Текст книги "Скорость, маневр, огонь"

Автор книги: Анатолий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Я выскочил из канавы и побежал к самолету. Как из-под земли вынырнули станичные мальчишки. Меня поразило их бесстрашие. Впрочем, они уже вдоволь насмотрелись на войну.

– А ну, марш по домам! – крикнул я мальчуганам.

– Нет, дядя летчик, мы посмотрим, как самолет взлетает. Вы же полетите?

Осматриваю самолет и в замешательстве чешу затылок: пробит центроплан, в верхнем крыле зияет дыра диаметром в полметра, отбита половина стабилизатора, большое отверстие в фюзеляже, возле кабины.

Оказывается немцы били по моему самолету не только бронебойными, но и фугасными снарядами. В результате мелкими осколками пробиты покрышки колес, и самолет сел на обода.

Я выключил мотор. Что же делать? На таком самолете не улетишь. Пришлось оставить его и пойти с мальчишками в станицу.

– Летчик к вам не заходил? – спрашиваю в первом же доме.

– Был, сердешный, был. Попоила его молочком. Потом он пошел на тот край станицы. Может, и ты молочка попьешь?

– Спасибо, тетенька, – поблагодарил я женщину, – времени у меня в обрез.

– Ну, иди, голубчик.

Пошел дальше искать Козлова. Минут через двадцать нашел: сидит бедолага с хозяевами за столом, обедает. Вид у него расстроенный и уставший.

Поздоровались мы, поговорили. Вкратце поведали друг другу о своих злоключениях. Я хорошо понимал состояние Козлова: быть подбитым, потом выброситься с парашютом – дело не из приятных.

– Ладно, отдыхай, а я пойду. Надо что-то делать с самолетом. Немцы могут снова прилететь, чтобы добить его.

Пошел по домам просить помощи. Мужчин в станице мало, одни женщины, старики и дети. Целая куча мальчишек следует сзади. Собрал десятка два женщин.

– Пошли, летчик, мы тебя на руках, куда хочешь донесем! – Смеются казачки.

– А то, может у нас в женихах останешься?

– Девчата у нас хорошие, работящие. Детишками быстро обзаведешься, колхоз дом построит. Выбирай любую! Свадьбу сыграем на всю Кубань! Ну, как, командир, согласен?

– А я вот сейчас в работе проверю, которую из вас можно сватать.

– И то дело.

Приподняли мы с казачками самолет и на ободах перекатили в вишневый сад. Долго тащили его, с шутками-прибаутками. Все-таки два километра.

Мальчишки тут как тут. Замаскировали самолет ветками, лопухов натащили целую гору. С воздуха не обнаружить.

Успокоенный за судьбу самолета, возвращаюсь к Козлову.

– Надо бы сообщить в полк, – говорю ему.

Он безнадежно развел руками: телефона в станице нет. В это время загремели артиллерийские залпы. Задрожала земля.

– Что это? – смотрю на Козлова.

– А бог его знает. Может немцы из дальнобоек по станице ударили?

Оказалось, что неподалеку находится позиция батареи дальнебойных орудий нашей береговой артиллерии. Это она начала обстреливать Керченский полуостров. Пошли мы с Козловым к морякам-артиллеристам.

– А я наблюдал за вашим боем, – говорит командир батареи, – видел, как падал самолет и как летчик снижался на парашюте.

– Один «мессершмитт» тоже, кажется, не дотянул. До того берега и нырнул в проливе.

Мы связались по телефону со штабом дивизии и доложили о происшедшем.

– Если возможно, отремонтируйте самолет сами или же позвоните завтра и скажите какая нужна помощь, – распорядился начальник штаба.

Моряки-артиллеристы приняли нас хорошо, накормили, проводили в станицу ночевать. Утром стали думать, с чего начать ремонт самолета.

– Сначала давай залатаем колеса, – предложил Козлов.

Начали снимать, а они никак не снимаются с оси. Давай бить кувалдой.

Казачки смеются, а мы огрызаемся. Наконец, одно колесо сняли. Посмотрели друг на друга и расхохотались) оказалось надо было всего лишь совместить прорезь со шпонкой и колесо легко снималось.

– Вот недотепы, – ругали мы себя, – забыли такую пустяковую истину и провозились часа полтора.

– Ребята, – обратился Козлов к мальчишкам, – нам нужен насос. Можно его достать?

– У Гришки есть. У него велосипед.

– Вот и хорошо. Кто у вас тут быстрее всех бегает?

Несколько ребятишек исчезли в клубах пыли и вскоре принесли насос. Накачали мы одно колесо, а оно шипит, как гадюка. Заклеивать дыры дело длинное, да и клея нет. И снова выручили мальчишки.

– А с противогаза нельзя сделать заплаты? – спросил один из них.

– Это было бы замечательно, – похвалил за находчивость паренька Козлов.

Минут через пятнадцать ребята притащили два противогаза с масками. Мы вырезали заплаты, но не оказалось клея. Вспомнил я советы инструктора аэроклуба о том, как сделать в случае крайней необходимости резиновый клей. Взял обрезки резины и сжег их. Спекшуюся массу растворил в бензине и получился клей.

Часов пять мы заклеивали пробоины в камерах. В продырявленные покрышки подложили манжеты и, наконец, собрали колеса, накачали, опустили в бочку с водой – пузырьков не видно.

Вокруг самолета собралось много людей, появились проезжие шоферы и тоже стали помогать. Наш «кукурузник» встал на ноги.

С дырками в самолете можно было долететь до своего аэродрома, а вот как быть со стабилизатором?

– На корыте легче взлететь, чем на этом страдальце, – покачал головой Козлов. – Ты только глянь!

Правая сторона стабилизатора была совершенно разбита, торчал один лонжерон, нервюры разрушены, передней кромки вовсе нет – одни тряпки болтаются. А без стабилизатора не полетишь!

Вот тут-то и пригодились навыки, приобретенные в авиамодельном и планерном кружках. Нашли доску, по своей конфигурации напоминающую лонжерон, обрубили ее топором, затолкали во внутрь стабилизатора и прибили гвоздями к оставшемуся основанию лонжерона. Получился лонжерон вроде целый. В сельском магазина взяли два пустых ящика и разобрали их. На куске фанеры обвели карандашом по другой сохранившейся половине стабилизатора его форму, а потом вырезали очерченные куски, прибили их к лонжерону гвоздями и прошли по краям мягкой проволокой.

Таким образом получился, хоть и не фабричного производства, но все же стабилизатор. Большие дыры в фюзеляже тоже залатали фанерой. Часам к семи вечера ремонт был закончен. Теперь можно было лететь.

– Подождем, пока стемнеет, – посоветовал Козлов.

– Это ты верно говоришь. Поднимет пыль самолет при взлете, и фашисты непременно заметят, – согласился я. – А в воздухе, на таком чудо-самолете не уйти.

– Взлетим минут за тридцать до наступления темноты. Может сумеем добраться до аэродрома.

– Надо только место для взлета выбрать.

– Давай взлетать с проселочной дороги. Самое сложное – это подняться на семь-восемь метров и перелететь через идущие по обеим сторонам столбы с телефонными проводами, – рассуждал я.

– Да, другого выхода нет, – согласился он.

Снова женщины и мальчишки помогли выкатить самолет на дорогу. Козлов дернул за винт, я включил магнето, и мотор заработал.

– Ишь ты, домой захотел, – прислушиваясь к работе мотора, улыбнулся Козлов и полез в кабину.

Я прибавил газ, и «кукурузник» резво побежал по дороге, еще немного и он уже повис над телефонными столбами. Летим на высоте метров тридцать. Сумерки сгущаются. С тревогой посматриваем то на небо, то на фанеру: не подкачала бы!

Поворачиваюсь к Козлову: – Ну, как там, не разваливается наша столярка?

– Вроде выдерживает.

– Ты там ближе к хвосту, вот и посматривай.

А фанера вибрирует, того и гляди вскроется под напором встречного потока воздуха. Тогда конец. Веду самолет на минимальной скорости. При подходе к аэродрому совсем стемнело. Сел, зарулил в капонир. Козлов вылез из кабины, глянул и ахнул: фанера едва держится, еще несколько минут полета и мы наверняка где-нибудь бы свалились в поле.

Подбежали летчики, командир полка, инженер Данилин.

– Ну и мастера, – покачал головой дядя Миша, – вот уж воистину «голь на выдумки хитра!».

…Полк продолжал боевые полеты. Фашисты полностью оккупировали Керченский полуостров, и на фронте опять наступило затишье. Неожиданно нам была поставлена боевая задача: перевооружаться на самолеты Як-1. Все выехали на соседний аэродром изучать новую машину. Это был отличный истребитель, не уступающий по своим боевым качествам «мессершмитту». Радости нашей не было предела.

Эскадрилья капитана Орлова должна была первой перейти на «яки», но нам так и не удалось пересесть на эти машины. Фашисты, в который уже раз, начали наступление, полностью оккупировали Украину, захватили Ростов-на-Дону и двинулись на Кубань в направлении к Моздоку. Пришлось вернуться на свои «ишачки».

В эти дни ожесточенных боев в полк прилетел командующий генерал-майор авиации Белецкий и привез приказ о присвоении очередных воинских званий. Большую радость и воодушевление принесло также и награждение двенадцати летчиков орденами Красного Знамени.

Вручая награды, генерал Белецкий от имени партии, правительства и командования воздушной армии поздравил весь личный состав с боевыми успехами и пожелал новых подвигов во славу Родины, для победы над врагом.

Наш полк тогда еще не был гвардейским, но летчики дали клятву бить врага по-гвардейски и своими боевыми делами завоевать это почетное звание.

Но по фронтовым дорогам радость всегда ходит рядом с бедой и печалью. И часто бывает, что они врываются все вместе в душу и приносят особую боль человеку. Так случилось и со мной. Радость и печаль принесли письма матери.

С самого начала войны полк все время кочевал с места на место, и письма редко попадали к своим адресатам. Я не получил ни одного письма с начала войны. И вдруг почтальон полевой почты насыпал мне писем полную пилотку. Мне хотелось целовать эти весточки из Далекого родного города, окруженного врагами, героически сражающегося, стоически переносящегося все ужасы блокады.

Я разложил письма по датам их отправления почтой. Сердце колотилось, когда вскрывал первое письмо. Мать писала:

– «Тяжело нам пришлось, дорогой сынок, в осажденном городе. Отец работает на заводе. Неделями не бывает дома. Почернел весь от недоедания. Герман и Юра тоже пошли на завод помогать фронту. Один только Ленька, высохший весь, ходит по городу в поисках какой-нибудь еды.

Трудно нам, но тебе и твоим товарищам, наверное, труднее. Ленинградцы верят, что победа будет нашей, Целуем и обнимаем тебя все».

В другом письме она пишет о смерти брата, Германа! «Наш мальчик умер от голода».

Черную весть приносит третье письмо – умер от истощения второй брат, Юрий, Руки дрожат, когда я вскрываю четвертое письмо. В нем уже мама сообщает о смерти отца. Он тоже умер от голода.

И еще письмо, мать сообщает о смерти моего дяди… Умерла тетя…

Умерли! И все от истощения…

Волосы поднялись дыбом. Мне показалось, что они стоят рядом со мной худые, как скелеты, с запавшими глазами и почерневшими губами и шепчут со стоном! «Отомсти за нас проклятым фашистам! Это они сделали с нами такое».

В сознании встает образ отца. Нет, не радостным, каким он был, провожая меня в последний раз на ленинградском вокзале. Он стоит весь черный, и сухой кожей обтянуты его костлявые скулы. Только одни глаза горят мольбой и вонзаются мне в самое сердце.

– «Отомсти им, Анатолий, сын мой старший!» Я почти ощущаю его рядом с собой. А за спиной встают братья. Дядя. Тетя. Тысячи рук протягиваются о мольбой и, как стон, слышится: «Защитите же тех, кто еще жив! Защитите!».

Иду в капонир к своему самолету. Зеленая птица стоит в полной боевой готовности, и механик Цурихин ласково поглаживает ее по гладкой перкали крыла.

– Все в полном порядке, товарищ старший лейтенант.

В мозгу, снова, как отголоски, строки маминого письма: «Герман двое суток лежал у меня на руках и умоляя шептал: „Мамочка, не найдется ли у тебя хоть кусочек сухарика?“

А у меня не было ни одной крошки, чтобы дать ему подкрепиться.

«Ничего, сыночек нет у меня, – говорила я ему, – вот пойду, может, что-нибудь достану. А куда пойдешь! У меня не было сил, и холод могилы лежал на сердце.

Через несколько часов Герман умер. Маленький сухарик мог его еще спасти».

Прочитанные письма из Ленинграда лежали в кармане и жгли мою душу. Печальной вереницей прошли родные и близкие.

Последнее письмо было от самого младшего брата, Леньки.

Похолодело в груди: неужели и мама! Нет, мама была жива.

– «Мы все обои в квартире ободрали и сварили. Двадцать пять лет наклеивались они на стены, а вот теперь мы варили из них клейстер и ели… А недавно я ползал к передовой линии и нашел там убитую лошадь. Я долго отрезал кусок замерзшего мяса и очень устал, но все же отрезал. Фашисты меня заметили и ударили из пушки. Меня отбросило взрывом и потом я несколько дней ходил глухой. Но кусок конины все же домой принес. Тогда еще Герман с Юрой были живы».

Хотелось прыгнуть в кабину истребителя и лететь, лететь на фашистов, бить их без пощады.

– Что с тобой, Толя? – подошел командир эскадрильи Виктор Орлов, – из дома плохие вести?

– На, читай. Вся родня в Ленинграде вымерла! – ткнул я Орлову письма.

Виктор ничего не ответил и только с минуту подержал свою руку на моем плече.

– Держись, Толя, мужайся.

Вечером Виктор снова подошел ко мне.

– Пойдем, поговорим. По баночке вина выпьем, твоих родных помянем.

Никогда не забуду этой дружеской поддержки в тяжелые минуты личного горя.

Комиссар Ильин 22 мая 1942 года зачитал сообщение Совинформбюро «Политические и военные итоги года Отечественной войны». «В труднейших условиях зимы Красная Армия нанесла немецко-фашистским войскам удары такой силы, которые поколебали основы военной машины противника и подготовили почву для разгрома гитлеровской армии», – говорилось в сообщении.

– Но почему же мы потерпели поражение в Крыму, на Керченском полуострове? – волновало всех нас.

– Ответ дает то же сообщение, – спокойно сказал Ильин.

«Конечно, на фронте такой протяженности, каким является советско-германский фронт, гитлеровское командование еще в состоянии на отдельных участках сосредоточить значительные силы войск, танков и авиации и добиваться отдельных успехов. Так, например, случилось на Керченском перешейке, где немцы, накопив преимущество в танках и, особенно, в авиации, добились успеха и заставили наши войска отступить. Такие успехи для немцев не исключены на отдельных участках фронта и в ближайшем будущем».

– Мы это видели и сейчас продолжаем ощущать, – прервав чтение, сказал комиссар. – Слушайте дальше:

«Но одно совершенно очевидно, что успехи гитлеровцев, подобные успехам на Керченском перешейке, ни в какой мере не решают судьбу войны. Эти успехи временны и преходящи. Немецкая армия 1942 года, это не та армия, какая была в начале войны…».

С большим вниманием мы выслушали это сообщение.

– Год войны для нашего полка был серьезным испытанием, – сказал в заключение майор Осипов. – Мы научились воевать. И хорошо воевать. Много тяжелых испытаний придется еще перенести. Легкой жизни, как видно, не будет. Много еще придется потрудиться для победы.

– Эх, скорее бы нам дали «лагги», – вздохнул кто-то из летчиков. – Это же замечательные машины!

– Этими самолетами командование дивизии перевооружает другой полк, а мы пока будем воевать на своих старичках, – ответил командир полка. – Говорят, старый конь борозды не испортит.

И мы продолжали воевать на своих «ишачках». Откровенно говоря, они нас устраивали. Мы были уверены в их хорошей маневренности, звездообразный мотор неплохо защищал летчика от снарядов противника, особенно в лобовой атаке. Ко всему же «ишачки» были вооружены пушками.

– Надо усилить вооружение истребителей, – не раз поговаривали летчики. Но как? Мы вместе с техсоставом ломали головы над решением этой задачи. И наконец придумали.

Инженеры под крыльями самолетов приварили своеобразные штыри, к ним приспособили балки для крепления реактивных снарядов. Сделали надежную электропроводку, которую вывели в кабину летчика.

Приспособление было готово: под крыльями подвешивались реактивные снаряды. Воздушный вариант «катюши» нашел всеобщее одобрение.

Пристреливать реактивные снаряды тоже приспособились. Делалось это просто: самолет откатывали в сторону от аэродрома, в четырестах метрах устанавливался фанерный щит с нарисованным в центре кругом. Оптическая ось прицела направлялась в этот круг и на глаз регулировалась направляющая балка с поправкой на траекторию полета снаряда. Затем головка реактивного снаряда устанавливалась на определенную дистанцию, например в четыреста метров. Нажим на тумблер – и снаряд летит в цель!

Если снаряд взрывается в стороне, мы тут же вносим поправки в регулировку балки.

Теперь мы уже могли бить врага не только из пушек и пулеметов, а и реактивными снарядами. Позднее управление стрельбой было усовершенствовано и реактивные снаряды можно было выстреливать по одному или залпом.

Таким образом, была увеличена огневая мощь наших И-16, и фашисты вовсе отказались принимать лобовые атаки.

29–30 июня немцы развернули сильное наступление в южном направлении, захватили Ростов-на-Дону и начали двигаться в направлении Краснодара, а затем в сторону Новороссийска. Широким фронтом противник занимал территорию Кубани. Земля стонала от фашистских колонн мотопехоты и танков.

Полку приказано немедленно вылетать на полевой аэродром, расположенный возле станицы Тимашевской, и действовать в направлении Ростова. На аэродроме, кроме нас, много другой авиации, штурмовые и истребительные полки, вооруженные «илами», «яками», и «лаггами».

Получаем задачу – уничтожить живую силу и технику врага. Страшная лавина фашистов безостановочно ползла на юг. Ее прикрывали истребители.

В одном из боевых вылетов капитан Сапожников, старшие лейтенанты Макаров, Савченко и я встретили четверку «мессершмиттов». Завязался воздушный бой. Во время атаки снаряд немецкого «эрликона» угодил в мотор моего самолета. Сильно затрясло. Козырек кабины залило маслом.

Бой проходил над территорией, занятой противником, и мне ничего другого не оставалось, как перетянуть хотя бы линию фронта. Не уменьшая оборотов мотора (боялся, что мотор заклинится), я развернулся на юг. Масло залило козырек, ухудшился обзор. Пришлось высовывать голову из кабины и лететь дальше.

Если бы не товарищи, «мессершмитты» сбили бы меня. Но друзья пристроились по сторонам и прикрывали, пока я не долетел до аэродрома. Оказалось, снаряд угодил в верхний цилиндр мотора и пробил его.

Конечно, самое верное решение – срочно заменить мотор. Но ни мотора, ни даже запасного цилиндра, как нарочно, под руками не оказалось. А тут неожиданно получен приказ: немедленно перебазироваться на другой аэродром.

Что делать? Жалко бросать самолет. В моторе поврежден всего лишь один цилиндр.

– Надо закрыть пробоину, – посоветовал мой механик.

Так и сделали: между ребрами цилиндра над дырой, пробитой снарядом, втиснули толстую асбестовую прокладку и крепко прикрутили ее проволокой.

– Ну, как, выдержит мотор? – спрашиваю техника Цурихина.

– Не ручаюсь, но думаю, что все будет нормально.

Подошел стартёр. Несколько раз повернул винт, и мотор заработал. Только в нем похрустывает что-то, будто раздробленные камни перекатываются. Плохо дело, но улетать надо: вот-вот фашисты на аэродром ворвутся! И приказ командира требует – перелететь на аэродром, расположенный возле Краснодара и оттуда продолжать действовать в направлении Ростова.

Перелетели. Кроме нашего полка, здесь никого нет. Разместились в землянках. Я пересел на исправный самолет. Продолжаем штурмовать противника.

Идет автоколонна – мы встречаем ее метким огнем. Сначала подожжем переднюю автомашину, потом замыкающую. Фашисту – ни назад, ни вперед. И вот тут начинается «молотьба» до полного израсходования боеприпасов.

Но враг все лезет и лезет вперед. Четыре дня штурмовали наши И-16 автоколонны противника.

На разведку вылетели капитаны Орлов, Терпугов и старший лейтенант Платонов. День подходил к концу. Летчики возвратились домой вечером, произвели посадку и тут же доложили Осипову:

На Краснодарском аэродроме фашисты танками давят самолеты соседних полков.

– Не может этого быть! – усомнился командир полка.

– Мы видели это собственными глазами. – Сейчас доложу командованию дивизии. Осипов связался со штабом.

– Да, немцы уже в Краснодаре, заняли школьный аэродром. Вашему полку немедленно перебазироваться ближе к Новороссийску, – приказал штаб дивизии.

Через несколько минут летчики выстроились перед командиром.

– Всем автомашинам немедленно выехать в сторону станицы Крымской. Не доезжая до нее – наш новый аэродром. Самолетам вылетать немедленно.

Взлетаем в сумерках, темнота наступила быстро. Во главе с командиром мы отправились в неожиданный ночной полет. Но почему неожиданный? Да потому, что все время летали в дневное время, ночное оборудование давно не проверялось, и на многих самолетах бортовые огни не светились. Темно. Один только самолет командира летит впереди и мигает огнями. За ним гуськом летят остальные.

А вот и станица. Уже совсем темно. Видим, в поле стоит огромное облако пыли, метров на сто поднялось.

– Неужели сюда уже немцы добрались, – обжигает сознание страшная мысль.

Присмотрелись и поняли, что сюда слетаются самолеты с разных наших аэродромов. Летчики, севшие первыми на рабочую площадку аэродрома, пытаются обозначить ее границы ракетами. Но ракеты летят со всех сторон: попробуй разберись что к чему. Наконец сели и мы.

– Сегодня всем спать у самолетов, – приказал командир полка, приняв рапорт о посадке. – Устраивайтесь!

Душная ночь, пыль забивает горло, во рту сухо до горечи, хочется пить, на душе тревожно.

Все устали и были голодны, ужинать никому не пришлось. Майор Осипов где-то раздобыл автомашину и поехал в станицу. Вернулся часа через два, привез несколько бидонов, мешок сухарей и две корзины помидор.

– О, на ночь полезно молочком с сухариками подзаправиться – затараторил Саша Алексеев, – даже медицина рекомендует…

Но в бидонах оказалось не молоко, а вода.

Ребята набросились на сухари и помидоры. Ели их без соли и запивали водой. Как только успокоились наши проголодавшиеся желудки, легли отдыхать.

С рассветом улетели «яки», за ними – штурмовики. На аэродроме остались только наши И-16.

Немцы начали уже наводить переправы через реку Кубань.

В один из вылетов на штурмовку вражеских войск в районе станицы Елизаветинской летчики заметили, как со стороны Краснодара, к нашей группе приближается шестерка «Мессершмиттов-110». До этого нам не приходилось вести с ними боев, хотя и видели их в воздухе под Ростовом и в Ейске. Иногда вылетали наперехват, пытались догнать, но безуспешно.

А вот теперь встретились лицом к лицу.

По габаритам можно было предположить, что в бою эти самолеты неуклюжи. Однако предположения наши оказались ошибочными. Двухмоторный «Мессершмитт-110» маневрирует отлично, и фашистские летчики охотно идут в лобовую атаку, так как фюзеляж самолета свободен от моторов и в нем размещено мощное пушечное вооружение.

Минут десять возились мы с «мессершмиттами», но ничего не получилось. И все же Терпугов с Орловым подбили одного фашиста. Самолет задымил, энергично спикировал и ушел на бреющем полете в сторону Краснодара. Мы попытались его добить, но не тут-то было: остальные «мессершмитты» так на нас ополчились, что мы вынуждены были встать в круг и, заняв оборону, постепенно отойти к своему аэродрому.

В общем-то «ишачки» и на этот раз показали неплохие качества. Жаль только скорости у них не хватало.

На полевом аэродроме возле станицы Абинской жили мы незавидно. Расположились под открытым небом. Спали на соломе рядом с самолетами. Но летний свежий воздух вполне устраивал.

Только вот с питанием было плоховато. Тылы никак не могли организовать доставку продуктов, особенно горячей пищи. А вылетать на выполнение боевых заданий приходилось по пять-шесть, а иногда и семь раз за день. Бывало, возвратимся из полета голодные, как волки, а нам на обед – арбузы в неограниченном количестве. Разве это пища? Привозили изредка сухари.

– Ну, как навитаминились? – острил Виктор Савченко. – Вот если бы к арбузам и помидорам привозили еще витамины «К» и «X», тогда была бы не жизнь а малина.

– Таких витаминов в природе не существует.

– Как это не существует?

– Витамин «К» – это колбаса, а витамин «X» – это хлеб насущный.

– Да иди ты к черту! – ругали Виктора летчики и снова брались за сладкие, сочные, но не сытные арбузы.

В это время наши войска отходили к Новороссийску. И эшелоны один за другим двигались мимо аэродрома.

Смотрим, на погрузочной станции стоит один эшелон товарных вагонов.

Решили командировать своих представителей взглянуть на этот эшелон. Оказалось, он никем не охраняется. Только в хвостовом вагоне сидит легко раненный старшина и солдат с ним, вооруженный винтовкой. В паровозе – машинист с кочегаром. Эшелон небольшой, всего четырнадцать вагонов.

– Что везете? – спрашивают наши техники у машиниста.

– Не могу знать. Приказано доставить в Новороссийск. Вот и везем.

– А может быть там взрывчатка?

– И то может быть.

– Давай откроем, посмотрим.

– По этому делу обращайтесь к старшине, он тут главный начальник.

Техники идут к старшине, предлагают осмотреть, какие грузы в вагонах.

– Не позволю, – отвечает старшина.

– Но у нас летчики сидят голодные! Ты представляешь, что такое истребитель и как на нем воевать голодному?

– Ну, ладно, будь, что будет. Откройте один вагон и посмотрите.

Открыли вагон, а там и рыбные консервы, галеты, печенье, папиросы и целая бочка коньяку с фабричной наклейкой, нераспечатанная.

– Забирайте все это добро, – сказал старшина, – только мне для отчета перед начальником дайте официально оформленную бумагу с печатью вашей части.

Побежали ребята к начальнику штаба. Так, мол, и так – старшина бумагу с печатью требует.

Это еще что за фокусы? – спрашивает Апаров.

– Но ведь там в вагонах продовольствие, а людям есть нечего!

– Так бы и говорили – продовольствие в вагонах. Для этого дела и печать, понимаете, пришлепнуть можно.

Выдали старшине «бумагу» и теперь возле штаба попка появилось столько продуктов, что лучше и желать не надо. Только вот на бочку коньяку командир полка наложил «вето».

– Сам буду выдавать вечером по окончании боевых вылетов.

Так и стояла эта бочка с коньяком в землянке у командира.