроб решили не открывать: земля не пощадила Костю. Но овдовевшая его жена потребовала: покажите мне его в морге. Она настаивала – это мое право, в последний раз ну, и так далее. Как тут отказать? Проводили ее в гнуснейший госпитальный подвал, приготовились подхватить на руки, когда начнет падать, но она устояла, хотя и сильно изменилась в лице, постояла в оцепенении, попросила всех выйти. Побыла у гроба еще сколько-то времени, на люди вышла с сухими глазами, внешне спокойная. И сказала:

– Все. Заколачивайте, – и повторила: – Все, все.

Через месяц она вышла замуж. Вроде бы за случайного соискателя вышла. Почему? Для чего? Трудно ответить: чужая душа и на самом деле – потемки.

* * *

Еще в училище пристало к нему прозвище Филей. Накрепко пристало, хотя и непонятно почему. Летал Филей надежно. Но, как ни странно, с болезненным упорством, можно сказать, поносил нашу летческую судьбу.

Ворчал он постоянно: «Летать, летать, а что такого в этом? Мухи тоже летают!» Был у него и другой конек: «Ну, что это за дело – три дня готовься, пиши, черти, отвечай на вопросы начальников, час летай и опять – разговоры. Как же на войне было – ракета и пошел!»

– Слушай, Филей, ну что ты все ворчишь?

– А это – фасон де парле! Не понял, ясно? Учи французский тогда поймешь.

* * *

Как однако мы любим выстраивать людей по ранжиру: этот – дважды Герой, а этот первый летчик страны, да что там – страны, первый в мире! Но и того мало: великий летчик… И так – годами. Я поинтересовался у сизого пилота, больше сорока лет пахавшего в нашем небе, как он оценил бы заслуги, свои личные, перед господом богом? Он усмехнулся:

– Серьезно спрашиваешь?

– Вполне.

– Боженька, учти, пожалуйста, я налетал двенадцать тысяч часов и никого не увил, так что решай, куда мне теперь – в рай, в ад или посидеть в чистилище, пока твои кадровики не получат акт о причинах моего списания с летной работы.

* * *

Инструктор своему курсанту: «Высоко, высоко выравниваешь!» А в следующем полете: «Низко, выравниваешь, внимательнее надо!»

Курсант после полетов: «Разрешите вопрос: какое выравнивание лучше – высокое или низкое?» Инструктор: «Оба хуже».

* * *

А раньше в авиации веселей жилось. Судите сами: первого апреля двадцать второго года Линдберг впервые пришел на летное поле, а девятого выполнил самостоятельный полет. Вот такие порядки были! Обучение заняло неделю и обошлось в 500 долларов, а еще за 500 долларов он купил подержанный военный самолет и начал свое восхождение к славе. Цель была ясна. Раймонд Ортег назначил приз в 25 тысяч долларов тому, кто пересечет Атлантику – в одиночку и без посадки.

Через пять лет Линдберг этот приз получил. Вылетев из США, он в обществе своей кошки пересек Атлантику и приземлился в Ле Бурже.

Впечатляет? А если сравнить, далеко ли удавалось улетать нам за пять лет, и возможно ли представить, чтобы наш младший лейтенант был пожалован следующим званием – генерала. Правда, это уже во время второй мировой войны произошло, Линдберг долетал до этой поры!

* * *

Он пришел неожиданно, и я сразу унюхал – прежде, чем появляться пред строгими очами супруги, ему требуется побыть в зоне ожидания Представил гостя моей новой жене. Она тоже оценила ситуацию и предложила:

– Может кофе сварить?

– Нет-нет, никакого кофе не надо, спасибо.

– А как на счет душа?

– Душ предлагаете… или вы думаете я того… перебрал? – и вскинувшись в стойку, он потопал на руках «дальний угол нашей двадцатиметровой комнаты.

Потом жена призналась, что умирала от страха и сострадания. А если его искусственный глаз выскочит и куда-нибудь закатится, что тогда делать?

Но все закончилось благополучно, мы тихонько распили четвертиночку на троих, закусили маслинкой, и он тихо ушел. А мне вспомнилось: долгие годы я не осмеливался называть его просто по имени: он был летчик такого таланта и популярности, такого авторитета, что порой меня так и тянуло вытянуться во фронт и ждать его команды. Но пришел день и он сказал:

– Что ты меня все но отчеству величаешь? Пора на брудершафт, ну! – и мы выпили, как полагается, поцеловались. – Ты – летчик и я – летчик, с одной бетонки летаем, какого… еще надо?

В последний раз я видел его вскоре после того, как медицина отстранила Сережу от летной работы. Он тосковал и неожиданно произнес:

– Не дали на Бермуды слетать…

– Зачем? – удивился я.

– Странно спрашиваешь, надо разобраться, что там происходит.

* * *

Генерал-полковник и полковник жили в одном доме, когда-то им случалось летать в одном экипаже. Генерал не пил, не курил, занимался спортом, любил животных; полковник почти не пил, никогда не пробовал курить, любил собак… И случилось им сойтись на очень торжественном юбилее. И тот и другой были причастны к событию, генерал – в большей, полковник в меньшей мере. Круглую дату отмечали торжественно, можно сказать, азартно. Тосты запивали отнюдь не кефиром. Генерал-полковник, кажется, впервые позволил себе нарушить завет и пригубил рюмку коньяка, а полковник и вовсе – дал себе волю.

Но речь вовсе не о том, кто сколько выпил.

По приглашению соседа генерала полковник возвращался в его служебной «татре». Машина была с двухдверным кузовом. И… полковнику пришлось попросить, а шоферу тормознуть и генералу выйти, откинув спинку сиденья. Все происходило в полном молчании. Полковник успел выскочить и через минуту поехали дальше. Но через немногие километры операцию вынужденно повторили и так, пока добрались до дому, генерал выходил из машины, откидывал спинку своего кресла раз пять.

И теперь самое главное. «Татра» остановилась у подъезда их общего дома, полковник оказался на воле, генерал, прощаясь с ним сказал: «Сегодня я узнал вас в совершенно новом качестве, правда, несколько неожиданном. Но все равно – рад: подчиненных надо постигать возможно основательнее, чтобы надежно управлять ими. Всего вам доброго. Отдыхайте». – И он назвал полковника по имени и отчеству, чего обычно никогда не делал. «Служу Советскому Союзу», – сам того не ожидая ответил полковник. И действительно прослужил еще много лет.

* * *

Юмор, как известно, имеет множество оттенков – от самых светлых, до безнадежно темных. Правильно говорю? А теперь оцените: инструктор предупреждает курсанта: учти, голова два уха, в нашем деле как – нет земли, нет, нет земли и… полный рот земли. Понял?

* * *

Летал, летал и никогда не думал, сколько может стоить самолет. А тут послали на завод принять машину. Документов навыписывали полный планшет, среди прочих – платежка. Глянул и языка лишился – девятьсот одиннадцать тысяч, ноль семь копеек. Копейки докапали. Видать точно посчитано, если аж семь копеек в итог выползли. А ну как я ее без малого миллион стоящую, на посадке разложу? Никогда таких мыслей раньше не бывало, а тут едва в панику не бросился…

Между прочим

Первые в мире почтовые авиамарки появились в 1912 году. Инициатором этого начинании был Август Эйлер, обладатель германского пилотского свидетельства № 1.

В свое время на самолете АНТ-9 была установлена четырехдюймовая (102-мм) динамо-реактивная пушка, ее длина составляла почти 4 метра. Эксперимент был удачным, но реактивные снаряды, покачав свое преимущество, не дали ходу этому изобретению.

Надежность парашюта своей конструкции его создатель Ирвинг доказал еще в 1919 году, покинув самолет на высоте 600 и открыв купол на 200 метрах.

Был такой пилот-планерист Герман Гейгер, он освоил посадки на высокогорных склонах, на глетчерах и спас 574 альпинистов, терпевших бедствие в горах.

Мы так привыкли к трехопорному шасси с передней стойкой, что уже не очень представляем себе иную схему. А впервые трехногое шасси, так сказать, современного вида появилось в 1934 году, на самолетах ХАИ-4 и CAM-13.

Чего только не перетерпел за свою долгую жизнь наш покладистый У-2! Даже паровую двигательную установку на нем испытывали.

Следом за Валерием Чкаловым на самолете И-180 погиб Томас Сузи. Катастрофически неудачный оказался этот самолет, хотя обладал очень незаурядными качествами.

Был у нас такой пассажирский самолет АНТ-35, первым его поднял Михаил Громов, 20 августа 1936 года. И мало кто помнит сегодня, что АНТ-35 «вырос» из удачного бомбардировщика СБ.

Летчик-испытатель Юлиан Пионтковский умудрился выполнить 300 посадок за один день, чтобы убедиться в прочности шасси самолета УТ-1.

Идею герметической гондолы предложил в 1875 году Д. Менделеев, появилась такая гондола на стратостате Пикара. А герметическую кабину на самолете впервые смонтировали на «Юнкерсе» – Ю-49.

* * *

Разговор из давних и памятных:

– Не возникай, понял. Когда невезуха прет, ничего не сделаешь.

– Бреши! Меня три раза сбивали. Но – жив. Каждый раз приходил.

– И что?

– Вот тебе и невезуха…

– Ты пешком приходил, давал показания и дрожал, что особняк решит…

– Логики не улавливаю…

– Не ты решал: летать тебе дальше или нет, вот и вся логика.

– Много рассуждаешь, Леха, ты же не замполит. Не ты боевой листок выпускал, когда я пришел в третий раз и обнаружил – готов! Похоронили. Интересно было почитать. Не ты этим занимался, но любишь похоронные мотивы выдавать.

– А на листок ты чего обиделся? Так положено. Помянули добрым словом, скажи спасибо…

– Эх, Леха мало ты чего понимаешь. Я летчик и мое дело – летать! А везуха, да невезуха – бабская это тематика, Леха.

Давний этот разговор. Тот, кто настаивал – мое дело летать, а все остальное – чешуя, умер, долетав до шестидесяти двух лет и завещал написать на могильном камне одно слово: «летчик», хоть был и в чине поднебесном, и Героем, и прочая, и прочая.

* * *

Звонит старый друг, просит помочь, как он выразился, нашему парню, тот что-то сочинил и не знает, как распорядиться написанным. Куда обращаются в таком случае, на что можно рассчитывать? И вот наш парень является.

Он оказывается майором, штурмовиком, много и с успехом полетавшим в военные годы. Написанное им занимает страниц сорок машинописного текста, речь идет о судьбе пацана, приставшего к гвардейскому штурмовому полку.

– Сюжет не нов, – сказал я полистав текст, – о сыне полка написал Катаев, а как оно у тебя получилось, скажу, когда познакомлюсь, тогда и поговорим.

Но разговора не получилось, на следующий день я обнаружил здоровенную газетную публикацию с этим самым материалом. Посчитав, что теперь мои «редакторские усилия» совершенно излишни, я позвонил «нашему парню» и сказал, что думаю. На мои уверения – писательство работа трудная, требующая больших усилий, соблюдения известных правил и традиций, я услыхал:

– Ста-а-арик, я же не собираюсь в Тургеневы, я не писать хочу, я хочу печататься. – И он печатался много-много лет. Такова жизнь.

* * *

Учили летать болгар, и все бы ничего, но как слушатель замотает головой из стороны в сторону, а следом – вверх вниз – караул! По-болгарски – да, соответствует нашему – нет и наоборот. Вот поди и сообрази он с русского на болгарский или с болгарского на русский переводит. На земле куда ни шло, но в полете – сами можете вообразить.

Но приказано было выучить и мы учили, сперва на Як-11, потом на Як-23 и на МиГ-15. Все шло довольно гладко, пока я не почувствовал – один из моих слушателей мандражит на пилотаже, а чего он опасается долго не мог понять. Наконец выяснил: парень был не уверен, если он непроизвольно сорвется в штопор, сумеет ли правильно определить в какую сторонувращается машина. Вроде бы смешно, но я, инструктор, не имею права смеяться, подначивать, ставить человека в глупое положение.  Надо убедить– сумеешь! Летим в зону. На глубоком вираже, не предупреждая, сваливаю машину в штопор и велю: «Считай витки!» Мой паренек насчитал пять витков вместо двух с половиной, но сторону вращения определили правильно. Перетягиваю ручку на боевом развороте и мы снова крутимся в штопоре, сколько витков? Отвечает бодро: семь, сторона вращения левая. Сделали мы три витка, но сейчас суть не в этом…

После этого полета парня стало не узнать, залетал весело с улыбкой, но вот беда – растрепал мальчишка, что он с инструктором по двенадцать витков крутил и с фигур срывался и даже в перевернутый штопор я со спины входил… Дошел его треп до начальства. В порядке профилактики мне и впаяли: «за нарушение инструкции по технике пилотирования, пренебрежение методическими указаниями и самовольство трое суток домашнего ареста», Вроде бы обидно, а подумать – да, плевать – на трое суток больше или меньше, главное-то – переломил я пацана.

* * *

Медики доложили по начальству: летный состав неприлично разжирел, что и не удивительно: летают мало, физкультурой не занимаются, а питание по пятой норме, знаете, какое?! И предложили сократить норму. Рассудили научно – в калориях: посчитали, на килограммы прикинули, в проценты живого веса перевели. Понесли на подпись.

Только маршал авиации с медиками не согласился и обосновал свой отказ без особых расчетов.

– Положим сократим. Украдут столько же, как сейчас, и что тогда летчикам достанется. Нет, не пойдет.

* * *

Стук в стенку означал – начальнику плохо с сердцем. Он был, к сожалению, сердечник, что, впрочем, не мешало генералу оставаться активнейшим дамским угодником.

Едва натянув тренировочные брюки, несусь на генеральскую половину дома. Он меня встречает в дверях, сует ключи от машины… За ним маячит едва одетая, а точнее – почти голая девица.

– Вези на станцию! Аккуратно, мне позвонили – жена от платформы сюда движется… Давай!

Укладываю девицу на заднее сиденье. Еду. Генеральскую жену засек вовремя, отворачиваюсь и не снижаю скорости. Конечно, она не могла не заметить трофейный «оппель» своего супруга, но к черту подробности. Это потом.

На станции девица привела себя в порядок и глаза и губы накрасила, готова рвать когти на электричку, говорю:

– Стоп, кошечка! Не так быстро. С тебя три пятнадцать.

– Чт-о-о-о? С меня? И почему это три пятнадцать? – она произносит еще кое-какие слова, но их я лучше опущу.

– Три пятнадцать стоит пачка «Казбека», все остальное – бесплатно: ты мне понравилась.

Она, видимо, соображает, что на моих тренштанах нет карманов, а стало быть я без гроша, без документов, и смеется.

Возвращаюсь и громко докладываю: – Вот, держите папиросы… – жена должна слышать, – как велели, купил «Казбек».

Он подмигивает мне:

– Спасибо. Три пятнадцать за мной. Молодец.

* * *

Пригнал машину из ремонта, иду в эскадрилию и вижу – подозрительно весело мужики встречают. В чем дело понял не сразу. Оказалось, пока отсутствовал, меня к новому ведущему приписали. Главное – ведущий – она, дама. «Что будешь делать?» – интересуются товарищи. Летать под рукой у бабы мне, ясное дело, никакой охоты нет. Но приказ есть приказ…

Был конец февраля. Говорю:

– Придется до первого мая жениться.

Ржут. Ты же ее не видел. Поспорим, не женишься. Слово есть слово, вроде бы приказ самому себе. 30 апреля мы расписались. На десять лет меня хватило.

* * *

Сегодня полет без двусторонней радиосвязи кажется затеей совершенно немыслимой. А нам, пилотам предвоенной выпечки, досталось овладевать радиообменом более чем примитивным образом. Передатчиков на самолетах поначалу вовсе не было, только приемные станции стояли. И сразу возникла проблема: как оценивать овладение новой техникой? Придумали однако: отмучившись в пилотажной зоне под завывание, писки и трески в наушниках шлемофона, мы должны были проходить над стартом на заданной высоте и сквозь помехи эфира принимать команду едва уловимую обычно, что-нибудь такое: «Вираж влево, разгон и боевой разворот вправо» или «снижение до высоты двести, набор до пятисот…» Понять, что мы должны, было почти невозможно. Поэтому решали задачу по-своему – выйдя над точкой, крутили бочки, снижались, набирали высоту, «кидали крючки» влево и вправо… На что надеялись? Во-первых, может хоть частично угадаем и попадем в зачет; во-вторых, начальству тоже нужнопринять зачет, может быть даже больше, чем нам.

Такое очковтирательство продолжалось долго, пока PCИ – радиостанции самолета истребителя не были хоть мало-мальски усовершенствованны.

* * *

Вот вам, молодым, вам зеленым вопрос на засыпку: обтекатель, что означает? Только не говорите – устройство снижающее сопротивление потока воздуха. Это всякому ясно. А еще? Ну – обтекатель?

Учитесь, пока я жив, так называли всех, кто терся при авиации и не летал, но очень охотно изображал летчика, пудрил мозги девочкам и, как правило, попав на борт в качестве пассажира, укачивался и травил сразу после второго разворота.

* * *

А как играют в «хромого солдата», знаете? В довоенные годы старшинами эскадрилий назначали большей частью сверхсрочников-обтекателей. Не самые сообразительные попадали на эти должности. И, понятное дело, немедленно начинали куражиться над нами. Власть свою показывали.

– Три-четыре! – орет на вечерней прогулке такой балбес. – Строевым. Выше ножку, печатай шаг!

И мы печатали, рубили изо всех сил, но только одной левой. Эффект получался потрясающий, будто сто хромых стараются раздолбить асфальт.

– Отставить! – входит в раж старшина. – На месте шаа-агом… ма-а-арш!

Теперь хромой солдат вроде гвозди забивал. И зачинщиков никогда найти не удавалось. Так и уходил с плаца непобежденный хромой солдат.

* * *

А теперь – слово Ричарду Баху, американскому летчику нестандартной судьбы (о нем я еще надеюсь рассказать) а пока слушайте его самого:

ФАКТ. Человек, носивший форму офицера Военно-воздушных сил Франции, у которого в летной книжке было записано семь тысяч часов налета и которого звали Сент-Экзюпери, не вернулся из разведывательного полета над родными землями.

ФАКТ. Офицер разведки Люфтваффе Герман Корт 31 июля 1944 года, тем вечером, когда домой не вернулся только самолет Сент-Экзюпери, переписывал сообщение: «Доклад по телефону… уничтожен разведывательный самолет, он загорелся и упал в море».

ФАКТ. Библиотека Германа Корта на Экс-ла-Шапель с особой полкой для книг Сент-Экзюпери была уничтожена бомбами союзников.

ФАКТ. Однако ни пули, попавшие в мотор его самолета, ни пламя, охватившее машину, ни бомбы, разорвавшие в клочья его книги, не уничтожили Сент-Экзюпери. Потому что настоящий Сент-Экзюпери – это не плоть и не бумага. Это особое мышление, возможно, очень похожее на наше, но все же такое, как у Лиса, единственное в своем роде».

Этот крошечный отрывок из многого, написанного летчиком Ричардом Бахом, наверняка не оставит вас равнодушным. Каждый летающий – молодой ли, маститый, пилот гражданский или военный летчик, непременно должен познакомиться с писателем Бахом. Его Книги переведены (правда не лучшим образом) на русский язык и все равно такое знакомство поможет вам многое переоценить, понять прежде всего в себе.

* * *

Раньше, в старые добрые времена, в авиации были свои понятия о приличиях. Вот характерный пример: к летавшему начальнику любого ранга не принято было обращаться по воинскому званию, только – товарищ командир. Чувствуете, в чем соль? Ты – летчик и я летчик, вот какой был подтекст, мы оба – летчики и принадлежим единому воздушному братству. В ту пору командиры полков не обедали в отдельных кабинетах, в общей летной столовой имелся, так называемый, командирский стол. За него без приглашения Самого никому в голову не могло придти усесться и начать чавкать…

Между прочим

Все знают: Чкалов привез из Америки легковую машину. А кто бы подумал, что сам себе Валерий Павлович сделал такой подарок, как набор граммофонных пластинок Рахманинова?!

Среди множества чудес нашей авиации числится самолет-истребитель конструкции В. Шевченко и В. Никитина – у этого биплана нижнее крыло убиралось в верхнее. Диковинная машина создавалась в 1939—41 г. Хорошо летала, но не выдержала конкуренции с ЛаГГ-3, МиГ-3 и Як-1.

Григорий Бахчиванджи погиб в 1943 году, ему было 34 гада, он высоко оценил самолет, хотя и предсказал – убьюсь я на нем. Звание Героя Советского Союза Григорию Яковлевичу присвоили посмертно лишь в 1973 году, спустя 30 лет. Не спрашивайте – почему. На этот вопрос нет разумного ответа.

Почему английская фирма «Авро» называется так, слыхали? Ее организовал один из пионеров авиации Аллиот Вердон Ро, его считали первым британцем поднявшим самолет английской конструкции и постройки. В 1910 г. появилась фирма «Авро», ее название включило инициалы и фамилию своего создателя.

Братьев Райт мы привыкли воспринимать как-то вместе, будто близнецов. Старшему не повезло: Вильбур скончался в 1912, в сорок пять лет всего, умер от тифа. Орвил же прожил 97 лет, сохраняя высокую активность до самого своего конца. Как ни странно, приоритет Райтов в самих Соединенных Штатах не признавался до 1942.

Никогда не забывайте, что бы и почему бы ни произошло, первым на месте катастрофы… бывает пилот.

Самолетов в воздухе все больше, хорошо ли это? Если не считать шума всевозрастающего, особенно при взлетах, если не думать о загрязнении окружающей среды, ясно – хорошо, но так нельзя. Думайте!

Томас Октейв Сопвич – один из самых популярных пилотов Англии. Не менее известна и фирма «Сопвич», переименованная в «Хокер-Сидди» в честь ее ведущего испытателя. Но пожалуй, самое удивительное, связанное с этим именем, – Сопвич прожил 101 год, кажется, установив рекорд долголетия среди пилотов всего мира.

1321 самолет летчиков-камикадзе не вернулся на свои базы. Американские архивы упоминают о 34 потопленных и 288 поврежденных боевых кораблях, ставших жертвами камикадзе. Что и почем, судите сами.

* * *

До войны среди строевых песен особым вниманием пользовались, так называемые, авиационные. Вот пример того, что мы певали: «Легкий ветер подует с востока, летный шлем с головы он сорвет и напомнит, что где-то далеко синеокая девушка ждет…» Ничего себе – легкий ветер, срывающий с головы летный шлем? «Наш острый взгляд пронзает каждый атом…» – тоже не слабо завернуто! Пели еще и не такое. Или музыка подкупала: не ощущать идиотизма слов, подобных приведенным, мы ей-ей не могли.

Но когда подхалимы срочно сляпали песню величавшую маршала Тимошенко, сообщавшую, как он куда-то летел и почему-то приземлялся на лугу, мы тихо взбунтовались. И выглядело это так:

– Запевай! – командовал старшина, и эскадрилья затягивала на мотив похоронного марша: «низко-низко пролетает и спускается на луг!» «Отставить! – взрывался старшина. – На месте ша-а-а-гом ма-а-арш!» Но непобедимый «хромой солдат» вступал в дело и не было силы, способной его унять.

* * *

Интрига вокруг включения в космический экипаж гражданского лица плелась долго и мучительно. Военные стеной стояли – нет, никаких штатских не надо! Королев, расположенный к полковнику медицинской службы Федорову, а тот возглавлял летную комиссию, что называется, уломал Евгения Алексеевича отважиться и подписать допуск на полет Феоктистова.

Драчка затянулась и зашла так далеко, что Федоров в числе других ответственных лиц очутился на совещании у самого Косыгина, в ту пору – главы правительства.

Спор продолжался и здесь, пока Косыгин не спросил:

– А кто подписал допуск Феоктистова?

– Я, – сказал Федоров, и встал.

– Почему? – спросил Косыгин.

– Потому, что я врач, Алексей Николаевич.

И Феоктистов полетел, открыв дорогу всем штатским, последовавшим за ним. Федоров остался в полковниках, представление его к генерал-майору медицинской службы было отозвано, а так ничего особенного и не произошло: «их напев на земле, в небесах и на море и могуч, и как известно, силен».

* * *

Вроде ни с того ни с сего корабль начал раскачиваться с крыла на крыло, дальше больше. Командир корабля послал второго в салон:

– Погляди, там все в порядке?

Второй через секунду влетел в кабину обратно, с квадратными глазами: оказалось, орава рыбаков в том рейсе везли смену моряков тралового флота, элементарно перепилась и под руководством своего начальника – он дирижировал! – раскачивались от борта к борту и веселились: «Нормально штивает!» Ситуация принимала угрожающий характер. И как унять сто мужиков, не соображающих, что они творят?

Командир самолично вышел к буянившим, молча вскинул пистолет к носу дирижера и сказал, именно сказал, а не заорал заполошно: «Немедленно прекратить! Идиоты, самолет – не пароход, не спешите в воду. Ну!»

Потом он удивлялся: «И ведь подчинились! Почему – ума не приложу».

* * *

Кто это придумал и как оно началось, теперь и не вспомнить. Были мы уже не слишком молоды в ту нору, лет по десять каждый отработал летчиком, и тут пришлось пожить снова в казарме.

В положенный час – «Подъем!» Старший и самый тучный из нашей команды не сразу понимает, почему ему никак не удается с ходу натянуть брюки. Оказалось – штанины зашиты… и – карманы… и ворот рубашки. Кто смеется, кто подначивает пострадавшего, но тому, понятно, не до веселья – ругается на чем свет стоит. И… готовит месть.