Текст книги "Холодное лето"

Автор книги: Анатолий Папанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Несыгранное

Мне, конечно, грех жаловаться на свою актерскую судьбу. Но все же я еще не сыграл тех ролей, о которых мечтал. И я понимаю, что частое исполнение мною комических и острохарактерных ролей, озвучивание разных хищников в мультипликации отдалило от меня то, что так хотелось бы сыграть.

Что это за роли? Их не так уж мало.

Я с радостью бы расширил свою галерею чеховских ролей.

Мне долго думалось об Арбенине – да простят мне эту дерзость зрители и критики. Очень хотелось сыграть Макара Девушкина из «Бедных людей» Достоевского. Мечтал о героях Хемингуэя, о Ричарде III, Короле Лире, Тартюфе…

Были в моих творческих мечтах поначалу Хлестаков, потом Каренин. Но увы… Мечты эти не превратились в действительность. Что делать? Хочется мне взять роль, милую сердцу, и подготовить моноспектакль для филармонии, в зале Чайковского. Так когда-то воплотил свою мечту в действительность Всеволод Аксенов, поставив «Пер Гюнта». Он обогатил нас своим пониманием драматурга Ибсена и композитора Грига.

А как интересны в смысле неожиданного раскрытия актерских индивидуальностей моноспектакли В. Рецептера «Гамлет» или С. Юрского «Евгений Онегин» и «Граф Нулин»! Я мечтаю о таком вечере. Может быть, удастся сделать «Ричарда I». Шекспира в сопровождении классической музыки.

Мне хотелось бы и на телевидении попробовать это сделать.

Я люблю лирические, романтические произведения. Может быть, потому, что наш театр – театр Сатиры, – нам этого в нем не достается. Вот поэтому я говорю о Тургеневе, Горьком, Герцене, Достоевском. У них очень много для меня как актера характеров, которые мне в театре никогда не придется играть.

Несостоявшиеся судьбы у Достоевского, боль и крик души, тоска по прекрасной жизни, не получившая ответа любовь – этого мы в театре Сатиры не играем. Может быть, мы и не умеем, даже наверное не умеем, но актер на то и актер – он хочет попробовать ранее не изведанное.

Как-то не сладилось у меня с «театром одного актера», а думалось и об этом. Я не удовлетворен тем, что делаю на эстраде, в концертах. Мой труд здесь представляется мне днем вчерашним. А было благое начинание, которое почему-то заглохло: в Центральном доме работников искусств, в Москве, намечалось создать постоянно действующий так называемый «Театр несыгранных ролей». Название немного отдает комплексом неполноценности, но замысел был верный: дать возможность актерам готовить моноспектакли и спектакли малых форм. С большим успехом это удалось сделать лишь известной вахтанговской актрисе Галине Пашковой, которая создала спектакль-концерт «Я – Бертольд Брехт», в котором художественное слово, актерское воплощение, исполнение знаменитых брехтовских «зонгов» объединились в целостное представление. Кто-то предложил позже назвать эту актерскую студию-лабораторию театром «Мечтатель». Это было ближе к истине: все актеры мечтают о какой-то заветной роли, но как часто мы ограничены спецификой театра, где мы служим, отголосками прежних своих ролей, да мало ли чем еще… Будь у нас возможность воплощать свои мечты – в выигрыше был бы и артист, и зритель.

Последнее лето восемьдесят седьмого

Александр Прошкин, кинорежиссер: «С фильмом «Холодное лето пятьдесят третьего» мне пришлось поездить и по нашей стране, и за океан. За три первых месяца проката картину посмотрели 34 миллиона зрителей, и я с уверенностью могу удостоверить, что все они оказались горячими и верными поклонниками творчества Анатолия Дмитриевича Папанова. Дальнейшие встречи с его почитателями меня уже перестали удивлять – я понял, что он был поистине народным артистом. Впрочем, с большим волнением я и мои товарищи убедились в том, что и в далеких США кинозрители реагировали на творчество Папанова доверительно и сердечно.

Дело в том, что я впервые встретился с Анатолием Дмитриевичем на съемках этого фильма. Мы были знакомы, но настоящее знакомство людей наших профессий состоит только в непосредственной творческой связи. Светские поклоны и кивки мало что значат. Забегая вперед, признаюсь, что работа с Папановым – одно из сильнейших впечатлений моей жизни. И не только работа…

Стараюсь снимать вообще никому не известных актеров. Скажем, в телесериале «Ломоносов» занял много талантливых людей, «обнаруженных» в провинции, совершенно не известных в Москве. Но приходилось работать и со многими именитыми мастерами театра и кино. Встречи с Папановым не то чтобы побаивался, но казалось, что уж очень он знаменит, имеет громкое имя в искусстве. Было даже смутное ощущение, что есть в нем некая отчужденность от малознакомых людей, подозрительность и, вы уж меня простите, не хочу кривить душой, – самодовольство. Словом, надумал я себе встречу с этаким «волком» от искусства. А выяснилось, что передо мной – поразительно тонкий в общении, до щепетильности деликатный человек, скромный до ранимости. Что касается бремени всенародной славы, то нес он его с достоинством, считая, что эта слава обязывает, а звание «народный артист» означает принадлежность своему народу.

В процессе съемок мы убедились, что это значит. Снимали натуру в Карелии, в ста восьмидесяти километрах от Петрозаводска, в довольно глухой деревне, расположенной на полуострове. Неделю работали нормально. Жители нам по мере сил помогали. И никаких неожиданностей не предвиделось, поскольку деревня изолирована с трех сторон водой. Через неделю наступает первый съемочный день А. Д. Папанова. Он приехал вовремя, начинаем снимать, и… Ничего не могу понять: куда ни направим камеру, в видеоискатель лезут посторонние лодки. Много моторок. И все движутся в нашем направлении. А какие могут быть моторки в пятьдесят третьем году? Стреляем из ракетницы, кричим против ветра в рупор – бесполезно: со всех сторон на нас несутся моторные лодки. Приближаются, причаливают, и мы видим: в каждом суденышке по два-три ребенка с дедом или бабкой, в руках у каждого ребенка почему-то книжка или тетрадка. И все, оказывается, приехали на встречу с «дедушкой Волком». Мы сдались и прервали съемки. Правда, киношная администрация в свойственной ей суровой манере попыталась применить «прессинг по всему полю», но вмешался Анатолий Дмитриевич: «Что вы, что вы! Давайте лучше соберемся как-то вместе!» Собрались, рассадили детей. Он каждому что-то написал, для каждого нашел свои слова. Я наблюдал эту сцену, забыв о дорогой цене сорванного съемочного дня. Видел по лицам этих детишек, что они на всю жизнь запомнят встречу с человеком бесконечно доброго сердца. И главное – видел лицо этого человека. Не забыть до последнего моего часа…

Снималась у нас в картине молоденькая девушка, студентка из Ленинграда. Забавное существо, с интересной индивидуальностью. На роль дочери глухонемой я пересмотрел множество актрис, известных и неизвестных. Но с появлением этой все кончилось: стало ясно, что тут никакой конкуренции быть не может, хотя девушка и мало что в ту пору умела. Анатолий Дмитриевич ни в одном эпизоде с нею как с партнером не встречался, но сразу же ее заприметил, подошел к ней – она букой среди актеров держалась, – прогулялся с ней к мосткам, и вдруг слышим оттуда неудержимый хохот. Что-то он ей очень серьезно рассказывает, а она в себя не может прийти от смеха. Уж если такой авторитетный и маститый актер оказался для нее вовсе не страшным, она и других сторониться тут же перестала. Так он ввел ее в круг товарищей по искусству, стер все грани, окунул в атмосферу равных в творчестве партнеров.

Высокое мастерство и не менее высокий этический уровень заставляли Папанова приходить на съемочную площадку с готовым текстом и хорошо продуманной линией поведения в роли. Несмотря на это, он каждый раз волновался, когда вставал перед камерой. И, надо признаться, я испытывал некоторую неловкость из-за своей манеры работать импровизационно. Человек готовится к завтрашней съемке по сценарию, а я в это же время, ночью, пишу совершенно новый эпизод, с новым текстом, который он получит прямо на площадке. Думал, что Папанов будет поначалу сопротивляться такому порядку вещей. И снова ошибся! Сказать, что уж очень его обрадовал такой оборот, не могу. Но он принял его, постепенно втянулся, и вскоре стало понятно, что такой метод работы ему, как человеку поистине талантливому, ближе и интереснее…

Ничто в нем не предвещало того трагического финала, который был уже так близок в те дни. Никогда и никому не жаловался он на здоровье. Никогда я не видел его в дурном настроении, хотя причин для того было предостаточно. Театр Сатиры гастролировал в Вильнюсе, откуда Папанову приходилось летать самолетом в Москву. Там его перехватывали мои ассистенты, сажали в поезд на Петрозаводск, пересаживали в такси и везли еще сто пятьдесят километров. Прибавьте к этому, что в поезде он отдыхать не мог. «Ну, понимаешь, – признавался, извиняясь, – кто-нибудь тебя обязательно узнает! Хорошо, если с чаем подойдет, а то ведь и с бутылкой. Пить не стану, но и обидеть не могу – вот и ночь без сна!» Должен сказать, что по моим наблюдениям люди его поколения, много горя хлебнувшие, свои беды и настроения не перекладывают на чужие плечи. Валера Приемыхов, мой близкий друг, человек молодой, и тот не прочь был пожаловаться и рассказать, что, где и как у него болит. Папанов – никогда. Мы не знали, что он был инвалидом войны, что перенес инфаркт, и не без серьезных осложнений. Не знали, хотя интуитивно стремились сделать все, чтобы он не испытывал неудобств и тягот. По крайней мере от нас.

Его не лечили при нас. Лечил он. В паузах между съемками всегда был слышен его ровный, тихий голос. Со всеми равно приветлив. Никакие ранги для него роли не играли. Похоже, что у него был какой-то врожденный инстинкт расточать добро. И мы ему старались платить тем же. Пораньше закончив съемки – 2 августа, я просил его остаться в деревне и хорошо отдохнуть. Театр перебрался из Вильнюса в Ригу – образовалось два свободных дня. Анатолий Дмитриевич настаивал на перелете в Москву: «Нет-нет-нет! Я обязан туда вырваться. Через месяц начинаются занятия моего курса в ГИТИСе. Надо пробивать общежития, поругаться кое с кем и всякое такое. Чтобы ребятам нормально жилось!» Я подозреваю, что он и без того был ходатаем по чужим бедам. Спорить не стал. О чем бесконечно сожалею.

Анатолий Дмитриевич умудрился пройти через все болевые точки своего поколения, того поколения, которое он выразил в своем искусстве. И принял на себя все, что предлагала наша замечательная действительность. Я знал, что он воевал. Знал, а скорее догадывался, что долгое время бедовал материально. Что не только всенародная слава, но серьезное профессиональное признание на сцене театра, да и в кино, пришло к нему достаточно поздно. Но однажды он меня спросил, в самом начале нашей совместной работы: «А вы сидели когда-нибудь?» Я ответил: «Анатолий Дмитриевич, ну почему я должен был сидеть? Какие у меня к этому основания? По счастью, не приходилось!» Но ведь он актер был настоящий. А что такое настоящий актер? Тот, что судьбу чужого дяди играть не хочет – ему свою подавай, он в своей судьбе начнет искать прямые или дальние аналогии, чтобы «быть в роли», а не «играть роль».

Вспомните, как он живет на экране в фильмах «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются» в роли генерала Серпилина! Вот и тогда, в нашем раннем разговоре, Анатолий Дмитриевич вдруг сказал: «А я сидел. Девять дней». Дальше пошел рассказ, который я не берусь восстановить хотя бы в приблизительно папановском исполнении. Не потому, что не помню детально, – все помню. Но потому, что не смогу, по ряду цензурных соображений, которые действуют даже при отсутствии официальной цензуры, воспользоваться тем диалектом, который он воспроизвел изумительно, артистично.

Дело было так. В сорок первом году Толя Папанов, юный еще, работал на заводе «Шарикоподшипник». В бригаде случилось чепэ. Кажется, кто-то стащил что-то из цеха. Времена были суровые, и за такие вещи крепко наказывали. Словом, «замели» всю бригаду. И продержали в тюрьме девять дней. Толя к этому никакого отношения не имел, о чем, вызванный из тюрьмы к следователю, и доложил в такой форме: «Водку я с ними пил, было. Стакан выпил. А за что, не знаю. Они знали, за что пили, а мне не сказали». Следователю то ли непосредственность его понравилась, то ли впрямь поверил, но разобрался, ничего за юным Папановым не нашел и отпустил домой. «А дома, – продолжал Анатолий Дмитриевич, – ждал меня отец, который тут же, с ходу, не разбираясь, врезал мне в ухо, да так, что я упал и месяца три после лечился. Ну а через три месяца грянула война и я пошел воевать…»

Войну он знал изнутри, через боль, грязь, кровь и пот солдатский. Может быть, потому и не видели его на собраниях по случаю 9 Мая в орденах и медалях ни в Доме актера, ни в ЦДРИ, ни в Доме кино. Позже, уже от одного из друзей Папанова, драматурга Александра Кравцова, узнал я, что и воевал тот крепко, и ранен был, и получил инвалидность за войну, и даже женился на фронтовичке, Наде Каратаевой, будущей заслуженной артистке и соратнику по театру Сатиры.

Не оттого ли, что много испытал, был Анатолий Дмитриевич в искусстве максималистом?

Ехали мы как-то в «рафике». Он стал перечислять, какие роли были сыграны за актерскую жизнь. Никогда до этого не слышал я таких жестких оценок собственному творчеству: за две-три роли он выставил себе твердые «четверки», а дальше все пошло на понижение. Зато жарко мечтал о возможности сыграть судьбу своего поколения, настоящую его судьбу. Жаловался, что нет ролей. Нет таких пьес, нет по-настоящему объемного материала даже в прозе. Не дожил он до времени, когда, в общем, если и не в объеме его мечты, но уже можно было бы хоть прикоснуться к такому материалу. Безумно жалко, что Папанов, с его подлинностью, заразительностью, душевной широтой и поистине народным масштабом личности, не дожил всего несколько лет… Но все же будем справедливы: в Средневековье актеров вообще не впускали в города – боялись, что заворожат, завоюют души, вселятся в сознание. Сейчас – другие времена. И кроме того, есть кинематограф, который помогает в какой-то мере актеру преодолеть физическую смерть, вернуться к людям, вселяясь в души следующих поколений. Свойства творческой и человеческой личности Папанова таковы, что время не изменит их ценности. Долго будет жить с нами его неповторимый голос, его удивительный юмор, заразительность, сердечность.

Был он русским артистом в полном объеме этого понятия. Был он интеллигентом в столь же полном объеме этого, еще более редкостного, понятия. В чем это выражалось? Во многом. Да вот пример. Тоже однажды едем – дорога длинная. Он спрашивает: «Такого-то актера знаете?». Я ответил отрицательно. Он поразился: «Вы действительно его не знаете?» Я – уже со стыдом: «Действительно, простите, не знаю!» – «А вот это напрасно! Он, конечно, почти ничего не играет, потому что не дают. Но ведь актер-то совершенно замечательный!» – «Вот видите. Как же мне его знать, раз он ничего не играет?» – «А вы встретитесь, поговорите, присмотритесь – сами все поймете!» И все это с болью, с убежденностью до сгорания, с абсолютно обязывающей искренностью. Наверно, он был очень хорошим педагогом. Жаль, что всего лишь четыре года растил будущих актеров…

Понимаю: от меня ждут рассказа о том, как он уехал из Карелии, как приехал в Москву, как остался один в квартире, поскольку и жена и дочь – актрисы, в Москве никого из них не было… Ничего этого рассказывать не стану – слишком свежа рана. Именно рана. К тому же просоленная обидой за короткое знакомство, слишком короткое, чтобы насладиться такой личностью.

Так и живу. Могу говорить о нем бесконечно. С душевной раной и с такой же душевной радостью и благодарностью судьбе, подарившей мне общение с таким человеком».

Лето 1987 года проходило у Папанова в бесконечных разъездах. В первых числах августа, завершив съемки в Петрозаводске, он отказался от отдыха и перед отъездом на гастроли театра Сатиры в Ригу отправился в Москву – проверить, как разместились в общежитии его студенты.

Погода стояла теплая, а в доме отключили горячую воду. Человек неизбалованный, Папанов лег в ванну с холодной водой. Он делал это не впервые, но в этот раз случился острый сердечный приступ. Жены и дочери в Москве не было, нашли его не сразу…

Было ему тогда 65 лет.

В. Плучек обещал отпустить актеров на день в Москву, чтобы проститься с Анатолием Дмитриевичем. Но гастрольных спектаклей не отменили, и приехать на похороны смогли только не занятые в них Ольга Аросева, Михаил Державин, Роман Ткачук и Елена Архипова – всего четыре человека.

Приложение

Театральный репертуар

РУССКИЙ ДРАМАТИЧЕСКИЙ ТЕАТР (г. КЛАЙПЕДА)

1947–1948 гг.

«Молодая гвардия» (по роману А. Фадеева) – Сергей Тюленин

«Машенька» А. Афиногенова – Леонид Борисович

«За тех, кто в море!» Б. Лавренева – Рекало

«Собака на сене» Лопе де Вега – Тристан

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР САТИРЫ

1948 г.

«Вас вызывает Таймыр!» А. Галича, К. Исаева (реж. А. Гончаров)  – Агиот Мисьян

«Женитьба Белугина» А. Островского (реж. А. Гончаров)  – Сиромятов

1949 г.

«Мешок соблазнов» М. Твена (реж. Н. Петров) – Джек Холидей

«Роковое наследство» Л. Шейнина (реж. Н. Петров)  – Лыжиков

«Кто виноват?» Г. Мдивани (реж. Э. Краснянский)  – Забелин

«Положение обязывает» Г. Мунблата (реж. А. Гончаров)  – Гржимайло, Лапин

«Лев Гурыч Синичкин» А. Бонди (по А. Ленскому, реж. Э. Краснянский)  – Нептун, Помощник режиссера

«Комедия ошибок» В. Шекспира (реж. Э. Краснянский)  – Первый купец

1950 г.

«Свадьба с приданым» Н. Дьяконова (реж. Б. Равенских)  – Муравьев, Пирогов

1951 г.

«Не ваше дело» В. Полякова (реж. В. Плучек)  – Яков

«Женихи» А. Токаева, В. Шкваркина (реж. А. Гончаров)  – Мытыл

1952 г.

«Потерянное письмо» И. Кораджале (реж. Н. Петров, В. Плучек)  – Ионеску

1953 г.

«Страницы минувшего» (вечер русской классической сатиры, по пьесе И. С. Тургенева «Завтраку предводителя», реж. В. Плучек) – Алупкин

«Где эта улица, где этот дом» В. Дыховичного, М. Слободского (реж. Э. Краснянский) – Завгар, Хорист

1954 г.

«Судья в ловушке» Г. Филдинга (реж. С. Колосов) – Констебль

1955 г.

«Последняя сенсация» М. Себастьяна (реж. Э. Краснянский)  – Бугимен

«Клоп» В. Маяковского (реж. В. Плучек, С. Юткевич)  – Шафер, Двуполое Четвероногое

«Поцелуй феи» 3. Гердта, М. Львовского (реж. Э. Краснянский)  – Синицын

1956 г.

«Жорж де Валера» («Только правда») Ж.-П. Сартра (реж. В. Плучек)  – Гобле

1957 г.

«Квадратура круга» В. Катаева (реж. Г. Зелинский)  – Емельян Черноземский

«А был ли Иван Иванович?» Н. Хикмета (реж. В. Плучек)  – Иван Иванович

«Мистерия-буфф» В. Маяковского (реж. В. Плучек)  – Англичанин, Вельзевул

1958 г.

«Золотой теленок» И. Ильфа, Е. Петрова (реж. Э. Краснянский)  – Корейко

1959 г.

«Памятник себе» С. Михалкова (реж. В. Плучек) – Почесухин

«Дамоклов меч» П. Хикмета – Боксер

1960 г.

«Двенадцать стульев» И. Ильфа, Е. Петрова (реж. Э. Гарин, X. Локшина)  – Воробьянинов

«Обнаженная со скрипкой» Н. Куарда (реж. В. Плучек)  – Фабрис

1961 г.

«Яблоко раздора» М. Бирюкова (реж. В. Плучек) – Крячка

1962 г.

«Дом, где разбиваются сердца» Б. Шоу (реж. В. Плучек)  – Манган

1963 г.

«Гурий Львович Синичкин» В. Дыховичного, М. Слободского, В. Масса, М. Червинского (реж. Д. Тункель)  – Полотер

1966 г.

«Теркин на том свете» А. Твардовского (реж. В. Плучек) – Василий Теркин

1967 г.

«Интервенция» Л. Славина (реж. В. Плучек) – Бродский

«Доходное место» А. Островского (реж. М. Захаров)  – Юсов

1968 г.

«Банкет» А. Арканова, Г. Горина (реж. М. Захаров) – Яблоков

«Последний парад» А. Штейна (реж. В. Плучек)  – Сенежин

1970 г.

«У времени в плену» А. Штейна (реж. В. Плучек)  – Сысоев

1972 г.

«Ревизор» Н. Гоголя (реж. В. Плучек)  – Городничий

«Таблетку под язык» А. Макаенка (реж. В. Плучек)  – Дед Цыбулька

1973 г.

«Маленькие комедии большого дома» А. Арканова, Г. Горина (реж. А. Миронов, А. Ширвиндт)  – Шубин

1974 г.

«Клоп» В. Маяковского (сценическая редакция 1974 года В. Плучека)  – Шафер

1975 г.

«Ремонт» М. Рощина (реж. В. Плучек)  – Макарыч

1976 г.

«Горе от ума» А. Грибоедова (реж. В. Плучек) – Фамусов

1977 г.

«Бег» М. Булгакова (реж. В. Плучек)  – Хлудов

1980 г.

«Гнездо глухаря» В. Розова (реж. В. Плучек)  – Судаков

1982 г.

«Концерт для театра с оркестром» Г. Горина, А. Ширвиндта (реж. А. Ширвиндт)  – Пожарник

1984 г.

«Вишневый сад» А. П. Чехова (реж. В. Плучек)  – Гаев

1985 г.

«Родненькие мои» А. Смирнова (реж. В. Плучек) – Тесть

1986 г.

«Рыжая кобыла с колокольчиками» И. Друцэ – Гицэ

1987 г.

Постановка спектакля по пьесе М. Горького «Последние»