Текст книги "Говорит седьмой этаж"

Автор книги: Анатолий Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Анатолий Алексин
Говорит седьмой этаж

ПЕСНЯ ПОД ОКНОМ

Ровно в девять утра грянула песня. Она была такой громкой, что, казалось, певец вскарабкался на водосточную трубу под самые окна, а подпевавший ему хор расположился где-то на ступеньках пожарной лестницы.

Со сна Ленька не мог понять: откуда во дворе эти голоса и эта музыка?

Из коридора послышался ворчливый голос соседки:

– В воскресенье поспать не дадут!

– Спать надо ночью, а утром как раз нужно петь! – возразил голос шофера Васи Кругляшкина.

Да, сегодня, конечно, было воскресенье: в обычные дни по утрам шофер Вася вообще не разговаривал с ворчливой соседкой – это отнимало слишком много времени и вполне можно было опоздать на работу. К тому же, как говорил Вася, «шофер должен беречь нервы во избежание уличных катастроф».

Ленька выглянул в окно… Вот это новость! Почти на самую верхушку старого деревянного столба взобрался новенький, блестящий громкоговоритель. Где-то там, внутри репродуктора, умещались и певцы-солисты, и целые хоры, и духовые оркестры…

Казалось, что ветхий, покосившийся столб гордо приосанился и даже чуть-чуть выпрямился: его еще никогда не использовали для таких высоких и торжественных целей. То он был стойкой футбольных ворот, то на него наклеивали разные объявления, а то обматывали вокруг него веревки, на которых сушилось белье… Ну, а сегодня с утра старый деревянный столб пел, и декламировал, и гремел маршами. Откуда-то сверху, из-под самой крыши, к столбу тянулись струнами натянутые провода.

Ленька был поражен: кажется, впервые за много лет во дворе произошло событие, о котором он не знал заранее. Скорей в коридор, к телефону…

С кухни тянуло сухим, неприятно щекочущим теплом газовых конфорок.

По-воскресному торопливо и весело стучали ножи: мама и две соседки склонились над своими столиками.

Шофер Вася Кругляшкин, поставив ногу на перевернутый таз, доводил до немыслимого блеска свои новые желтые полуботинки.

– От вашего гуталина невозможно дышать, – процедила ворчливая соседка.

Это было очень странно: Вася даже не притрагивался к гуталину – он натирал свои ботинки кусочком старого, выцветшего коврика, который, по его словам,

«когда-то был персидским».

Не желая омрачать настроения, Вася подчинился и вышел в коридор.

– Здорово, Леонид!

Всех ребят в доме Вася называл полными, «взрослыми» именами: Леонид, Татьяна, Ефим… Хотя самого шофера ребята запросто именовали Васей.

Как только Ленька коснулся трубки, соседка тотчас сообщила:

– А я вот была недавно в одном доме, так там детям вообще не разрешают подходить к телефону!

Ленька набрал номер и три раза отчетливо произнес:

– БОДОПИШ! БОДОПИШ! БОДОПИШ!

– Вот видите: начал выражаться! – обрадовалась соседка. Вася Кругляшкин не вытерпел:

– Он не выражается! БОДОПИШ – это, если на то пошло, сокращенное слово:

«Боевой домовой пионерский штаб»!

– Вот именно: «домовой»! – не сдавалась соседка. – Все они – сорванцы и домовые!

БОДОПИШ ЗАСЕДАЕТ

Троекратно повторенное слово «БОДОПИШ» означало сигнал немедленного сбора.

Ленька мог бы и попросту сказать:

«Скорей приходите во двор!» Но это было не так интересно, К тому же он заметил, что в ответ на такое обычное приглашение ребята не особенно торопились. Ну, а таинственный сигнал действовал совсем иначе: он заставлял немедленно срываться с места, забывая обо всем.

Уже через пять минут три члена «Боевого домового пионерского штаба»Владик, Тихая Таня и сам Ленька– были в условленном месте – за дровяным сараем.

Не хватало только Фимы Трошина.

– Всегда он опаздывает! – удивляясь такой странной привычке, пожал плечами Ленька.

Владик огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно сообщил:

– Его отец вчера опять того… И так боится, чтобы не увидели: по сторонам озирается. А я вот увидел! Своими собственными глазами! Уже второй раз!..

Владик всегда и все видел «сам, своими собственными глазами». Просто удивительно было, как это его глаза всюду поспевали и все умудрялись разглядеть.

– С пьянством надо бороться! – отрезал Ленька.

Тихая Таня, усевшись на большом круглом камне и низко склонив голову, читала толстую растрепанную книгу. Услышав о Фимином отце, она тяжело вздохнула, перевернула страницу и продолжала читать.

Это никого не удивляло, к этому все привыкли. Ленька знал, что Таня, хоть и погрузилась в книгу, прекрасно все слышит и может в самый неожиданный момент вставить какое-нибудь неожиданное замечание.

Продолжая читать, она сказала:

– Фимин отец – вовсе не пьяница. Вы ведь знаете, почему он… Мама у них умерла…

– Так это уж когда было! – возразил Ленька.

– Значит, до сих пор переживает.

– Ладно! Начнем без Фимы, – сказал Ленька и насмешливо взглянул на Владика.Ты вот у нас все замечаешь: и кто новые занавески купил, и кому шкаф из магазина привезли. А это что такое?

Ленька поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к маршу, гремевшему на весь двор.

Владик удивленно потянул своим носиком, словно «понюхал музыку»:

– Это? Оркестр…

– Да! У нас во дворе – музыка, оркестр, а БОДОПИШ ничего не знает? БОДОПИШ!

Хозяин двора! Кто-то репродуктор повесил, откуда-то с чердака пластинки запускают… А мы только слушаем и удивляемся. Для чего мы тебя в штаб выбрали, а? Не знаешь? Чтобы ты нам обо всех новостях вовремя докладывал!

– Я и доложу! – всполошился Владик. – И доложу! – Он с опаской оглянулся на сарай, будто в нем кто-то мог сидеть и подслушивать. – Репродуктор этот «новенький» вместе с вашим Васей Кругляшкиным устанавливал!

– Какой новенький? Который бандуру таскает? Тихая Таня оторвалась от книги:

– Не бандуру, а виолончель.

– Вот-вот! Я сам видел! Своими собственными глазами!

– Ага, понятно, – сказал Ленька. – Вася, значит, устанавливал, а этот… который в семнадцатую квартиру въехал… ему помогал?.. Так?

– Да нет, – возразил Владик, – все было наоборот!

– Что – наоборот?

– Вася ему помогал, а тот командовал: тут подвернуть надо, там провод закрепить… И на столб он сам лазил. И на чердак тоже. Высунулся с чердака и кричит: «Вася, лови провод! Лови другой!» – Ну, а Вася?

– Ловил.

– И что же?

– Поймал! – Врешь ты все!

– Вру? Да я своими собственными глазами!.. Он, этот новенький, и яму возле столба рыл. Я думал, он клад какой-нибудь ищет, – подошел совсем близко и на самое дно заглянул. Глубокая! Метра два, не меньше. А потом конец железной проволоки, которая с чердака тянется, в круг свернул и на самое дно бросил.

«Заземление!» – говорит. И так это у него все быстро получалось!..

– У музыканта?! Да у них же руки нежные, белые, пальчики тоненькие… Они знаешь как за пальчиками своими следят – просто ужас! Сломать боятся или вывихнуть. Не мог он яму копать.

– Копал! Я сам видел: копал! А потом…– Владик оглянулся, подозрительно обвел взглядом сарай. – А потом я видел, как он из этой своей бандуры… из виолончели то есть… что-то такое таинственное доставал…

Владик даже понизил голос и еще раз оглянулся на сарай.

– Совсем заврался! – махнул рукой Ленька. – Ну, что он мог оттуда доставать?

Она же внутри пустая, эта виолончель!

– Да нет, он не из нее, конечно, а из черного футляра, в котором ее таскают. Который еще на такой черный гроб смахивает.

– Гроб с музыкой! – засмеялся Ленька.

– Очень остроумно, – не отрывая глаз от книги, заметила Таня.

– Та-ак… Значит, новенький? Двух месяцев не прошло, как въехал, – и уже распоряжается! – Ленька отшвырнул ногой кусок кирпича. – Тогда мы объявим этому репродуктору бойкот! Не будем его слушать!

– Уши затыкать, что ли? – не понял Владик. Тихая Таня подняла на Леньку удивленные глаза и перевернула страницу:

– А по-моему, надо его использовать, этот репродуктор. Свои передачи устраивать. Как по настоящему радио!

– Правильно! – подхватил Ленька. И радостно забегал вдоль сарая. – Устроим свою радиостанцию! Концерты, беседы всякие, передачи для родителей… Я так и хотел! А потом будем на вопросы радиослушателей отвечать… если сумеем…

Так было всегда. Тихая Таня молчала-молчала, а потом вдруг высказывала самые дельные предложения, но коротко, в какой-нибудь одной фразе. Ленька тут же, на лету, подхватывал Танину идею, развивал ее – и через полчаса всем уже казалось, что это он, Ленька, все придумал. Да и сам он искренне в это верил.

– Прямо каждый день будем передачи устраивать! – торжествовал Ленька. – И утром и вечером!..

– Может быть, и ночью тоже? – спокойно поинтересовалась Таня. – Знаешь, так хорошо будет: все спят, а мы себе говорим, говорим!..

– Ночью нельзя…

– А утром можно? Занятия в школе отменим – так, что ли? Все домашние задания и книги сразу забросим?

От Таниных слов Ленька всегда, как говорится, приходил в себя, остывал. Так было и сейчас. Выражение его подвижного, худощавого лица мгновенно изменилось: восторг уступил место минутной растерянности, а потом – задумчивости.

– Ну-у… тогда по вечерам будем, – медленно проговорил Ленька. И сразу вновь оживился:– Это даже лучше! Все с работы приходят, все будут слушать!

Мы докажем! Мы докажем этому несчастному виолончелисту, что повесить репродуктор на столб – это еще не все! Это – ерунда! А вот передачи устраивать – другое дело. Пе-ре-да-чи!.. БОДОПИШ всегда что-нибудь придумает! Правда?

– Еще бы! – торопливо поддакнул Владик.

– «Еще бы»! – передразнил его Ленька. – А самого главного-то ты и не узнал!

– Чего это?

– А того – откуда они пластинки запускают. Не с чердака же, в самом деле!

– На чердак я не лазил…

– И не полезешь: испугаешься!

– Я?.. Я?! Я полезу! – внезапно расхрабрился Владик.

– Ладно уж! Все вместе туда пойдем. А по дороге и Фимку захватим.

Ребята подошли к дому и стали на разные голоса кричать:

– Фимка-а! Фима-а!

В окне, на пятом этаже, показалось бледное небритое лицо:

– Фима сейчас спустится!

– Когда протрезвится, всегда добрый! – процедил Ленька. – Рукой закрывается, стыдно!..

Фима был невысоким, худеньким пареньком. На его бледном лице в это утро особенно выделялись большие темные глаза с воспаленными веками.

– Опять ревел? – угрюмо спросил Ленька. Тихая Таня пристально взглянула на Леньку и твердо, отчетливо произнесла:

– Плакал, ты хочешь сказать?

– Ну, пла-акал…– поправился Ленька. – Какая разница! Он взглянул на окно, из которого недавно выглядывало небритое лицо, и погрозил кулаком.

– Ты кому? – удивился Фима.

– Кому? Ясно – кому! Отцу твоему! Фима опустил голову и тихо сказал:

– Не смей!

НА СЕДЬМОМ ЭТАЖЕ

В доме было шесть этажей… Пологий склон крыши был весь утыкан телевизионными антеннами, каждая из которых напоминала Леньке руль деревянного самоката. В трех местах, на одинаковом расстоянии друг от друга, возвышались полукруглые холмики чердачных окон. Из среднего окна вниз, к столбу, тянулись провода. Они были туго натянуты, и Леньке, который любил пофантазировать, вдруг показалось, что двор – это арена гигантского цирка, а в воздухе, над ареной, натянута проволока, на которой какие-то отважные эквилибристы будут показывать свои диковинные номера.

Ленька так долго изучал окно чердака, и провода, и старый деревянный столб, что даже Тихая Таня не вытерпела:

– Ну, я пошла.

– Мы все пойдем! – встрепенулся Ленька. – Туда, на седьмой этаж – на чердак то есть! И все выясним. И почему радио замолчало – тоже узнаем! А то безобразие: поиграли каких-нибудь полчаса – и молчок!

– Можно подумать, что это он все устроил, а кто-то взял и испортил его работу, – тихо, как будто про себя, произнесла Таня.

Она часто говорила о присутствующих в третьем лице. «Он», то есть Ленька, сделал вид, что ничего не расслышал, и потащил ребят к черному ходу, через который можно было подняться на чердак.

«И почему это вход со двора называется „черным“? – сам с собой рассуждал Ленька. – Наверное, потому, что здесь никогда не меняют перегоревшие лампочки, всегда темно, и вполне можно свернуть себе шею…» Словно отвечая его мыслям, сзади раздался испуганный голос Владика:

– Ой, я наступил на что-то живое!

«Что-то живое» громко, гортанно взвизгнуло, прошмыгнуло под ногами у ребят, и уже через секунду откуда-то сверху смотрели круглые, словно электрические пуговицы, зеленые глаза.

– Я надеюсь, ты не отдавил ей лапу? – тихо спросила Таня.

– Если бы отдавил, она бы так быстро не убежала, – еще не оправившись от испуга, ответил Владик.

– Смотреть надо себе под ноги!

– Я смотрю-ю, но только ничего но ви-жу, – оправдывался Владик, который, как и все мальчишки во дворе, побаивался Тихой Тани.

– Даже «своими собственными глазами» ничего не видишь? – съехидничала Таня.

И Владик тут же наткнулся на чье-то пустое ведро.

– Надо искать дорогу по запаху! – предложил Ленька. – Слышите запах кислой капусты? Это бочонок нашей «мадам Жери-внучки». Я знаю! Он на площадке шестого этажа стоит. Вот на него и надо идти.

Все, кроме Тани, дружно зашмыгали носами и через несколько минут были на чердаке. Через крайние окна, словно золотистые прожектора, вливались снопы утреннего света. В этих струящихся солнечных полосах плясали бесчисленные пылинки.

Ленька растерянно почесал затылок:

– А где же третий прожектор?..

– Какой «прожектор»? – не понял Владик.

– Ну, третье окно… Среднее, самое главное, из которого провода тянутся…

Где оно?

Ленька сделал несколько шагов и вдруг воскликнул:

– Смотрите! Здесь какая-то комната… И дверь! В самом деле, среднее чердачное окно было со всех сторон огорожено неоштукатуренной кирпичной коробкой. Кирпичи были уже не красные, а коричневые, выцветшие, побуревшие от времени. Кирпичная кладка не была закончена и не доходила до самых чердачных перекрытий. Из-за неровных, зубчатых вверху стен все сооружение напоминало какую-то миниатюрную древнюю крепость. Видимо, с внутренней стороны кирпичная коробка образовывала небольшую квадратную комнатенку.

Туда вела дверь со ржавыми замочными скобами. Замка не было, а круглые отверстия скоб были соединены и тщательно обмотаны проволокой. На двери висела небольшая, но грозная бумажка:

«Посторонним вход воспрещен!» Ленька сразу подскочил к двери и стал разматывать проволоку. Фима Трошин подошел сзади, осторожно взял Леньку за руку, и тут первый раз за все время, пока ребята забирались на чердак, раздался мягкий, спокойный Фимин голос:

– Не надо этого делать. Ведь написано…

– Написано: «Посторонним вход воспрещен!» – резко обернулся к нему Ленька.А мы – не посторонние! Мы – члены «Боевого домового пионерского штаба». А БОДОПИШ – хозяин двора!

– Все равно не надо, – повторил Фима. И Ленька отошел от двери.

ОЛЕГ И ЕГО БАБУШКА

Еще в детском саду Олег выучил наизусть и полюбил песенку «В лесу родилась елочка». Это была очень простая и короткая песенка, но именно с нее начались все неприятности. Бабушка решила, что у внука замечательный слух и что с таким «абсолютным слухом» абсолютно необходимо учиться музыке.

Олега торжественно и шумно повели на экзамен в музыкальную школу. А обратно привели тихо и растерянно: педагоги не обнаружили у мальчика музыкальных способностей.

– Чтобы не найти у него слуха, надо самим быть глухими! – заявила бабушка.

Она добавила также, что первый провал внука как раз говорит о его незаурядном даровании: ведь Шаляпина в молодости тоже не приняли в хор, а оперу «Кармен» на первых представлениях просто освистали.

Бабушка хорошо знала историю музыки. Она даже сама играла на рояле и очень любила концерты-загадки по радио. Должно быть, в молодости она мечтала стать пианисткой, но мечты эти не сбылись, и теперь Олег должен был преуспеть в искусстве сразу за двоих: за себя и за бабушку.

Бабушка находила даже, что внешне Олег чем-то похож на юного Паганини.

Никто из семьи Брянцевых не был лично знаком с юным Паганини, и все же папа посмел утверждать, что у того было бледное, худое, вытянутое лицо, обрамленное черными смоляными волосами. Олег же был круглолиц, розовощек, и над его добродушными голубыми глазами свисала шелковистая белесая челка.

Одним словом, полного совпадения не было. Но бабушка уверяла, что в глубине глаз у Олега светятся такие же «вдохновенные угольки», как и у великого скрипача-итальянца. Это видела только бабушка. А для всех остальных глаза Олега источали полнейшее спокойствие и лишь иногда еле заметно искрились лукавством.

Чтобы положить какое-то начало музыкальной карьере внука, бабушка года два назад пошла даже на небольшую хитрость. Ей удалось однажды ответить на десять из тринадцати вопросов «концерта-загадки». Заказное письмо в редакцию бабушка послала от имени внука, и вскоре дикторша слегка удивленным голосом объявила по радио, что «вторую премию завоевал ученик четвертого класса Олег Брянцев, умно и толково ответивший на десять вопросов. Успех мальчика свидетельствует о хорошем преподавании музыки в его школе».

Музыку у Олега в школе вообще не преподавали: никак не могли найти подходящего педагога. Но после этого случая сразу нашли. Еще бы: из других школ стали приходить для обмена опытом! Бабушка торжествовала: ее затея принесла пользу.

– И никакого здесь нет обмана! – заявляла она. – Ведь Олежка сидел рядом и многое отгадывал сам! Ну, а остальное мы отгадали вместе!

По профессии бабушка была бухгалтером. Уже несколько лет она получала пенсию, но, когда наступала пора годовых финансовых отчетов, старые сослуживцы приходили к Анне Степановне за помощью. Сослуживцы любили бабушку – она была доброй, отзывчивой, и, кроме того, как говорили сослуживцы, с ней вместе из бухгалтерии «ушла музыка». Бабушка постоянно что-нибудь напевала. С одной песни она незаметно переходила на другую, хотя в каждой песне знала лишь несколько строк, и то не вполне точно.

Олег тоже любил бабушку, не хотел ее огорчать и потому согласился учиться музыке. Но какой инструмент выбрать?

– Пианистов много, – рассуждала бабушка. – Скрипачей тоже много. Пожалуй, лучше всего виолончель.

– Я но люблю виолончель: ее тяжело таскать, – легкомысленно возразил Олег.

Это решило все. Бабушка вскипела:

– Разве можно так подходить к музыке? С таких позиции? «Тяжело таскать»! В искусстве ничего не дается легко, запомни это!

На следующий день была куплена виолончель, Два раз в неделю, после обеда, Олег стал ходить к частному педагогу. А под вечер бабушка звонила по телефону и справлялась об успехах внука. Частный педагог был в восторге.

Олег, по его мнению, так хорошо успевал, что ему было бы полезно заниматься не два раза в неделю, а каждый день. Бабушка тоже была счастлива, но от ежедневных уроков все-таки воздержалась: это было слишком дорого.

– А как хорошо было бы заниматься каждый день! – время от времени вздыхала она. – Ты бы скорей стал лауреатом международного конкурса!

И вот два месяца назад бабушкина мечта неожиданно начала осуществляться…

Брянцевы обменялись и переехали на новую квартиру: в старом доме не было лифта, а у бабушки болели ноги, ей трудно было подниматься на пятый этаж.

Олег перешел в другую школу. И вот, придя как-то после занятий домой, он сообщил:

– А в этой школе есть музыкальный кружок! И на виолончели там можно заниматься каждый день. Бесплатно!

На радостях бабушка испекла пироги и заплатила частному педагогу за целый месяц, хотя Олег занимался двадцать дней:

– Пусть не обижается!

– Очень нужно ему обижаться! – проворчал отец Олега.

– Он многое теряет! – воскликнула бабушка. – Когда-нибудь Олег прославил бы его, как своего первого учителя.

– Ну, это еще бабушка надвое сказала.

– Я– бабушка! И я никогда не говорю «надвое»! Я всегда говорю прямо и определенно: Олег будет музыкантом!

Отец хотел, чтобы Олег стал когда-нибудь в будущем толковым инженером. Ну, а сперва хорошим токарем или, может быть, фрезеровщиком на заводе.

– Ты хочешь, чтобы он повторил твой путь, – говорила бабушка. – Но пойми же наконец: у него другие способности. И другое призвание. Смычок и струны – вот что он будет держать в руках всю жизнь!

Однако часто по вечерам Олег держал в руках и рубанок, и напильник, и плоскогубцы… Он допоздна столярничал в ванной комнате, что мешало соседям мыться и очень тревожило бабушку:

– Смотри, надо беречь руки! Вся твоя судьба – в твоих руках! Вернее сказать, в твоих пальцах.

– Знаю, бабушка, – добродушно соглашался Олег. – Вот я их и развиваю – пальцы. Так в музыкальном кружке советуют: строгайте, говорят, пилите!

«Может быть, это новые методы музыкального воспитания? – рассуждала бабушка. – В наше время музыканты не пилили и не строгали… Но, может быть, сейчас… Хотят как-то породнить технику с искусством?» Все этажерки и книжные полки в доме были сделаны руками Олега. Когда приходили гости, бабушка потихоньку, тайком от внука, хвасталась:

– Он! Все он сам!.. Своими руками!

И потом громко, чтобы слышал Олег, восклицала:

– Но главное, конечно, музыка! Он просто живет в мире звуков… мелодий! И каждый день – представьте себе, каждый день! – ходит на занятия! А вот Моцарт, говорят, был в детстве не очень прилежным мальчиком…

Да, вот уже почти два месяца Олег ходил на занятия каждый день. Дома он перестал упражняться: вся работа шла в музыкальном кружке, под наблюдением опытнейшего педагога – «бывшего всесоюзного лауреата», как называл его Олег.

Несколько раз бабушка порывалась пойти в школу, познакомиться с новым музыкальным руководителем внука.

Но отец Олега останавливал ее:

– Я уже был в школе. И могу удостоверить: это действительно блестящий музыкант! Зачем же опять ходить, зачем надоедать?..

И бабушка, тяжело вздыхая, откладывала свое знакомство с «бывшим лауреатом».

И к музыкальному инструменту своему Олег стал относиться гораздо бережней, чем прежде, с нежностью и даже с любовью. Футляр он всегда держал закрытым, чтобы никто не трогал виолончель руками. Он не бросал инструмент где попало, а хранил его на особой полке возле своей кровати. И даже бабушке не разрешал к нему прикасаться.

– Все-таки учеба в коллективе дает свои плоды! – радовалась Анна Степановна. – Разве частный педагог мог научить его такой аккуратности?

Никого даже близко к виолончели не подпускает. Бережет! Дорожит! И всегда так спешит на занятия, будто на праздник! На минуту не опаздывает!

Искусство поглотило его целиком.

Бабушка, простая и скромная женщина, заговорив о музыке, начинала вдруг произносить такие громкие, высокопарные слова, которые в другое время ни за что бы не пришли ей на ум.

Олег занимался в музыкальной школе даже по воскресеньям. Вот и в это утро он бережно снял с полки черный футляр и, попрощавшись с бабушкой, вышел из дома.