355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Севастьянов » Дикий урман » Текст книги (страница 1)
Дикий урман
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:31

Текст книги "Дикий урман"


Автор книги: Анатолий Севастьянов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Анатолий Севастьянов
Дикий урман

Глава 1

Река текла без солнца. Текла не в берегах, а в стенах дикого, нетронутого леса. Громадные кедры уходили ввысь, и только где-то там, над ними, светлело небо… А тут, внизу, сплетались корни, чернели вывороты, стоял сумрак…

Только на плесах прорывалось солнце. Оно высвечивало дикую мощь и красоту тайги с ее обросшими лишайником стволами, с зеленым бархатом валежин, с провалами настороженной мглы.

Небольшой катерок «Волна» третьи сутки пробирался вверх по таежному притоку Оби.

На палубу поднялся моторист.

– Тайга-то какая! Во лесок-то! Как путешествие, Росин? – сказал он, вытирая концами руки, единственному пассажиру – молодому человеку лет двадцати шести – двадцати семи.

– Это не путешествие. Путешествие – когда сам идешь, а не везут тебя. Кстати, скоро меня привезете?

– Завтра к вечеру дай Бог добраться. Уж пятьдесят километров, как река считается несудоходной. А нам еще плыть да плыть. Ну ничего, теперь доберешься. Главное, на катер попал. А то ведь он в Тарьёган за всю навигацию только два раза ходит. Сейчас вот – в мае – да раз осенью.

Резкий толчок! Моторист чуть не свалился за борт и тут же юркнул вниз, в машинное отделение.

– Мель! Давай назад! – закричали у штурвала.

– Назад не идет.

– Ладно, стой. Подмывать будем.

Началась какая-то хитрая операция: подмыв мели струей от винта. Корма чуть влево, чуть вправо, чуть влево, чуть вправо, и так с полчаса. Но вот катер дрогнул и отошел назад.

– Хорош! Давай на нос!

Теперь катерок едва подавался вперед, а с носа длинной палкой щупали дно.

«Долгая песня», – решил Росин и отправился в каюту «мучить» английский – самую опасную мель на пути в аспирантуру.

И еще садились на мели, попали под винт коряги, но на следующий день «Волна» все же добралась до места.

Росин с набитым до отказа рюкзаком и ружьем в чехле вышел на берег.

«Вот он какой, Тарьёган!»

Деревушку со всех сторон обступила тайга, прижала к реке, будто собиралась столкнуть под берег.

Прочно стояли дома. У каждого – лабаз на четырех столбах; собаки – по две, по три; в угоду старому хантыйскому обычаю – медвежьи черепа на кольях.

К катеру, как на пожар, высыпала вся деревня. Русских несколько человек, все население – ханты. Одежда вроде длинных рубах, подпоясанных сыромятными ремешками. У женщин и ребят расшита бисером. У всех на поясах ножи в деревянных ножнах. Даже у девочки лет трех миниатюрный ножик. По стертым ручкам видно: ножи тут – повседневное орудие труда.

Росина окружили и в упор рассматривали хантыйские ребятишки.

– Где мне найти председателя? – спросил он.

Самый старший, не отвечая, повернулся и что-то закричал по-хантыйски. Из толпы у катера вышел молодой хант и направился к Росину.

– Я председатель.

Он, пожалуй, дольше учился в школе, чем занимался промыслом, но уже председатель промыслового колхоза.

– Вадим Росин, охотовед. Прибыл к вам обследовать места под выпуск баргузинских соболей.

Вечером в правлении проходило собрание.

Сизоватый табачный дым плыл из открытой двери, а в самом доме все сине. Занавески на окнах давно уже пожелтели от никотина.

На скамейках степенно расселись ханты-старики. Кто помоложе, стояли вдоль стен, теснились в проходах. Тут собрались все охотники деревни. Среди хантов было несколько русских.

Говорил председатель. Росин не понимал по-хантыйски ни слова.

Председатель кончил.

– Русским я сам объясню, – поднялся было Росин.

Все засмеялись.

– Не надо, – председатель тоже смеялся, – они по-нашему лучше нас говорят. Так куда посоветуем пойти охотоведу? – обратился он к старикам.

– Думать надо, – ответил один из хантов.

Трубки задымили гуще. Все молчали… Потом начали переговариваться, видимо советуясь друг с другом. Заспорили, зашумели, и вместе с ними председатель.

Но вот утихли. Только два старых ханта продолжали говорить.

Наконец все одобрительно закивали.

– Они предлагают, – перевел председатель, – осмотреть два места: Дикий урман и Черный материк.

– О чем же они спорили?

– Что лучше: урман или материк.

– Однако Дикий урман лучше подойдет, – подал голос до этого молчавший промысловик.

– Не лучше! – по-русски возразил старик и тут же по-хантыйски начал что-то возбужденно доказывать.

И снова общий спор…

– Ну вот, решили: Черный материк, – объявил наконец председатель.

– Что же, вы лучше знаете свои места. Пойду в Черный материк. А теперь помогите найти проводника, – попросил Росин.

– Яким те места хорошо знал… – вздохнул председатель. – Утонул.

– Пошто покойников поминать? Вон Федор отведет! – крикнули из угла. – Что, хуже Якима тайгу знает?

– Федор подойдет, – согласился председатель. – Как, Федор, отведешь в Черный материк?

– Однако можно, – отозвался один из русских, среднего роста мужчина лет пятидесяти.

– Вот и ладно… Пускай охотовед у тебя пока и остановится.

После собрания Федор повел Росина к себе.

– А как вас по отчеству? – спросил Росин.

– Почто по отчеству? Зови, однако, по-простому: Федор.

Шли через всю деревню.

Нигде ни одного замка: не понимают, зачем запирать двери.

– Вот и наша изба.

Изба была не ниже обычных деревенских изб, а срублена всего лишь из семи венцов.

Навстречу Федору выбежал громадный темно-бурый пес.

– Первый раз вижу такую лайку, – удивился Росин. – И окрас необычный.

– Ладный пес. И по белке идет, и зверя остановит. А окрас, верно, один такой и есть в округе. Не лезь, Юган. Пошел на место! – Федор столкнул с груди собачьи лапы.

Вадим Росин вошел в дом. Бревенчатые стены, добротный самодельный стол, скамейки, кровать с цветным лоскутным одеялом. Почти в полдома печь. На ней связка лука. В углу ушат с водой, ухваты. У двери вместо веника глухариное крыло.

– Здравствуйте!

Из-за дощатой переборки вышла средних лет женщина.

– Проходите, что же вы у порога-то стали, – пригласила она, повязывая платок, – не часто гости такие бывают.

Росин вытер о медвежью шкуру ноги, поставил рюкзак и прошел в передний угол.

– Приготовь, Наталья, самовар, – попросил Федор.

– Да уж готов.

Она пошла к самовару.

– Оставь, – легонько отстранил он жену. – Уйду в урман, еще натаскаешься. – И, как будто извиняясь перед Росиным, добавил:

– Он у нас вон какой толстопузый, не по бабьим рукам.

Наталья нарезала толстыми ломтями черного хлеба, поставила глиняную миску с тушеным мясом, положила вилки с деревянными ручками.

– Подвигайся к столу, – пригласил Федор. – Надюшка, слазь ужинать.

На печке зашуршал лук, из-под занавески показалась пара босых детских ножек, потом и сама Надюшка. Осторожно слезла с печки и, держа палец во рту, подошла к столу, не спуская глаз с незнакомого дяди.

Мать улыбнулась.

– Что надо сказать?

– Здравствуйте, – прошептала Надюшка и уселась на край скамейки.

Под столом вдруг раздался кошачий визг: Федор наступил коту на лапу. Надюшка замахала ручонками, и на глазах заблестели слезы.

– Ну что ты? – сказал Федор. – Он вырастет – мне наступит.

Надюшка засмеялась.

– Это у меня меньшая. Старший сын был. Да ты ешь, не стесняйся. Чай, не купленое.

Росин глянул на Федора, спросил несмело:

– А что же с сыном?

– Под медведя попал. Нашел берлогу и один зверя взять удумал. Стрелял, видно, да ранил. А вторую пулю зарядить не поспел. Кинулся тот из берлоги, задел по пути лапой. Нашли – уже неживой. И патрон в руке.

– Сколько же ему было?

– Да уже тринадцать почти… – проговорила Наталья.

Росин поторопился перевести разговор:

– А ты еще в школу не ходишь?

– Не, по осени пойду, – ответила Надюшка.

– А букварь есть?

– Пока нету. Мне папка портфель купит, как у Ленки, – сказала Надюшка и заболтала босыми ножками.

…Проснулся Росин поздно. На выскобленном желтоватом полу солнце прорисовало окно. Жмурясь от яркого света, умывался на подоконнике кот.

Росин бросил на плечо полотенце, вышел к речке.

Федор постукивал в лодке, прилаживая сиденье. Наталья чистила речным песком помятый походный котелок. Надюшка вместе с матерью старательно терла песком игрушечное ведерко из консервной банки.

После завтрака Росин пошел на почту. Он легко узнал ее по высоким столбам радиоантенны. Смуглая молодая хантыйка была там и радисткой, и начальником почтового отделения, и заведующей сберкассой, и, судя по приготовленному ведру с тряпкой, уборщицей.

– У вас не телеграмма? – сдвинув наушники, спросила она.

– Да, телеграмма.

– Тогда берите бланк, пишите, пока не кончился радиосеанс.

Росин быстро написал телеграмму.

– «Место обследования выбрал, – вслух читала радистка. – Отправляюсь Черный материк двести километров северо-восточнее Тарьёгана. Росин».

Глава 2

Утром, чуть рассвело, вышли из дома. От реки тянуло свежестью. Вода не шелохнется. В деревне еще спали. Только собаки, как замшелые пни, расселись по берегу и безучастно смотрели на реку.

Все снаряжение в лодке. Наталья, прощаясь, наказывала Федору не мешкать в тайге. Дескать, пока орехи не поспели, крышу поладить надо.

– Не замешкаюсь, управимся с крышей, – отвечал он и давал свои нехитрые наказы, в которых, кажется, главное было – не спускать Югана, чтобы не ушел за лодкой в тайгу.

– Ну, путь добрый! – Наталья поклонилась. – Ба! Что же я в руках-то держу, – спохватилась она и заставила Федора взять узелок с испеченными накануне пирогами.

Федор оттолкнулся от берега веслом, и маленькая долбленая лодка легко заскользила по спокойной воде.

На Федоре была поседевшая от времени рубаха, такие же штаны, на боку большой охотничий нож в берестяных ножнах. В лодке лежала видавшая виды одностволка, как обычно у промысловиков, небольшого калибра.

Росин был в новенькой гимнастерке, в брюках из «чертовой кожи». На голове коричневый берет. Через плечо в кожаном футлярчике фотоаппарат. В лодке объемистый зеленый рюкзак с блестящими пряжками. На нем двуствольное бескурковое ружье двенадцатого калибра.

Свежий речной воздух заполнял грудь. Над головой было чистое небо, и только вдали на горизонте тянулась полоска ярких белых облаков. Эти далекие облака подчеркивали тот радостный простор, ту необъятную ширь, в которую плыла их лодка. Легкая долбленка неслась так, что у носа появились буруны.

– Видно, держал весло в руках?

– Приходилось.

– У приезжих это не часто. Другой в долбленку и сесть не смеет. А сядет – зараз носом в реку. Ты только не рви веслом воду, не спеши: устанешь скоро. А нам весь день грести. Таперича дней пять только и делать, что грести. А там еще и на себе тащить придется.

Деревушка пропала за поворотом, но среди сосен виднелись низкие шалаши в два-три венца с двускатной берестяной крышей, какие-то сосуды, старые нарты, лыжи, истлевшая одежда.

– Это что такое? – Росин приподнялся в лодке.

– Хантыйское кладбище.

– Как же хоронят в этих шалашах?

– Да не сейчас ведь, раньше. Тогда и гроб не делали. Отпилят у долбленой лодки корму и нос, в нее и кладут. Чуть землю покопают, а сверху этот шалаш. Старухи по праздникам и кормить, и поить покойников ходили…

За кладбищем по берегам пошел кедрач и ельник. Причудливые корни вывороченных деревьев были похожи на сказочные существа, хранящие тишину тайги. Тут поневоле не плеснешь веслом. Все настороженно, тихо, и казалось, вот-вот из-за коряг появится медвежья морда.

Справа берег обрамляла длинная полоса желтого песка, слева до самой воды спускались заросли травы и кустарника.

– На карте Тарьёган – последний населенный пункт на этой реке, – сказал Росин. – Никаких селений больше не будет?

– В эту сторону не будет. Старое зимовье только. Тринадцать песков отсюда.

– Каких песков?

– А вот видишь, по одну сторону песок тянется. По другую нету. Повернет река – песок на ту сторону перейдет. Так тринадцать раз переменится песок берегом – и будет зимовье. Мы по рекам все песками мерим.

– Как же ими мерить? Один песок на двести метров, другой километра на два тянется.

– Это верно. Однако реки наши никто не мерил, верстовых столбов нету. Как скажешь, к примеру, где старое зимовье? У тринадцатого песка. Где кедрач хороший начинается? У осьмнадцатого песка. Ты не гляди – пески разные. Это если один с одним мерить. А десяток с десятком – на одно и выйдет.

– Я когда-то думал, тут кедры одни, пихты, лиственницы, елки с соснами. А здесь вон сколько берез, – сказал Вадим.

– Как же без березы? Она тут для всего нужна: на нарты, топорища, ручки, да мало ли… А что тебя по охотницкому делу учиться заставило? – неожиданно спросил Федор. – Что там у вас, под Москвой, охота шибко хорошая? Отец-то не охотой промышлял?

– Нет, не охотой! – Росин засмеялся. – Он у меня слесарем был. А в лес, правда, каждое воскресенье ходил. И меня другой раз брал. Я тогда еще в школе не учился. Вот, наверное, с того времени и привык к лесам. Потом все свободное время в лесу пропадал. Товарищ у меня – Димка, так нас с ним матери с фонарями ночью разыскивали. В каникулы с темна до темна в лесу. Охотились с луками. Ничего не убивали, конечно. А потом, в войну, ружье после отца досталось. Так вот и привык к лесу, и в институт такой поступил. А Димка ихтиологом стал, рыб изучает.

Росин помолчал, улыбнулся своим мыслям, потом продолжал:

– Мы с ним еще в четвертом классе путешественниками хотели стать. Потом узнали, что просто путешественников, без специальности, не бывает. Решили стать биологами. А позже, классе в девятом, оказалось, что и в биологии выбирать надо. Вот и выбрали… Так что, можно сказать, с детства мечта.

– А не наскучит по урманам-то мотаться?

– Тебе же вот не наскучило.

– Я привычный. А надоест если, тогда что?

Росин усмехнулся:

– В канцелярию сесть можно, в «табуретный рай», как у нас говорили. Туда и с нашей специальностью можно.

– Ну а женишься? Все одно, так и будешь в тайге? А она как?

– В экспедициях врачи тоже нужны… Федор, а это ведь тринадцатый песок.

– Вон и зимовье. – Федор кивнул на груду зеленых ото мха полуистлевших бревен. – Однако время чай варить.

Лодка прошуршала носом по песку и остановилась. Росин вылез, подтащил лодку подальше на берег. Достал из кармана блокнот с привязанным к нему карандашом и начал писать.

Синеватый дымок змейкой потянулся кверху – Федор разжег костер. Подвесил над ними отчищенный Натальей котелок, притащил из лодки мешок с продуктами, расстелил чистую полотняную тряпицу, поставил на нее кружки, положил хлеб.

– Полно писать-то, чай готов. Попьем – и дальше.

Росин подсел к Федору, взял кружку и с удовольствием начал потягивать пахнущий дымком чай…

– Ты допивай, а я вытаскивать пойду.

– Чего? – не понял Росин.

– Из лодки все. Тут перетаска.

Оказалось, река делала петлю, и с давних пор здесь перетаскивали грузы и лодки посуху, чтобы скоротать верст двадцать.

Сначала понесли лодку.

Валежник, растопыренные шишки, дорожки муравьев – совсем не часто ходили тут люди. По сторонам вперемежку и сосны, и ели, и кедры. А вот пихта. Деревья всех возрастов. И старые – в обхват, и вовсе молодые – чуть от земли.

Неожиданно тропинка нырнула вниз, прямо в темную от нависших ветвей воду.

– Смотри-ка, Федор!

На сосне, на виду у всех, кто пройдет этой тропкой, висело хорошо смазанное ружье.

– Ты чего по сторонам смотришь? – спросил Федор.

– Смотрю – есть, что ли, кто поблизости?

– Нет, паря, никого. Это с нашей деревни ханта берданка. Пойдет на промысел – возьмет. Пошто ее в деревню таскать.

– А не получится: придет, а ружья нет?

– Куда же денется? – засмеялся Федор.

– А возьмет кто-нибудь! Ведь народ всякий бывает.

– Нет, свои не возьмут, а чужого народа здесь нету. А вон, гляди, береста – там у него припас патронов схоронен. Идем, что тут стоять.

Вот уже сколько раз встречался Росин и раньше, и тут, в Тарьегане, с этой простотой нравов, с полнейшим доверием хантов. Но это всегда удивляло его. А теперь особенно. И как же не удивляться: даже ружье можно хранить в лесу, на сучке, так же надежно, как дома.

Вскоре представился случай еще раз убедиться, как верны здесь люди своим обычаям. После недолгого отдыха, когда опять легко работалось веслом и отплыли уже километра два, Федор вдруг спохватился:

– Обожди-ка. Давай к берегу! Забыл на стоянке. Вернуться нужно.

Еще не поняв, в чем дело, Росин вылез на берег и принял у Федора вещи.

– Ты погоди здесь, на порожней-то мигом обернусь.

Федор сильно оттолкнулся веслом, и долбленка быстро заскользила по течению.

– Да чего ты забыл?! – крикнул Росин.

– Забыл…

«Чего забыл? Таган, кажется, сказал. Какой таган? Вроде никакого и не было», – подумал Росин и, устроившись поудобнее на берегу, опять достал свой блокнот.

В стороне что-то зашуршало, Росин взглянул туда. От берега отвалился кусок земли и, рассыпаясь, покатился вниз…

Росину всегда было приятно видеть такое: и как посыпалась сама по себе земля с берега, и как на твоих глазах упала ветка с дерева. В такие минуты начинаешь чувствовать, что ты опять стал своим в тайге, она перестала тебя дичиться и открывает тайны до этого загадочных шорохов и звуков.

Темно-бурая с белыми крапинками птица размером чуть меньше галки села на елку.

Кедровка. Росин сидел неподвижно, и, не опасаясь его, птица перепорхнула к стволу и забралась в гнездо. «Как обычно, с южной стороны устроила», – отметил Росин и уткнулся в блокнот.

Не успел исписать и трех страниц, а Федор уже вернулся.

– Ты чего забыл? – спросил Росин, заглядывая в лодку. Но в лодке пусто.

– Таган поставить забыл.

– Какой таган?

– На который котелок вешали.

– Да мы же его на обыкновенную палку вешали.

– Таган эту палку зовут.

– Зачем тебе она? Неужели на другом месте нельзя еще срезать? Покажи, что за палка, ради которой стоило два километра туда и обратно ездить.

– Обыкновенная палка, с зарубкой для котелка.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Росин. – Зачем же ты ездил?

– Мы, как с места снимались, забыли таган в землю воткнуть. Ты котелок снял – таган бросил. А у хантов обычай: уходишь – не бросай на землю, воткни рядом с костром, чтобы другим на новый время не тратить и деревца не губить. По этому тагану и место для привала с реки заметить можно. Я, паря, с рождения среди этих людей, и нарушать их обычай мне не пристало…

Говорил Федор всегда ровно, спокойно. В нем сразу угадывался человек, который не может таить зло. От его открытого взгляда, мягкого, спокойного голоса, несуетливых движений исходили умиротворение и спокойствие.

Песок за песком оставались позади лодки. Солнце уже низко. Побаливали от работы руки. Река петляла: то справа солнце, то слева, то сзади…

Высокий желтый яр подковой охватил плес. В вышине, на яру, красными колоннами уходили ввысь стволы могучих сосен, и казалось, за их вершины зацепились пенно-белые облака.

– А ты в Калинине не бывал ли? – неожиданно спросил Федор.

– Бывал. А что?

– Посмотреть охота. Ведь я вроде бы тверской.

– А в Сибирь как же попал?

– Дед сюда в кандалах пришел… Подальше надо от яра. – И Федор повернул лодку. – Тут то осыпь, то сосна. Бывает, грохнется.

Вдруг как гром загремел над берегом. Это тысячекрылая стая гусей тучей поднялась над прибрежной поляной. Бросив в лодку весло, Росин торопливо щелкал фотоаппаратом. Федор что-то кричал, но Росин не слышал его: слишком велик этот шум.

– В тундру, сказываю, летят! Там, поди, лед еще, так они пережидают.

Растянувшись широкой полосой, гуси полетели вверх по реке.

За яром берег был сплошь завален мертвыми деревьями.

– Помнишь, на собрании про Дикий урман сказывали? Вот здесь река на два протока расшибается. Один как раз к урману пошел. – Федор кивнул в сторону захламленного мертвыми деревьями берега.

– Где же там проток? Гора бурелома, и все.

– Сразу не углядишь. Давай поближе подчалим.

Осторожно, чтобы не ткнуться в полузатопленные деревья, Федор подвел лодку к завалу. Между нагромождениями бурелома хорошо было видно что-то вроде грота.

– Сюда протолкаешься и попадешь в проток. Километров триста до урмана. Это по речке. Напрямую, ясно, ближе. Только прямо не пройдешь: болота. А места там богатые. Кедрачи добрые. Валежника – ногу сломишь. Для ваших соболей лучшего места не найти.

– Да, но большинство решило, что Черный материк самое удобное место, – ответил Росин, продолжая с интересом рассматривать необычный грот.

– Оно верно, самое удобное. Ни завалов, ни болот. И соболей туда на катере подвезти можно. А в Дикий урман на нашей лодчонке не во всякую пору пробьешься. У нас по этому протоку ни охотник, ни рыбак не плавает. Редко, кто по молодости, удаль вроде свою показать. И я как-то пробрался… Жаль, вот туда и зимой несподручно. Пешком – далече, на оленях тоже нельзя: мха там для них нету, кормить нечем. А то бы лучшие места для ваших соболей. Все так говорили.

– Как все? А сколько на собрании спорящих было? И надо полагать, большинство за Черный материк высказалось, коли нас туда направили.

– Не о том спорили. Худо вот, по-хантыйски не понимаешь. Ведь о чем спор: можно в Дикий соболей отвезти али нет? Кабы решили, можно, почто бы в Черный материк идти. Разве с Диким урманом сравнишь.

– Неужели спорили только о том, можно ли приехать? Да ведь мы же соболей на самолетах отправим. Прямо на место. Зимой каждое озеро – аэродром. Ведь озера там есть.

– Озер хватает. Вся наша тайга озерами да болотами изъедена… Вон, значит, как: по воздуху соболя прилетят. Хитро. Тогда, паря, только в Дикий урман надо. Почто кое-как делать, когда хорошо можно.

Росин в сердцах оттолкнулся веслом от топляка и направил лодку к берегу.

– Ведь я же просил собрание указать мне лучшие массивы кедрача, и все! Какое им дело, можно туда проехать или нет?

– Как же так, какое? Для нас делается, для промысловиков. А какой нам прок, если ты место поглядишь, а соболей подвезти нельзя? Вот и решили: пускай место будет похуже, зато соболей подвезти можно. А что они по воздуху прилететь могут, никому невдомек. У нас по воздуху только почта летает да доктор иной раз… А чего сердиться, вот она, дорога в урман. Повернем туда.

Росин достал карту.

– Это уже будет край Васюганских болот… Перепад воды метр на сто километров. И там, значит, этот урман?… – в раздумье говорил Росин. – Но ведь я сообщил в управление, что отправляемся в Черный материк. К середине июля должны вернуться. А успеем мы к этому сроку вернуться из Дикого урмана?

– В июле, однако, вернемся… Обязательно надо, пока вода не сбудет. Спадет, там уже не проплывешь… А пешком болота не пустят. Поторопимся… А если письмо отправить надо, так завтра утром отправим. У нас тут своя почта. Верно, не шибко быстрая. Да тебе и не к спеху.

Федор завернул письмо в бересту, очистил от коры длинную палку и заострил с одного конца.

– Ну, вот и все.

Воткнул палку в берег, а в расщеп вверх вставил завернутое в бересту письмо.

– Рыбак какой-нибудь заметит – заберет на почту.

Белая береста ярко выделялась на темно-сером фоне бурелома.

– Ну что ж, теперь можно и в Дикий урман, – сказал Росин. – Федор, а что это за затеска? Вон, на пихте.

– Охотник собаку звал.

Федор вытащил из-за пояса топор и обухом с силой ударил по затеске. Глухо, но мощно, как тяжелый колокол, загудела от удара пихта… Верно: удобно звать собаку – далеко слышно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю