Текст книги "Чудо хождения по водам"

Автор книги: Анатолий Курчаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Подписывай, и без разговоров! – взревел он. – Счастья своего не понимаешь – поймешь потом! Будешь лицом предприятия! Как эти модели там всякие – лицо фирмы. Вот как они, так и ты. Они – духи ' с нижним бельем, ты – наша продукция. Никаких отказов! За отказ – расстрел! – Тут директор по связям счел, что последние слова излишне свирепы, и решил сдобрить их шуткой, добавив со смешком: – Расстрел через повешение!

5

А чудная, надо сказать, пора была сейчас у В. с женой. Можно считать, второй медовый месяц. Никогда раньше за всю их жизнь не случалось такого. Нынешней зимой В., переданный по тайной цепочке, поступил заказ от неких высоких городских чиновников написать для их детей-студентов дипломы, он написал (не он бы, так кто-то другой!), получил изрядных размеров гонорар, и на этот гонорар его дети – впервые в жизни! – были отправлены в сопровождении тещи в пансионат на южное теплое море. И уж какое теплое было там море при нынешнем-то лете! Дети купались, визжали от счастья (этот их визг так и слышался в эсэмэсках, что они слали), а В. с женой остались вдвоем, опять же впервые за многие годы, – чем не медовый месяц? И то, что они сейчас не были свободны от всех дел, как то бывает в медовый месяц, а по-обычному тянули рабочую лямку, ничего не меняло: рабочее время заканчивалось, распахивая дверь в ту пору, где ничто не препятствовало поступать с собой по своему произволению, и этих часов им вполне хватало, чтобы ощутить на губах вкус меда. Если бы не вчерашнее, они бы сейчас, вероятней всего, закатились в кино – в облюбованном ими кинотеатре не экономили на электричестве для кондиционера, шел фильм, который, по отзывам, должен был доставить им радость, – перекусили бы там в кафешке, – все, как двенадцать лет назад. Много ли нужно для счастья? И вот вместо этого – встретились, и нет сил никуда идти, и нет даже сил говорить о чем-то друг с другом, и куда же ехать? – домой, куда еще. И можно сказать, не ехали – тащились, хотя вполне приличная была скорость, никаких особенно пробок, и такое еще чувство: будто в машине повсюду развешены похоронные венки.

– А может быть, ты все-таки зря не принял предложение? – в голосе жены были осторожность и робость. – Не знаю, что в нем уж такого ужасного. Можно считать, повышение.

В., сколько директор по связям ни давил на него, не расписался под приказом.

– Что за повышение, – пробормотал он. – Это если бы по моей специальности… Что значит быть лицом предприятия? Совать свою физиономию под объективы, рассказывать, в каком роддоме меня мама на свет произвела, какой расцветки трусы предпочитаю? Уволь!

Он понимал, что жену привлекала обещанная зарплата – четыре нынешних! – отклонив предложение директора по связям, он, по сути, пренебрег интересами семьи, но торговать этой неизвестно откуда взявшейся у него способностью – нет, он не мог представить себе такого. Да еще вопрос, не фикция ли эта его способность.

– Но на время, – все с теми же осторожностью и робостью проговорила жена. – Хотя бы пока ажиотаж не спал. Лучше, чем дипломы для каких-то дур стряпать.

– И долго я продержусь на такой не пойми какой должности? – В. почувствовал, что начинает закипать. – Ажиотаж спадет – вышвырнут меня вон, и что я? Куда деваться? Останусь вообще без работы.

– Не понимаю, зачем так говорить о себе: “вышвырнут”, “вон”! – жена вспыхнула, будто он оскорбил ее. – Зачем пророчить себе дурное? Каркать, извини!

Того, что сама хлещет словами, как кнутом, она не видела.

– При чем здесь “каркать”? – В. пришлось оправдываться. – Я просто рисую реальную картину того, что будет.

– Конечно, если опустить руки и ничего не делать, другой картины не может быть.

Да, замечательно у них начинался вечер. Вот тебе и медовый месяц.

– Давай оставим это, – попросил В. Раздражение, поднявшееся в нем, никуда не ушло, он опасался, что оно вырвется наружу. – Тебе будет приятно, если твой муж станет кем-то вроде клоуна?

– Но если за это клоунство ему будут платить по-человечески, почему нет? – парировала жена.

– По-моему, мы и так живем по-человечески, – следя изо всех сил, чтобы голос звучал бесстрастно и ровно, сказал он. – Тебе разве чего-то не хватает? Желания могут расти, словно живот у обжоры. Не ограничивай себя – и раздуешься, как какой-нибудь Людовик пятнадцатый. Тяжко же ему было таскать свое брюхо.

– Не надо крайностей! – Пламя обиды, казалось, охватило жену с ног до головы. – А вечно ходить голодным – это по-человечески? Хотеть все время есть, есть, есть! Смотреть по сторонам – кто что жует, пускать слюнки, блестеть глазами от голода?

Она была хорошей женой, он всегда осознавал это и дорожил ею, но все же шлея под хвост иногда ей попадала, и уж если на нее накатывало, она язвила его без всякой жалости.

– Вот как? Голодной ходишь? Новость для меня! – не поворачиваясь к ней и старательно глядя вперед на дорогу, проговорил В. – как удивился. На самом деле не удивился, удивление было способом не взорваться. – По-моему, не ходим мы голодные, что за выдумка. По сторонам глазеть не нужно, слюнки пускать!

– Да?! Не глазеть?! – Сноп жарких искр взвился над женой. – Мы с тобой в безвоздушном пространстве живем, никого вокруг нас – чтоб не глазеть? Машина твоя, вот едем, это машина? Ты ее с помойки притащил, на другую тебя недостало! А уж как с ней что, гайку подтянуть, свечу поменять, – все, зубы на полку. Не так, нет?!

Это было не так, машина, разумеется, была не с помойки, он ее купил. Но по сути она была права, этот “Фольксваген” набегал в чужих руках столько, что, в принципе, ему полагалось быть на автомобильной свалке. И куплен он был за ничтожные деньги – истинно копейки. А чуть бы дороже – и уже не осилить.

– Остановись! – прервал ее В. С такой раскаленной резкостью, какой не ожидал от себя и сам. – Остановись! Иначе… – Голос его сел, превратившись в клекочущий хрип.

Что “иначе”, он не знал, да скорее не слова, что произнес, а этот его хрип отрезвил жену.

– Ой, прости меня, прости меня, прости! Пожалуйста! – вырвалось из нее. Она закрыла лицо руками. – Я не хотела! Не понимаю, как получилось. Я так и не думаю вовсе. Прости, прости!

Искренна ли она была? Если не думала, то откуда это все взялось? Думала она так, думала! Вот только и в самом деле не хотела этого говорить.

В. не ответил ей. Он только наконец взглянул на нее. Взглянул и слегка кивнул головой. Я слышал, что ты сказала, значил этот его кивок.

Охранник на стоянке, увидев машину В., не открывая шлагбаума, кубарем скатился из своей голубятни вниз.

– Так это ты сам и есть! – провопил он. В. с женой услышали его даже за закрытыми окнами. – Мне еще утром показалось, ты как-то так… как у следака на допросе! Ясно почему! Пешедралом по воде… ни хрена себе!

И вот тут, с охранником, В. взорвался. Он ткнул пальцем в клавишу, открывая окно, стекло еще ползло вниз – он заорал:

– Что ты лезешь! Ты! Не твое дело! Не лезь! Сидишь там у себя – и сиди! Что привязался? Чудо тебе нужно? Что тебе до чуда?! Доить его будешь? Водку с ним пить?

И еще, и еще орал – бессмыслицу, бред, Бог знает что, пытаясь остановиться – и остановиться не в силах.

Злобно-хищное выражение фиолетовых орлиных ликов на груди оттиснулось копией на брыластом лице охранника. Клюв державной птицы воззрился на В. из мясистых щек. Охранник почесал лоснящийся потом голый живот под пупком, сплюнул под ноги, и из него исторглось с горячей свирепостью:

– Че разбазарился? Пасть заткни! С такой тачкой – и еще хавало разевать!

Шлагбаум перед В. поднялся спустя целую вечность. Во всяком случае, за это время охранник мог вскарабкаться к себе в голубятню раз десять.

Жена, пока они ждали взлета полосатого цербера, сидела рядом с В. – сама пришибленность, искоса, замечал он, взглядывала на него – и тут же отводила глаза. Он видел: губы у нее подбирались, дрожали, собирались гузкой, однако она удерживала себя от слез усилием воли, – точно как вчера, когда он выбрался на берег со спасенным мужчиной.

– Зачем ты так с этим, на шлагбауме, – услышал он от нее, когда уже шли от стоянки к дому. – Нельзя так вести себя. Мне было за тебя стыдно.

Словно не понимала, что сама же и виновата в его крике. Что это вырвалось из него то, что предназначалось ей. Хотя по сути, конечно, была права. Сейчас, задним числом, В. было стыдно невероятно. И все же он не удержался, чтобы не огрызнуться:

– Ты не знаешь, что он мне тут утром устроил.

Как будто это могло быть оправданием – даже если бы и было правдой.

Мобильные телефоны, что у него, что у нее, были отключены – он свой вырубил еще днем, когда один за другим пошли звонки от знакомых и незнакомых, – но домашний телефон, услышали они, подходя к двери квартиры, разрывался. Казалось бы, пока В. доставал из кармана ключи, открывал один замок, второй, телефон должен был смолкнуть, но нет – они переступили порог, он все упорствовал, и жена, вопросительно взглянув на В.: я возьму? – подняла трубку. Телевизор, скорее, прямо сейчас! – вырвался горячим дребезжанием из трубки возужденный до красного каления голос ее подруги.

– Включай телевизор, местный канал, там какого-то с твоей работы показывают! – с ошалевшими глазами повелела В. жена.

Голос говорившего появился на мгновение раньше, чем экран засветился, и В. узнал его. Это был голос коллеги. Экран ожил, внизу как раз выскочила надпись, сообщающая, кто сейчас на экране, и, моментально схватив ее взглядом, В. узнал, что коллега был, оказывается, заместителем главы городского уфологического общества, в качестве которого, судя по всему, и давал интервью. Это он-то, со своим каменным трезвомыслием!

Коллега рассказывал об инопланетянах. В. слушал его, и, чем дальше слушал, тем явственнее его пронизывало чувством ирреального. Игольчатый строй мурашек побежал от затылка по спине. Притом что кондиционера в квартире, само собой, не было, и за день она превратилась в раскаленную духовку.

Из рассказа коллеги следовало, что инопланетяне давно живут среди землян, о том свидетельствует уже просто невообразимое количество фактов, в назначенный час они могут получить команду, и тогда тотчас приступят к выполнению своей, неизвестно насколько миролюбивой к хомо сапиенс миссии. Сейчас, вещал коллега, они находятся в “спящем состоянии”, скорее всего, и сами не догадываясь, кто они есть на самом деле, но время от времени случаются какие-то сбои в программах, что заложены в них, и тогда инопланетяне помимо своей воли себя обнаруживают. Как это и произошло вчера на Запрудном. Скажите, улыбаясь полной сардонического коварства улыбкой, вопросил коллега, много вы знаете людей, которые могут по воде, аки посуху? Вы не знаете никого. Ни среди ближних, ни среди дальних. Ну, согласно Евангелию, Иисус Христос ходил. Так он, как считается, сам Бог воплощенный. Ну, еще будто бы у каких-то святых это получалось. Допустим! Так то святые…

Что-то лезвийно-острое проникало сквозь ознобную дрожь, одевшую собой В., выжигая в ней нестерпимо горячую щель. В. отвел взгляд от экрана, обернулся – то был взгляд жены. Она смотрела на него с такой пристальностью, с таким напряженным сомнением и недоверием – невозможно вынести.

– Да не инопланетянин я, не инопланетянин! – возопил В. – Ты веришь в этот бред? Не могу я ходить по воде, никак! Это вчера… я не знаю, что это такое вчера, общая галлюцинация, что еще?!

– А на камеру снято? – тотчас отпарировала жена. – У оптики тоже галлюцинация?

– Не знаю, не знаю! – воскликнул В. – Оптика тоже… ее человек в руках держал!

Саркастическим изумлением исполнился взгляд жены.

– Понимаешь, что говоришь? Человек, не человек, пусть она на штативе стоит – у камеры нет сознания, чтобы галлюцинировать!

– А вот давай сгоняем на то же Запрудное, поставим эксперимент, – сказал он. Чувствуя себя идущим ва-банк игроком, в карманах которого ни гроша. Что его больше всего страшило во всей этой истории – так это возможность ни за что ни про что потерять жену. – Что я: провалюсь? Не провалюсь? Давай сгоняем? Только попозднее, в сумерках, когда там уже никого не будет. Согласна?

Жена смотрела на него с сомнением, нерешительностью, страхом.

– Ну? Что? – понукнул он ее.

– Если ты настаиваешь, – пряча глаза, торопливо ответила она.

В том, как увела в сторону глаза – будто тихой мышкой шмыгнула в норку, – прозвучало невысказанное: зачем, зачем ты устроил все это, ты не должен был! Словно он своей волей устроил все это.

Коллега на экране между тем продолжал джигитовать на лошадке по имени Уфология, демонстрируя такую виртуозность, что ему мог бы позавидовать любой цирковой наездник. Среди нас, опасность, нельзя приуменьшать, звучал его голос.

В. навел на телевизор пульт и погасил коллегу. С него было достаточно. Следом за чем вытащил из розетки и вилку стационарного телефона. Ты не против, только спросил он жену. Она покачала головой: нет, не против.

Так весь вечер и просидели с выключенными телефонами, выключенным телевизором. Что за бесконечный был вечер! Какой-то переход через пустыню Сахару на верблюдах. Все песок и песок вокруг, все песок и песок – ни конца ему и ни края. Не о чем стало вдруг говорить, и невозможно молчать, и невозможно заняться никаким делом – все валилось из рук.

Парное лиловое молоко уличных сумерек было долгожданным благословенным оазисом, выросшим на горизонте. В. опасался встречи с охранником на стоянке и, когда подходили к голубятне, весь свился в одну твердую комкастую мышцу, – сверху, однако, вывесилось совсем другое лицо. У них же перед ночью передача дежурства, с чувством облегчения осознал В. Дежурил охранник, начавший работать здесь лишь несколько дней назад, он мало еще кого знал, и В. миновал его будку без всяких сложностей.

Берега озера противу надежды В. были еще не пусты. А там, где они вчера лежали, было даже и людно. Конечно, не так, как вчера, большинство уже укатило на ночной покой, но все же еще и плескались в воде, и месили песок в круговом волейболе, и мяли траву в подножии карабкавшегося по всхолмью леска. В. хотелось поставить эксперимент со всею возможной чистотой – именно тут, на этом же месте. Но для этого следовало ждать, когда на пляже не останется ни одного человека. До полной темноты, до глухой ночи, когда уже не станет ничего видно, В. било током нетерпения. Ждать – это было невыносимо.

– Пойдем посмотрим, может быть, где-то, где народу не будет, – позвал он жену.

– Пойдем, – не сразу, словно его предложение требовало тщательного обдумывания, ответила она.

Метрах в ста от цивилизованного песком пляжа лес спускался едва не к самому озеру, берег был здесь обрывчат, неудобен для купания, днем-то кто-нибудь непеременно лежал, загорал и тут, но сейчас никого не было. В. остановился, посмотрел на жену и решительно снял с плеча сумку. Следом с тою же решительностью стащил с ног сандалии, скинул брюки, рубашку. И остался в одних плавках. Собираясь выходить из дома, он надел было другие, не те, в которых был вчера, но потом переоделся именно во вчерашние.

Он остался в одних плавках – и обнаружил, что его колотит крупной, сотрясающей все нутро, какой-то разнузданной дрожью. Это был не тот озноб, что перед телевизонным экраном с вещающим об инопланетянах коллегой, это была настоящая колотьба.

Жена стояла рядом и молча смотрела на него. В глазах ее он уловил страх. Она боялась момента, когда он коснется воды, не меньше его. Да что ты, да перестань, хотел сказать ей В., но язык у него не смог поворотиться, и только лязгнули зубы.

Он сел на травянистый обрыв и свесил вниз ноги. Ноги не доставали до воды сантиметров пятнадцати. Он оперся на руки и, выжимаясь на них, стал ползти по обрыву к воде. Руки дрожали от напряжения. До воды оставалось пять сантиметров, два, вот он уже почти коснулся ее, и тут кромка обрыва не выдержала, обрушилась под руками, и он, обдирая спину, полетел вниз. Вскрикнула, он слышал, сзади жена. И в тот же миг В. почувствовал, что стоит в воде, погрузившись в нее до колен. Под ступнями – осклизлая, выжимающаяся между пальцами глина, противно невероятно.

Но он был в воде! Она приняла его! Она обнимала его своим текучим, плескучим естеством – как и должно было быть по всем законам физики! В., балансируя руками, ступил по осклизлому шишкастому дну вперед – шаг, другой, третий, – вода принимала его в себя все глубже, он погрузился до бедер, до пояса, до груди… и тут из него вырвался вопль. Вопль такой радости, такого счастья – никогда прежде, ни в каких жизненных ситуациях, ни-ког-да не испытывал он такой радости, такого счастья! “А-аааа! – вопил он со вскинутыми победно руками, оглашая своим криком все озеро. – А-ааааа!! Ты видишь? – повернулся он к жене – к ее смутному силуэту на берегу, теряющемуся на мгле леса. – Ты видишь?! Что я тебе говорил!”

Жена, кажется, что-то ответила, он не был уверен – действительно ли ответила. Он отворотился от берега и поплыл. Кролем, потом брассом, потом снова кролем, баттерфляем, сажонками – всеми стилями, какие были ему доступны. Лицо было мокро, с век стекали струйки, заставляя моргать, он не сомневался, он был уверен, что он в воде, а не на поверхности. А как там было вчера, его больше не волновало. Мало ли что было вчера. А сегодня – все по законам физики. Все, как у всех, как со всеми.

Он плавал, наслаждаясь водой, ныряя, отфыркиваясь и пуская изо рта фонтанчики, добрые четверть часа. И поплыл к берегу, только когда его грань стала с трудом различима и жена была уже не видна, лишь ее голос, подающий ему сигналы, словно маяк.

– Что, ну?! Ты видишь? – приняв от нее полотенце и едва промакнувшись, обнял он, прижал ее к себе. – Видишь? Видела? Убедилась?

– Да, – ответно прижимаясь к нему и обнимая, ответила она. – Прямо как рыба-кит.

В голосе ее звучали те же радость и счастье, что пережил В., погрузившись в воду. Потрясло, должно быть, поколотило порядком и ее.

6

За его столом, как за своим, сидела, выложив перед собой перламутрово-блескучие пластмассовые коробочки с тушью, с румянами, маникюрные ножницы и пилочку для ногтей, та самая молодая сотрудница, которую В. про себя называл Угодницей. При его приближении она было дернулась встать, но не встала.

– Здравствуйте, – произнесла она, выжидательно глядя на него снизу вверх и явно не намереваясь собирать свое хозяйство, разложенное вдоль клавиатуры. Той радостной распахнуто-свежей улыбки, с которой она обычно обращалась к В., на лице у нее не было, а был некий мстительный вызов. Вы меня вчера оскорбили и вот вам теперь той же монетой – что-то такое читалось у нее на лице.

– Здравствуйте, – ответил ей В. – П-ростите, что вы здесь делаете? Позвольте мне занять свое место.

– А оно теперь не ваше, – с холодным достоинством отозвалась Угодница. – Теперь оно мое.

– Простите? – не понял В.

– Мое, – с тем же достоинством, в котором, однако, как соль в растворе, давала себя знать мстительность, ответствовала Угодница. – Мне сказали, что я могу его занимать.

У нее как у молодой сотрудницы собственного стола не имелось, она ютилась со своими бумагами на краешке чужого, у нее не было даже компьютера, и, чтобы сделать работу, ей приходилось все время у кого-нибудь одалживаться. Чаще всего одалживалась она у В.

– Кто вам сказал – занимать мое место? – обливаясь жаром предчувствия, что это лишь начало предстоящих сюрпризов, спросил В.

– Начальник сектора, – указала Угодница в сторону ячеистого аквариума, из которого их общий с В. шеф осуществлял наблюдение за вверенными ему подчиненными.

Начальник был уже у себя и, отделенный от всех бликующим стеклом, неотрывно смотрел, как В. приближается к его руководящему уединению.

– Что, удивился? – не дав В. вымолвить ни слова, засмеялся он, когда тот распахнул дверь аквариума. – Ее стол теперь, по праву сидит. Собирай свои вещи. Откочевывай. Ты больше у нас не работаешь.

– А где? – нелепо вырвалось у В.

– В отделе директора по связям с общественностью. Все вопросы к нему.

– Что… мне туда, на второй этаж? – еще нелепее, чем до того, вопросил В.

– Надо полагать, – пожал плечами его шеф. Ответ доставил ему удовольствие: внятно-холодной неопределенностью этого ответа он как бы компенсировал чувство зависти, что скручивало его жгутом и было ему неприятно. О, как ему хотелось знать, что за перспективы открываются у его бывшего зама, в какое будущее уходит его зам от той рутины, в которой он сам остается. Не опасение ненароком угодить в неведомую ловушку, из которой потом – весь обдерешься, выбираясь, он бы потаскал В. в зубах, погрыз его, выспрашивая, что да как.

В. растерянно постоял около начальнического стола – точно как минутой раньше около своего собственного, занятого Угодницей, – и побрел вон: вон из аквариума шефа, вон из комнаты сектора, вон… не вон ли из прошлой своей жизни? В которой, казалось, он надежно и прочно обжился, в которой его все устраивало, из которой он никуда не хотел уходить. Но как было удержаться в ней? И можно ли было? Изгнанному из рая Адаму тоже, должно быть, не хотелось оставлять его. Но как мог его не оставить?

На межмаршевой лестничной площадке стоял, курил с сотрудником своего сектора, запасаясь перед рабочим днем дымом в легких, коллега, так неожиданно оказавшийся уфологом. Да еще и не последним лицом в их обществе. Завидев В., не сговариваясь, как один, они отняли сигареты от губ, воззрились на него, впились взглядами – ну, будто прожектора, схватившие в свое гибельное пересечение крест руковотворной небесной птицы. Смотрел на них с этой же неотрывностью и В. Вернее, смотрел он, отражал своим взглядом лишь взгляд коллеги, – партнер того по сигарете не представлял для него интереса.

Спустившись к ним, В. приостановился.

– Как только поступит приказ расконсервироваться, – сказал он, все так же продолжая скрещивать взгляд с коллегой, – первым землянином, который будет сокрушен моей инопланетной силой, станешь ты. Готовься.

Взгляд коллеги дернулся. Словно прожектор на мгновение обесточился. Обесточился – и вспыхнул вновь.

– Это угроза! – воскликнул затем коллега. – Я и в суд могу…

– Только инопланетный, – прервал его В. – Юрисдикции другого не признаю.

И наконец разомкнул соединение их взглядов, двинулся дальше. Чувствуя спиной, как коллега вместе со своим партнером по сигарете, глядя ему вслед, высверливают в его спине дыру величиной с американский Большой каньон.

Закамуфлированная под куклу Барби секретарша директора по связям с общественностью, смотревшая на него вчера, как на ожившее Лох-Несское чудовище, сейчас так и пахнула жаром тропического благорасположения:

– Ой, здравствуйте, здравствуйте! Проходите-проходите! Прошу вас! В кабинет, пожалуйста, в кабинет. Прямо туда, будьте любезны! – И подбежала к высокой, каштан и золото, дворцовой двери кабинета, ухватилась за ручку, поволокла дверь на себя, растворяя ее перед В., и приговаривала, приговаривала: – Входите, входите! Не чинитесь, право же. Смелее!

Да, смелости ему бы не помешало. Поекивала у В. селезенка. Даже не поекивала, а чуть не хлюпала, словно у загнанной лошади.

Он ступил в кабинет, слыша, как, мягко пошоркивая замечательно смазанными маслом петлями, закрывается за спиной дверь, – кабинет был пуст, обширный стол директора по связям в дальнем конце тосковал без хозяина. Правда, неподалеку от него, у глухой стены со стеллажами, уставленными всякими рамками с грамотами и моделями выпускаемых заводом машин, появился в компанию ему другой стол. Не такой представительный, но все же достаточно респектабельный – вполне достойный начальственной компании.

В., не проходя в глубь кабинета, недоуменно осмотрелся. Вот он вошел, как велела ему секретарша. И что дальше?

Где-то зазвенел телефон. Словно бы где-то за стенкой. Но не в приемной. Потому что не за спиной. А где-то словно бы впереди. Где-то в глубине. Прозвенел приглушенно раз, другой, третий. И смолк. Следом за чем, через недолгое мгновение тишины, в дальнем углу возник дверной зев, раскрывши тайну секретной комнаты, и из него, энергично крутя колеса, вымахнул в кабинет сам директор по связям. Прокатил мимо своего стола, с лихостью устремился навстречу В. На груди директора по связям, заткнутая за ворот, подобием разглаженного жабо сияла белейшая салфетка, и он на ходу еще дожевывал, передергивал челюстью, извлекая из зубов застрявшую еду, что потреблял в своей тайной комнате. Но лицо директора по связям уже пылало радостью видеть В. и приветствовать его.

– А вот и наш инопланетянин! – воскликнул он, подкатывая к В. и выбрасывая перед собой руку для пожатия. Считал, должно быть, с лица В. его невольное недовольство поминанием вчерашнего выступления коллеги по телевизору и посыпал скороговоркой: – А ничего, ничего, терпи! Христос терпел, и нам велел! То ли еще будет! Хвалу и клевету приемли равнодушно… А, чьи слова? Помнишь? Помнишь, говорю? – И тряс его руку в своей, держал, не давал отнять. – И не оспоривай глупца! – не дождавшись от В. ответа, закончил он цитату. – Александр Сергеич Пушкин, неужели не помнишь?

– Не помню, – покачал головой В.

– Плохо! – ответствовал директор по связям. – Классику надо знать. Ввернуть фразу-другую, когда требуется. Тебе сейчас это важно. Публичной фигурой становишься!

– Да, я как раз за этим и пришел, – счел В., что настал удобный момент начать разговор. – Хотел спросить: что это все значит? Стол мой там у меня занят, мне сообщают, я больше там не работаю…

– Не работаешь, не работаешь, – подтвердил директор по связям. Отпустил наконец руку В. и указал ему на строй стульев около стола совещаний. – Садись. А то мне неудобно с тобой – голову задирать. Не мальчик маленький. Метр восемьдесят-то есть, поди?

– Метр восемьдесят два, – злясь на себя за бестолковость разговора и не находя причины не отвечать, отозвался В.

– Вот, даже метр восемьдесят два! – то ли обрадовался, то ли огорчился директор по связям. – Садись, садись, – снова указал он.

В. отнял стул от ряда его собратьев, развернул и опустился на сиденье. После чего директор по связям упруго крутанул колеса и подкатил к нему так, что колени их сомкнулись.

– А где же я работаю? – вернулся В. к своему вопросу.

– Как где? – Волна обиженного изумления прокатилась по подвижному лицу директора по связям. – Здесь, где еще?! У меня. Как вчера договорились.

– О чем мы вчера договорились? – вырвалось у В. – Ни о чем мы вчера не договорились.

– Не договорились? – снова изумился директор по связям. – Как не договорились? А! – сообразил он. – Это ты имеешь в виду, что своего росчерка на приказе не поставил? – Тут взгляд его схватил салфетку, что висела у него на груди, он гневливым движением сорвал ее с себя, скомкал и затолкал под ягодицу. – То, что ты своего росчерка на приказе не поставил, не имеет значения. Мало ли что не поставил. Приказ вышел? Вышел. Приказ генеральным подписан? Подписан. Номер исходящий на нем есть? Есть. Все. Что еще нужно? Твое факсимиле на нем, что ты ознакомлен, – это необязательно. Все, у меня работаешь. Здесь у меня, прямо в кабинете, и сидеть будешь. Видишь, – он взялся за колеса, слегка крутанул их назад, чтоб развернуться, посмотрел в сторону нового стола, кивнул на него. – Видишь, распорядился, поставили уже для тебя. Красавец какой, согласись! Не чета, наверно, тому, за каким до сих пор сидел.

В. ошеломленно молчал. Так этот новоявленный стол для него! Сидеть здесь под приглядом директора по связям, как какой-нибудь школьник в классе перед учителем! И что же, подать заявление по собственному желанию? Оставшись без всякого заработка, и еще неизвестно, найдешь ли новый? Особенно теперь. Случившееся потянется за ним предательским хвостом.

– Я не хожу по воде. Правда. Вчера я специально поехал… – начал он.

– Ладно, ладно, ладно! – прервал его директор по связям. Он снова подкатил к В. – Вчера, не вчера, ходишь, не ходишь! Не имеет значения. Народ видел, народ верит, народ убежден. На десять часов назначена пресс-конференция. Подготовься, соберись, настройся.

– Какая пресс-конференция? – В. хотелось бы, чтобы он ослышался. – Зачем пресс-конференция? Что я на ней буду делать?

– Отвечать на вопросы. – Директор по связям развел руками. А что еще делают на пресс-конференции, означал его жест. – Что хочешь, то и отвечай. Только, как договаривались вчера: почаще о нас. О нашей продукции. О качестве. И не стесняйся, без смущения, не тушуйся.

Нет, я не буду, это не имеет никакого отношения к моей профессии, стояло в В., просилось наружу, он готовился сказать это, собирался с силами, – директор по связям вскрикнул:

– А, забыл! – Хлопнул себя по лбу, опять откатился от В., достал из кармана мобильный, ткнул пальцем в одну из кнопок. – Скажи, чтоб из бухгалтерии ко мне. Как договаривались. Прямо сейчас, – бросил он в трубку с начальственной тяжестью – совсем по-другому, чем разговаривал с В., – и, разъединившись, сунул трубку обратно в карман. – Забыл, совсем забыл! – вновь обретая те интонации, с которыми разговаривал с В., казалось, чуть ли не промурлыкал директор по связям. – Будешь приятно удивлен. Очень приятно удивлен. Это все генеральный. Повесть о настоящем человеке с него можно писать!

Интонация его подразумевала ответную реплику со стороны В., и В. вынужден был подать ее:

– Да, что такое? – спросил он.

– Помнишь, я обещал тебе, сколько будет твоя новая зарплата? В четыре раза против той, что получал. А генеральный вчера: как, всего?! Старый приказ в клочья, тут же новый, и что, во сколько раз против прежней? Нет, подумай, подумай, помечтай!

– Нет у меня никаких мечтаний, – сказал В. – Хотя есть, – поправился он. – Вернуть все, как было. Никаких пресс-конференций, никаких столов здесь у вас.

– Точно, стол надо опробовать! – Директор по связям торжествующе взмахнул руками – словно В. напомнил ему о деле, которое непременно нужно исполнить, а он вот сам совершенно забыл. – Давай поднимись. И кресло, кресло! Кресло какое!

И что, что, что ему было делать? В. подчинился.

Он опустился на приготовленное для него кресло, кресло и в самом деле было удобнейшее, совсем не та табуретка на колесиках, на которой сидел у себя в секторе. Директор по связям подкатился к его столу с внешней стороны и воззрился на В. с любующейся улыбкой.

– А, что? Хорошо? Так что насчет помечтать? Во сколько раз тебе генеральный?

Теперь В. не пришлось отвечать. В дверь постучали. Заглянувшая Барби-секретарша произнесла:

– Можно?

– Конечно, конечно! – откликнулся директор по связям.

В личности, вошедшей в кабинет, В. опознал самого главного бухгалтера. Это был толстый, мясистый человек того возраста, про который говорят “седина в бороду – бес в ребро”, но бороды у него не было, бесу сквозь жировые складки его тела до ребер было добраться проблематично, а вот костюмы счетовода В. всегда поражали: каждый – целое состояние.