Текст книги "Улица Красных Роз"

Автор книги: Анатолий Стась

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Вы отступаете как трус, в предпоследнее мгновение, за несколько шагов до финиша. Будьте же ученым, черт побери, и оставайтесь им хотя бы полтора-два месяца, а потом можете от всего на свете откреститься, на все наплевать, если у вас девичьи нервы, и уйти в монастырь.

Брови Тронковского удивленно поползли кверху.

– Напрасно вы так, профессор. Мы не брали друг перед другом никаких обязательств. Мои взгляды вы теперь хорошо знаете. Тем не менее вам это не помешает принять собственное решение. Последние перед финишем шаги вы вольны сделать без меня, я вам не помеха.

Галей понял, что именно в эту фразу Тронковский вложил особый смысл. Слова поляка магически подействовали на Кадиуса. С профессора в миг слетело все напускное, наигранное. Сразу исчезла иллюзия внешнего спокойствия, которое он упорно демонстрировал перед Тронковским. Остались лишь беспомощность и растерянность.

Мозг Анри Галея работал с напряжением, но не все было ему понятно в этом словесном поединке. Не так-то просто оказалось непосвященному разобраться в потоке сложнейшей информации, который неожиданно обрушился на него.

Тонкие руки Жермен несколько раз приближались к лицу Галея. Она положила перед ним салфетку, поставила столовый прибор. Он слегка посторонился. Чувствовал на себе ее взгляд, это его беспокоило и сковывало, пальцы, державшие вилку, стали непослушными и неуклюжими.

– Месье чем-то расстроен?

В голосе Жермен появились едва уловимые новые нотки, и вся она сейчас казалась другой – исчезли отчужденность и холодок. Теперь он мог бы дать ей лет на пять меньше, чем в те минуты, когда впервые увидел. Она оказалась совсем молодой. Наверное, здесь, на вилле, ей живется не очень весело. Именно поэтому, оставшись наедине с Галеем, девушка вдруг невольно стала сама собой, стала человеком, у которого появилась возможность на какой-то миг отключиться от привычных забот и почувствовать себя непринужденно, как в домашней обстановке или в кругу друзей.

Удобно устроившись с ногами в мягком кресле, Жермен вдруг спросила, сколько Галею лет. Он пробормотал что-то себе под нос, не поднимая головы от тарелки. Тихий смех прошелестел по комнате.

– Другим устраиваете допросы, а из вас и слова не вытянешь. Что с вами, месье?

– Мадемуазель, я хотел бы...

– Если вы чего-то хотите, то обращайтесь ко мне по имени. Меня зовут Жермен. Может быть, скажете, как зовут вас?

– Анри.

– Вот и познакомились... Можете продолжать допрос, Анри. Вам ведь не терпится расспросить еще кое о чем, не так ли? Понимаю. Задание Дапью не из легких, да и вы, я вижу, не имеете желания свести свою роль к тому, чтобы сидеть внизу, в холле, с автоматом под полой пиджака. Ведь верно?

Галей, не отвечая, прошелся по комнате, чтобы выиграть несколько минут. Он прикидывал, не рано ли укреплять первую нить откровенности, что появилась между ним и этой черноглазой девушкой. Всегда осторожный, осмотрительный, он не полагался на первое впечатление, однако понимал, что на этот раз у него было слишком мало времени, чтобы продумать вопрос со всех сторон и все взвесить, прежде чем полностью довериться человеку. Сейчас он должен был решить не откладывая – да или нет.

Жермен, похоже, прочитала его мысли.

– Незачем так терзаться, Анри. Я буду вам помогать как сумею, а вам в ответ вовсе не обязательно посвящать меня в свои планы.

Он взглянул на нее с благодарностью.

– Значит, мне будет легче...

– О нет, не тешьте себя надеждами, я вовсе не тот человек, кто знает все в этом доме.

– Если вы откроете мне смысл слова "трокады", для меня это будет уже много.

Жермен подперла щеку ладонью.

– Неужто вы не поняли? Само название расшифровать не трудно. Тронковский – Кадиус. Трокад. Но дело-то не в названии! Вам необходимо знать суть? А вы подумали, Анри, стоит ли в наше время брать на себя тяжесть чужих тайн?

Он понял ее предостережение.

– Лейтенант Дапью намекал мне на то же самое. Я не собирался игнорировать его совет. Но сегодня... Ваш шеф и этот парень, поляк, зашли в тупик. Они не смогут работать вместе, хотя, кажется, уже стоят на пороге заветной цели. Тронковский заявил, что немедленно прекращает работу в лаборатории.

Эти слова словно током подбросили Жермен в кресле.

– Не может быть! Между ними никогда не возникало трений. Откуда вы это взяли, Анри?

– Меня позвал Кадиус. Кажется, он сделал это преднамеренно, в расчете, что я стану свидетелем их разговора, закончившегося конфликтом. Я понял: профессор хотел через меня сообщить организации о неожиданном саботаже Тронковского. Расчет Кадиуса прост: антифашистское подполье любой ценой должно оказать влияние на поляка, с тем чтобы он продолжил исследования до конца. Судя по словам Кадиуса, речь идет о судьбе открытия, которое можно будет использовать как оружие страшной силы в борьбе против Германии. Тронковский решительно против этого. Он считает открытие слишком опасным и боится, что оно принесет людям большую беду. Но он не был до конца откровенным, его угнетала какая-то мысль... Как видите, Жермен, совет Дапью теряет смысл. Надо немедленно сообщить нашим обо всем. Наладить связь со штабом группы за два-три дня практически невозможно. Может быть, вы имеете прямой контакт с Дапью?

– Нет, не имею, – призналась Жермен.

– Значит, придется идти по цепи явок. На это уйдет не меньше недели. Здесь товарищи переусердствовали с конспирацией. Что же нам остается? Главное – не упустить контроль над виллой. Кто знает, как все обернется. Может, кроме нас, кто-то еще проявляет интерес к этому дому и его обитателям. Случается, узел рассекают одним ударом. Поэтому я не хочу блуждать в тумане. Чтобы не ошибиться в решительный момент, необходимо знать, какого зверя держат в клетке Кадиус и Тронковский. Трокады... Что это – газ, взрывчатка, смертоносные лучи?

– Верьте мне, Анри, – Жермен приложила руку к сердцу, – мои сведения о их работе более чем приблизительны. Однажды Тронковский встретился мне в очень приподнятом настроении. Он вроде бы шутя сказал: "Мы выискиваем осколки неба и складываем в карман. Но не приведи господи хотя бы один такой осколочек уронить на землю!" В лаборатории, – Жермен подняла глаза кверху, указывая на потолок, – они занимаются какими-то исследованиями материи, похоже, космического происхождения. Добавить к этому не могу ничего, детали мне неизвестны.

– Очень жаль... – Галей, задумавшись, то складывал, то расправлял салфетку. – Почему Кадиус, профессор, известный ученый, так цепляется за Тронковского?.. Ну, ассистент закусил удила, может, он характер хочет показать, цену себе набить. Что из этого? В конце концов профессор мог бы проучить упрямца и поставить точку над "i" без него. Если все так серьезно, как преподносит Кадиус, что мешает ему указать строптивому парню на дверь, а самому тут же закатать рукава? Но он уговаривает поляка, едва не умоляет его опомниться... Кадиус, мне кажется, в растерянности.

– Что вы этим хотите сказать? – насторожилась Жермен.

– Хочу сказать, что ваш профессор без Тронковского беспомощен, как дитя. Вот что меня удивляет.

– Ну, это слишком, Анри.

– Возможно. И все же Кадиус в панике. Я понял. Он на мели.

Садовник стоял у камина. Темная от загара рука сжимала трубку телефона.

– Да, да... С вашего разрешения, месье, если можно – немного громче... Благодарю вас, теперь слышу значительно лучше. Конечно, ваша просьба будет сегодня же передана экономке...

Осторожно шагая по мягкому ковру, Анри попятился и возвратился в столовую, где Жермен все еще убирала со стола посуду.

– Забыл спросить, – притворяя за собой дверь, сказал он. – Кто это почти каждое утро передает вам приветы по телефону?

– Мне, по телефону? – девушка удивленно передернула плечами. – Как-то однажды звонил молочник, из лавки, а больше, к сожалению, не помню... Через кого мне передают приветы?

– Считайте, что я ошибся, – улыбнулся Галей, – мне так показалось или приснилось.

Жермен удивленно смотрела на Анри. А он, приложив палец к губам, кивнул ей и быстро вышел в коридор. Наверху, в гостиной, что граничила с залом, где был установлен телескоп, как и прошлой ночью, царила тишина. Маятник больших часов в деревянном футляре бесшумно отсчитывал время. Хрусталь, гобелены, замысловатая резьба на старинных шкафах и креслах все, что окружало Галея, уже не поражало воображения, не ослепляло роскошью, как тогда, впервые при электрическом освещении. Днем цвета обрели пастельность оттенков, и от этого вещи словно сливались в едином гармоничном ансамбле, становились неназойливыми для глаза.

Подождав, не появится ли кто-нибудь в гостиной, Галей решительно взялся за ручку двери.

Бледно-фиолетовый свет струился в зал, наполнял его через стеклянный потолок-купол странным мертвым светом. Все предметы вокруг обрели какие-то нереальные цвета. Перешагнув через стальные рельсы, Галей обошел основание телескопа и на мгновенье остановился перед высокой белой дверью, из которой тогда, ночью, выбежал Тронковский.

В душу вдруг закралось сомнение, вроде бы он делал что-то не так, как следовало. А вообще-то, кто он такой – Анри Галей, вчерашний сержант-парашютист разгромленного немцами десантного полка, беглец из лагеря для военнопленных, рядовой подпольщик-антифашист одной из групп Сопротивления? Имеет ли он моральное право вмешиваться в течение жизни незнакомых ему людей и чужого дома? Его послали на улицу Красных Роз не для того, чтобы встревать в дела окружающих. Может быть, и правда автомат в руки, и сиди себе внизу, в холле, или где-нибудь в другом укромном месте, в саду, наблюдай да прислушивайся, как и подобает солдату на посту, а все остальное – не твоего ума дело?

От этой мысли Галея разобрала злость на самого себя. Он резко толкнул дверь.

– Это вы, Жермен?

Голос принадлежал Тронковскому. Он сидел спиной к двери, обхватив руками голову. На длинном узком столе хаотично разбросанные бумаги. На полу кучка пепла, она еще алела, там что-то дотлевало и дымилось. Пахло гарью.

– Это я, месье Тронковский, – ответил Галей, окинув взглядом довольно просторное помещение. Над столом, на стене, виднелись мраморные панели с несколькими рядами электрорубильников. Толстый многожильный кабель извивался змеей и исчезал под паркетом. Приземистые, тяжелые кубы-шкафы в рост человека, сваренные из металла, жались твердыми боками один к другому. На их стенках вздувались рубцы от автогена, точно шрамы, и от этого громадные сейфы имели зловещий вид. На некоторых вспучилась, обгорела зеленая краска, словно по металлическим тумбам кто-то прошелся сильным огнем.

Подняв бледное лицо, Тронковский сердито спросил:

– Вы пришли меня уговаривать?

– Где Кадиус? – прервал его Галей.

Поляк равнодушно пожал плечами.

Обойдя кучку пепла, Галей присел на угол стола. "А ведь ему нет еще и тридцати", – подумал он и наклонился к Тронковскому.

– С какой стати, Ян, вы изображаете подмастерье Кадиуса? Трокады ваше открытие. Вы один совершили его. При чем тут Кадиус?

Щеки Тронковского медленно зарделись, в глазах вспыхнуло изумление, он смотрел на Галея с выражением человека, которому предстояло решить сложный ребус. Так просидели они несколько минут, изучая друг друга. Наконец на губах поляка заиграла едва заметная улыбка.

– Похоже, профессор не ошибся. Наверное, вы в самом деле учились в нашем технологическом... Если вы обо всем догадались, то к чему вопросы? Тронковский повел рукой вокруг. – Это его дом, его лаборатория, тут все необходимое для работы. А у меня, кроме мозга, ничего нет... Вот вам и ответ на ваше "с какой стати?".

– Понятно. Вы начинали еще там, в институте?

– Да, Кадиус читал у нас курс теоретической физики. Нет, нет, бездарью его не назовешь, у него острое аналитическое мышление, он необыкновенно жаден до новых идей, с ним чувствуешь себя уверенно. Когда я изложил ему свои первоначальные робкие соображения, которые уже начинали выстраиваться в определенный ряд, когда начал вести расчеты, когда поделился с ним своей гипотезой... о, профессор среагировал мгновенно! Придав моим расчетам строгую форму, он тут же выступил с научным сообщением. Его имя замелькало в специальных вестниках, о нем заговорили ученые. Для меня, тогда еще студента, авторитет профессора Кадиуса был импульсом, придававшим силы. Я трудился по восемнадцать часов в сутки и не знал усталости. Передо мной открывалась такая бездна нового, такие окна в необыкновенное, что просто не было времени замечать, с каким тонким умением Кадиус прирастает к моей работе, вживается в мои мысли и одновременно создает себе ореол глубокомысленного первооткрывателя, который щедро и бескорыстно делит свой опыт и знания с любимым и в общем-то небесталанным учеником... Сейчас даже не верится, с какой удивительной быстротой продвигалась работа. Когда я перешел к экспериментам, результаты ошеломили нас обоих. Кадиус запретил мне разглашать полученные данные, все исчезало в его стальном сейфе. Работа продолжалась в атмосфере строгой секретности. И вдруг – война. Гитлеровцы ворвались в Польшу. Я намеревался отправиться на родину, в Варшаву, однако Кадиус убедил меня остаться здесь. Мы с ним покинули лабораторию института и переселились сюда, на виллу. Здесь я увидел это оборудование. Не знаю, когда он успел смонтировать его, но такого мощного комплекса не было и в технологическом... Вот вам вся правда. А теперь идите. И советую не задерживаться в этом доме, если дорожите жизнью. Тут вам уже делать нечего...

Тронковский поднялся, распрямился в полный рост. Перед Галеем стоял другой человек, вовсе не похожий на того растерянного парня, который еще минуту назад сидел за столом.

– Прошу вас, Ян, потерпеть мое присутствие еще минуты две. – Галей произнес это глухим голосом, но требовательно, настойчиво. – Вы тоже не должны задерживаться на вилле. Но прежде чем мы простимся, я хочу, чтобы вы объяснили мне, что произойдет, если ваше открытие использовать как оружие?

– Это несерьезный разговор, человече. Кадиус поддерживает связь с вашей подпольной организацией, вы охраняете его не случайно. Вам хорошо известно...

– Ошибаетесь, Ян, – отрицательно покачал головой Анри. – Я и не слышал раньше о вашем технологическом институте. Я не закончил даже гимназию. До войны дергал рычаги портального крана, грузил бочки с вином на пристани. Мне неизвестно, о чем докладывал Кадиус членам нашего подпольного штаба и что обещал им. И все же, если это не мистификация, он толкнул носком туфля толстый кабель, – откройте мне глаза на правду, Ян Тронковский. Вы ничем не рискуете. Если даже Кадиус без вас не в состоянии сообразить, что к чему, а он все же профессор, физик, то уж крановщик тем более никакой опасности не представляет.

На лице, обрамленном бородкой, вновь промелькнула улыбка.

– Черт вас знает, Галей, почему-то я вам верю... Ладно. Пусть будет по-вашему. Прошу!

Они перешли в зал, в фиолетовый полумрак. Поляк стал подниматься по лестнице, что спиралью ввинчивалась в потолок. Галей не отставал от него. Под самым куполом вокруг пушки-цилиндра были проложены узкие антресоли с поручнями. Под подошвами позванивали листы металла. Взглянув на потолок, Галей хотел спросить, почему там стекло фиолетового цвета, но в этот момент заговорил поляк:

– Вам повезло, Галей, очень повезло! Вы, можно сказать, первый человек на Земле, видящий перед собой аппаратуру, за которую правительства многих государств, не торгуясь, отдали бы свой золотой запас.

– За этот телескоп?

– Это не телескоп. Хотя прибор и имеет отношение к небесным телам. Это капкан, ловушка. – Приложив ладонь к гладкой поверхности цилиндра, Тронковский нежно погладил темный металл. – Он умница, наш капканчик, он умеет захватывать в свою пасть такие ничтожно малые частицы, что размер их непостижим для человеческого ума. Они называются трокады. Таков был каприз профессора Кадиуса – дать чудесным частицам это нелепое название. Моя работа, Галей, заключалась в том, чтобы со всех сторон присмотреться к первозданной материи. Как оказалось, в природе существуют образования, плотность материи которых превышает десять в девяносто четвертой степени граммов на кубический сантиметр, то есть объем вещества становится меньше критического радиуса, а это значит... – Тронковский увидел на лице Галея растерянность и поспешил добавить: – Да, расчеты сейчас, в такой момент, право же, ни к чему, вы меня извините... Так вот. Всякая масса материи, и огромнейшая звезда, и самая малая частица, при определенных условиях способна достичь невероятного самоуплотнения. Вещество сжимается до такого состояния, что ломаются электроны, раздавливаются, словно под прессом, ядра элемента. Получается сгусток, в котором сконденсирован заряд энергии невообразимой силы. Энергия эта дремлет, дожидаясь своего часа. Такие сгустки энергии, трокады, есть везде. В жидкости, в газообразной среде, в космосе. Они существуют и как безбрежные океаны материи, и как ее случайные вкрапления. Отсюда вывод: природа держит под замком неизвестный науке вид энергии, мощность которого намного превосходит ядерную. Я шел от этого. И вот результат. – Тронковский еще раз провел ладонью по корпусу "капкана". – Частицы дремлющей материи потеряли свою свободу. Нет, не подумайте, что они здесь, в цилиндре, копошатся, как пчелы в улье. Трокады находятся там, где находились раньше, во всей Вселенной, где им уготовано место самой природой. Однако некоторые из них, те, что поближе к нам, попадают в мою ловушку. Затем осуществляется не менее сложная операция: трокады нужно удержать и транспортировать в заданную нами точку пространства. А там, в любой избранной точке, мы, если нужно, превращаем сгустки-трокады в обычную материю. Иными словами – мгновенно высвобождаем страшной силы энергию. Происходит взрыв. Представить его себе мысленно невозможно, картина ужасная... Правда, мощность взрыва можно уменьшить или увеличить. Все зависит от массы трокад, но ускорять или замедлять процесс высвобождения энергии пока еще не удается – тут новая проблема. Когда-нибудь энергия трокад даст человечеству несметные технические блага, а сегодня с помощью вот этой аппаратуры мы получили возможность употребить энергию трокад лишь как разрушительную, уничтожающую силу, способную привести Вселенную к хаосу и катаклизмам.

– Вы не сгустили краски, Ян?

– Ничуть. Лаборатория, Галей, это модель того исследовательского поля, где за барьерами гипотез открывается практическая, порой кошмарная, реальность.

– На каком этапе вы перестали сообщать Кадиусу результаты ваших исследований?

– Спохватился я вовремя. Допустим...

– Но, если я правильно понял, вы работали дальше, втайне от Кадиуса, вплоть до получения конечного результата. Вы уверены, Ян, что именно концовку Кадиусу не одолеть в одиночку?

– Уверен. Иначе он не стал бы тратить время на разговоры со мной. Я просто был бы ему не нужен. – Рука Тронковского потянулась к овальной дверце, четко выделявшейся на цилиндре. – Хотите взглянуть на внутреннюю оснастку "капкана"? Такого случая вам больше не представится, могу заверить...

– Нам обоим надо спешить, – прервал его Галей. – Итак, закончим наш разговор. Оставим Кадиуса-ученого. Вам лучше знать, чего он стоит в этом плане. Но желание Кадиуса применить трокады в качестве оружия против гитлеровцев я лично не нахожу противоестественным. Вы сказали – силу взрыва можно корректировать. Ограничьте энергию трокад, скажем, силой взрыва авиабомбы или торпеды и разрядите ее там, где этого потребует обстановка. Что вас пугает?

Тронковский сильно сжал локоть Галея.

– Вы располагаете картами немецких аэродромов, схемами дислокации их дивизий, планами размещения стратегических объектов? Вручите мне такие карты и схемы, и вы убедитесь, что такое трокады... Но ни вы, ни я не располагаем нужными данными. Куда бить? По каким целям? Вы человек смелый, но вашей храбрости мало, чтобы помешать гестаповцам обнаружить виллу, если они дознаются о существовании лаборатории, а тем более – о характере работы, которая в ней ведется. Оккупанты вокруг нас, а мы фактически беззащитны. Рано или поздно тайное становится явным. Где гарантия, что нацисты не завладеют моим открытием?!

Дз-и-и-ннь-нь... и-и-и-нь... Телефон напомнил о себе знакомой трелью. Галей все рассчитал заранее, и ему достаточно было нескольких секунд, чтобы оказаться у камина, за спиной садовника, и выхватить у него трубку. Буардье резко обернулся, и они столкнулись грудь с грудью. Пистолет уперся садовнику в живот. Лицо его стало землисто-серым.

– К стене! – прошипел Галей, накрыв ладонью мембрану. Буардье попятился, наткнулся спиной на раму картины и застыл.

Не спуская с него глаз, Галей приложил трубку к уху:

– Алло!..

Голос звучал четко и ясно.

– Да, месье, вы не ошиблись... С вашего разрешения, если вас не затруднит – немножко громче... Благодарю, теперь слышу лучше.

– Говорит Штуленц! Слушайте, Беккер, что вы там копаетесь, словно жук в куче дерьма? – гневно забрюзжал баритон. – Группенфюрер Мельцер третий раз требует исчерпывающую информацию. Он хочет знать, что там происходит у вас на вилле. Сам Мельцер, слышите? Передайте этому идиоту профессору дословно: если голова поляка не заработает снова, мы оторвем Кадиусу его собственную голову, тем более что она у него пустая, как барабан. И напомните ему, кто такой Мельцер. Старый болван, наверно, забыл! Это...

Наступила пауза, но тот, кто назвался Штуленцем, еще не положил трубку. Он ждал.

– Я передам вашу просьбу экономке, – по-лакейски отбарабанил Галей. Не беспокойтесь, месье...

– У меня все! – гаркнула трубка. Послышались короткие гудки.

Приблизившись к садовнику, стоявшему у стены, Галей тихо приказал:

– Руки за спину! Вперед, в вашу комнату. И не оглядываться!

Первое, что бросилось в глаза в комнате садовника, – начатая пачка сигарет на столе. Галей вынул одну сигарету, понюхал табак.

– В этом доме, Беккер, странные порядки: слуга-садовник спокойно обкуривает хозяина, который не терпит запаха табака, – усмехнулся он. Дайте огня, я тоже испорчу сигарету.

– Спички рядом, на столе.

– Какие спички? Не прикидывайтесь дурачком, Беккер! Меня интересует ваша зажигалка, и вы это поняли. – Галей постучал по столу пистолетом. Быстрее, быстрее, Беккер! Нам некогда рассусоливать. Ситуация слишком скользкая, чтобы играть в прятки. Или вы сразу будете отвечать на мои вопросы, или... Не такая уж вы цаца, а я – тоже... Нам друг с дружкой нянчиться не доведется. Зажигалку!

Тон Галея подействовал.

– Зажигалка возле кровати, на тумбочке, – быстро ответил садовник.

Блестящая игрушка на ладони Галея выглядела вполне безобидно. Он несколько раз щелкнул, подул на огонек и спрятал зажигалку в карман.

– Ловкачи вы, немцы, всегда что-нибудь придумаете! Вчера в холле вы сфотографировали меня этой штукой. Пленку уже проявили?

– Нет, она не вынималась.

– Ну вот что, месье Буардье, то есть герр Беккер. У меня нет желания прибегать к этой штуке. – Галей похлопал ладонью по пистолету. – Все будет зависеть только от вас. С фотоаппаратом мы покончили. Пойдем дальше. Что скажете о Штуленце? Кто он, чем занимается, место службы.

– Штуленц – оперативный референт отдела B-AIII имперской службы безопасности...

– Стоп, Беккер! Чем увлекаются сотрудники отдела B-AIII?

– Научные и технические проблемы, изобретения, патенты и тому подобное. Разрешите опустить руки?

– Можешь опустить... Теперь о Мельцере. Что это за фрукт, его должность?

– Группенфюрер СС доктор Мельцер возглавляет отдел B-AIII.

– Он доктор? Каких наук?

– Физик.

– Вот как!.. И с какого же времени на вас работает Кадиус?

Белесые брови немца изогнулись дугами, он заговорил, не скрывая самодовольства:

– История эта еще довоенная. Наши подобрали ключ к профессору в те дни, когда поляк стал колдовать в лаборатории технологического института. Подробности мне неизвестны. Знаю только, что Кадиус и доктор Мельцер знали друг друга. Кажется, они вместе учились в Веймаре. Однажды наш агент передал в Берлин сообщение о засекреченных исследованиях, которые вел Тронковский. Мельцер заинтересовался ими, приехал сюда, к вам, навестил своего знакомого по студенческим годам Кадиуса. Они, видимо, быстро нашли общий язык. С тех пор профессор Кадиус регулярно передавал в Берлин все сведения о работе Тронковского. Профессору, естественно, прилично платили за это.

– Коротко и понятно. А ты?..

– А я? Мельцер вызвал меня, когда вернулся в Берлин, вручил мне документы на имя Буардье, и я отбыл из Германии с заданием присматривать за Кадиусом...

Немец вдруг словно поперхнулся и умолк, в глазах на миг промелькнула радость. Галей заметил это и понял – немец увидел что-то у него за спиной, увидел то, чего не мог видеть Галей. В тот же миг сзади раздался невозмутимо спокойный голос:

– Что здесь происходит, господа?

Галей обернулся. В дверях стоял лейтенант Дапью. Нежданный гость шагнул в комнату. За ним проскользнул в дверь бледный, как мертвец, и весь какой-то сникший профессор Кадиус.

Тревога схлынула, Галей успокоился. Появление Дапью избавляло его от лихорадочных поисков ответа на вопрос: что делать дальше? Он с облегчением шагнул навстречу Дапью и тут же получил удар в солнечное сплетение. Падая, Галей увидел над собой Беккера, который бросился на него, как натренированный пес. Заломленную руку обожгла острая боль, отдалась в пальцы, из которых вырывали пистолет. Лицо лейтенанта Дапью еще раз возникло из тумана. Поджав колени и зарычав от боли в хрустнувших пальцах, Галей пружиной взвился с пола и кулаком левой руки свалил охнувшего Беккера. Под ногами блеснула синеватая сталь пистолета. Галей наклонился за ним, и новая волна боли судорогой свела тело. Он задохнулся, ему показалось, что на голову обрушился потолок.

Несколько минут он, видимо, лежал без сознания. А когда отступил розовый туман и в мозгу немного прояснилось, Галей, приоткрыв глаза, увидел у самого лица два грубых башмака. Над ним разговаривали по-немецки:

– Благодарите бога, Беккер, что после телефонного разговора у меня появилось подозрение... Я подам на вас рапорт. Как вы могли допустить, чтобы он воспользовался нашим паролем?

– Я объясню... Все произошло неожиданно...

Знакомый баритон оборвал Беккера:

– По вашей вине едва не провалилась важная операция. Об этом мы еще поговорим. Где поляк?

– Он наверху, герр Штуленц, он в лаборатории, – угодливо пояснил Кадиус, сидевший в кресле.

– А эта ваша... э... мадемуазель? Ба! Ты уже очухался! – носок башмака уткнулся Галею в ребра. – Поднимайся, приятель, незачем валяться на чужих коврах.

Выплюнув кровь, Галей стал медленно подниматься на ноги. Только теперь он понял, кому принадлежал баритон, который он слышал по телефону. Карие глаза с насмешкой разглядывали Галея, словно видели впервые.

Дапью-Штуленц ткнул Галея кулаком в подбородок и произнес без жалости:

– Вот видишь, не послушался моего совета и очутился в мясорубке. Тебе очень нужно было знать, кто таков Штуленц? Ну вот, это – я. И тут ничего не попишешь, Галей. Наивные люди, вроде членов вашей подпольной организации, даже не представляют себе, сколько методов и приемов существует в работе профессионалов, которым положено загонять вашу братию в угол. Кое о чем ты уже, верно, догадался, однако поздно, слишком поздно, приятель!

– Жалко, что я не раскусил тебя тогда в кафе! Тогда бы ты смеялся сейчас сквозь слезы. – Галей с тоской поглядел в сторону растворенного окна: оттуда слышались веселые голоса птиц, доносились запахи сада.

Беккер с готовностью шагнул к Галею и остановился, повинуясь голосу Штуленца:

– Оставьте, Беккер, успеете... Позвоните, пусть пришлют оперативную машину и мотоциклистов.

– Слушаюсь!

Высокая фигура в комбинезоне метнулась к дверям и словно наткнулась на незримую стену. Что-то с огромной силой швырнуло Беккера назад, в комнату. Он тяжело грохнулся на стол, руки суматошно задергались, хватая воздух. Грохот перевернутого стола слился с оглушительным громом выстрелов.

Разинутый рот Беккера, прошитый пулями Кадиус, акробатический прыжок Дапью-Штуленца к раскрытому окну – все это молниеносно, как горячечное видение, промелькнуло перед глазами Галея. Он инстинктивно бросился к стене и вжался в нее, ощущая кожей обжигающий полет пуль.

За распахнутой дверью, по ту сторону порога, в неловкой позе стояла Жермен. Автомат в неумелых руках вздрагивал и трясся, выплевывая длинную очередь, а Жермен все нажимала на спусковой крючок. От кресла, с которого медленно сползало на пол тело Кадиуса, в разные стороны летели клочья обшивки. Беккер лежал поперек перевернутого стола, а по нему хлестали пули "стэн-гана", кроша полированное дерево.

Еще миг – и теплый увесистый автомат очутился в руках Галея. Он подбежал к окну и выпустил вслед Штуленцу две короткие очереди. Но бил наугад: Штуленц исчез в зарослях сирени. Ухватившись за подоконник, Галей занес было ногу, намереваясь броситься вдогонку за оборотнем, но трезвый рассудок взял верх. Отойдя от окна, он схватил за руку Жермен. Оба, не сговариваясь, выбежали в холл и бросились к лестнице, что вела на второй этаж.

"Фиолетовый" зал встретил их тишиной. Только вверху, под куполом, слышалось сухое потрескивание.

– Жермен, посмотрите!

Над цилиндром "капкана" золотым роем носились грозди искр, они вились вокруг металлического кожуха, создавая живой светящийся ореол. Зрелище это было не только необычным. От него веяло тревогой и грозным предостережением.

– Быстрее наверх, он там!.. – прошептала Жермен.

Но Галей уже увидел – к площадке "капкана" им не добраться. Две нижние секции винтовой лестницы грудой металла лежали на полу.

– Ян, что случилось? Слышите, Ян?! – Голос Галея заметался под стеклянным куполом. На площадке-антресолях появился поляк. Он склонился через перила, замахал рукой.

– Немедленно оставьте виллу! Уходите отсюда, быстрее!

– Что с вами, Тронковский? Зачем вы разрушили лестницу? Спускайтесь!..

Тронковский прокричал что-то по-польски, потом, словно опомнившись, заорал басом на весь зал:

– Пся крев, осталось меньше двадцати минут! Панна Жермен, Галей, прошу вас, бегите! Вы еще успеете. Неужели не понимаете?.. У меня нет другого выхода... Прощайте!

Тронковский исчез. Наверху глухо стукнула тяжелая металлическая дверь. Сухой треск усилился, искры засветились ярче, они почти сливались в трепещущее пламя, и наверху, над цилиндром, уже сияло огненное кольцо, по которому пробегали короткие молнии.

– Ян! – с отчаянием закричала Жермен. Но ответа не последовало.

Ян Тронковский не появлялся больше. Девушка беспомощно взглянула на Галея. Он решительно взял ее за плечи, подтолкнул к двери.