Текст книги "Мой брат играет на кларнете (Повести и рассказы)"

Автор книги: Анатолий Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Бывшие пятиклассники, казалось, готовы были вспомнить все, что с ними случилось за последние двадцать лет. Есть ведь такие люди: думают, что всем интересны любая мелочь и чепуха из их жизни, словно они великие композиторы или писатели.

– Мы опоздаем, – сказала Людмила.

– Где вы сидите? Где вы сидите? – опять зашумели мужчина и женщина из пятого «В». – Ах, в десятом ряду? Непостижимо! Мы совсем рядом. Это прекрасно! Познакомим твоего сына со своими дочками. Они уже у нас там, внутри. Сидят чуть ли не со вчерашнего дня. Они тоже в четвертом классе. Двойняшки! Твой ведь в четвертом?

– В четвертом, – ответил я, хоть на самом деле учился в шестом.

– Да, да… – тихо подтвердила сестра. И, мне показалось, посмотрела на меня с благодарностью.

Я уже не отпускал ее руку.

Когда мы вошли в вестибюль, Людмила шепнула:

– Ну уж… называй меня мамой. Раз они так хотят!

Я так и не узнал, какой мы будем смотреть спектакль, пока не купили программу. Потому что все время думал – и в вестибюле, и когда поднимались по лестнице…

– Хочешь в буфет? – каким-то чужим, словно заискивающим голосом спросила меня сестра. Уж лучше б сердилась!

Я согласился… Я люблю получать от театра все удовольствия: попить воды в буфете, съесть пирожное, купить программу и всю ее прочитать, походить по фойе и поглядеть на портреты артистов… И, конечно, посмотреть пьесу. Чуть не забыл!

5

Сестре часто звонят. Если она уходит из дому, то оставляет блокнот и по-особому тщательно очиненный карандаш («Мой инструмент!» – говорит сестра). Она просит нас аккуратно записывать, кто ей звонит, откуда и по какому вопросу.

Выполняя просьбу Людмилы, отец часто повторяет:

– Все по делу! Только по делу! – И напевает из своего любимого «Князя Игоря»: – Ни сна, ни отдыха измученной душе!..

Прежде мне казалось, отец поет от радости, что его дочь такой деловой, такой занятой человек. А теперь я подумал: «Откуда же радость? Ведь князь Игорь поет эту арию в половецком плену!.. Правда, отец иногда переиначивает по-своему песни и арии. Но тут, кажется, он ничего не меняет, а поет так же, как временно побежденный князь: грустно, с досадой… Почему я раньше этого не заметил?»

Однажды, дней через десять после того как мы были в театре, раздался странный звонок. Вернее, звонок-то был самый обычный, а разговор сразу начался как-то не так… Мужской голос позвал Людмилу. Всегда ее называют по имени-отчеству. Даже старые люди у нас в доме, которые помнят сестру девчонкой, зовут ее, как говорит отец, «не забывая про папу». Я всегда был уверен, что отец этим гордится: если молодую женщину зовут по имени-отчеству – значит, ее уважают! «Или перестали считать молодой? – неожиданно подумал я после театра. – И откуда я взял, что отцу это нравится?..»

Я ответил мужчине, что Людмилы нет дома, и спросил, как всегда, откуда он и что передать.

– А это кто говорит? – спросил он в ответ.

Так никогда и никто не спрашивал. «Называет сестру по имени, интересуется мною, – подумал я. – Интересуется, как те, возле театра… Наверно, тоже какой-нибудь бывший пятиклассник из Людмилиной школы. Конечно!.. Кто же еще может звонить ей без всякого дела?» Мне показалось, мужчина не хочет сказать ничего такого, что нужно было бы записать в Людмилин блокнот. И захлопнул его.

Я вспомнил, как в театре сестра шепнула: «Называй меня мамой…»

«Сестре приятно, чтобы приятели, которые не видели ее двадцать лет и сами давно уже переженились, думали, что и она тоже замужем… и имеет ребенка», – рассуждал я. Все эти мои размышления продолжались секунду. И, не успев еще ничего решить, я брякнул в трубку:

– Это ее сын…

– Какой сын? – спросил мужской голос.

– Какой?.. – Я ответил: – От первого брака!

Сам не знаю, зачем я это сказал. Должно быть, мне хотелось, чтоб школьный друг Людмилы подумал: «Я женат всего один только раз, а она вон какая: сумела быть в браке целых два раза! А может, и больше… Значит, пользуется успехом!»

Нет, пожалуй, в тот миг я не успел ничего подобного захотеть. Просто не было времени… Но то, о чем я в последнее время мечтал, как-то само собой слетело у меня с языка.

– Спасибо, – сказал мужчина. И сразу ухо мне закололи тонкие, короткие гудки.

«Ну ничего, – думал я. – Ничего не случилось… Несколько раз может выйти замуж только красивая женщина! Значит, я не унизил сестру. А даже наоборот. Пусть ей завидуют! Все правильно. Все прекрасно».

Так я думал до той минуты, пока Людмила не вернулась домой… Она на меня даже не посмотрела. А прямо в пальто прошла в другую комнату, где мама читала книгу. И громко закрыла дверь.

Людмила, всегда такая спокойная и аккуратная, забыла снять в коридоре пальто: случилось что-то ужасное!

Вскоре я узнал, почему так волновалась сестра. Я не хотел подслушивать. Но снова подслушал… Или, вернее сказать, услышал. Людмила, как и мы с отцом, говорит так, чтобы мама не напрягалась. Тут уж ii в другой комнате хочешь не хочешь, а все разберешь.

– Я должна с тобой поделиться, – сказала Людмила. – Только ты не волнуйся.

Наверно, мама сразу заволновалась, потому что сестра сказала:

– Нет, нет, ничего особенного!

Мама что-то ответила. Но ее слова оставались в той комнате, я их не слышал.

– Ивану кто-то сказал, что я была замужем. И даже два раза… Что у меня большой сын.

Потом стало тихо: что-то сказала мама. А я в это время успел подумать: «У сестры есть какой-то Иван, которого от меня все скрывают. Ну да, ведь я же ребенок!..»

– В самом факте нет ничего такого… – продолжала Людмила. – Просто сплетня, и все. Или глупая шутка.

Мама что-то спросила.

– Нет, кто именно, не сказал. Но поверил! Унизительно было доказывать… И расспрашивать! Понимаешь?

Следующую фразу мамы я угадал по ответу Людмилы. Мама, наверно, сказала так: «Это даже хорошо: ты сможешь проверить теперь его чувства». Я думаю, она так сказала, потому что сестра ей ответила:

– Это даже хорошо? Не считаю! И не собираюсь проверять его чувства. А вот реакция его была отвратительной: он не сдержался, он мне нагрубил. Он даже кричал… Понимаешь?

Я боялся, что вернется отец… И услышит. А потом шея его, и затылок, и уши снова зальются краской, как тогда, возле театра.

Что же я натворил?!

– Если бы он попросил объяснить, я бы могла понять…

Любит сестра рассуждать: если бы да кабы… Как будто нельзя простить!

Что-то сказала мама.

– Нет уж, все кончено!

Что-то сказала мама.

– Почему будет трудно каждый день видеть? У меня будет сознание правоты!

Мне казалось, Людмила нарочно отвечала какими-то жесткими фразами, чтоб не расплакаться. Мне было жалко Людмилу. И в то же время я злился: разве нельзя простить?

Значит, они работают вместе: каждый день видеть!..

– Нет, ни за что! – сказала Людмила. – Можно все попытаться понять, но когда унижают твое достоинство… Да, ты права: это даже хорошо, что он так раскрылся. Я вовремя остановлюсь!

Где она остановится? В каком это смысле? Не выйдет замуж?.. Я должен предотвратить ее остановку! А то ведь она – «мастер четких линий»: как говорит, так и сделает.

Сестра вышла из маминой комнаты. Я усиленно делал уроки…

Пальто уже было у нее на руке: ей стало жарко.

Сестра улыбалась, но фигура у нее была не такой спортивной, как всегда: Людмила чуть-чуть ссутулилась, словно на плечах у нее была тяжесть. Мне опять стало жалко ее… Захотелось помочь.

– Людмила, – сказал я тихо, – я кое-что слышал…

– Ты слышал?

– Не мог же я заткнуть уши! Я хотел убежать на улицу, чтоб не слушать… Но уроки! Сама понимаешь…

– Ты должен был войти в комнату и сказать нам, что слышишь. Это было бы честно.

– Я думал, что ничего не пойму… И поэтому не вошел. Но потом я все-таки понял. А когда понял, что понял, поздно было уже входить.

– Что же ты понял?

– Знаешь, Людмила, когда люди кричат, значит, они волнуются. А если они волнуются, значит, переживают… Ты разве не замечала?

– Какая-то чепуха! – сказала Людмила. Но продолжала слушать.

– Когда волнуются, могут сказать что угодно! Вот мама иногда говорит: «Глаза бы мои на тебя не смотрели!» Это она про меня говорит. Но разве она хочет, чтоб я исчез?

– Это всё? – спросила сестра.

«Это всё?» – так спрашивает наша математичка, когда у доски плетут ерунду. Но сразу не ставит двойку, а, нахмурившись, ждет: может, все же удастся услышать что-то толковое.

И Людмила ждала.

– Раз он кричал, значит, он волновался… А раз волновался, значит, переживает. Ну, а если переживает…

– Это я уже слышала!

Так тоже говорит наша математичка: «Это я уже слышала!» И вслед за тем сразу же ставит двойку.

– Это я уже слышала! – еще раз твердо повторила сестра.

Ясно: поставила двойку.

Ведь она слушала меня, как слушали бы шестиклассника, который пришел сдавать экзамен в институт.

– Ничего ты не понял, – сказала Людмила. – И не мог понять!

Еще бы, ведь я ребенок! Почему она этого не добавила? Забыла, должно быть. Просто забыла.

Людмила пошла в коридор, чтоб повесить пальто.

Я снова склонился над книгой. Но думал совсем о другом. «Я должен помочь ей!» – вот какое я принял решение.

6

Я уже говорил, что если сестра отчитывает меня, то есть портит мне настроение, она дня через два или три обязательно извиняется. Не признается, конечно, в этом, но извиняется: покупает билеты в театр, или берет меня на стадион, где играет в теннис и волейбол, или приносит домой подарок.

В таких случаях подарок она не называет подарком, а говорит мне примерно так:

– Пора тебе уже заняться спортом. Сначала посмотри, как играют другие. Пойдем сегодня на стадион.

Или так:

– С математикой ты не дружишь. Кем же ты хочешь стать в будущем? Разве можно об этом не думать? Испытай свои силы в художественном творчестве. Для начала хоть в фотографии. Я купила тебе аппарат…

Сестра говорит очень строго: как бы не мирится, а воспитывает меня. Но подарок остается подарком.

Я тоже испортил сестре настроение. Даже хуже: я заставил ее страдать!

И чем больше она храбрилась (например, надевала платье, которого я раньше даже не видел!), тем яснее мне было, что ей сейчас не до платьев.

В тот день, когда я случайно подслушал ее разговор с мамой, уже вечером, перед сном, я не выдержал и сознался:

– Людмила, это я сказал Ивану, что у тебя есть сын от первого брака. По телефону… Он позвонил и спрашивает: «Это кто говорит?» На меня вдруг что-то такое нашло непонятное… Я и ответил: «Это ее сын». Он говорит: «Какой сын?» А я: «От первого брака!..» Пошутил, понимаешь?

Я сказал так и испугался: «Неужели она подумает, что я вовсе не пошутил, а сказал всерьез? Из-за той ее просьбы… в театре».

Но сестра, кажется, так не подумала. И даже не рассердилась. Не рассердилась!..

– Дело совсем не в этом, – сказала она. – Дело в реакции… Впрочем, ты не поймешь!

– Но ведь если человек кричит – значит, он волнуется, а если волнуется…

– Это я уже слышала!

Больше я советов ей не давал.

Я прекрасно во всем разобрался, все, мне кажется, понял, но, по мнению Людмилы, не должен был разбираться и понимать. Не имел никакого права! И не мог я помочь ей открыто. «Почему? – злился я. – Почему?!»

Я должен был действовать тайно от мамы и от Людмилы. Отец ничего не знал: у него – двести двадцать на сто…

И вот я начал исправлять положение.

Я знал служебный телефон Людмилы и, когда никого не было дома, позвонил:

– Можно Ивана? – сказал я.

– Какого Ивана? – ответил смешливый девичий голос.

– Не знаю…

– А фамилия?

Я молчал.

Это девушку совсем уж развеселило.

– Какой-то ребенок! – объяснила она сотрудникам. – Мальчишка или девчонка…

Снова ребенок! И неужели нельзя по голосу отличить меня от девчонки?

– Предлагаю на выбор! – сказал мне веселый голос. – Ивана Петровича, Ивана Сергеевича и Ивана Ивановича!..

Я выбрал Ивана Ивановича. Но когда он сказал «Алло!», я сразу повесил трубку. Вдруг не тот? А я назову ему имя сестры и начну извиняться!..

И потом, наверное, в мастерской много разных отделов. Откуда я взял, что Людмилин Иван работает с ней в одной комнате?

Что было делать?

Узнать фамилию у Людмилы? Она мне не скажет: не мое это дело! Спросить тайно у мамы? Она мне, конечно, ответит так:

– Это даже хорошо, что ты волнуешься за сестру. Благородно с твоей стороны! Но в данном случае вмешиваться не стоит.

Оставался один только выход…

В день, когда у сестры был отгул и она ушла играть в теннис, я отправился к ней на работу. Не совсем «на работу», а к дому, где была архитектурная мастерская.

Я знал этот дом – красивый, из стекла, металла, пластмассы. Таких домов еще мало у нас в городе. Но смешно, если мебельщики будут сидеть на плохой мебели, а архитекторы работать в некрасивом и старом доме.

Я пошел пешком, чтоб по дороге набраться храбрости. Но чем дольше я шел, тем страшнее мне становилось: «Как узнаю его, Ивана?.. О чем я ему скажу, незнакомому человеку?»

Делать что-нибудь смелое надо сразу, не думая, раз уж решил.

И мне лучше было бы ехать туда на троллейбусе или трамвае. Слишком уж много времени я оставил себе для сомнений и всяких мыслей.

Наконец я дошел…

Я знал, что рабочий день кончается в половине пятого. Архитекторы стали сыпаться из подъезда, как мы высыпаемся из школы после уроков. Только немного потише и помедленнее…

Двери были из некрашеного дерева, с разводами, напоминавшими мне почему-то водяные подтеки, как на пнях. Эти двери моя сестра распахивала каждый день по два раза. Нет, по четыре: она еще ходит обедать в столовую. Я с интересом разглядывал двери и лестницу…

Сперва из дверей посыпались девушки. У нас из школы первыми выскакивают мальчишки. Девушки были в ярких, цветастых платьях, на каблуках, с модными сумочками. У некоторых в руках были рулоны. Все они казались очень красивыми. Это меня огорчило.

Но ни у кого из них не было такой спортивной фигуры, как у Людмилы. И такого умного, как говорит мама, значительного лица. Только вот нравятся ли мужчинам значительные лица? Этого я не знал.

В мастерской Людмила работает меньше года: раньше она училась в аспирантуре. У нее еще нету здесь близких подруг, которые ходили бы к нам домой. И от этого было спокойнее, никто не мог крикнуть: «Леня, а ты что тут делаешь?..»

Потом показались мужчины.

Как мне узнать Ивана? По дороге я кое-что изобрел… Наверно, это выглядело очень смешно и глупо, но как только вышли мужчины, я крикнул, глядя куда-то вверх, словно голубю или скворцу:

– Ива-ан!..

Никто не откликнулся.

Из дверей выходили группами: то женщины, то мужчины. Иногда вперемежку, но редко… Будь что будет, я быстро стал повторять:

– Иван! Иван! Иван!

Нет, так не годится: собаку я кличу, что ли?

– Ива-ан…

Я произнес имя протяжно и медленно, словно дальше должно было следовать отчество.

– Вы меня? – ткнул себя в грудь мужчина.

Он сказал «вы», наверно, от неожиданности.

Нет, этот был слишком уж старый и лысый. Я помотал головой: не вас!

И снова крикнул, глядя на небо:

– Ива-ан!..

– Вы меня?

Если б он и нравился нашей Людмиле, я бы решительно выступил против: он был сестре до плеча. И то бы не дотянулся!..

– Нет, я не вас…

И снова:

– Ива-ан…

– У тебя объявился тезка, – сказал кто-то кому-то в группе мужчин.

Один из них обернулся, взглянул на меня.

– Ива-ан! – снова крикнул я. Уже, наверное, от испуга.

Тогда он пошел ко мне.

– Видишь ли… – начал он где-то на полпути.

Я прямо вздрогнул: «Видишь ли…» – так часто начинает фразы дядя Леня с нижнего этажа. Но дядя Леня произносит свое «видишь ли» неуверенно, растягивая слоги, словно бы вслух рассуждая, а этот сказал как-то насмешливо.

Пока он шел ко мне, я успел подумать: «Наверно, не ниже Людмилы… Ведь мужчина среднего роста, можно считать, равен высокой женщине!»

– Видишь ли, – повторил он все так же насмешливо, – у меня к тебе огромная просьба: называй своего приятеля просто Ваней. Чтобы не было путаницы.

Первый из трех Иванов, работавших в мастерской, он понял, что не мог его звать незнакомый, а тем более мальчишка. Не стал тыкать себя в грудь и спрашивать: «Вы меня?»

«Настоящий Иван! – думал я. – Русоголовый, светлоглазый… Родители, когда давали имя, не промахнулись! Конечно: ведь в сказках Иван, если даже Иван-дурак, то все равно далеко не дурак, а сообразительный и красивый. Ну как же могли родители назвать Иваном того вон, лысого? Или того, низкорослого? Сообразили! Хотя, когда человеку дают имя, трудно с точностью определить, будет он лысым или не будет…»

Обо всем этом я думал ровно секунду.

– Ну что же, договорились? – спросил он. – Поскольку твой Иван пока еще здесь не работает…

– Работает! – неожиданно для самого себя перебил я его.

– Ну-у, брат! Создается просто безвыходное положение. И часто ты будешь его вызывать?

– У меня тут еще кое-кто работает…

– Тоже Иван?

– Людмила…

Я нарочно назвал имя сестры, чтоб посмотреть, какое это произведет на него впечатление.

Он не вздрогнул, не побледнел и не схватился за сердце, как делают, услышав имя любимой, герои в пьесах или романах. Просто исчез его насмешливый взгляд, сразу куда-то пропал. И я догадался: это тот самый. Тот!

Он глядел уже на меня абсолютно серьезно и даже чуть-чуть подозрительно, будто я мог обмануть его или разыграть.

– Какая Людмила?

Я назвал нашу фамилию.

– Ну, брат…

– Вот именно: брат! Я ее брат… И даже похож на нее немного лицом. Так говорят… Присмотритесь!

Я забыл, что можно быть похожим не только на сестру, но и на мать. Чтобы он не успел об этом подумать, я стал убеждать:

– Да брат же я! Брат! Это я разговаривал с вами и пошутил… У Людмилы нет сыновей! И не было браков… Ей тысячи раз предлагали, но она не хотела!

– Тысячи раз?

– Ну, десятки… Она сама не хотела выходить замуж. И сейчас не хочет. Так мне кажется… А я просто-напросто пошутил.

Он мне поверил, потому что обернулся к друзьям и сказал:

– Не ждите меня.

Он не повысил голоса, но они услышали, потому что голос у него и так был громкий, отчетливый. «Вполне подходит для нашей семьи!» – решил я.

– Идите! – Он махнул сослуживцам рукой.

– Что, отыскал пропавшего сына? – спросил кто-то из них.

– Вот видите! – обрадовался я. – И они пошутили: назвали меня вашим сыном. А кто-нибудь может услышать и подумать, что в самом деле. Как вы подумали…

– Так ты и есть Ленька?

– Она вам рассказывала?

– Говорила, что есть младший брат. А ты, оказывается, вполне взрослый парень!

С этой минуты я его полюбил.

– Почему вы ни разу к нам не пришли? Просто так, в гости…

– Не приглашала… Пойдем-ка, обсудим с тобой ситуацию.

Он обнял меня за плечи. Это было приятно. И мы с ним пошли: по улице, не спеша, как ходят приятели. Сперва он молчал. А я обо всем на свете забыл: мы шли, как приятели!

Потом я взглянул на него и подумал, что он бы ни за что не вышел на лестницу в фартуке, как дядя Леня, с которым я почему-то его мысленно сравнивал. На нем был модный, красивый костюм и рубашка, такая белая, что лицо казалось уже загорелым, хотя была еще только весна. А может, и правда успел загореть?

– Мы ведь с Людмилой в мастерской почти друг друга не замечали: она – на втором этаже, а я – на четвертом. Познакомились на теннисном корте, – сказал он. – Вот уже полторы недели, как забросил ракетку…

«Он забросил ракетку, а Людмила стала ходить на корт еще чаще, – подумал я. – Значит, он может не видеть ее, а она его, значит, не может?..»

– Людмила тоже не ходит на теннис, – сказал я. – Она ходит в театр… В кино. Почти каждый вечер…

– Вот видишь! Я так и знал. Почти каждый вечер?..

Заволновался!

– Ну, в крайнем случае, через день.

– В этом-то все и дело! Не в том, что ты пошутил, а я ей устроил сцену… Дело в том, что она даже не хочет мне объяснить…

– У нее есть сознание собственной правоты! – сказал я. – И потом… Должна у нее быть гордость?

– Ну-у, брат, ты меня удивил! Разве можно с этим считаться? Подошла бы и объяснила: так, мол, и так, мой брат пошутил. А то ведь даже слова не произнесла! Ничего объяснить не пожелала… И спокойно ходит в кино!

«Людмила считает, что он не имел права разволноваться и накричать, – размышлял я. – Он считает, что она обязательно должна ему все объяснить… Почему взрослые придают такое значение мелочам и все усложняют?.. Они слишком много думают – вот в чем несчастье. А иногда надо поступать не думая, просто как хочется! Я вот, например, не могу быть в ссоре с друзьями больше, чем день или два… А взрослые все усложняют! Иногда я могу им помочь. Но они не верят, что я могу. И я не могу! Хотя Иван, кажется, верит…»

– Слушай, ты сам-то влюблялся? – спросил он меня.

Сам-то? Влюблялся?..

Значит, он в Людмилу влюблен!

Я улыбнулся, хоть не хотел улыбаться.

– Вижу по твоей блаженной физиономии, что уже успел!

– Я? Нет еще…

– Ну-у, брат! Неужели ни разу?

– Точно не помню… Но, кажется, нет…

– Вспомни! Не может быть!..

– То есть однажды я испытывал кое-какие чувства… Но потом это прошло.

– Ну конечно!

Почему же конечно? Может быть, и у него чувства всегда проходят?

Когда я ответил, что не влюблялся, я сказал Ивану неправду. Потому что не привык, чтоб взрослые задавали мне такие вопросы. А на самом-то деле почти все мальчишки у нас в кого-нибудь влюблены. Один мой друг даже остался на второй год из-за любви. Абсолютно ничего не соображал: не мог писать диктантов, контрольных по математике. Разве нормальный взрослый в это поверит? А Иван бы поверил… Я чувствовал это. И все-таки не смог ему честно ответить.

– А я знаешь, где первый раз влюбился по-настоящему? – спросил вдруг Иван.

По-настоящему? Должно быть, в этой самой архитектурной мастерской?..

– Знаешь, где?

– Нет, я не знаю…

– В детском саду! Мы выезжали летом за город. И там одна девочка заболела. Ее звали Норой. Даже имя запомнил! Необычное такое: легче запоминается. Ей было шесть лет. В нее были влюблены все поголовно. Ну конечно, из тех, которые умели влюбляться в шесть лет! Она заболела, и я ей носил в изолятор букетики ягод. Огромное счастье, что она меня презирала!

– Почему?

– Оказалось, что я ей носил волчьи ягоды. Дикие! Они были очень красивыми. Внешне очень мне нравились!..

Всю дорогу я мечтал сказать что-нибудь умное.

– Внешняя красота не всегда совпадает с внутренней, – сказал я.

– Она поняла это еще раньше, чем ты: в шестилетнем возрасте. И выбрасывала мои подарки. Иначе бы ей не выздороветь никогда! Сообразительная была девчонка… И все-таки я к ней охладел. Тогда все было просто.

«Теперь уже, значит, не просто!» – с радостью решил я. И сказал:

– Это нельзя назвать серьезной любовью. Ну, увлечение… Такое со мной бывало сколько угодно раз!

– Тогда ты должен меня понять. И помочь!..

Я читал в книжках, что ребята во время войны часто помогали взрослым. Иногда даже спасали от смерти! А так, в обычные дни, взрослые почти никогда не обращаются к нам за серьезной помощью. Сбегать за чем-нибудь, что-нибудь принести – это пожалуйста. А по серьезному делу, от которого зависит их жизнь, не обращаются. Иван обратился… И я готов был сделать для него что угодно!

– Разве у вас сейчас… увлечение?

– А у нее?

Раньше мне очень хотелось ему сказать, что Людмила абсолютно спокойна, совсем не страдает. Но теперь я не мог соврать и сказал правду:

– Она тоже переживает.

Он даже остановился.

– Где же логика? – вроде бы злился он. Но голос был радостный. – Где же простая логика?! Ничего не сказала… Не объяснила!..

Обычно, когда я мирюсь с приятелем, то для начала предлагаю ему что-нибудь приятное. Подхожу и как ни в чем не бывало говорю: «Пойдем на каток! Пойдем играть в чехарду!»

– А вы бы просто так подошли к ней и сказали: «Пойдем в кино!» Или: «Пойдем играть в теннис!»

– Я предлагал.

– А она?

– Не реагирует.

Зачем все так усложнять?!

– Она очень переживает? – тихо спросил он.

– А вы думали нет?..

– Кончай с этим вы! – крикнул он.

Вот как обрадовался!

– Говори просто ты! Я – за полное равноправие.

Равноправие… Вот чего мне всегда не хватало!

Часто взрослые говорили мне: «Давай побеседуем, как мужчина с мужчиной!» Или: «Поговорим с тобой, как приятели!» Это самое как подчеркивало, что на самом-то деле я не мужчина и мы еще пока не приятели. Разве может быть равноправие на какое-то определенное время? Разве можно быть приятелем на одну беседу?

Иван предлагал равноправие навсегда. Так мне казалось.

Мне захотелось немедленно отблагодарить Ивана. И я рассказал о плане, который придумал еще до нашей с ним встречи, дома:

– Сделаем так!.. Я скажу, что пригласил к себе товарища нового… Совсем нового! Все будут дома: они любят изучать моих новых друзей. А придете к нам вы!

– Я?..

– Ну да! А потом уж я все объясню: разыскал вас – и пригласил. Дома Людмила не сможет пройти мимо и не ответить. Она очень гостеприимная. На себя всё возьму. Раз из-за меня это случилось!

Я боялся, он скажет так, как сказала бы мама: «Это хорошо, что ты обо мне заботишься. Благородно! Но в данном случае твой план не подходит…»

Он ничего подобного не произнес. Обнял меня посильнее за плечи, и мы снова пошли.

– Я всегда говорю, что нет безвыходных положений! – воскликнул Иван.

– А до этого заговаривать с Людмилой не надо, – сказал я. – Она ведь может опять не ответить. Пройдет мимо, и все! Вполне может быть… Она у нас тоже с детского сада пользуется огромным успехом. Как ваша Нора… Мне мама рассказывала. И поэтому она очень гордая!

– А я ведь ей не сказал про тебя ни слова. Не выдал! – похвастался он, как мальчишка. – Она так и не знает, кто это мне наврал про сына и двух мужей.

– Я сам сознался…

– Значит, ей известно, как все получилось? И все-таки не подходит? Не объясняет?.. И мириться не хочет? Ну, это уж слишком! Ну, знаешь, брат, это уж…

– Она первая не подойдет! Потому что она очень многим нравится. Вот, например, дяде Лене, который под нами живет. Он очень известный врач: все болезни умеет лечить. А недавно мы с ней шли в театр, так все кругом на нее смотрели. И оборачивались…

– Это я сам замечал, – грустно сказал Иван. И добавил: – Она уж, наверно, дома? Ты ее скоро увидишь?

Он мне завидовал! И я его понимал… Вот, например, когда я в последний раз был влюблен, то очень завидовал брату этой девчонки. Ему было всего лет семь или восемь, а я к нему даже подлизывался. Заговаривал с ним. И очень ему завидовал: ведь он видел ее каждый день – и утром и вечером, с ней вместе обедал и ужинал. И вместе ездил на дачу, а я летом с ней разлучался. «Он всегда будет знать о ней – через десять лет, через двадцать… Куда бы она ни уехала!» – так думал я. Ведь я же не знал, что скоро к ней охладею. А если бы кто-нибудь мне сказал, я б ни за что не поверил! Мне, когда я влюбляюсь, обязательно кажется, что это до самой смерти, на всю жизнь, навсегда!

– Значит, договорились? Вы приходите к нам в гости, потому что я вас пригласил!

– Не вас, а тебя!

Кстати, я часто думал о том, что неравноправие между нами и взрослыми начинается с этого самого: они нас – на ты, а мы их – на вы.

7

Мама, отец и Людмила, как я уже говорил, очень любят изучать моих новых друзей. Если приятель им не понравится, они обязательно дадут мне это почувствовать. Конечно, каждый по-своему, потому что у каждого из них свой характер.

Отец постарается, чтоб то, что мой новый приятель ему неприятен, мне было приятно. Или, по крайней мере, чтоб я не очень расстроился.

– У тебя же есть просто замечательные друзья, – скажет отец. – Слишком уж расширять этот круг – все равно что разбавлять вино водопроводной водой, оно крепче от этого не становится. У тебя же есть такие отличные друзья. Такие надежные! Все к тебе тянутся… Любят тебя, мерзавца!

– Это даже хорошо, что ты прощаешь ему все недостатки, – скажет мама про моего нового друга. – Значит, ты добр…

Таким образом я пойму, что у приятеля есть недостатки.

Ну, а Людмила и в этом случае не станет переиначивать арии.

– Что касается друзей, то тут я не за количество, а за качество, – скажет она. – Не знаю, так ли уж великолепны твои другие товарищи, но этот проверки на качество не выдерживает.

Ну, а если я все равно захочу проводить время с новым приятелем, они начнут отвлекать меня от него всеми существующими на земле удовольствиями: фильмами, пьесами, футбольными матчами…

В общем, я знал, что в тот вечер, когда должен будет прийти мой новый товарищ, они все трое окажутся дома.

– Надень, пожалуйста, свой тренировочный синий костюм, – попросил я Людмилу.

У нее был новый спортивный костюм, который мне очень правился.

– Зачем? – спросила сестра. – Ходить по квартире в спортивном костюме?

– Он тебе очень идет. Гораздо больше, чем платье.

Людмила пожала плечами.

– Понимаешь, я рассказывал этому другу, что ты спортсменка… Что играешь в теннис и волейбол. Я хочу, чтобы он поверил.

– А он считает тебя лгуном?

За полчаса до того, как должен был явиться мой друг, Людмила стала заниматься гимнастикой, хотя всегда занимается ею по утрам. Нет, она и не думала выполнять мою глупую просьбу, но когда Иван позвонил к нам в дверь, она случайно оказалась в том самом спортивном костюме.

Я побежал открывать…

Когда Иван вошел в комнату, все усиленно занимались своими делами: отец, прикрыв глаза, слушал музыку (в этот день он купил огромные пластинки, на которых умещались целые оперы и симфонии), мама вязала мне свитер, а Людмила водила рейсфедером и линейкой по своей чертежной доске. Одним словом, они и не собирались уделять моему другу какое-то особенное внимание.

Иван сказал:

– Здравствуйте!

Тогда они все сразу отвлеклись от своих занятий. Мама с отцом переглянулись. А Людмила не удивилась. Как будто знала, что Иван должен прийти… Она никогда не удивляется.

– Заходи, – сказала она. Потом обратилась к маме, отцу и ко мне: – Познакомьтесь: это Иван. Леня ждет своего друга. Он думал, что ты – это он, поэтому так разбежался, – пояснила она Ивану.

Иван растерялся. И я решил тут же ему помочь.

– Заходи, Иван, заходи! – сказал я еще более громко, чем всегда разговаривал дома. – Мы тебя ждали!..

Накануне я никак не мог произнести это самое ты, и вдруг оно как-то легко и просто слетело у меня с языка.

– Вы знакомы? – спросила мама.

– Да, мы знакомы, – ответил я. Людмила и этому не удивилась. – Я разыскал Ивана – и пригласил… Должен же он наконец познакомиться с нашей семьей!

– Прекрасная инициатива! – воскликнул отец.

Он ничего ведь не знал о ссоре, и Людмила должна была улыбнуться Ивану:

– Я рада, что вы познакомитесь.

Что бы стоило ей сказать: «Я рада, что ты пришел!»

Отец выключил радиолу. Мама бросила мой будущий свитер и побежала в соседнюю комнату.

А через минуту она вернулась оттуда причесанная и даже губы чуть-чуть подкрасила.

– Мы с Иваном встретились и подружились! – объяснил я всем членам нашей семьи. – Это и есть мой новый товарищ.

– Всё точно, – сказал Иван.

И тут я заметил, что в руках у него гвоздики и коробка конфет. Он и сам от волнения забыл о них. Я решил разгрузить Ивана: