Текст книги "Штуцер и тесак (СИ)"
Автор книги: Анатолий Дроздов
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6
Надо отдать должное графине – самообладания она не утратила.
– Подойди ближе, – велела Егору. – Только фузею свою отставь – нечего людей пугать.
Мужик прислонил самопал к стене и приблизился.
– Говори! – велела графиня.
– Вечор Авдотья ко мне подошла, кухарка, – начал Егор. – Сын ее, Микитка пропал. Послала его грибов набрать, а отрока все нет. Поищи, говорит, может заплутал. Взял фузею – я без нее в лес не хожу, и пошел. Микитку быстро нашел – под кустом лежал, ветками закиданный. Мертвый. Зарезали его.
Графинюшка ахнула и закрыла лицо руками.
– Продолжай! – приказала графиня, окаменев лицом.
– Я мальца потрогал – теплый еще. Значится, недалеко злыдни ушли. Осмотрелся по сторонам, нашел следы. Двое их было, конных. Пошел по следу. Тот хорошо виден был – копыта, да еще с подковами… Миновал лес и вышел к дороге, а там они и стоят. Костры разожгли, кашу варят. К тому времени стемнело, я ближе подполз – глянуть и посмотреть, что за люд, и с чего им понадобилось мальца резать. Поляки это, матушка, я их речь ведаю. Бахвалились, что, как засветает, нападут на усадьбу. Солдат убьют, поместье пограбят, баб поваляют… Я отполз – и сюда, вас упредить.
– Сколько их? – спросил Спешнев хрипло.
– Пол эскадрона, не менее.
– Ты не ошибся, мужик? Считать умеешь?
– Егор не мужик! – нахмурилась графиня. – Унтер-офицер, выслуживший срок. А что бороду отпустил, так сам захотел. Его и еще четверых таких отставных покойный Юрий Никитич в имение забрал. Жили у нас в довольстве, как подобает заслуженным инвалидам[49]49
Инвалидами в то время называли ветеранов.
[Закрыть]. Любил их граф и всячески привечал. Не одну битву с ними прошел. Здесь на охоту с ними ходил. Трое солдат умерли, остались Егор и Ефим, фейерверкер. Оба грамотные, считать умеют.
– Не сомневайтесь, ваше благородие, – кивнул Егор. – У меня глаз наметан. Шестьдесят-семьдесят сабель, не менее.
Спешнев скрипнул зубами.
– Что будем делать, Семен Павлович? – посмотрела на него графиня.
– Сейчас велю поднять егерей, – ответил штабс-капитан, помолчав. – Выдвинемся к дороге и с рассветом нападем на неприятеля. А уж там как Господь даст, – он перекрестился.
– Ни в коем случае!
Все уставились на меня.
– Что вы предлагаете, Платон Сергеевич? – нахмурился Спешнев. – Сбежать тишком?
Мне показалось, или во взгляде графини мелькнуло презрение.
– Встретить врага в усадьбе.
– Мы подвергнем опасности графиню и ее дочь.
– Им и без того несдобровать. Представьте сами. Внезапно напасть на поляков не получится – у них наверняка есть караулы. Подход стольких людей скрыть трудно: топот сапог, бряканье амуниции. Поляки поднимут тревогу и встретят нас в поле. А там кавалерия много сильней пехоты.
– У меня егеря, а не линейная пехота, Платон Сергеевич! – окрысился Спешнев. – Я не собираюсь выводить роту в поле. Егеря обучены воевать в рассыпном строю, ходить не торными дорогами, биться в лесу, болотах, горах. Стреляют метко. Устроим супостату засаду в лесу.
– Лес густой? – спросил я у Егора. Надо любой ценой отговорить этого упрямца от дурости.
– Никак нет, ваше благородие! – доложил отставной унтер. – Подлесок вывели на дрова. И сосне так лучше расти, и печки топить есть чем.
Я и сам обратил внимание, что по дороге к имению лес на удивление чистый.
– Всадник между деревьями проскочит?
– Запросто.
– Значит, вырубят нас в лесу. Сколько-то поляков убьем, возможно, даже половину. Остальные разозлятся и вырежут всех в имении.
– Женщин не тронут, – сказал Спешнев, но без уверенности в голосе.
– Французы может и не тронули бы, но это поляки. Я их в Испании видел[50]50
Польские кавалеристы принимали участие в войне в Испании на стороне Наполеона.
[Закрыть]. Французы там лили кровь без разбора, но даже среди них поляки отличались. Резали всех, включая женщин и детей.
Вру, а, может, и нет. В истории Отечественной войны 1812 года есть темный момент. Русские не брали поляков в плен. Французов, пруссаков, итальянцев и прочих – запросто, а вот этих – нет. Историки сообщают об этом смутно, не раскрывая деталей, что и понятно. Отечественным исследователям тема не приятна, а западные стыдливо обходят. В своей книге Замойский[51]51
Адам Замойский, «Фатальный марш на Москву».
[Закрыть] пишет: русские считали поляков предателями, потому и лютовали. Сомнительно. В 1812 году у поляков имелось свое государство – Герцогство Варшавское, образованное на польских территориях, входивших… в состав Пруссии. Никакого отношения к ним Россия не имела. Какие предатели? Кого и чего? У поляков был статус, аналогичный другим союзникам Наполеона. Но в плен, тем не менее, не брали. На войне такое возможно только в случае зверств врага по отношению к мирному населению и пленным. В Великую Отечественную красноармейцы старались не брать в плен эсэсовцев и… венгров. Последние по жестокости превосходили даже фашистов. Выходит, и поляки отметились?
– Думаете, отобьемся? – спросил Спешнев. – Поляков больше. Задавят. И вот тогда Наталье Гавриловне и Агафье Юрьевне придется худо.
А об остальных людях ты не думаешь? Дворне, крестьянах? Благородный, мать твою!
– Если верно построить защиту, неприятеля побьем. Мне приходилось бывать в таких переделках в Испании.
Опять вру, но для пользы. За моей спиной – десятки переигранных на форумах сражений этого времени. И экспертами там выступили не диванные мальчики, а люди, учившиеся воевать и имевшие боевой опыт. Среди реконструкторов ведь не только ботаники и заучки. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны!» – возразите вы и будете правы. Но ценность у послезнания все же есть. Раненых я ведь вылечил?
– Наталья Гавриловна, – повернулся я к графине, – у крыльца я видел пушки. Они исправны? Пороховой припас, запальные трубки, ядра, картечь имеются?
– У Ефима надо спросить, – пожала она плечами. – Я в этом не разбираюсь. Прошка! Кликни!
Один из лакеев убежал.
– Вы и в артиллерии разумеете, Платон Сергеевич? – удивленно спросил Спешнев.
– Приходилось иметь дело, – кивнул я.
Не вру. Ежегодно близ Борисова в Беларуси проходит реконструкция битвы при Березине – той самой, после которой Наполеон бросил армию и умчался в Париж. Маршируют солдаты в форме 1812 года, скачут всадники, палят пушки… Я завсегдатай этих мероприятий. Не как реконструктор – не было у меня денег на полный комплект формы и реплику ружья, а как приятель участников. Там и оружие в руках подержал, и возле пушек покрутился. Ребята охотно объясняли. Ничего хитрого в орудиях этого времени нет. Обычный самопал, разве что большой. Нет, конечно, выставить прицел, дабы запулить ядром в цель на расстоянии в километр-полтора, не смогу, но здесь этого не нужно.
Тем временем явился Ефим. В отличие от Егора ветеран был чисто выбрит – даже без усов. Прихрамывая, он вошел в столовую и поклонился.
– Звали, матушка?
– Тут вот люди спрашивают, – графиня указала на меня, – в добром ли состоянии наши пушки? Имеется ли к ним пороховой запас, запальные трубки, ядра, картечь?
– Пушки исправны, – доложил фейерверкер. – Как раз на неделе чистил. Орудие, оно пригляда требует. Пороха есть чуток, запальные трубки найдем, а вот ядер и картечи не имеется.
– Совсем? – спросил я разочарованно. М-да, облом.
– Разве что охотничий припас, – ответил Ефим, почесав в затылке. – Пули и картечь, фунтов пять от покойного графа остались. По разу выпалить хватит. Только далеко эта картечь не полетит – легкая.
– Нам далеко не нужно, – обрадовался я. – Стрелять будем от крыльца в сторону ворот.
– Это в кого? – удивился фейерверкер.
– Поляки к нам собираются приступать, – сообщила графиня. – Завтра.
– Эти… – усмехнулся старик. – Пусть лезут! Встретим…
– Вы уверены, Платон Сергеевич? – нахмурился штабс-капитан. – Что поляков следует впустить во двор?
– Посудите сами, Семен Павлович, чем нам помогут пушки за оградой? Один залп – и все. Ну, убьем нескольких поляков, остальных только раззадорим. Их нужно заманить во двор, причем, без коней. В седле всадник сильнее пехотинца, а вот спешенный уступает, – не приучен так биться.
– Как вы собираетесь их к этому принудить?
– Поляки наверняка знают, что в имении солдат мало – вызнали у убитого мальчишки. Иначе с чего его резать? Пусть так и думают. А мы подымем егерей и тихонько приведем в усадьбу. Лучших стрелков поставим к окнам второго этажа, остальных спрячем внутри. Затаимся. Поляки подскачут к воротам, и вот тут егеря станут стрелять из окон. Убьют сколько-то, остальные спешатся. Ограда усадьбы высока, но недостаточно, дабы укрыть от пуль конного в седле. Умирать они не захотят.
– А если станут скакать вкруг имения и палить в нас поверх ограды?
– Пусть попробуют. Егеря укрыты за стенами, попади в них с седла! Да и стреляют они метче. Это в поле кавалеристы могут караколировать[52]52
Караколирование – маневр, когда всадники подъезжают к строю пехоты и поочередно стреляют в нее из пистолетов. Был популярен в период, когда пехота вооружалась длинными пиками, через лес которых кавалерии не пробиться. Использовался для расстройства строя противника.
[Закрыть], здесь не выйдет. Спешатся и попробуют открыть ворота, дабы ворваться разом и перебить защитников – это лучшее решение при таких обстоятельствах. Следует позволить им ворваться в двор. И вот тут выпалят пушки. Затем вступят в дело егеря: выйдут из дома и дадут залп. После него – в штыки! К тому времени численность неприятеля сравнится с нашей или, возможно, уменьшится. В штыковом бою егерь сильнее спешенного кавалериста, да и ружье длиннее сабли.
– Я видел у них пики, – сказал Егор.
– Пешими ими не воюют, – покачал головой я. – Непривычны к этому кавалеристы.
– Добро придумал! – внезапно сказал Ефим. – Ай, врежем супостатам!
Он расплылся в улыбке, показав щербатый рот.
– Вы так воевали в Испании? – спросила графиня.
– Да, – соврал я. – Там только и спасения было: найти дом, укрыться в нем и отстреливаться от противника. Без пушек такую крепость не взять, а артиллерии у поляков нет.
– Принимая бой здесь, мы подвергаем опасности женщин, – неуверенно сказал Спешнев.
– Наталья Никитична и Аграфена Юрьевна покинут дом этой ночью вместе с дворней. Укроются где-нибудь. Незачем им находится под огнем.
– Это с чего ты стал распоряжаться в моем доме? – возмутилась графиня.
– Потому что хочу, чтобы вы жили, – отрезал я. – Негоже женщинам умирать под пулями. Да и нам, защитникам, на душе легче, когда вас нет за спиной.
– Мама! – воскликнула графинюшка.
– Ладно, – вздохнула помещица. – Будь по-твоему. Я-то смерти не боюсь – старая уже, да вот Грушу жалко. Худо ей придется без меня. Готовь свою диспозицию, лекарь, вижу, что разумеешь. Пойдем, дочка! Собраться нужно. Прошка, Яков, за мной! Егор и Ефим, остаетесь. Помогайте офицерам!
– В карете обложитесь подушками, – посоветовал я. – У вас спина больная, беречь нужно.
Графиня пристально посмотрела на меня, затем вдруг подошла, обхватила голову ладонями и поцеловала в лоб. После чего проделала тоже со Спешневым, заставив того смутиться. Я бы предпочел подобный жест от Груши, но выбрать мне не дали.
– Егор, Ефим! – велела графиня, обернувшись к инвалидам и указав на нас. – Слушать их, как меня!
– Сделаем, матушка! – поклонились ветераны.
– Ну, что, – сказал штабс-капитан, после того, как дамы и лакеи ушли. – Начинаем готовиться. Егор, отправляйся в деревню и подымай егерей. Но прежде разбуди фельдфебеля – он где-то в доме спит, и пришли к нам. Передай егерям: ранцы не брать, только лядунки с патронами.
– Я еще мужиков подыму, – пообещал Егор. – Пусть берут вилы и ослопы[53]53
Ослоп – здесь дубина или жердь.
[Закрыть].
– А пойдут? – засомневался Спешнев.
– Микитку им покажу, – сказал Егор. – Схожу за мальцом и вынесу его к усадьбе. Пусть глянут, чего их детей ждет. Пойдут, ваше благородие, не сумлевайтесь.
– Только в поле со своими ослопами не лезьте, – посоветовал я. – Поляки вырубят, как капусту.
– Не боись, лекарь! – хмыкнул отставной унтер. – Понятие имеем. Не менее твоего воевал, как бы не более.
Он напялил колпак на голову, взял фузею и вышел.
– А я заряды подготовлю, – сказал Ефим и заковылял следом.
– Ну, что, Платон Сергеевич, – вздохнул Спешнев. – Угодили мы с вами, как кур в ощип. Отдохнули, значит, лошадьми и провиантом разжились. Эх!..
Я взял со стола трубку – их, как и шкатулку с табаком забыли унести, набил чашку и раскурил от снятой с канделябра свечи. Ядреный табачный дым продрал горло и привел скачущие мысли в порядок. Курение гадость, конечно, но иногда помогает.
– Ничего, Семен Павлович! – сказал, вернув свечку на место. – Прорвемся!
* * *
С опушки усадьба выглядела покинутой: ворота закрыты, вокруг ни души – ни людей, ни животных. Маре приходилось бывать в гостях у местных помещиков – поляки принимали их радушно, и он помнил, что в усадьбах еще затемно начинается суета: бегают слуги, бредут мимо поместья выгоняемые на пастбища коровы, женщины несут воду на коромыслах, а из труб поварни тянется к небу дым. Здесь же ничего подобного не наблюдалось.
– Странно, – сказал он, складывая подзорную трубу. – Как будто все вымерли. Не нравится мне это. Как бы не засада.
– Просто русские еще спят, – улыбнулся капитан. – Ленивые скоты. Сейчас мы устроим им побудку.
Он повернулся к застывшей на опушке роте и указал рукой на усадьбу.
– Напшуд[54]54
Вперед! (польск.)
[Закрыть]!
Строй всадников сорвался с места. Набирая скорость, рота помчалась по лугу, оставляя росной траве темный след. Когда последний всадник проскакал мимо, Маре дал шенкеля своему жеребцу и зарысил следом. Ему нет нужды присутствовать в первых рядах, пусть шеволежеры геройствуют – им за это награда обещана.
Расстояние от опушки до усадьбы рота преодолела в считанные минуты. Первые всадники подскакали к воротам и попытались запрыгнуть во двор, встав на седлах. В тот же миг створки окон второго этажа дома разлетелись в стороны, и из темных проемов наружу высунулись стволы с блеснувшими в утренних лучах солнца штыками.
– Засада! – закричал Маре, но его не услышали. Затрещали выстрелы, дом окутал пороховой дым. Смельчаки, пытавшиеся заскочить во двор, упали на землю. И не только они. Рядом выпали из седел еще несколько шеволежеров.
Капитан что-то прокричал, махая руками, и поляки стали спешно покидать седла. Коноводы, подхватив поводья лошадей, под прикрытием ограды увели их к видневшимся в стороне строениям. Все это шеволежеры проделали в считанные минуты – чувствовалась выучка. Подумав, Маре тоже спешился и, ведя жеребца на поводу, подошел ближе. Капитана он нашел неподалеку от ворот – тот отдавал распоряжения своим лейтенантам.
– Вы были правы, полковник, – сказал он, увидев Маре, – нас ждали или увидели своевременно. Я потерял пятерых. Ничего! – он скрипнул зубами. – Русские за это заплатят. Кишки вытащим!
– Что намерены делать? – спросил Маре.
– Сейчас карабинеры дадут залп по окнам, – он указал на шеволежеров, которые заколачивали в стволы пули с помощью шомполов и молотков. – Пока русские придут в себя, мои люди запрыгнут во двор и откроют ворота. Мы ворвемся внутрь и довершим дело.
– А если там все егеря?
– Мои люди заглянули за ограду со всех сторон. Во дворе никого. Будь русские здесь, то стояли бы шеренгами. Это обычная тактика пехоты – отбиваться от кавалерии в плотном строю. Поэтому я приказал увести лошадей – здесь с ними не развернуться. С десятком солдат мы справимся быстро, а потом повеселимся – здесь и деревне, – капитан ощерился. – Стребуем долг.
Со второго этажа дома вновь ударили ружья, над головами офицеров свистнули пули. Неподалеку вскрикнул и упал на траву шеволежер с карабином.
– Отойдите в сторону, господин полковник! – сказал капитан. – Не хватало, чтобы вас подстрелили. Я хочу получить обещанную награду, без вас ее не дадут. Мы начинаем.
Он прокричал команду. С десяток шеволежеров отбежали от ограды, вскинули карабины и выстрелили по окнам второго этажа. Тем временем двое других, подсаженные товарищами, перелезли через ворота и спрыгнули во двор. Спустя мгновение тяжелые створки поползли в стороны, открывая проход во двор.
– Вот и все! – оскалился капитан и выхватил из ножен саблю. – Напшуд!
Шеволежеры, заревев, толпой устремились в ворота. Капитан побежал следом. Маре запрыгнул в седло – русским стрелкам сейчас не до него. Сейчас поляки выломают двери в дом – в руках передовых шеволежеров он разглядел саперные тесаки – и закончат дело. «Толковый у них командир, – подумал Маре. – Надо будет отметить в рапорте…»
Додумать он не успел – во дворе выпалила пушка. Завизжала, пролетев мимо картечь. Маре не успел прийти в себя, как грохнуло второе орудие. Из открытых ворот выполз дым, на короткое время закрыв происходящее во дворе. «Откуда у русских пушки? – изумился Маре, привставая на седлах. – Шеволежеры не докладывали».
Набежавший ветерок снес пелену дыма, и открывшаяся взгляду картина ужаснула полковника. Все видимое пространство от ворот во двор было завалено телами. Некоторые из них шевелились, другие лежали недвижимо. Наконец, показались живые шеволежеры – они бежали обратно, спотыкаясь о тела товарищей, падали и снова вставали. Среди них метался капитан. Размахивая саблей, он пытался остановить подчиненных. В этот миг во дворе грохнул ружейный залп, следом – второй. Эти залпы оказались не такими жидкими, как со второго этажа – прозвучали мощно и слитно. Ударили десятки ружей. Выронив саблю, рухнул капитан шеволежеров, рядом упали и другие кавалеристы. Уцелевшие выбежали наружу. Со двора раздалось яростное «А-а-!», из ворот стали выскакивать егеря. Догоняя непривычных к бегу шеволежеров, которым вдобавок мешали путающиеся в ногах ножны, они кололи их в спины штыками. Самые прыткие из поляков, тем не менее, уже приближались к строениям, за которые коноводы успели увести лошадей. Сейчас они прыгнут в седла и покажут русским, кто царь на бранном поле.
– А-а-а! – внезапно раздалось от строений, и навстречу шеволежерам выметнулась толпа в армяках и колпаках. В руках эти крестьяне (а кто же еще?) сжимали вилы и дубины. Подлетев к полякам, мужики стали колоть их и молотить. Шеволежеры пытались отбиться: стреляли из пистолетов и махали саблями, но крестьян было много, а вилы и дубины – длиннее клинков. Подбежавшие егеря довершили разгром.
Маре, оцепенев, смотрел как на его глазах погибает гвардейская рота лучших всадников империи. Из замешательства его вывела свистнувшая над головой пуля. Вздрогнув, он разглядел направлявшихся к нему егерей. Один из них сжимал в руках разряженное ружье, другие, выставив штыки вперед, бежали к полковнику.
Маре потянул повод и ударил шпорами коня. Жеребец завизжал и рванул с места. Бешенным галопом проскочив луг, полковник вылетел на лесную дорогу и понесся по ней, не оглядываясь. Ему казалось, что русские бегут следом и вот-вот настигнут…
В себя он пришел только на месте вчерашнего бивуака. Уходя к поместью, капитан оставил здесь денщиков – убрать и свернуть палатки, погрузить их и другое имущество на вьючных лошадей. Спешил… Денщики закончили работу и теперь сидели в седлах, сжимая в руках поводья навьюченных коней. Полковника они встретили удивленными взглядами.
– Уходим отсюда! – закричал Маре, подскакав. – Живо!
– Что случилось, господин полковник? – недоуменно спросил один из денщиков, говоривший по-французски. – Зачем уходить? Капитан приказал ехать к поместью.
– Капитан убит, – буркнул Маре. – Другие офицеры – тоже. Никто не уцелел. Нас ждала засада! – крикнул, заметив недоверие в глазах слуг, которым денщик переводил его слова. – Там не менее батальона пехоты при батарее пушек. Слышали, как стреляли? Впрочем, – скривил он губы. – Можете выполнять приказ. Там, – он указал на дорогу, – вас ждут русские егеря. И не надейтесь на плен: я видел, как они добивали раненых штыками.
Денщики затараторили между собой по-польски, наконец, один из них, тот, который знал французский, сказал:
– Переходим в ваше подчинение, господин полковник. Но, если с нас просят, не забудьте подтвердить ваш приказ.
– Подтвержу, – кивнул Маре, подумав про себя: «Если будет кому».
К аванпостам французской армии они вышли через два дня…
* * *
По совету фельдфебеля мы несколько скорректировали первоначальный план.
– Половину егерей нужно укрыть в поварне и каретном сарае, – предложил Синицын. – В доме будет тесно, да и выбегать через дверь долго. А так выйдут разом и ударят одновременно с фронта и флангов.
М-да, не сообразил. Что значит мышление гражданского человека.
– Пушки следует прикрыть, – добавил Спешнев. – Не то поляки насторожатся.
И об этом не подумал… Уточнив детали, мы вышли на рекогносцировку. Наметили секторы обстрела, порядок действий. Проводили взглядами карету уезжавшей графини. Ее сопровождало несколько телег. Следом шла дворня: мужчины, женщины, дети…
– В лесной деревне укроются, – просветил меня Синицын. – Есть тут такая неподалеку. Лакей сказал.
Вот и ладно. Тем временем подошли егеря. При свете факелов, которые где-то раздобыл Синицын, их выстроили во дворе, и Спешнев толкнул речь – принято это здесь. Судя по лицам солдат, предстоящий бой их не смутил. Только лица построжели, а руки сильней сжали ружья. Присутствовавший при этом Ефим, дождался окончания инструктажа и подхромал к Спешневу.
– Прикажите, ваше благородие, солдатикам вина дать, – сказал громко. – У матушки-графини есть.
Егеря сразу навострили уши.
– Мы можем взять? – удивился Спешнев.
– Она велела вас слушаться, – ухмыльнулся ветеран, – я скажу, что приказали. Солдату положено.
– Стоит ли перед боем? – засомневался штабс-капитан.
– Бой завтра, – успокоил фейерверкер. – К рассвету протрезвятся. Зато спать будут крепче. Батюшка-генерал завсегда так делал: с вечера перед завтрашним боем приказывал вино давать, а вот утром – ни-ни. Не сумлевайтесь, ваше благородие, встретим поляка, как должно. Я для пушек все приготовил, осталось только зарядить. При огне, – он указал на факел, – это делать не можно – порох как никак, а вот развиднеет – и забьем заряды.
– Ладно, – согласился Спешнев, – по стакану от манерки каждому.
Егеря в строю заулыбались.
– Разойдись! – скомандовал штабс-капитан.
– Ты и ты, – ткнул пальцем Ефим в ближних егерей. Айда за мной!..
Пока егеря пили водку, явился Егор с мужиками. Тем тоже налили – это уж сам Ефим распорядился. Похоже, ветерану нравилось угощать народ. Мужики степенно подходили к ендове, наливали, крестились, выпивали и отходили, уступая место следующему.
– Двадцать три человека, – подвел итог Спешнев, когда последний из мужиков отошел от ведра. – Что так мало привел? – спросил Егора. – В деревне полсотни дворов.
– Брал охотников, – ответил старый унтер. – Не все вызвались. Ну, и негодящих отставил: старых, отроков и косоруких. Пырнуть вилами поляка или приложить его ослопом нужно уметь.
– Где укроешь? – спросил штабс-капитан.
– За оградой овин с ригой стоят, – указал рукой Егор. – Сюда снопы возили – сушить и молотить, пока мужики свои не построили, дабы барыне не платить. Пустуют они сейчас. В них и укроемся.
– Только не выскакивайте раньше времени! – сказал Спешнев.
– Не будем, ваше благородие! – не стал спорить Егор и увел свое воинство.
– Ну, что, Платон Сергеевич? – посмотрел на меня Спешнев. – Давайте и мы по чарке, а затем – на боковую! Ефим прав: следует отдохнуть.
– Не проспим поляков?
– Караул разбудит, – махнул он рукой. – Я велел Синицыну их выставить. Он же будет проверять, чтоб не спали.
Говорят, план любого сражения существует до первого выстрела. К моему удивлению, получилось иначе. Хотя, дело не во мне. Думаю, Спешнев и сам бы додумался – пушки-то он приметил. Другое дело, как бы применил. Словом, вышло, как по нотам. Поляки спешились, коноводы отвели лошадей к овину и риге, где их тут же закололи мужики, а остальное воинство полезло во двор, где его приласкали картечью. Ждавшие этого момента егеря, выбежали из дома и каретного сарая, встали в шеренги и дали залп. После чего ударили в штыки.
Я в этом веселье не участвовал – запретили. Даже из пушки выпалить не дали. А так хотелось! Ефим выбрал себе помощником одного из егерей и обещал научить его обращаться с пальником. Пару их он выволок из какой-то кладовки. Пальник представлял собой палку с закрепленными на конце щипцами, в которые вставлялись фитили. Они у фейерверкера тоже нашлись. Как сказал Ефим, зажгут при виде поляков.
– Не ваше это дело, Платон Сергеевич, – сказал Спешнев, которому я пожаловался. – Егеря сами справятся. Не то, не дай бог, саблей пырнут или из пистолета выпалят. В свалке это запросто. Другого лекаря у нас нет.
Так что я пальнул из окна в толпу поляков (вернее, в облако скрывавшего их порохового дыма) из трамблона, разрядил туда же оба пистолета, тем и ограничился. А когда вышел во двор, все кончилось. Вернувшиеся егеря и присоединившиеся к ним мужики деловито добивали раненых поляков, не обращая внимания на мольбы о пощаде. Подходили и деловито тыкали штыками и вилами. Меня от такой картины замутило: одно дело убить врага в бою, другое – хладнокровно прирезать после. Хотя, чего я хотел? Времена такие. Когда знаменитый партизан этого времени Александр Фигнер спросит генерала Ермолова, что ему делать с многочисленными пленными, то получит записку: «Вступившим с оружием на русскую землю – смерть». В ответном письме Фигнер напишет: «Отныне, ваше превосходительство, не буду более беспокоить пленными». И не беспокоил. Не мне их судить.
Отставив оружие, я занялся ранеными. Их сносили в дом и укладывали в столовой, из которой ради этого вытащили обеденный стол и стулья, заменив их лавками. Легкораненые приходили сами. Я промывал раны, зашивал, мазал швы «бальзамом Руцкого» и бинтовал. Накладывать повязки мне помогали егеря, выделенные для такого дела Синициным. Они же резали бинты из принесенного фельдфебелем полотна – мои кончились быстро. Большинство ран оказались рубленными – саблями поляки владели отменно. Страшные на вид, они не вызывали опасений – если держать в чистоте, заживут. Будут шрамы, но кого это пугает? Достал две пули – из плеча егеря и ягодицы мужика. Последнего привели под руки односельчане и, стоя у порога, скалили зубы над незадачливым товарищем. Настроение у всех было приподнятым. Мы разгромили вдрызг сильного противника, понеся при этом минимальные потери: погибли трое егерей и два мужика. Это сообщил заглянувший в импровизированную операционную Спешнев. Выглядел он чрезвычайно довольным. Другие потери тоже не высоки. Тринадцать человек раненых, из которых только пять – егеря. С десяток солдат имели легкие порезы, которые они отказались лечить, сказав, что и так заживут. Но я все равно велел протереть их водкой и помазать бальзамом – береженого бог бережет.
С ранеными я управился к полудню и, оставив их на попечение егерей, выбрался во двор. Его уже очистили от тел, только бурые пятна на гравии говорили о разыгравшемся здесь бое. Несколько мужиков сгребали испачканные кровью камни и песок деревянными лопатами и кидали их в телегу. Другие засыпали получившиеся выбоины свежим гравием. Командовал ими Егор. Из трубы поварни валил дым, по двору сновали егеря с какими-то тюками на плечах. Выглядели они довольными и слегка пьяными. Видимо, тароватый Ефим не скупился на угощение из графских подвалов. Пусть.
Я сел на ступеньку и прикрыл глаза. Зверски хотелось спать: ночью я практически не сомкнул глаз – даже водка не помогла.
– Ваше благородие!
Кто-то тронул меня за плечо. Я открыл глаза. Передо мной стоял Пахом. В одной руке он держал глиняную миску, полную каши. Из нее торчала ручка деревянной ложки. В другой солдат сжимал ломоть хлеба.
– Ешьте, ваше благородие! – он сунул миску и хлеб мне в руки, затем достал из лядунки манерку. Сняв с горлышка стакан, наполнил до краев и протянул мне. – Пейте.
Желудок предательски забурчал: в последний раз я ел вчера вечером. И пить хотелось. Я выхватил из руки Пахома жестяный стакан и залпом выпил. Водка, твою мать! Пахом мог и предупредить. Однако ругать его я не стал: человек из лучших побуждений…
Кашу я смолол вмиг. Горячая, на мясном бульоне, пахнущая дымком, она казалась необыкновенно вкусной. Да и хлеб был хорош. Голод – лучшая приправа. Пока я ел, Пахом топтался рядом, глядя на меня как заботливая мать на непослушного ребенка.
– Фельдфебель приказал вас накормить, как только с ранеными разберетесь, – сказал, принимая опустевшую миску с ложкой. – Я и раньше хотел, но он велел не мешать. Еще вина?
– Нет, – отказался я. В голове шумело, и отяжелевшие веки неудержимо ползли вниз. – Кстати, с чего ты меня благородием зовешь? Да еще на вы?
– Фельфебель сказал, что вы не фершал, а вовсе даже лекарь, – пояснил фурлейт. – А лекарь по чину ровня офицеру. Значицца, благородие.
Я не стал спорить, встал и отправился в комнату, которую нам со Спешневым выделили для отдыха. Там торопливо стащил с себя одежду и сапоги, после чего повалился на постель. Уснул сходу.