Текст книги "Отвага (Сборник)"

Автор книги: Анатолий Безуглов

Соавторы: Борис Зотов,Анатолий Кузьмичев,Михаил Иванов,Андрей Тарасов,Игорь Бестужев-Лада,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Анатолий Безуглов
МЕДЛИТЬ БЫЛО НЕЛЬЗЯ…
Повесть

Окно моего кабинета выходило на центральную площадь станицы. Из него видны почта, столовая, магазин сельпо, клуб, тир и асфальтированная дорога, пересекающая станицу Бахмачеевскую, которая стала местом моей первой службы.

Бросая взгляд на улицу, я почти всегда видел Сычова – моего предшественника, ушедшего с поста участкового инспектора милиции совсем не по своему желанию и теперь обслуживающего днем тир, а вечером кинопередвижку клуба.

Я не испытывал к Сычову никаких плохих чувств, хотя и знал, что его разжаловали и уволили. За что – мне в районном отделе внутренних дел толком не объяснили. Говорили, что он большой любитель свадеб и поминок, которые привлекали его из-за этого самого проклятого зеленого змия. Как относится ко мне он, я понял довольно скоро. Но об этом я еще расскажу.

Дверь Ксении Филипповны Ракитиной – напротив моего кабинета. И как ни выглянешь – всегда настежь. Добрая пожилая женщина – председатель исполкома сельского Совета. Взгляд у нее нежный, ласковый. И даже с какой-то жалостинкой. Так смотрел на меня только один человек – бабушка, мать отца.

Когда я ехал в Бахмачеевскую, в колхоз имени Первой Конной армии, в РОВДе сказали, что исполком сельсовета выделит мне комнату для жилья. Ракитина решила этот вопрос очень быстро. Она предложила поселиться у нее, в просторной, некогда многолюдной хате, в комнате с отдельным входом.

Ксения Филипповна зашла в мой кабинет и спросила:

– Как идут дела, Дмитрий Александрович?

– Я тут составил план кое-каких мероприятий по борьбе с пьянством. Хочу ваше мнение узнать. Надо порядок наводить…

– Что же, – говорит Ксения Филипповна, – давай план, посмотрим. Действительно, порядок бы навести неплохо. – Она чуть-чуть улыбается. А я краснею и отвожу взгляд в сторону окна.

Сычов вышел из магазина. Карман его брюк оттопырен. Я машинально взглянул на часы. Пять минут третьего. Он нырнул в темную пещеру тира и растворился в ней.

Мои мысли снова переключились на магазин, потому что из него вышел длинный парень в майке и синих хлопчатобумажных штанах до щиколоток. Бутылку он нес, как гранату, за горлышко.

Парень, пригнувшись, заглянул в тир и также провалился в темноту…

– Я у вас почти месяц и поражаюсь: не продавщица, а клад… Спиртные напитки продает, как положено, ровно с двух…

Ракитина кивнула:

– Дюже дисциплинированная Клавка Лохова. До нее мы просто измучились. Чуть ли не каждый месяц продавцы менялись. То недостача, то излишки, то левый товар. Хорошо, напомнил, надо позвонить в райпотребсоюз, чтобы отметили ее работу. Она у нас всего полгода, а одни только благодарности от баб. Вот только мужик у нее работать не хочет. Здоровый бугай, а дома сидит. Вы бы, Дмитрий Александрович, поговорили с ним. В колхозе руки ой как нужны.

– Обязательно, – ответил я. – Сегодня же.

Честно говоря, те дни, что я служу, просто угнетали отсутствием всяких нарушений и крупных дел. Не смотреть же все время в окно?

И вот опять мелочь – тунеядец. Странно, почему Сычов не призвал к порядку этого самого Лохова?

Ксения Филипповна уходит.

Мне жаль эту женщину, потому что в Бахмачеевской она живет одна. Четверо ее детей с внуками разъехались. Она заготовляет нехитрые крестьянские гостинцы и отсылает им с любой подвернувшейся оказией. Но, с другой стороны, ее отношение ко мне, двадцатидвухлетнему офицеру милиции, как к маленькому, начинает беспокоить меня. Не подорвет ли это мой авторитет?

Звонит телефон.

– Участковый инспектор милиции слушает, – отчеканиваю я.

– Забыла сказать, Дмитрий Александрович… (Я не сразу догадываюсь, что это Ксения Филипповна. Ее голос слышно не в трубке, а через дверь.) Когда вы вчера уезжали в район, к вам тут Ледешко приезжала с жалобой.

– Какая Ледешко?

– Из хутора Крученого. Я пыталась поговорить с ней, да она и слышать не хочет. Вас требует. Говорит, грамотный, разберется. – Ракитина засмеялась. – И приказать может.

– Я был на оперативном совещании в райотделе. А заявление она оставила?

– Нет. Сказала, сама еще придет.

– А какого характера жалоба?

– Насчет быка…

В трубке смешок и замешательство. Потом:

– Вы сами разберетесь. Баба настырная. С ней посерьезней.

– Спасибо.

Через пять минут Ксения Филипповна заглянула ко мне.

– Будут спрашивать, я пошла до почты. Сашка, внучек, школу закончил. Надо поздравить.

– Конечно, Ксения Филипповна. Скажу.

Я видел, как она спустилась с крыльца и пошла на больных ногах через дорогу. И понял, почему насчет Ледешко она звонила: ей было трудно лишний раз выбираться из своего кабинета.

Трудно. Но не для внука.

…Вернулась она скоро. Я, заперев свою комнату, вышел на улицу. Закатил в тень старой груши свой новенький «Урал», еще с заводскими пупырышками на шинах и медленно направился к магазину.

Сычов с приятелем сидели на корточках по обе стороны входа в тир. Сычов напряженно ждал, поздороваюсь я с ним или нет. Я поздоровался. Он медленно поднялся с корточек и протянул руку.

– Осваиваешься, лейтенант?

– Знакомлюсь, – ответил я.

– Ну и как, власть? – расплылся в улыбке парень в майке и сунул мне руку лопаточкой.

– Нормально. – Пришлось поздороваться и с ним.

Им хотелось поговорить. Но я проследовал дальше.

В магазине тускло светила лампочка и стоял аромат хозяйственного мыла, керосина, дешевого одеколона и железа. Здесь торговали всем сразу. – и хлебом, и галантереей, и книгами, и гвоздями, и даже мебелью.

Продавщица Клава Лохова, сухопарая, лет тридцати пяти, с большим ртом и глубокими, как у мужчины, складками возле уголков губ, болтала с двумя девушками. Увидев меня, она приветливо улыбнулась.

Девушки притихли. Стрельнули любопытными взглядами.

Одну из них я знал. Вернее, сразу заприметил из моего окна. Она работала в клубе. В библиотеке. Стройненькая. Ладненькая. Беленькая. Теперь я впервые видел ее так близко. Бог ты мой, и бывают же такие синие глаза! Васильки во ржи…

Клава продолжала говорить. И беленькую называла Ларисой.

Я рассматривал допотопный трехстворчатый шифоньер, большой и пыльный, загородивший окна магазина.

– Берите, товарищ лейтенант. Недорого возьму.

– Пока не требуется, – спокойно ответил я.

– Кур можно держать, – не унималась Клава. – На худой конец – мотоцикл…

Девушки прыснули. Я не знал, что ответить. Похлопал по дверце шкафа и сказал:

– Сколько дерева извели…

– Всю зиму можно топить! – вздохнула Лохова. – Завозят к нам то, что в городе не берут. Разве колхозники хуже городских? Им даже лучшее полагается за хлебушек…

Девушки вышли, и мы остались с продавщицей одни.

– Правильно вы говорите, – подтвердил я.

– А то! – обрадовалась Клава. – Вон, люди недовольные, думают, что я товары сама выбираю…

– Неправда, люди вами довольны, – улыбнулся я. – Всем довольны. Но есть одна загвоздочка…

– Что еще? – насторожилась Клава.

– Вы, я вижу, женщина работящая. А вот муж ваш…

Лицо у Клавы стало суровое. Видимо, не только я говорю ей об этом.

– А что муж? – вспыхнула она. – Что вам мой Тихон сделал плохого?

– Ничего плохого, – сказал я как можно миролюбивее. – Только ведь у нас все работают. В колхозе рук не хватает.

– У вас есть жена?

– Нет, не обзавелся еще.

– Тогда другое дело, – усмехнулась она, как бы говоря, что я ее не пойму. – Может быть, он больше меня вкалывает.

– Это где же?

– Дома; вот где! И обед приготовит, и детей накормит, а у нас их трое. Приду с работы, руки отваливаются, а он на стол соберет, поухаживает.

– Несерьезно вы говорите, товарищ Лохова. Это не дело для мужчины.

– У нас по закону равноправие, – парировала Клава. – Чи мужик деньги в дом несет, чи баба, не важно стало быть.

– Нет, важно.

– Так что, товарищ участковый, прикажете тогда мне работу бросать? Я несогласная. Работа моя мне нравится, сами говорили, люди не жалуются. А какую пользу в колхозе мой Тихон принесет, еще по воде вилами писано. Уж лучше пускай дома сидит. Моей зарплаты нам хватает. И мужик он вдобавок такой, каждой бабе пожелаю.

Я не знал, что ей возразить. Хорошо, в это время зашла за покупками какая-то бабка.

– И нечего записывать его в тунеядцы, – закончила Клава. – Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…

Я поспешил на улицу.

– Зеленый… – проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: – Но симпатичный.

Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.

Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить с Тихоном надо. Только с умом.

Из кабинета я посмотрел в окно. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.

В это время зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.

– Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! – погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.

Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…

– Товарищ Ледешко, изложите суть дела.

– Наизлагалась во! – провела она ребром ладони по своему горлу. – Крайнихина Бабочка корова разве? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…

– Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?

– Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права. Покалечила она моего бугая.

– А Крайнова при чем? – не удержался я и повысил голос.

Ледешко насупилась.

– И вы, значит, заодно с ними… – Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом. – Ладно. В район поеду, там разберутся.

Я вздохнул.

– Хорошо. Пишите заявление.

Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием.

– И еще этот Чава.

– Какой Чава?

– Пастух. Сергей Денисов, – поспешно поправилась Ледешко. – Цыган, между прочим…

– Цыгане, русские – все равно.

– И я так же думаю, товарищ начальник, – подхватила жалобщица. – Все и должны держаться наравне. А вот Чава этот изводит моего бугая. Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочим, их личная корова тоже в колхозном стаде.

Наконец, Ледешко ушла. На душе было грустно.

«Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и разгадка рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным рецидивистом…»

А какие мечты роились в моей голове четыре года назад! В зеленом Калинине, с трамваями, троллейбусами, с Волгой, одетой в бетонные берега.

Друзья мучились, какой институт выбрать. А я уже твердо знал: моя профессия – следователь. И подал документы в МГУ на юридический факультет, но, увы, не прошел по конкурсу.

Два года службы в армии. Потом учеба в Москве. Только не на Ленинских горах, в МГУ, а в Черкизове. Сосватал меня в школу милиции кадровик из Калининского областного управления внутренних дел, заверив, что следователем можно стать и таким путем.

…И вот я достаю новую, чистую папку, вкладываю в нее заявление Ледешко и пишу: «Дело о…»

Долго и безрезультатно мучаюсь над дальнейшей формулировкой.

И первая папка ложится в сейф безымянной.

Чтоб разобраться с этим делом, надо съездить на хутор Крученый, расположенный в нескольких километрах от станицы.

Вечера здесь хорошие. Они мне понравились сразу. Нагретая за день степь прибоем накатывает на станицу теплый воздух, повсюду разливая благодать. И тишина. Ее лишь изредка нарушают сытое похрюкивание соседской свиньи или перебрех собак.

Выпив стакан парного молока, доставляемого мне по договоренности соседкой, я чинно прошествовал в клуб под взглядами станичников, коротавших время на завалинках за лузганьем семечек.

Публика неторопливо прохаживалась возле клуба в ожидании киносеанса. Я для порядка заглянул во все закоулки. Ларисы не было.

Перед самым сеансом к крыльцу подскочил верхом на лошади молодой парень. Его чистая белая сорочка была плохо выглажена, брюки пузырились на коленях. И только сапоги сверкали зеркальным блеском.

Он чем-то сразу останавливал на себе взгляд. И когда лихо спрыгнул на землю, стало видно, как он выделяется среди ребят. Парни тоже были загорелые, тоже в белых рубашках. Но он отличался природной, более жгучей смуглотой. Густая шапка крупных кудрей, блестящие глаза и ослепительные зубы. Лед и пламень!

– Привет, Чава! – крикнул кто-то из ребят.

Парень приветливо помахал рукой и, привязав к дереву коня, легко вбежал в клуб. Я вошел следом.

Вот, значит, каков Сергей Денисов, колхозный пастух. Мне хотелось подойти к нему и поговорить о жалобе Ледешко, но я понимал, что сейчас не время.

В фойе среди девушек не было той, которую я хотел увидеть.

Сергей Денисов тоже кого-то выискивал. Я скоро потерял его из виду, так как прозвенел третий звонок и зрители быстро заполняли зал.

Я устроился в углу. С первых же минут стало ясно, что в будке киномеханика что-то не ладно. Это портачил мой предшественник Сычов! Видать, не раз еще забегал он к Клаве в магазин.

В зале свистели, кричали, топали ногами. Экран то бледнел, то мутнел. Несколько раз зажигался свет. Женщина, сидевшая рядом со мной, не выдержала:

– Вы бы, товарищ милиционер, пошли, разобрались. Мучение-то какое за свои же деньги…

Я вышел в фойе. И обомлел: в пустом помещении сидели двое – Лариса и Чава. Они сидели молча. Но это молчание было более чем красноречивым.

В аппаратную вход шел с улицы, по крутой железной лестнице. В бетонной темной комнатушке щелкал проектор, глухо доносились из зала звуки кинокартины. На высоком табурете сидел парнишка лет пятнадцати, прильнув к окошечку в зал.

Я стоял молча, обдумывая сложившуюся ситуацию.

Значит, этот Чава приехал не ради кинофильма, а к нашей библиотекарше? А вдруг нет? Мало ли что…

Парнишка слез с табурета и, увидев меня, вздрогнул.

– Где Сычов?

– Это самое… пошел…

Ему хотелось очень правдоподобно соврать.

– А ты кто?

– Помощник. – Он деловито открыл аппарат и стал заправлять ленту.

– Так где же Сычов?

– Отлучился. По нужде…

Разговаривать дальше было бессмысленно. Я спустился по гулкой лестнице. Возле входа в клуб дремал конь Чавы, подрагивая лоснящимся крупом. Я стоял и смотрел через окно на Денисова и Ларису.

– А, лейтенант…

Сычов ощупывал стенку, боясь от нее оторваться.

– Нельзя же так хамски относиться к людям! – вскипел я.

– Не кричи! Ты мне в сынишки годишься.

– Я бы на вашем месте шел спать. Подобру-поздорову!

Сычов смерил меня мутным взглядом. Что-то в нем сработало. Он взмахнул руками и, отвалившись от стены, пошел в ночь, как подраненная ворона.

– Так-то лучше будет, – сказала возле меня тетя Мотя, уборщица клуба, она же контролер, и кивнула вверх, на аппаратную. – Володька сам лучше справится.

* * *

Шесть часов утра. Вокруг – зелень, над головой синь небосвода и яркое солнце.

Особенно я не спешил. Мой железный конь, негромко пофыркивая двигателем, мягко катился по шоссе, над которым уже колыхалось зыбкое марево.

Повернув на укатанную проселочную дорогу, я невдалеке увидел хатки – хутор Крученый. За ним тянулась невысокая поросль дубков – полоса лесозащитных насаждений.

Хутор дугой обходил Маныч, окаймленный по берегам тугими камышами. Резвый «Урал» перемахнул мостик и затарахтел по единственной хуторской недлинной улочке.

Я проехал двор, в котором сидела… обезьяна. От неожиданности я затормозил и, заглушив мотор, попятился назад, отталкиваясь ногами от земли.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Испугавшись чего-то, она бросилась к крыльцу хаты и стала колотить пепельно-черными кулачками в дверь.

Та отворилась, и на улицу вышел высокий мужчина в фетровой, видавшей виды шляпе. Он слегка поклонился мне:

– Здравствуйте!

Я ответил на приветствие. Из-за его спины выглядывали две женщины – молодая и средних лет. А из палатки высыпало несколько смуглых босоногих ребятишек.

Все семейство смотрело на меня с любопытством и тревогой.

– Мне надо поговорить с Денисовым.

Он обеспокоенно поднял брови. А женщины зашушукались.

– Я Денисов.

– Нет, мне Чаву… то есть Сергея.

Глава семейства спустился с крыльца и неторопливой походкой вышел ко мне, за ворота.

– Если вам очень нужен Сергей, поезжайте к лесопосадкам. Он там со стадом.

Поблагодарив хозяина, я завел мотоцикл.

Зачем я ехал к Чаве? Можно было зайти к Крайновой, поговорить с ней, свести ее с Ледешко – и дело с концом. История ведь сама по себе вздорная. Но меня тянуло к Сергею Денисову любопытство. А может быть, и какое-то другое чувство? Не знаю. Но мне захотелось познакомиться с Чавой поближе.

Я проскочил полосу насаждений и выехал на луг, где паслись коренастые темно-красные буренки, прильнув мордами к траве. Остановился, не заглушая мотора.

И вдруг от стада отделился огромный рябой бугай. Он приближался ко мне, задрав вздрагивающий хвост, свирепо изогнув шею и выставив вперед рога. Они у него хищно изгибались, отливая чернотой.

Бугай остановился в нескольких метрах, глядя на меня застывшим, налитым кровью глазом. Я газанул, чтобы припугнуть его.

Он, оттолкнувшись от земли всеми ногами, так что из-под копыт взметнулись комья земли, бросился вперед, на меня.

Больше я не раздумывал и рванул мотоцикл с места. Сзади что-то ухнуло, затрещали, схлестнулись молодые дубки.

Со стороны, наверное, это было захватывающее зрелище. Я мчался по едва заметной тропинке, подскакивая на седле и выжимая из машины все, что можно.

В зеркальце я видел разъяренную морду бугая, преследовавшего меня чудовищными прыжками. Попадись на моем пути хоть небольшая ямка, я взлетел бы вверх и не знаю, где приземлился бы…

Мне казалось, что преследование продолжалось вечность.

Не сбавляя скорости, миновал хутор, проскочил мост. На меня восхищенно смотрели трое пацанов, стоявших по колено в воде.

Я заглушил мотор и подошел к берегу, поглядывая в сторону лесопосадок. Там застыл бугай, довольный, подлец, тем, что спровадил меня из своих владений.

– Купаемся? – как можно беспечнее спросил я, шаря по карманам в поисках платка.

Руки у меня дрожали.

– Вон сколько наловили! – кивнул мальчуган куда-то мне под ноги.

В камышах стояло ведро, в котором копошилось нечто зеленое. Я не сразу сообразил, что это раки, потому что прежде видел их только красными.

– Кто из вас знает Крайнову?

Вопрос, конечно, глупый: на хуторе едва десяток домов.

– Баба Вера, что ли? – уточнил тот же пацан.

– Она самая.

– Айда, покажу.

Он вылез из воды весь в иле. Даже вокруг рта у него, как усы, темнела грязь.

Мотоцикл я повел не заводя. Мой преследователь все еще красовался на краю хутора. Черт знает, какие у него намерения!

– Баба Вера, до вас тут пришли, – подвел меня к калитке мальчуган.

Крайнова, чистенькая старушка, стоявшая у забора, низко поклонилась:

– Здравствуйте! Заходите, милости просим. – Она ловко утерла фартуком мордочку моему провожатому, пожурив его. – Докупался! Вон, жаба цицки дала…

Пацан вывернулся из ее заботливых рук и вприпрыжку побежал на речку.

– Поговорить с вами хочу.

– Проходьте до хаты.

– Можно и здесь. – Я указал на завалинку, как бы давая понять, что дело у меня пустячное и разводить официальности не к чему.

Мы присели.

– Жалуются на вас, – начал я.

– Ледешиха?

– Она.

– Была у вас? – Крайнова покачала головой. – Неужто до такого сраму упала? (Я кивнул.) Батюшки, стыд-то какой…

Старушка немного помолчала, подумала.

– Хай, – сказала она. – Сдам я свою Бабочку на заготпункт. От греха подальше. Да и старая я стала, трудно ухаживать, сено заготовлять…

– А как же вы без молока будете?

– Для кого молоко-то?

– Для внучат…

Баба Вера кивнула на окно. И тут только я увидал, что за нами, отодвинув занавеску, наблюдает древний, сухонький старичок.

– Вот и все мои внучата…

– Нет, значит?

– Есть, как не быть. Э-эх, мил человек, кто нынче по хуторам живет? Старики да бобыли. Молодежь, она в город подалась. А нам со стариком и козы хватит. Вот куплю козочку. И молочко будет, и шерсть… Значит, завтра и повезу мою Бабочку.

Крайнова проводила меня за калитку и с уважением посмотрела на «Урал».

– Шибко резвый у вас мотоцикл. Прямо смерч какой-то.

Я невольно глянул в сторону дубков.

По дороге кто-то скакал. Я сразу понял, что это Чава, и постарался принять равнодушный вид.

Подтянутый, ладный, стройный, Чава осадил коня и спрыгнул на землю.

– Вы извините, товарищ участковый, – начал он, словно был виноват. – Зверь, а не бугай… Насилу воротил назад. Он, наверное, от красного цвета взбесился.

До меня теперь тоже дошло, отчего рассвирепел бугай. Дело в том, что мотоцикл мне выдали ярко-красного цвета. Может быть, он предназначался для нужд пожарной охраны, не знаю. Но я был рад и такому.

Да, мне дорого мог обойтись этот красный «конь».

Баба Вера, смекнув, что произошло, заторопилась в хату.

– Доброго вам здравия, товарищ начальник! Завтра, мабуть, зайду. К обеду…

– До свидания, – кивнул я.

А Чава все еще разглядывал мой мотоцикл: все ли в порядке. Значит, и он не на шутку испугался.

– Зайдемте к нам, товарищ лейтенант. Дома говорить удобнее.

Я вошел за ним во двор. Дети играли возле палатки. Приглядевшись к ней, я подумал, что это, наверное, шатер. Он был сшит из видавшего виды брезента. Значит, много еще цыганского осталось в быту Денисовых…

Сергей вручил поводья лошади молодой женщине и провел меня в хату.

– Мои отец и мать, – представил Чава пожилого цыгана и цыганку средних лет.

– Мы уже познакомились с товарищем участковым, – сказал Денисов-старший. – Присаживайтесь.

Я сел на предложенный стул и огляделся.

Честно говоря, я представлял себе убранство комнат совсем иным. Здесь же все было чисто, уютно.

– А вы здорово ездите, – заговорил Сергей. – Я вначале испугался…

– Ничего, – перебил я, – обошлось. Мотоцикл цел – это самое главное…

В то время о мотоцикле я думал столько же, сколько о прошлогоднем снеге…

– Вы по поводу Ледешихи и бабы Веры? – нетерпеливо спросил Сергей. И добавил: – Вообще, эта Ледешиха – дурная женщина…

– Читробуй кадэ тэпенес пэмануш[1]1
  Нельзя так говорить о людях (цыганск.).


[Закрыть], – перебил сына старший Денисов. – У каждого свои заботы. Худо это или добро – судить не нам. Я часто видел таких, которые много красивых слов говорили, а сами думали только о своем кармане… Ты тоже хорош! Зачем грубишь Ледешихе? Она тебе в бабки годится.

– Нужна она мне!

Денисов-старший повернулся ко мне:

– У меня Ледешко тоже была. Я ведь в нашем хуторе как штатный советчик и мировой судья – депутат сельского Совета. (Я взглянул на него с удивлением и любопытством, которых не мог скрыть.) Да-да, – засмеялся Денисов-старший, – сам не ведал, что на старости лет сделаюсь властью… – Он погладил бороду, усмехнулся чему-то своему и продолжал: – Ну я сказал ей, что не стоит затевать ссору с соседями из-за чепухи. Не послушалась… А Выстрел – действительно породистый бугай. Товарищ Нассонов, председатель наш, уговаривал Ледешко продать. Выстрела колхозу. Хорошие деньги предлагал. Но она уперлась. «Мне, говорит, нет смысла от своей выгоды отказываться…»

– А что, эта Бабочка сильно поранила бугая? – перешел я на главное.

– Ерунда! – сказал Чава. – Похромал один день.

– Ясно, – кивнул я. – Насчет увечья бугая вы можете подтвердить?

– Конечно, – ответил Сергей. – Хоть на бумаге.

– Ну этого пока не требуется, – сказал я.

– А вообще Выстрел мне стадо держит вот так! – Сергей показал кулак. – Можно спать, гулять, отдыхать – все будет в порядке. Даже волка, а то и двух, одолеет.

– Водятся?

– Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья. – Чава поднялся. – Я вам еще нужен?

– Нет, спасибо. – Я тоже встал.

Следующий день начался с того, что я, идя утром на работу, услышал, как две старухи, завидев меня, захихикали и стали шептаться.

Я разобрал лишь одно слово – «таредор».

Значит, тореадор… Здесь ничего не скроешь. Факт сам по себе пустячный, мелочь жизни, как говорится, но я страшно огорчился.

* * *

В тот день на заседании исполкома сельского Совета я впервые так близко столкнулся с Ларисой. Мы сидели за столом друг против друга. Я смотрел на ее чуть улыбающееся лицо и думал: знает она или нет?

Заседание задерживалось. Ждали Нассонова, председателя колхоза.

Председатель пришел суровый. Сел рядом с Ксенией Филипповной и стал молча вертеть карандаш. Крепкий, с мощной загорелой шеей и покатыми плечами, с синевой на тяжелом подбородке…

Я выступил с планом мероприятий по профилактике правонарушений. Его дружно одобрили и перешли к другим вопросам. Дали слово Ларисе.

Говорила она тихо, поминутно оглядывая всех. Ее голос, высокий и мелодичный, журчал, как ручей. А в руках мелко-мелко подрагивал блокнотик с карандашом.

Слушали ее внимательно, потому что она всех заражала своим волнением.

Говорила она о том, что пропадают, исчезают всякие там старинные сабли, уздечки, макитры, кружки, сделанные народными мастерами, о том, что их следует отыскивать по хуторам, собрать и сделать в клубе нечто вроде музея.

Ларису поддержали. Кто-то вспомнил, что у него дома есть старинные шаровары с лампасами, у того – расписная кружка, у этого – носогрейка, оставшаяся еще от прадеда, боевые регалии с первой империалистической войны, икона с красивым окладом…

– Иконы не надо, – сказал Павел Кузьмич, секретарь колхозной парторганизации, – музей не церковь.

– Почему бы не собирать и редкие иконы, настоящие произведения искусства? – возразила Лариса. – Вон в Москве, в Третьяковской галерее, сколько икон работы великих русских художников…

Секретарь партбюро, подумав, согласился:

– Ну, если действительно великих мастеров, то можно. Только где у нас такие?

– Ясно, – подытожил Нассонов. – Не возражаем. Действуй. Собери ребят, девчат… Шукайте. Авось на Эрмитаж нашукаете.

И заговорил о том, что в воскресенье – троицын день. Надо организовать всякие мероприятия, чтобы отвлечь людей от пьянства.

…И так получилось, что через час мы с Ларисой шли к колхозным мастерским, напрямик, полем с подсолнухами.

Возле мастерских трое оголенных по пояс ребят, перемазанных в масле, с блестевшими от пота спинами, втаскивали по стальным трубам дизельный движок в кузов грузовика.

Грузовик был мне знаком. Вчера на нем шофер чуть не наехал на ребенка. Я проверил тормоза. Они барахлили. Водитель Федор Колпаков дал мне слово, что на неисправной машине из гаража не выедет…

Что ж, проверим.

Мы поздоровались. Катаев, секретарь комсомольского комитета колхоза, был среди ребят. Он кивнул нам: подождите, мол, закончим, тогда поговорим.

Установив движок, ребята спрыгнули с кузова, убрали трубы, закрыли борт.

Из мастерских вышел шофер Федя. Он старался не смотреть на меня. По его лицу было видно, что машина в том же состоянии, что и вчера.

– Довезешь? – спросил его комсорг.

Тот что-то буркнул. Я попросил у шофера ключи.

Федя кивнул на кабину:

– Там. – И отошел в сторону, вытирая руки ветошью, всем своим видом стараясь показать, что он здесь ни при чем.

Я тронул машину, проехал немного и затормозил. Так и есть! Педаль легко дошла до упора, а грузовик продолжал двигаться. Я остановился на ручном тормозе. Подал назад. Спрыгнул на землю.

– Не довезет.

Федя молчал.

А один из парней развел руками.

– Не волнуйся, начальник. Здесь и десяти километров не будет… по степи…

– Не повезет, – отрезал я.

– Товарищ начальник… – просил парень.

Катаев оборвал его:

– А ты не суйся, Егор. – И, бросив тряпку в кузов, ругнул Федю: – Дурень! Полтора часа втаскивали, пуп надрывали.

– Что же делать? – спросил шофер.

– Везите на другой машине, – сказал я.

– Нету другой, в разъездах, – мрачно сказал Федя. – А не отвезем, председатель взгреет по первое число. – Он усмехнулся. – И вам кое-что перепадет.

– Плевать я на него хотел! – Это было, конечно, слишком, но я разозлился. Прибавьте к этому – рядом была Лариса и все слышала.

Федя Колпаков зашел в мастерские и вскоре вернулся насвистывая. Катаев сказал нам с Ларисой:

– Подождите. Умоюсь, поговорим.

Но разговор не состоялся.

Председательский «газик», как разъяренный зверь, резко затормозил возле нас, принеся с собой клубы пыли.

Нассонов вылез из-за руля и коротко приказал шоферу:

– Езжай. Под мою ответственность.

И спокойно посмотрел на меня.

– Если хочет лишиться прав… – так же спокойно сказал я.

Председатель побагровел:

– У меня конвейер на пятом участке стоит, подсолнух пошел на силос… Это тебе не… – Он задохнулся, – не с бугаями наперегонки бегать.

Представляю, какое стало у меня лицо…

– Садись за руль! – рявкнул Нассонов Феде.

Тот, озираясь на нас, полез в кабину, завел мотор.

Нет, сдаваться нельзя. Я подошел к шоферу.

– Дай права и делай что хочешь, – положив документы в карман, я пошел прочь. Сзади заглох мотор, хлопнула дверца, и послышался едва не плачущий голос шофера:

– Геннадий Петрович!

Нассонов выругался.

Я продолжал идти.

– Товарищ лейтенант…

Я остановился. Председатель махнул рукой: подойди, мол. Я вернулся.

– Пошли.

Мы зашли в мастерские. Геннадий Петрович снял трубку телефона.

– Начальника райотдела внутренних дел. Да, срочно…

Он стоял ко мне спиной. Было видно, как у него застыли желваки.

– Приветствую вас. Нассонов… Он самый.

Нассонов говорил с моим начальством несколько минут. И я понял: председатель чувствовал, что бой проигран. Это его злило еще больше, потому что всему причиной был я, розовощекий мальчишка.

Нассонов сунул мне трубку.

– Кичатов, можно выпустить машину в рейс?

– Никак нет, товарищ майор. Совсем тормоза не работают. Лично проверял.

– А что же Нассонов бушует?

– Не знаю.

– Ничего, пошумит, пошумит и перестанет. А вообще ты молодец, лейтенант. Не сдавайся.

– Слушаюсь.

– Вот так… Завтра в час – на оперативное совещание.

– Так точно. Буду, товарищ майор.

В трубке запели короткие гудки.

Ребята, молча курившие на скамейке, вопросительно смотрели на нас. Так же смотрела Лариса.

Председатель, не сказав ни слова, вышел и сел в свой «газик». Машина круто развернулась, зло прошелестела шинами и помчалась по дороге…

– Что? – поднялся шофер.

– За правами придешь ко мне, после того как починишь машину. Я проверю…

Это была победа. Но в душу, на самое дно, опустилась горькая тяжесть оттого, что уставшие парни будут сейчас стаскивать двигатель с кузова. Потом снова втаскивать на другую машину. А где-то люди ждут и чертыхаются…

Я даже переживал за Нассонова. Получить оплеуху от молокососа…

Катаев побежал искать другую машину. Мы с Ларисой молча пошли назад по дороге.

…А ночью, когда я уже засыпал, убаюканный шепотом листвы у моих окон, тихо скрипнула калитка, и в светлом квадрате окна появилась голова.