Текст книги "Пятеро в звездолёте"

Автор книги: Анатолий Мошковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Анатолий Мошковский
Пятеро в звездолёте

Глава 1
Очень важный разговор

Толя стоял нахмурив лоб.

Все было напрасно… Все-все!

Отцу и дела не было, что он целый месяц готовился к этому разговору.

В этот день перед приходом отца Толя сидел в своей комнате и в последний раз обдумывал, с чего лучше начать разговор. Со стен на него смотрели разноцветные лица жителей других планет, нарисованные его другом Алькой: длинные, широкие, круглые, с одним, двумя и даже десятью глазами; с потолка списали фиолетовые лианы, привязанные к проволочкам огненно-красные раковины и чучела невиданных птиц с расправленными крыльями; у стен лежали голубые, золотистые и чёрные инопланетные камни, большие, но такие лёгкие, что их запросто можно было отбросить через всю комнату щелчком; на полках стояли книги с очень тонкой бумагой – тысяча и больше страниц в каждой! – и с маленькой стрелочкой на переплёте: поверни – и страницы сами листаются с нужной тебе скоростью.

Все это привёз отец из космических командировок и подарил Толе, который с тех нор, как научился ходить, бредил иными мирами, ослепительными, неведомыми, диковинными…

И вот Толя стоял в огромном кабинете, и отец повторял:

– Нельзя, сынок… Разве ты не знаешь, что детям до семнадцати лет строго-настрого запрещено вылетать за пределы Солнечной системы?

– Но почему, пап? Ты можешь сказать почему?

– Как будто сам не знаешь, не читаешь газет, не слушаешь радио, не учишься в школе, где…

– Слушаю! Понимаю! Учусь! И поэтому знаю, что этот запрет устарел… Может, ещё раз показать тебе книгу «Научные открытия, сделанные детьми за последние три года»?

– Не надо…

Толин отец был знаменитый учёный, автор многих книг, вице-президент Академии чешуекрылых. Он с детства был так увлечён своими бабочками, что никогда не расставался со складным сачком и даже дома изучал их. Самые редкие бабочки, известные на Земле всего в двух-трех экземплярах, красовались в прозрачных коробочках, висевших на стенах отцовского кабинета. Они были причудливо разрисованы природой, и отец всегда с гордостью показывал их гостям. В шкафах и на полках его кабинета хранились коробочки с десятками тысяч бабочек Земли и разных планет, где побывали земляне; здесь же стояли сотни книг на разных языках Вселенной, посвящённых все тем же бабочкам. И дня, казалось, и часа не мог прожить отец без них!

Вот и сейчас он отвечал Толе и одновременно поглядывал в окуляр маленького электронного микроскопа, чтоб получше рассмотреть зубчатое крыло бабочки необыкновенно яркой фиолетовой раскраски. А Толя, бледный, тихий, большеухий, с блестящими глазами, стоял у стола и смотрел на отца.

– Толя, – сказал отец, – нельзя так! Ну хочешь, я посажу тебя в звездолёт, который завтра в семь пятнадцать летит на Луну?

– Не хочу я на Луну! Десять раз был там! Каждый камень и цирк знаю наизусть! Скоро там детские сады открывать будут и придумают скафандры для грудных… Там даже наш Жора был…

– Надо было отправиться с Серёжей Дубовым и его отцом на Марс, они ведь звали тебя.

– Не хочу я на Марс! Я хочу на сверхдальние…

– Я тебе уже ответил. Как будто на Марсе скучно или даже здесь… Ох, сынок, сынок!

– Папа…

– Я сейчас кончу, сынок… Всему своё время, не торопись, ничего от тебя не уйдёт. И на нашей Земле ещё много неоткрытого и загадочного… Уверен, что твой Андрюша Уваров не сидит сейчас сложа руки в лагере археологов; сам знаешь, они уже наполовину раскопали город инков; говорят, он почти целиком сохранился. И ты бы мог поехать с Андрюшей и его братом. И город Хрустальный тебя не заинтересовал, а ведь он в самом центре Антарктиды… Ну признайся, сколько получил радиограмм от Пети Кольцова с приглашением прилететь к нему хотя бы на неделю?

– Десять, – угрюмо уронил Толя.

– Ну вот видишь! Все твои друзья разъехались на каникулы то куда, а ты… Толя, ну полови мне бабочек. Полови! Это ведь так важно…

– Я поймаю тебе миллиард бабочек, но не здесь, а там, только…

– Нельзя, сынок, – повторил отец и вздохнул. – И не просись, не настаивай, учись быть терпеливым… Прошу тебя.

– Но ты ведь даже за своими насекомыми летаешь на самые далёкие планеты…

– Верно, меня туда командируют, и ещё я летаю туда по просьбе этих планет в качестве консультанта. Но и для меня существуют законы Высшей Дисциплины, Высшей Совести и Высшего Терпения, и есть планеты, на которые по разным зависящим и не зависящим от меня причинам я не имею права летать. А ведь я взрослый. И я не могу нарушить параграфа о детях «Инструкции межзвёздных полётов». Она написана добрыми и мудрыми людьми…

– Но почему они забывают, что дети…

– Толя!.. – Отец в изнеможении откинулся на спинку кресла. – Ну что у тебя за характер! Ты даже не представляешь, что это такое – полет туда…

– Представляю! Я ничего не боюсь! Папа, прости меня, но ты… Ты сверхосторожный! Сверх…

– А ты в таком случае сверххрабрый, сверх-странный, сверхмальчик! – Отец встал из-за стола, засмеялся и дёрнул его за ухо. – Рвёшься на сверх дальние, а научился нырять на двадцать метров? А прочитал все пять тысяч страниц «Книги океанов»? А веснушки на своём собственном носу сумеешь сосчитать? Толя выбежал из кабинета.

Опять эти веснушки! Эти насмешки насчёт глубины его познаний… Толя бросился к маме – она уже вернулась из своей Академии облаков, где занималась проблемами их буксировки в засушливые районы Земли… Но тут же он отскочил от двери: мама ведь тоже была против его полёта на сверх… – ах опять это проклятое «сверх»! – … дальние планеты. И брат его, тоже учёный, посвятивший свою жизнь жизни крабов, не поддерживал Толю. И сестра, писавшая стихи…

Толя вылетел из квартиры, нажал на зеленую, светящуюся на чёрной дощечке кнопку, и к нему тотчас бесшумно примчался лифт. Толя вошёл в кабину. Что ж это получается? Он, Толя, рвётся к необычному, к загадочному и высокому, а им это…

Толя шмыгнул носом, сдержал слезы и шагнул из лифта. И вышел на широкий солнечный двор. Здесь росли платаны и цвели розы – алые, белые, жёлтые. У одного дерева стоял Жора, прозванный за свой неслыханный, за свой прямо-таки ужасающий аппетит Обжорой. К тому же он был весельчак и отъявленный бездельник. Второго такого мальчишки не было во всем Сапфирном, и, как уверял первый Толин друг Серёжа Дубов, находившийся сейчас на Марсе, скоро в их двор будут водить большие экскурсии: пусть все знают, что ещё встречаются ребята, которые часами могут сидеть развалясь на скамейке и ничего не делать и так много есть.

Однако сейчас Жора не бездельничал и не ел. Он нюхал розу и одновременно глядел в окно, за которым… Конечно же, ни в какое другое окно смотреть он не мог! Он мог смотреть только в окно, за которым жила Леночка…

Здесь бы Толе прибавить шагу, чтоб его не заметил Обжора, но Толя шёл медленно, и у жёлтой будки с двумя роботами-дворниками, которые по утрам подметали и поливали двор, его настиг хохочущий голос Обжоры:

– Толь, ты чего кислый? Плакал?

Из окон их большого дома стали высовываться ребячьи головы, и это ещё сильней раззадорило Жору-Обжору, и он хотел что-то добавить, как вдруг послышалось: – Обжора, хочешь банан? Это сказал Алька Горячев, сын известного художника и сам немножко художник, Толин друг, не самый первый, но тоже очень хороший. Худенький, быстрый, ловкий, он выскочил из подъезда со связкой жёлто-зелёных, кривых, как бумеранги, бананов.

– Хочу! – крикнул Жора-Обжора, и Алька, оторвав от связки, кинул один банан.

Жора поймал его, тремя полосками содрал шкуру, сунул в рот влажно-белый, мучнистый плод и снова глянул на окна своими крошечными, лениво-весёлыми глазками, утонувшими в полном, щекастом лице, и с большим аппетитом принялся жевать, потом швырнул за платан кожуру и попросил у Альки ещё один.

– Ешь! Жуй! Наслаждайся! – Алька с чувством провёл рукой по Жориной голове против шерсти и дал ему ещё один банан. И опять полетела за платан кожура…

Всех выручал Алька: чего ни попроси у него – поможет, сделает, отдаст.

– Скажи отцу, чтоб получше смазал дворников, – напомнил он Жоре, – им после тебя всегда много работы…

Жорин отец был механиком, следившим за роботами, которые убирали пыль и грязь на их улице. Однако Жора пропустил Алькины слова мимо ушей.

Глава 2
Колёсников

Между тем Толя вышел на бульвар Открытий. Под его ногами – пока их не успели убрать роботы – шуршали сухие, жёлтые лепестки акаций, мимо него с тонким мелодичным свистом проносились остроносые многоцветные автолеты.

Из них высовывались жёлтые лица японцев, индианок с Огненной земли, белозубых негров из окрестностей африканского озера Чад, белокурых спокойных норвежцев… Во все глаза смотрели они на город Сапфирный, который лежал у красивейшей Сапфировой бухты с золотистыми песчаными пляжами. Вода бухты была прозрачная, прохладная; она ласково подхватывала и несла купальщиков и, говорили, в один день снимала годовую усталость. И, наработавшись, люди всех континентов Земли спешили сюда хотя б на недельку.

И были ещё в этом городе, на его зелёных холмах, развалины легендарной Генуэзской крепости незапамятных времён, когда на Земле было рабство; тогда здесь шумел невольничий рынок, и за медные, серебряные и золотые монеты с властными профилями римских и византийских императоров богачи могли купить красивую девушку или юношу, взятых в плен во время разбойничьих набегов. Сейчас в их городе и на всей Земле ничего не продают, деньги остались только под стеклом музеев, и приезжающие сюда люди с грустью и недоумением смотрят на эти высокие, позеленевшие зубцы выветренных, крошащихся стен крепости, на некогда грозные бойницы, которые теперь приступом берут весёлые ласточки… И ещё люди приезжают в их город, чтоб сходить в удивительный, пока что единственный в мире музей Астрова – прославленного художника, уроженца этого города, который писал на тонких металлических листах особыми, несмываемыми, вечными красками подводные пейзажи Сапфировой бухты с морскими звёздами на тускло-зелёных скалах, с таинственным мерцанием глубин, с бликами проникающего сверху солнца, с загадочной тенью полуразрушенного, громадного чёрного Вулкана, стоявшего на берегу, – из него который уже век море вымывает редкостные по красоте драгоценные камешки, о которых мечтают девочки, девушки, женщины и даже старушки всех континентов Земли…

Но Толя шёл по этому великолепному зеленому городу, и ему было не до его пляжей и синевы его Сапфировой бухты. Он шёл потупясь, и время от времени над ним раздавался жаркий, скользящий свист, и тогда он резко вскидывал голову: с окраины города, где был космодром, один за другим стартовали и уходили во Вселенную звездолёты…

Вдруг Толя заметил Леночку.

Она шла навстречу ему в коротеньком серебристом платье и, склонив голову, читала какую-то книгу. При этом её длинные светлые волосы сжимались и разжимались, как тугие пружинки, и касались страниц раскрытой книги.

Толя остановился.

Леночка, конечно, не замечала его.

Между тем прямо на Толю, негромко жужжа моторами, двигался невысокий треугольный робот из красной пластмассы и тщательно подбирал с асфальта лепестки акации: терпеливо постояв возле Толи, поморгал зелёным электроглазом, чтоб он отошёл и разрешил роботу втянуть в себя лепестки, лежавшие под Толиными подошвами. Толя разрешил ему, и робот, сказав «спасибо», деликатно двинулся дальше. Ребята в их городе привыкли к роботам, и Толя не обратил на него ни малейшего внимания. Но он по-прежнему не мог оторвать глаз от Леночки.

Значит, она не дома, и Жора напрасно вёл наблюдение за её окнами…

Толе хотелось броситься к ней, спросить, как дела в балетной школе, где она училась, рассказать ей что-нибудь смешное, позвать к причалу, забитому бело-голубыми прогулочными подводными и надводными ракетоплавами, или сходить к Стеклянной башне рыбной фермы «Серебряная кефаль», которой заведует её мама…

Но броситься к Леночке и куда-нибудь позвать её было невозможно. Невозможно потому, что нос и большие Толины уши были отвратительно усеяны мелкими рыжими веснушками, и было их столько – отец прав – не сосчитать! Они были только на носу и ушах, и больше нигде, и это было ужасно. Нос и уши поэтому резко выделялись, и, конечно, это видели все, и особенно девчонки…

Леночка прошла мимо, а Толя поплёлся дальше. Он не услышал, как рядом с ним остановился маленький, сверкающий синим лаком автолет. И лишь когда Толю окликнула из кабины, он прямо-такн подпрыгнул от неожиданности.

– Ты чего один? – Колёсников поднял на лоб зеленоватые очки.

Толя шёл дальше. Он не хотел объяснять, что лучшие друзья его разъехались в разные точки Земли, а Серёжа – за её пределы.

– А нос почему повесил? Смотри, поцарапаешь об асфальт!

Толя даже не улыбнулся.

– Значит, не скажешь?

Толя промолчал. Он не хотел говорить с Колесниковым ещё и потому, что тот был резок, грубоват и держался надменно. Что по сравнению с ним добродушный и весёлый Жора-Обжора! И было непостижимо, почему Колёсников такой… Чего ему не хватало?

Во дворе его звали только по фамилии или, когда он чем-то досаждал ребятам, обзывали Колесом. Он был на два года старше Толики его приятелей, но чрезвычайно мал ростом, и, наверно, из-за этого он недолюбливал всех, кто выше его хоть на сантиметр. А выше его были почти все ребята, даже девчонки.

Однако он здорово разбирался в технике – запросто ремонтировал любые домашние машины и роботов и даже переделывал их, заставляя работать по своей программе: один ходил и чистил двор и при этом хрипло и страшно ругался: «Найду и сожру я ленивца Обжору, оставлю от Жоры я косточек гору!»; другой робот, в обязанность которого входила поливка двора и цветов, незаметно подкрадывался к сидевшим во дворе на скамейках и почти в упор пускал в них тугую струю холодной воды. Колесникову сильно влетало за это, и Жорин отец брал расшалившихся роботов в свою мастерскую, гаечным ключом, отвёртками и паяльником «выбивал из них дурь» и заново учил заниматься полезной деятельностью. Кроме всего, Колёсников был отменным автолетогонщиком, трижды завоёвывал кубок Отваги и Скорости на детских автолетных гонках в Сапфирном. У нескольких ребят из их дома были свои маленькие автолеты, но лишь у Колесникова был особый – сверхскоростной – и права на вождение его…

Колёсников вылез из машины. Коренастый, в кожаных штанах с «молниями» на карманах, в безрукавке из плотной серой ткани, он подвигал затёкшими ногами, точно не один час уже носился по улицам города, и спросил:

– Ленку не встречал?

Так вот почему Колёсников рыскал по всему городу!

Толя не захотел помочь ему, но и соврать не мог. И поэтому он угрюмо молчал.

– Значит, не видел? Я вчера обещал ей… Толя отвернулся от него и быстро пошёл по тротуару.

– Могу подвезти… Садись! – Колёсников, прихрамывая, пошёл за ним. Шёл он неуклюже, потому что редко ходил пешком, но серые глаза его были хитрые и лихие.

– Спасибо. Как-нибудь сам… – Толя пошёл ещё быстрей.

Он, как и все ребята из их дома, сторонился Колесникова, но полгода назад тот просто поразил его… Нет, не победами в гонках – к ним Толя был равнодушен. Случилось вот что: Колёсников тайком пробрался в звездолёт, уходивший за пределы Солнечной системы, в складской отсек, и, наверно, единственный из всех мальчишек Земли – а о девчонках и говорить не приходится – зайцем посетил сразу пять отдалённых планет и привёз оттуда много сувениров! Правда, за этот полет он по прибытии на Землю был сильно наказан: ему запретили год бывать даже на ближних планетах. Но Толя готов был принять в сто раз более строгое наказание, лишь бы побывать там… Но разве мог он осмелиться на такое?..

У Толи даже не было своего автолета, потому что он был рассеян и никак не мог заучить всех правил вождения, назначения всех циферблатов и клавишей на приборном щитке, и ему поэтому не выдавали права…

Колёсников вернулся к машине, сел в неё, догнал Толю и поехал у края тротуара, опережая Толю на каких-нибудь полметра. Его маленькие крепкие руки со следами смазочного масла и старых порезов легко и небрежно сжимали штурвал.

– Ты что, обиделся? – мягко, почти ласково спросил Колёсников.

– Нет.

– Ну так садись. Съездим искупаемся… Жарища-то какая!

Толя кинул на него взгляд: глаза у Колесникова, сидевшего за штурвалом, смотрели ещё более ласково. Что с ним? Подобрел? Но из-за чего? Ведь Толя за ночь не стал ниже ростом и по-прежнему не был силён в технике…

– Я не хочу купаться, – сказал Толя.

– Как знаешь… Вчера, между прочим, мы с отцом были у дяди Артёма, и он рассказывал нам о планете П-471…

Толя сразу забыл обо всем на свете. И пошёл совсем тихо. И даже незаметно приблизился к краю тротуара, чтоб лучше слышать все, что Колёсников скажет дальше.

Глава 3
Вот что он сказал дальше

Ведь планета П-471 была вся в извергающихся вулканах, в раскалённой лаве и горячем пепле, и о том, что его дядя, Артём Колёсников, знаменитый космический пилот высшего класса, сел на неё, писали газеты всей Земли и сообщало радио. И его, одного из немногих на Земле, наградили орденом Мужества.

– Значит, были у него? Ну как он? Как экипаж? Все в порядке?

– Ну не совсем… – Колёсников многозначительно прищурил глаза и замолчал. – Влезай, расскажу.

Задняя дверца отворилась, и Толя без раздумья прыгнул в автолет.

Дверца плавно закрылась, машина отошла от тротуара и помчалась посередине дороги.

– Нашёл среди лавы твёрдый островок и сел? Ну говори же! Говори! – Толя вытянул к нему свою худую длинную шею.

– А как же иначе? – Колёсников улыбнулся. – Он даже кое-что привёз мне оттуда…

– С планеты П-471?! – вскричал Толя. Колёсников снял одну руку со штурвала, сунул в маленькую дверцу под щитком с приборами, что-то вынул оттуда и через плечо протянул Толе:

– Можешь посмотреть.

Толя взял тяжёлый лиловатый кусочек какого-то металла. Он слегка светился и приятно жёг пальцы.

– Не бойся, он не опасен… Уже определили. Наоборот, он действует успокоительно на слишком нервных…

Металл с других планет был не в новинку Толе, потому что давно уже специальные грузовые звездолёты привозили из космоса руды редких или неизвестных на Земле металлов, однако этот лиловатый кусочек Толя держал с особым волнением – его привёз дядя Артём, и с такой далёкой горячей планеты. И он так таинственно и красиво светился…

Колёсников прибавлял скорость и все время озирался по сторонам.

– Так куда поедем? Купаться? Или к Вулкану за камешками? Я обещал…

– Купаться! – выдохнул Толя, потому что сразу понял, куда и зачем тот звал Леночку.

– Купаться так купаться! – Колёсников резко повернул машину влево, ещё накинул скорости, и в это время пронзительно и грозно завыл сигнал улично-воздушной регулировки.

– Колёсников! Ты слышишь? – закричал Толя, и сердце его заколотилось.

– Сбавь скорость!

– И не подумаю. – Колёсников добавил скорости. Но и этого ему показалось мало: он нажал особую кнопку, от боков корпуса, как у всех автолетов, откинулись маленькие крылышки, и машина, оторвавшись от асфальта, со свистом понеслась по воздуху, в двух-трех метрах от дороги.

Сигнал службы безопасности заревел ещё громче, из динамика приёмника прозвучал приказ – синему автолету немедленно остановиться. Но Колёсников, не сбрасывая скорости, зигзагами мчался то по одной, то по другой улице, и скоро сигнал ослабел и замолк.

– Нарвёшься когда-нибудь! – сказал Толя, приходя в себя.

Наверно, так же он ездит с Леночкой, а то и быстрей… Даже фамилия у него скоростная, техническая – от «колёса». Видно, ей все это нравится, иначе б не ездила с ним. Или, может быть, она подружилась с Колесниковым потому, что однажды он починил её любимую электронно-кибернетическую игрушку.

– Рыжего лисёнка? Ни одна мастерская не бралась оживить, а он оживил.

Наверно, и этот кусочек породы предназначен для неё.

А может, нет?

– Колёсников, подари… – попросил Толя, ощущая на лице прохладные струи ветра от огромной скорости.

– Не проси, не могу… – Колёсников опять стал глядеть по сторонам.

Конечно, хочет подарить его Леночке!

Наконец Колёсников погасил скорость, коснулся шинами асфальта и подкатил к пляжу, где было по очень много загорающих. Ребята переоделись в машине, побежали по мягкому, тёплому песку к морю, бросились в воду и вынырнули далеко от берега.

– Слушай, какого ты мнения о Ленке? – неожиданно спросил Колёсников.

– Самого прекрасного! – воскликнул Толя, стараясь не смотреть на него.

– А почему? Чем она тебе… Ну, то есть я хотел спросить, что, по-твоему, ей больше нравится в ребятах и как…

– В ребятах ей правится прекрасное! – выпалил Толя. – И сама она – прекрасная! Понял?

Колёсников чуть смутился, вздохнул и недоверчивым взглядом посмотрел на Толю.

«Вот и хорошо, – подумал Толя, – больше не будешь ко мне обращаться с такими вопросами», – и спросил, отфыркиваясь от солёной, попавшей в рот воды:

– Скажи, неужели тебя никуда не тянет?

– А куда меня должно тянуть? – Колёсников лёг на спину и, покачиваясь на воде, подставил лицо солнцу.

– Ну куда-нибудь… – Толя замялся. – Ты доволен собой и не хотел бы ничего другого?

– А чего… Мне не плохо… Чего ж ещё хотеть? – Колёсников зажмурился от солнца. – Скверно вот, что большей скорости из моей керосинки не выжмешь и служба безопасности не даёт развернуться…

– Слушай, ты видел далёкие планеты! – загорячился Толя. – И тебя ничего не поразило на них? Ну хоть чудеса своей техники ты там видел?

– Это сидя в тесном складском отсеке? – с иронией спросил Колёсников. – Я ведь не мог вылезти со всеми… А когда меня обнаружили и выпустили на одну из планет, ничего интересного там не было, наша Земля ушла гораздо дальше…

– Но ведь сам знаешь, какие есть во Вселенной планеты!

– Возможно. Читал… А что? – вдруг спросил Колёсников и, рывками выбрасывая вперёд руки, поплыл к берегу.

– Ничего… Скажи, а на каком звездолёте летал дядя?

– Да я уж говорил тебе: на новейшем корабле марки «Звездолёт-100», и летел он без космического эскорта – ни у одного корабля не хватило бы топлива, чтоб его сопровождать. Ни один ещё звездолёт не залетал так далеко, как этот. И никто не видел тех планет, которые видели они… Ты понимаешь, что это? Чтоб показать нам свой звездолёт, дядя Артём специально повёз меня с отцом на космодром… Ух и корабль! Картинка! Дух захватывает! Самый совершенный из всех существующих. Маленький, в десять раз меньше обычных кораблей, и вся аппаратура уменьшена во столько же… Комфортабельный, из сверхпрочного лёгкого металла и быстрый, как мысль: миллион километров проходит в минуту, и от радиации надёжно защищён…

Толя плыл вслед за Колесниковым к берегу: космические корабли и их двигатели мало волновали его. Но тот не мог уже остановиться.

– Он очень лёгок и удобен в управлении, – прямо-таки пел Колёсников, – в нем устранена невесомость и запаса ядерного топлива хватает на год… – Они коснулись пальцами ног мягкого волнистого песка. – И все в нем так упрощено… Знаешь, что сказал дядя?

– Что? – Толя прилёг на горячий песок.

– Он сказал, что это такал современная машина – даже грудной младенец смог бы управлять ею…

Толя рассмеялся. – Ну да, так бы и смог! А выверять курс но карте? А старт? А посадка? Ведь легко промахнуться и врезаться в землю…

– Много ты знаешь! – возмутился Колёсников. – Этого не может случиться! Всем управляет электронный мозг, он самостоятельно проделывает множество операций, держит радио– и телесвязь с Землёй и другими планетами, убирает и выпускает шасси, уклоняется от встречных астероидов и метеоритов. Правда, иногда случается…

Толя оторвал от песка голову:

– А сколько человек в экипаже?

– Всего пятеро… А что?

– А то… – сказал Толя. – А то… – Он вдруг замялся, страшно смутился и покраснел, потому что ему внезапно пришла в голову совершенно сумасшедшая или, точнее, совершенно фантастическая мысль, и ему даже стало немножко страшно от неё – такая она была неожиданная, ослепительная, ужасная. – А то, – растерянно бормотал Толя, – то…

– Ты что, спятил? – спросил Колёсников.

– Да… кажется… – признался Толя, потому что хотя он и прожил уже двенадцать лет, а так и не научился говорить неправду, и сейчас ему было трудно не рассказать Колесникову все, что он задумал, а говорить этого нельзя было ни в коем случае. И он мямлил и заикался: – Я… я… Я подумал… Я хотел…

И он в конце концов сказал бы ему правду, если б Колёсников не прервал его:

– Ну что ты хотел бы? Что? Терпеть не могу мямлей!

Толя, минуту назад распаренный и красный, внезапно побледнел и, к немалому удивлению Колесникова, уткнулся лицом в песок и пролежал так несколько минут, потом медленно приподнял голову, и с его губ, носа и щёк посыпались приставшие песчинки.

– А если звездолёт сядет на море? – спросил он. – Или в болото? Или в лес? Что тогда делать?

– Да не может он туда сесть! – закричал Колёсников. – Сложнейший электронный мозг не разрешит ему посадку в такие места, он контролирует все действия пилота и штурмана. Но если пилот сам хочет вести или сажать звездолёт, он должен сесть за штурвал…

– Ты так говоришь, будто уже был в этом «Звездолёте-100».

– Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей, осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на…

– Дай честное слово, что все это правда! – Толя сел на песок.

– А зачем мне врать тебе?

Потом они сели в автолет и помчались к своему дому, и опять сзади, с боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый скоростью к спинке сиденья, и думал: «Нет, Колесникову нельзя даже намекать об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Андрюшей, тогда другое дело: им бы можно было рассказать обо всем…»