Текст книги "Чудо хождения по водам"

Автор книги: Анатолий Курчаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Главный бухгалтер молча прошествовал через кабинет, положил на стол перед В. глухую черную папку на двух пряжках желтого металла, расстегнул их и извлек разграфленный лист, следом за чем ярко-красный конверт, раздувшийся от вложенного в него содержимого до толщины, на которую явно был уже не рассчитан.

– Расписаться, пожалуйста, – поворачивая к В. разграфленный лист вверх заголовком, коротко проговорил главный бухгалтер. У него был писклявый голос кастрата, и даже если у главного бухгалтера в действительности все было в порядке с мужским достоинством, этот голос без всяких объяснений делал понятным его дорогие костюмы.

В. прочитал заголовок. Это оказалась ведомость. И в ней стояло только его имя. С суммой, указанной против него – в голове у В. тотчас, с яркой вспышкой словно произошло короткое замыкание: такие деньги он зарабатывал за год.

– Аванс за нынешний месяц, – проговорил директор по связям. – Потом расчет. Все как положено. Я же говорил, будешь приятно удивлен.

Откуда в руке у В. появилась ручка, он не понял. И не понял, как расписался. Он не понимал сейчас ничего.

– Пересчитайте, – придвигая к В. по столу красный конверт, пропищал бухгалтер.

В. взял конверт, заглянул в него – самые крупные, какие только имели хождение, купюры теснились в нем с гвардейской бравостью – вытащи, потом не затолкаешь.

– Я думаю, вы пересчитали, когда клали, – севшим голосом выдавил он из себя.

– Естественно, – ответствовал бухгалтер.

– Зачем тогда пересчитывать?

– Дело ваше. – Бухгалтер взял ведомость, спрятал ее в свою черную папку, замкнул пряжки и, не добавив ни слова, двинулся в обратный путь. Просторные брюки его костюма стоимостью с “Бугатти” волновались на каждый шаг вокруг ног чудесно струящимися складками.

Директор по связям дождался, когда дверь за бухгалтером закроется, и повернулся к В. Той бурлящей радости, с которой он встретил В., на лице у него больше не было.

– И от этого ты хотел отказаться? – указывая на красный конверт в руках В., с суровым порицанием произнес он. Подождал, не ответит ли что В., тот молчал, и директор по связям не стал выжимать из него ответа. – Давай обживайся, – очертил он в воздухе над столом круг. – Располагайся. А я еще завтрак свой должен завершить.

Он исчез в черном зеве потаенной двери, стена там вновь сделалась глуха и цельна, отстучала минута, другая, третья… а В. как сидел, держа красный конверт перед собой, так и сидел, не находя в себе сил двинуться.

7

Конференц-зал заводоуправления был заполнен до самых люстр. Мест не хватило для доброй трети явившихся, и стояли в проходах на каждом свободном клочке пространства, а несколько человек и просто устроились на пятой точке между первым рядом и столом, за которым перед десятком микрофонов сидели В. с директором по связям с общественностью. Откуда только и взялось столько журналистов в их городе?

Впрочем, не все здесь были работниками пера, диктофонов и видеокамер. Целый кусок зала в центре был, например, окуппирован руководством завода. Сидели вальяжно, перебрасываясь друг с другом какими-то фразами и посмеиваясь, все директора, сидел главный бухгалтер в костюме стоимостью с “Бугатти”, сидели руководители департаментов, как один в сопровождении замов. И глава департамента, в котором В. числился еще до нынешнего утра, юный Сулла, и здесь не снявший тяжелых ему доспехов римского легионера, был здесь, смотрел на В. своим давяще-мерклым взглядом с таким видом, словно В. крупно задолжал ему, все не отдавал долга, и вот теперь, похоже, возврата уже не дождаться. Судя по всему, лишь генеральный директор и остался в стороне от этого сбора.

Парадокс, думал В., чтобы отвлечься, в ожидании начала пресс-конференции. Вчера, выйдя после совещания у юного Суллы и впоровшись в журналистскую толпу, стремился вырваться из нее, как зверь из капкана, сегодня – сам, своей волей в этот капкан, топ-топ лапками…

Директор по связям, между тем, никак не начинал пресс-конференцию, тянул – словно разжигал нетерпение, заводил. Вот только кого? У В. было чувство: не журналистов – его.

– Начнем, может? – не выдержав, наклонился к директору по связям, попросил В.

Директор по связям не откликнулся. И даже не посмотрел на него. Как если бы не услышал В.

– Может быть, пора начинать? – повторил В., наклоняясь к самому его уху, – не услышать невозможно.

Через паузу, длившуюся едва не десяток секунд, директор по связям пришел в движение. Взялся за колеса коляски, подергал их взад-вперед, будто устанавливал коляску потверже, выложил руки перед собой на стол и лишь после этого посмотрел на В.

– Полагаешь? – проговорил он. – Ну, если полагаешь, то вперед! – Придвинул к себе один из микрофонов, снова сложил руки перед собой и провещал: – Господа!..

Совсем даже не о том, что произошло два дня назад на Запрудном, спрашивали В. Вернее, об этом тоже, но только в самом начале – и что он мог добавить к тому, что было уже и так широко известно? А дальше его стали засыпать вопросами, которых он, настроив себя на самые каверзные, все же не ждал. Про инопланетян и летающие тарелки – это было естественно, как и про египетские пирамиды, но при чем тут его отношение к картам и домино, играл ли он когда-нибудь в рулетку, пользовался услугами проституток и смотрят ли они с женой порнофильмы по видаку? Однако ему достало терпения на весь этот абсурд, сорвался В., когда его спросили, не чувствует ли он себя латентным гомосексуалистом. Видимо, на каком-то вопросе его должно было переклинить.

– Простите, а почему вас это интересует? – задал В. встречный вопрос.

Журналистка – мутного возраста, сухая, непривлекательная, с крашеными медными перьями на голове вместо волос, того рода, про которых говорят “вобла”, – начала было садиться и не села.

– Это будет интересовать читателей нашего издания, – выпрямляясь, ответила она. В ее интонации прозвучало некое особое достоинство. Словно она объявила, какое неизмеримое число подписчиков у ее издания.

– У вас что, специализированное издание для геев? – спросил В.

– Нет, не специализированное, но наши читатели очень интересуются этим вопросом.

– А почему они интересуются?

– Ну, потому что интересуются, и все, – уже с нетерпением отозвалась журналистка. Как если бы топнула про себя ногой.

– Вот пусть они засунут этот интерес к себе в одно место, – тщетно пытаясь не выдать голосом кипящей в нем ярости, сказал В.

Волна из десятков голосов во мгновение ока поднялась и с рокотом прокатилась по залу, оплеснув собой самые дальние его закоулки. Возмущение это было, одобрение? – не понять.

– Можно, я так и напечатаю? – осведомилась журналистка.

Директор по связям не дал В. ответить.

– Прошу вас, господа, быть корректнее в своих вопросах, – сказал он, обращаясь к залу. С доброжелательной, снисходительной, располагающей улыбкой в голосе. – А от нашего уважаемого героя дня, – тут он повернулся к В., – мы, в свою очередь, тоже попросим корректности. И по существу, по существу! – переводя взгляд с В. обратно на зал, призвал он.

До этого, хотя вопросы и были не по существу, директор по связям молчал, не вмешивался, только вызывал поднимавших руку. Его все устраивало до этого. Ему было главное – чтобы В. про завод, про его продукцию. А В. отрабатывал свой красный конверт. Вворачивал про завод, расхваливал его продукцию и когда уместно и когда неуместно. Он чувствовал себя обязанным. Он стал другим человеком, взяв этот конверт, – вот что он чувствовал. Вроде ничего не изменилось в нем – и изменилось.

Особо после призыва директора по связям вопросы не изменились, но запах жареного из них исчез – что да, то да. Спрашивали, какую одежду он предпочитает: свободную или облегающую? Что обычно ест на завтрак, на ужин и кто в доме готовит – жена или он? Есть ли у них в семье домашние животные? Неужели никого? А уж кошки-то почему нет?

В. отвечал и вновь – то едва не скрежетал зубами, то едва удерживался от смеха. А вот еще бы спросили, какого у него цвета трусы! И как часто меняет носки: каждый день, через день, раз в неделю?

О трусах не спросили, а о носках, только успел подумать о них, тут же вопрос и явился:

– Сейчас у многих из-за того, что носки стали делать сплошь из синтетики, постоянно проблема с ногами. Скажите, а у вас лично как с этим, потеют?

Желание съюродствовать было неодолимо.

– Нет, я пельмени люблю, – сказал В.

Журналист, задавший вопрос, будто поперхнулся. Он был строго-важен, с респектабельной, аккуратно подбритой, щетинисто-короткой бородой, камуфлирующей его упитанные толстые щеки, у него был вид какого-нибудь политического комментатора, экономического обозревателя, да еще облаченного у себя в издании изрядной властью.

– Н-носки и п-пельмени, – от неожиданности ответа В. он даже стал заикаться, – п-простите, как с-связаны?

– Носки я ношу ежедневно, а пельмени ем редко, – с ликующим удовольствием отозвался В. – Поэтому о носках я не думаю, просто меняю их, а о пельменях – постоянно. Спросите меня теперь, какие я пельмени люблю: домашние или магазинные?

– Да, какие? – как автомат, задал вопрос журналист.

– Какой же дурак может предпочесть магазинные домашним? – ответствовал В. – Конечно, я люблю домашние. Такие маленькие, и чтоб тесто тонкое, а мяса побольше. Такие, знаете, с ноготь большого пальца. Ведь пельмени пельменям рознь. Вкус от формы зависит, и еще как. Большой пельмень, как лохань, и эдакий грибочек-боровичок – две разные вещи. Это все равно как продукция нашего завода и других, что выпускают подобные изделия. У них – лохань, у нас – гриб-боровик. С виду одно и то же, по сути – небо и земля.

Благосклонное похмыкивание директора по связям свидетельствовало, что ему вполне по вкусу выходка В. И от гнезда с руководителями завода в зале тоже истекало довольство. Незримое, но совершенно явное.

Поднятая мановением директорской руки, над сидящим залом возникла статуэтка советской пионерки, только без галстука, – так выглядела очередная вопрошающая журналистка: беспощадно выглаженная белая строгая блузка, строгий высокий воротничок, черная строгая юбка (в такую-то жару!). Она тянула-тянула руку, и вот ее пионерское рвение оказалось замечено.

– Вы тут скоморошничаете, дурачитесь, – произнесла пионерка, и у, каким строгим, под стать ее беспощадно выглаженной блузке, каким остроскладчатым был ее звенящий, молодой голос, – а между тем почему мы должны верить каким-то непонятным видеозаписям? Вы сами-то верите, что вы такой феномен? Лично меня вы можете убедить, только если я увижу все это собственными глазами.

– Душечка! – с ласковостью питона, обвивающего кольцами своего тела жертву, перебил ее директор по связям. – Где ваш вопрос? Не вижу вопроса. Садитесь, душечка!

Красный конверт, лежавший в кармане пиджака мельничным жерновом и державший В. своей тяжестью на беспомощной привязи, словно корабль, прикованный якорем ко дну, вдруг, в одно мгновение, потерял весь свой вес. Вот, прозвучало в В. фанфарным пением, вот, сейчас! Другого такого случая может не представиться, именно сейчас!

Пионерка, получив отповедь директора по связям, постояла-постояла с уязвленно-обескураженным выражением лица, вздернула подбородок знаком непобежденности, собираясь садиться, – В. движением руки остановил ее.

– Вы бы хотели, чтобы я поставил у вас на глазах опыт? Чтобы вы лично могли убедиться?

– Да, – живо отозвалась пионерка. – Чтобы у меня не осталось никаких сомнений. Чтобы ни у кого, – повела она руками вокруг, – не осталось сомнений.

– В чем? – спросил В.

– Ну, в том… – она сбилась. Она не решалась произнести. И решилась: – В том, что вы можете вот так по воде…

– Да я и не могу, – сказал В.

Океанская волна, ревя и сметая все на своем пути, прокатилась по залу. Как это! что он такое? что это значит? – можно было разобрать отдельные слова в этом океанском реве.

– Идиот, – услышал В. шепот директора по связям, – что ты несешь? Кто тебя просил? Заткнись!

Но красный конверт в кармане больше не весил ничего, пушинка была тяжелее этого красного конверта в кармане, во сто крат тяжелее, в тысячу крат!

– Я правда не могу, – повторил В., звуком своего голоса в динамиках перекрывая гул океанской волны, катающейся по залу. – Мы можем поехать сейчас на озеро, на то же самое, – пожалуйста. В действительности то была всеобщая галлюцинация.

– Никуда мы не едем! Наш герой шутит! Прошу всех оставаться на местах, пресс-конференция продолжается! – используя, как до того В., могучую силу динамиков, попробовал успокоить зал директор по связям.

Но он уже ничего не мог сделать. Зал кипел, бушевал ветер, летели в лицо брызги пены – это была буря, девятый вал: все поднимались, садились и тут же вновь поднимались, устремлялись, толкаясь, в проходы.

– Едем! Сейчас же! Такой случай! Раз он согласен! – звучало в зале, и никакими динамиками невозможно было теперь совладать с этим штормом.

– Идиот! Идиот! Идиот! – снова воскликнул директор по связям, хватая В. за руку и склоняясь к нему. – Идиот!

– А что ж не поехать?! – счастливо ответил ему В., и сам поднимаясь вслед встающему залу.

Он чувствовал в себе такое освобождение – словно и в самом деле был кораблем, принужденным чуждою волей стоять на якоре, и вот якорь оторвался от морского дна, поднят на борт, ничего не держит – можно плыть. Вчерашний вечер, когда вода приняла в свое лоно, объяв собой его тело, прошивал В. насквозь, от макушки до пят, столь счастливым живым воспоминанием – реальнее того, что происходило сейчас; он знал результат предстоящего опыта, и после него он будет наконец-то свободен окончательно.

На улице около заводоуправления разыгралась сцена эвакуации за пять минут перед вступлением вражеских сил в сдаваемый город. Кто-то был без колес и носился от одной машины к другой, умоляя подсадить к себе. У кого-то машина оказалась припаркована слишком далеко, и он, придерживая рукой свисающие с шеи фотокамеры, как прыгающие груди, прямо от крыльца пулял к ней, не разбирая дороги, подобно спринтеру, бегущему стометровку. У кого-то не заводился мотор, и он в отчаянии метался между рулем и передком со взодранной к небу крышкой капота, пытаясь уразуметь, в чем дело. У кого-то замкнуло сигнализацию, и она оглашала округу своим надрывным крякающим воем, рождая полное ощущение паники перед вражеским вторжением.

Сесть в свой “Фольксваген” В. не дали. Он уже открыл дверцу, уже изготовился опуститься на сиденье, – около него возникли двое в черных костюмах, в которых по неумолимой непреклонности он тотчас угадал охранников, и один из них повелевающим жестом указал ему на черный “Мерседес” поодаль: “Пожалуйста, туда”. В. попробовал отстоять свое право ехать на той машине, на какой желает, охранник, придерживая В. железной хваткой за локоть, повторил: “Туда, пожалуйста!”. “Пожалуйста” в его голосе было не формой вежливости, а приказанием.

На заднем сиденье “Мерседеса” сидел, приветливо смотрел на В. его новый непосредственный начальник, директор по связям с общественностью.

– Куда это ты? Ну-ка, ну-ка, – призывно помахал он рукой, указывая В. на место рядом с собой. – Располагайся. Рабочий день. Должно находиться там, где положено. Положено тут.

Он простил В., от негодования его не осталось следа, кажется, ему теперь даже нравилось, что они отправляются на эту прогулку к озеру. Такое продолжение пресс-конференции на природе. С шоу-экспериментом в качестве развлечения. Ну-ну, мысленно посулил В. Будет вам шоу. Мозг туманился, сердце стучало в горле, словно пытаясь продемонстрировать смысл выражения “рвалось из груди”.

– Генеральный очень доволен, – наклонился директор по связям к В., когда водитель по его сигналу тронул машину. – Очень доволен, просил тебе передать.

– Его же не было, – только и нашелся что ответить В.

– А достижения науки и техники на что? – Во взгляде директора по связям, каким он одарил В., было ироническое лукавство. – И слышал, и видел. Как говорится, не беспохлебся! – закончил он с хохотком этим словечком из детства. – А покрасоваться-то чего решил? – спросил директор по связям немного погодя – так, словно подмигнул. – Тщеславие свое потешить? Тщеславие – грех! С тщеславием надо бороться.

– Вот я и поборюсь, – ответил В. через паузу.

Директор по связям посидел-посидел молча, обдумывая слова В., и, видимо, решил, что нужды прозревать их смысл нет.

– Тщеславие – грех, но без него куда же? Тщеславие – движитель прогресса, – подытожил он.

Изогнувшись, В. посмотрел в зеркало заднего вида. Стадо машин, запрудив всю дорогу, плотными рядами катило за их “Мерседесом”. Звери, устремившиеся к водопою.

Озеро встретило той же картиной, которая запомнилась В. по дню, так переиначившему его жизнь. На песчаной полоске пляжа было столпотворение – впору решить, что весь город, кто мог, собрался здесь, бросив свои дела. Солнце, когда вышел из кондиционированной прохлады “Мерседеса”, обрушилось на голову таким жаром, словно в их средние широты переместилась сама Сахара.

Десяток закованных в костюмы охранников – и среди них те двое, что не дали В. сесть в его “Фольксваген”, – двигаясь полукольцом, живо очистили песчаное пространство от купающегося люда, вытеснив его за пределы пляжа. Журналисты занимали освободившееся место с резвостью библейской египетской саранчи. Расставлялись штативы, водружались на них камеры, высвобождались из чехлов фотоаппараты, кого-то не устраивала его позиция, он пытался потеснить соседа – вспыхивали ссоры, несколько папарацци обменялись чувствительными, судя по всему, тычками. Для заводского топ-менеджмента охранникам пришлось проводить операцию по расчистке места еще раз. Журналисты в отличие от обнаженного пляжного люда уходить не хотели, сопротивлялись, угрожали невнятными разоблачениями, – впечатляющее вышло действо. Впрочем, для директора по общественным связям, бережно пересаженного охранниками из машины в коляску, которая прибыла в багажнике, журналисты потеснились беспрекословно.

– Что, народ жаждет зрелищ, – обращаясь к В., сказал директор по связям. – Просим! Театр уж полон, ложи блещут…

Броситься, как вчера, в воду, в фейерверке взлетающих брызг, войти в нее, вынырнуть и поплыть неторопливыми, спокойными саженками – такое было желание у В. Но для этого следовало раздеться – у всех на глазах, – да ко всему тому он был все же не в плавках, а в трусах – славный был бы у него видок, пойди он на поводу у своего желания.

Нагнувшись, В. закатал брюки выше колен, разулся, снял носки. Достаточно будет, если он просто зайдет в воду. Побродит в ней. Вода что в полуметре от берега, что посередине озера – все вода.

Подойдя к кромке воды, он приостановился. Народ с песчаной полоски пляжа выдавили за его пределы, купальщики же остались в воде, и сейчас все до одного прекратили свои водные забавы, замерли – кто на какой глубине – и только прянули в стороны, как бы расчистив В. путь. Посередине озера в блещущей чешуей серебристо-аквамариновой ряби виднелось несколько голов отличных пловцов. Все было точно как позавчера, когда он, приподнявшись на локте, любовался со всхолмья открывавшейся глазу картиной.

– Ну, раз ложи блещут… – отвечая директору по связям, оглянулся В. на того, сделал остававшиеся полшага до уреза воды и ступил в нее.

Он ступил в воду – но нога в нее не погрузилась. Ужас прошевелил В. волосы на голове. Автоматически он ступил второй ногой – то же самое. У берега было совсем мелко, какие-нибудь пять-шесть сантиметров глубины, но если бы он погрузился в воду, она достигла бы его лодыжек, однако он стоял на воде. Как на тверди. Как на каком-нибудь асфальте. Купальщики, замершие вокруг, были по колено, по пояс, по грудь в воде, – а для него она была твердью!

В. потерянно обернулся назад – толпа снимала его на видеокамеры, на мобильники, щелкала затворами фотоаппаратов, а только он обернулся, разразилась восторженными приветственными воплями и аплодисментами. Рукоплескали все: журналисты, заводской топ-менеджмент, оттесненные на задний план голотелые купальщики. И директор по связям на своей коляске тоже бил ладонь о ладонь, а когда восторженно-приветственный гвалт и аплодисменты начали подутихать, так что можно их перекричать, помаячил рукой, отсылая В. подальше от берега.

– Уж пройдись, пройдись! Покажи, на что способен!

В. послушно повернулся и пошел к середине озера. Босая нога ощущала водную поверхность, как если бы шел по поросшей мягкой молодой травкой земле. Поднятая легким ветерком рябь пробегала под ступней, нежно щекоча ее. Пройдя метров десять, В. развернулся и двинулся обратно к берегу. Не идти же было дальше, зачем? Жизнь его была там, на берегу, среди этих столпившихся на песчаной полоске пляжа людей.

Когда он вышел на берег, на него обрушился новый шквал восторженных голосов и аплодисментов. Лезли к нему с камерами, совали к лицу микрофоны, пионерка, из-за которой все случилось, оттертая в задний ряд, отчаянно пыталась пропихнуться вперед, тянула к В. диктофон, кричала, перекрывая общий гвалт пионерской звонкостью своего голоса:

– Это фокус! Это фокус! Этого не может быть, это фокус!

В. мазнул по ней взглядом, отвернулся и молча, раздвигая сопротивляющуюся толпу руками, пошел туда, где остался “Мерседес”. Скрыться от всех, исчезнуть, раствориться в воздухе летучим дымком – этого только хотел он сейчас.

За пределами журналистского слоя толпа сделалась податливей, уже не сопротивлялась его продвижению, а, наоборот, пыталась расступиться. Но двое дрожащих от холода, посиневших шпингалетов в прилипших к телу мокрых трусах, когда он проходил мимо, быстрым шкодливым движением дотронулись до него. Как если бы проверяли, не фантом ли он, существует на самом деле? На их прикосновение В. отозвался:

– А вот как сейчас по ушам!

Шпингалеты рванули от него, вбурившись головами между взрослыми зеваками, словно ракеты, получившие второе космическое ускорение.

– У ты, какой он! – донесся до слуха В. из толпы сдавленно-гневный женский голос. – Детям он по ушам!

У всхолмья, где В. лежал тогда с женой, давал интервью перед камерами коллега, оказавшийся вторым лицом у местных уфологов.

– Сегодня он мне открыто угрожал. Прямым текстом. Сказал: уничтожим! Сказал: как только будет приказ. Да-да, так он сказал: будет приказ. – Коллега токовал, растворившись в своей песне без остатка, уйдя в нее с головой, для него не было сейчас ничего на свете, кроме этих устремленных на его персону круглых стеклянных зрачков камер, и проходящего мимо В. он тоже не видел.

Оставить без ответа его упоенное токование В. не мог.

– Э-гей! – замедляя шаг, позвал он уфолога. – Которому угрожали!

Уфолог-коллега запнулся, мгновение – и вышел из транса.

– Вот, вот! – воскликнул он следом, указывая на В. пальцем. – Вы слышите, каким голосом? Интонации его слышите?!

Операторы тотчас развернули свои камеры в сторону В.

– Как приказ – так тут же, – сказал В. – Ты первый на очереди. Можешь смело так всем об этом и сообщать.

Сказал – и ускорил шаг: уединение в автомобильном чреве мнилось ему сейчас обретением рая. Конечно, машина заперта, водитель в толпе у берега, но на “Мерседесе”, только дотронется до ручки, сработает сигнализация, и водитель не замедлит появиться. Ко всему тому, схватил В. боковым зрением, пришедшие в себя журналисты, расталкивая радужную пляжную толпу, один за другим покидали песчаную полоску и направлялись в его сторону, угрожая новым окружением.