Текст книги "Русский Дьявол"

Автор книги: Анатолий Абрашкин

Глава 2
Баба-яга и ведовство на Руси

Русские сказки сохранили чрезвычайно яркий и запоминающийся образ Бабы-яги. В большинстве сюжетов она предстает в обличье ведьмы – старой и злой старухи-колдуньи, пытающейся всячески навредить герою. «Баба-яга или Яга-баба – сказочное страшилище, большуха над ведьмами, подручница сатаны. Баба-яга костяная нога: в ступе едет, пестом погоняет (упирается), помелом след заметает; она простоволоса и в одной рубахе, без опояски; то и другое верх безчиния» ( Даль В.Толковый словарь живого великорусского языка). Но сквозь этот «негатив» просвечивают и совсем иные ее качества. Так, сказка нередко повествует о трех вещих сестрах (Баба-ягах), изображая их хотя и сварливыми, но добрыми и услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают богатырского коня, клубок, указывающий дорогу в неведомые страны, ковер-самолет и другие диковинки. Кстати, русское слово «ага» есть один из вариантов произнесения имени богини (сравни яга=йага→ага) и означает оно согласие («да», «так», «конечно», «ладно»). Таким образом, изначально Баба-яга обладала не только отрицательными, но и многими положительными качествами. Точнее говоря, образ Бабы-яги возник в те далекие времена, когда добро и зло еще не противопоставлялись как две духовные сущности.

Археологи нашли множество женских статуэток, относящихся ко времени каменного века – палеолита и неолита (VIII–III тыс. до н. э.). Эти находки дают основание полагать, что в те эпохи женское божество считалось главенствующим. Такое предположение находит подтверждение в искусстве Древнего Крита, а также в дошедших до нас текстах древних греков, римлян и египтян, где верховное женское божество именуется Великой богиней (или Великой матерью). Самая древняя скульптура Великой богини была найдена на месте палеолитического поселения в Восточной Сибири (его возраст 34 тысячи лет). Она представляет рожающую женщину с птичьей головой и высунутым языком. Образ богини-птицы, по-видимому, следует отнести к числу наиболее архаичных воплощений Великой богини. Человекоподобные образы богов приходили на смену зооморфным, но не всегда их замещение было полным. В частности, так произошло с Бабой-ягой, у которой «костяная (т. е. птичья) нога» и длинный (т. е. птичий) нос. Да и проживает бабушка в избушке на курьих ножках (здесь на форму жилища переносятся черты его хозяина), а метлу, на которой она так лихо летает, следует признать поэтической метафорой хвоста. Эти сохранившиеся у Яги черты животного подчеркивают древность ее образа.

Представление о хозяйке избушки на курьих ножках как о птице-деве наводит на мысль, что изначально Баба-яга уподоблялась птице, которая снесла и высидела мировое (Космическое) яйцо. В мифопоэтической традиции самых разных народов оно осмыслялось как начало всех начал, прообраз космоса и его отдельных частей. Славяне, к примеру, верили, что весь мир подобен огромному яйцу: скорлупа – это небо, пленка – облака, белок – вода, желток – земля. В русских сказках яйцо выступает магическим предметом (оберегом). Оно может заключать в себе царства (медное, серебряное или золотое), хранит пропавшую любовь царь-девицы, жизнь Кощея или волшебное семечко, от которого тает хрустальный дворец и освобождается царевна. Сохранились в сказках и более древние сюжеты о яйцах загадочной жар-птицы, об утке, несущей золотые и серебряные яйца, а также о курочке-рябе, обещающей подарить деду и бабе золотое яичко. В образах этих птиц продолжают жить старинные представления наших предков о Деве-птице – Великой богине, которая откладывает Космическое яйцо (т. е. порождает Вселенную). Более поздние ее воплощения (например, сирены в греческой мифологии или русская вещая птица Гамаюн) сочетали в себе уже как человеческие, так и птичьи признаки. Бабу-ягу тоже следует отнести к их числу.

А. Н. Афанасьев особо подчеркивал близость образов Бабы-яги и сказочной Змеихи. По его мнению, слово «яга» соответствует санскритскому «ahi» – змей. «У славян Баба-яга и мифическая Змеиха выступают в преданиях, как личности тождественные; что в одном варианте приписывается Змее, то нередко в другом исполняется Ягою, и наоборот; на Украине поедучую ведьму обыкновенно называют змеею. Замечательно, что те же эпические выражения, какими обрисовывается избушка Бабы-яги, прилагаются и к змеиному дворцу. Словацкая сказка изображает сыновей Ежи-бабы лютыми змеями. Наконец, подобно змею, Баба-яга любит сосать белые груди красавиц… и пожирает человеческое мясо». Но как в одном образе могли ужиться черты змеи и птицы? Определяющим, на наш взгляд, тут является то обстоятельство, что змеи, как и птицы, размножаются схожим образом, поэтому змея также могла мыслиться в качестве прародительницы Вселенной (Космического яйца). Так, эллины считали, что скифы произошли от мифической змеедевы, а в наиболее древнем варианте греческого мифа творения Мировое яйцо высиживал змей Офион (в предметах древнего средиземноморского искусства Великая богиня постоянно изображалась вместе с ним).

Баба-яга известна как похитительница детей. Ее избушка окружена забором из человеческих костей или тыном с воткнутыми на нем черепами. Это говорит о существовании кровавого культа этой богини, сопровождавшегося людскими, в том числе, по-видимому, и детскими жертвоприношениями. Но наряду с этим можно также говорить и о другой, более мирной стороне ее культа. В книге «Исторические корни волшебной сказки» В. Я. Пропп особо отмечал, что в процессе «очеловечивания» бога-животного то, что ранее играло роль животного, становится его атрибутом. В частности, избушку Бабы-яги можно соотносить с древним образом ее хозяйки. Но тогда нельзя не признать, что заклинание, произносимое Иваном перед жилищем богини: «Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом!» – звучит более чем двусмысленно. Не забудем также, что сказочный Иван не знает неудач в любовных похождениях, а то, что сказка изображает Бабу-ягу старой и некрасивой, очевидно, «налет» более поздних времен. Можно не сомневаться, что изначальный облик Богини Всего Сущего был гораздо привлекательнее, да и сама она была не столь дряхла и немощна. Не случайно в ряде сказочных сюжетов Баба-яга выступает могучей воительницей, она – богатырша, спит с мечом-кладенцом в изголовье и бьется с богатырями, а на лубочных картинках изображается дерущейся со стариком или крокодилом.

Во многих сказках Яга предстает женщиной с огромными грудями: «Титьки через грядку» (грядка – шест для полотенец и пр.); «Яга, Ягишна, Овдотья Кузьминишна, нос в потолок, титьки через порог, сопли через грядку, языком сажу загребает». Или: «На печи, на девятом кирпичи лежит Баба-яга, костяная нога, нос в потолок врос, сопли через порог висят, титьки на крюку замотаны, сама зубы точит». Баба-яга подобна другим, более молодым воплощениям Великой богини (Кибелы, Исиды, Астарты, Афродиты): она и воительница, и богиня любви. Ее пест и ступа – предметы, символизирующие вполне ясное эротическое действо, а метла, на которой восседает колдунья, – не менее очевидный символ утоления любовных вожделений. Словом, Иван, вступающий в избушку Бабы-яги, не обычный посетитель или проситель. За этим сюжетом угадывается древнейший обряд служения и ритуал жертвоприношения Великой богине.

В древней Европе не было богов. Великая богиня считалась бессмертной, неизменной и всемогущей. Мужчины боялись своего матриарха, поклонялись и подчинялись ей; очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним социальным центром, а материнство считалось главным таинством. По мере того, как соитие становилось общепризнанной причиной деторождения, царица племени (земное воплощение Великой богини) выбирала себе на год возлюбленного из числа юношей, состоявших в ее свите, и, когда истекал срок, он приносился в жертву. По нашему мнению, обряд жертвоприношения юноши Великой богине служил исходным основанием для сюжета посещения сказочным героем избушки Бабы-яги. В течение года (или более короткого срока) юноша должен был выступать в роли супруга-соправителя царицы, и потому встречается он неизменно по-доброму: его и накормят, и напоят, и необходимую помощь окажут. Другое дело, что герой всегда счастливым образом избегает гибели, но такой поворот событий легко объясняется тем фактом, что со временем Ягу превратили в злого демона. «С появлением земледелия и земледельческой религии вся «лесная» религия превращается в сплошную нечисть, великий маг – в злого колдуна, мать и хозяйка зверей – в ведьму, затаскивающую детей на вовсе не символическое пожрание. Тот уклад, который уничтожил обряд, уничтожил и его создателей и носителей: ведьма, сжигающая детей, сама сжигается сказочником, носителем сказочной традиции» (В. Я. Пропп).

Итак, Баба-яга – один из древнейших образов Великой богини. Корни ее происхождения ведут во времена каменного века. Белорусы утверждают, что Баба-яга ездит по поднебесью в огненной ступе и погоняет огненной метлою, что во время ее поезда воют ветры, стонет земля, трещат и гнутся вековые деревья. Сверх того, Баба-яга обладает волшебными огнедышащими конями, сапогами-скороходами, гуслями-самогудами и мечом-самосеком, то есть в ее власти состоят и быстролетные облака, и бурные напевы грозы, и разящая молния. Иначе говоря, в былые времена Баба-яга олицетворяла могущество и необузданность природных стихий. Это первобогиня русских и славян. И образ ее возник в те далекие времена, когда русские и славянские племена еще не выделились из единой индоевропейской общности.

Теперь об имени богини. Можно предположить, что словосочетание Баба-яга – относительно позднего происхождения, а изначальным вариантом имени была «Ягая баба», то есть «кричащая, шумящая баба». Такая форма имени и его различные производные (Ягайя-баба, Егабовна, Егибисна, Егибиха и т. д.) непосредственно присутствуют в фольклорных текстах. Но из-за безударной первой гласной словосочетание «Ягая баба» могло восприниматься как «Гая баба» (замечательно, что одно из значений слова «гай» – «гам, шум») или «Баба Гая». Привлекательность такой версии заключается еще и в том, что другим значением слова «гай» (родительный падеж «гая») в славянских языках является «роща», «лес» и, следовательно, «Баба гая» означает «Лесная баба», что идеально соотносится со сказочными описаниями Бабы-яги.

Смысловая параллель яга – гай – гам имеет еще одно воистину впечатляющее следствие. Она позволяет отождествить имена Яга и Гамаюн! Гамаюн – вещая птица с человеческим (женским) лицом. Она – вестник древних языческих богов, их глашатай, поющий людям божественные гимны. Эта птица-дева выступает хранительницей тайн мироздания. В представлениях русских людей ее образ связывается с картиной В. М. Васнецова «Гамаюн» и одноименным стихотворением А. А. Блока, написанным под впечатлением от нее:

 
На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поет,
Не в силах крыл поднять смятенных…
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых…
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!
 

Нам неизвестны какие-либо специальные исследования, посвященные птице Гамаюн. Этот мифологический персонаж почему-то представляется современным филологам второстепенным и не заслуживающим внимания. К счастью, так было не всегда. В. М. Васнецов и А. А. Блок ощущали исключительную важность образа вещей птицы в русской и славянской мифологии и потому обратились к нему в своих произведениях.

Васнецовская картина притягивает своей красотой. Но вместе с тем в ней заключена и глубокая мифологическая символика. Дерево, на котором сидит вещая птица, не обыкновенное, а священное! Его называют Космическим (Мировым) деревом, или Древом жизни. По представлениям самых разных народов, оно соединяет верхний и нижний миры Вселенной, это чрезвычайно архаический образ, наполненный глубоким философским содержанием. Он символизирует связь времен, единство всего Сущего (в том числе неразрывную связь с космосом), всеведение и торжество жизни. Это о нем писали А. С. Пушкин:

 
У лукоморья дуб зеленый…
 

Из-под корней Мирового древа бьют ключи с живой и мертвой водой.

Во многих русских сказках и заговорах Космическое древо описывается стоящим на море-океане, на острове Буяне. Эту мифическую деталь обыграл Иван Бунин в своем стихотворении «Русская сказка». Приведем его полностью:

Ворон

 
Ну, что, бабушка, как спасаешься?
У тебя ль не рай, у тебя ль не мед?
 

Яга

 
Ах, залетный гость! Издеваешься!
Уж какой там мед – шкуру пес дерет!
Лес гудит, свистит, нагоняет сон,
Ночь и день стоит над волной туман,
Окружен со всех с четырех сторон
Тьмой да мгой сырой островок Буян.
А еще темней мой прогнивший сруб,
Где ни вздуть огня, ни топить не смей,
А в окно глядит только голый дуб,
Под каким яйцо закопал Кощей.
Я состарилась, изболела вся,
Сохраняючи чертов тот ларец!
Будь огонь в светце – я б погрелася,
Будь капустный клок – похлебала б щец.
Да огонь-то, вишь, в океане – весть,
Да не то что щец – нету прелых лык!
 

Ворон

 
Черт тебе велел к черту в слуги лезть,
Дура старая, неразумный шлык!
 

Поэт попытался представить житье-бытье Бабы-яги посреди океана – она уже и не Хозяйка леса, не Властительница природных сил и не Хранительница огня. Здесь налицо отступление от классической сказочной традиции. Случайно ли это? Разумеется, нет. Стихотворение было написано в 1922 году и имеет вполне очевидный политический подтекст. Баба-яга в стихотворении, подобно России того времени, переживает трагические времена. Она изолирована от мира, испытывает нужду и голод и к тому же попала в зависимость от черта и его своры…

Точно так же в «нашествии» вод на васнецовской картине, замутивших бьющие из-под корней Мирового дерева ключи и затопивших остров Буян, мы склонны видеть исторический подтекст. Художник жил на рубеже веков и, подобно многим своим выдающимся современникам, предчувствовал грядущие потрясения, ожидающие Россию. Закат на картине – предвестник кровавых перемен, этим же настроением пронизаны и блоковские строки. Правда, можно сказать, что мотив былых жертвоприношений Великой богине («Уста, запекшиеся кровью») в самой картине явно не выражен, и поэтом в данном случае более владели собственные пророчества о будущей судьбе России.

В ходе главы мы шаг за шагом восстанавливали первозданные черты Бабы-яги: ее природную предрасположенность не только ко злу, но и к добру, вещую природу, внешний облик в виде девы-птицы, отнюдь не безобразную (если не сказать красивую) наружность и, наконец, покровительство искусству любви. Но все это свойственно и птице Гамаюн. Мы смело можем утверждать, что птица Гамаюн представляет изначальный образ Бабы-яги – Птицедевы. Более того, значение имен этих богинь суть одно и то же! Слово «Гамаюн» – двусоставное; первая его часть «гама» уже обсуждалась, вторая же «юн» означает «юная», «юница», так что все имя целиком можно перевести как «кричащая дева» или «кричащая молодка». Оно в точности соответствует расшифровке имени Бабы-яги, но вместе с тем содержит в себе и некоторое своеобразие. Древнерусские слова «юница» и «юнец» употреблялись в значении «новобрачные», юницами шутливо называли полувзрослых девушек, подлеток, поэтому птица Гамаюн, а значит, и Баба-яга – богини-девственницы. Последнее обстоятельство объясняет, почему у Бабы-яги нет мужа, а сама она всегда старается помешать соединению влюбленных. Но как тогда совместить представления о девственности Бабы-яги с оргиастическим характером ее культа?

Парадокс разрешается достаточно просто. Представления о Бабе-яге формировались в ту далекую эпоху, когда еще не было ни богов, ни жрецов, а были универсальные богини и их жрицы, причем женщины являлись главенствующим полом. Обряды служения Великой богине и ритуалы жертвоприношения ей – тоже отголоски древнейших времен. Поначалу в них не вкладывалось какой-либо «духовной» подоплеки, на первый план выходила оргиастическая (физиологическая) сторона культа. Под влиянием «догмата о девственности» они непрерывно изменялись, может быть, даже на какое-то время запрещались, ведь не случайно же возникли «институты» скопцов, весталок и христианство с его культом Девы Марии, но в целом как традиция эти обряды сохранялись очень долго (в России это праздники в Ивановскую ночь с их сладострастными игрищами, обряды похорон бога плодородия – супруга Великой богини, изображавшегося в виде куклы с непомерно большим фаллосом).

Великая богиня является персонификацией изначальной стихии, Первоженщиной (Матерью Вселенной), своеобразным тотемным предком человечества. Идея создания Мира (включая богов) одним изначальным существом породила, в свою очередь, мысль о непорочном зачатии (славянское deva– «девственница», кстати, этимологически родственно санскритскому devi —«богиня»). В более поздние времена отношение к такому религиозному утверждению уже не могло оставаться столь единодушным, поэтому данная черта оказалась присуща отнюдь не всем ипостасям Великой богини. На некотором этапе развития русского народа жрецы осознали, что понятие о девственности не слишком вяжется с именем «Баба»: баба – замужняя женщина низших сословий. Наверное, именно в тот момент и возникло новое имя нашей героини – Гамаюн, которое подчеркивает ее юность, чистоту и непорочность.

Бабу-ягу традиционно причисляют к ведьмам. М. Забылин, автор книги «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», писал про Бабу-ягу: «Подобно ведьмам, она посещает шабаш ведьм, летает на Лысую гору, но только не на помеле, а в ступе и пестом след заметает». По некоторым поверьям, она есть их предводительница и называется главной ведьмой. В наше время слово «ведьма» стало бранным, но здесь опять-таки видна многовековая работа христианских проповедников. Ведьма – это ведающая мать, ведунья (от глагола «ведать») или, по-другому, – знахарка. Все эти названия ясны каждому и, очевидно, не несут в себе никакого дурного смысла. Так именовались женщины сведущие, обладающие ценными для людей знаниями и приемами лечения. Отсюда проистекает то почтительное отношение к знахаркам, которое испокон веков испытывали на Руси. «Разница во взглядах народа и духовенства на колдунов состояла в том, что духовенство видело в них слуг дьяволовых, и потому его вражда к ним была, так сказать, постоянная, тогда как народ в обычное мирное время относился к колдунам либо с почтительным страхом, либо с явным уважением, озлоблялся же на них лишь в годины лютых бедствий, если сами эти бедствия решался приписывать им» (Орлов МЛ.История сношений человека с дьяволом).

В числе предков современных русских был древний народ, который называл себя ариями. Видимо, приблизительно в V–IV тысячелетиях до н. э. арии выделились из семьи индоевропейских народов как единая историческая общность. Территориально они проживали на просторах Русской равнины, это древняя прародина русских. Отсюда, как с базового плацдарма, на протяжении трех следующих тысячелетий арийские племена осуществляли массовые миграции в самых разных направлениях. Поначалу преобладал западный вектор расселения, в направлении Дуная, Вислы и Одера (славянской прародины), вплоть до Британских островов, затем (IV–III тысячелетия до н. э.) арии проникли в Средиземноморье (Греция, Малая Азия, Месопотамия, Палестина, Египет), а еще позже (II–I тысячелетие до н. э.) достигли Индии и Ирана. Арии, оказавшиеся в Индии (индоарии), были авторами самых древних из известных книг человечества. Они носят название «Веды». Известны четыре, весьма значительные по объему собрания вед (сокровенных знаний). Записывались эти тексты уже в Индии, но истоки ведийской мифологии лежат в мифологических и религиозных представлениях индоевропейских и арийских племен более раннего времени, обитавших на Русской равнине или в непосредственной близости от нее (комментаторы указывают на большое количество полярных реминисценций в «Ведах»). В «новые» времена Бабу-ягу записали в ведьмы. Но слова «ведьма» и «веды» («ведизм», «ведунья») восходят к одному корню, и их совершенно ясное значение свидетельствует, что в древности ведьмами называли хранительниц божественных знаний русского ведизма, колдуний или, что то же самое, жриц Верховной богини. Сама богиня могла называться по-разному (Баба-яга, Марена, Макошь, Коляда и т. д.), однако ее служительницы именовались одинаково – ведьмы. Ведовство (то есть то, чем занимались ведьмы, колдуньи, их ремесло) – не просто отголосок языческой древности, это культура, порожденная эпохой матриархата с ее культом женских божеств.

А. И. Куприн в повести «Олеся» так описывает колдунью Мануйлиху: «Все черты Бабы-яги, как ее изображает народный эпос, были налицо: худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный, дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы». Ее жилищем служит не хата, а «именно сказочная избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно ввиду половодья, затопляющего весною весь Ириновский лес. Но одна сторона ее от времени осела, и это придавало избушке хромой и печальный вид. В окнах недоставало нескольких стекол; их заменяли какие-то грязные ветошки, выпиравшиеся горбом наружу». Писатель как бы нарочно упоминает о схожести колдуньи с Бабой-ягой, даже живет она в избушке на курьих ножках. Тем самым он дает понять читателю, что его рассказ не выдуман, что он отражает типическую судьбу ведьмы на Руси и содержит ту глубинную правду, которую ввиду своей краткости не описывают ни сказки, ни летописи.

Поверим и мы Куприну и приглядимся внимательно, что же представляла из себя настоящая русская ведьма. В приведенном портрете Мануйлихи есть любопытное сравнение: глаза колдуньи глядели, «точно глаза невиданной зловещей птицы». Писатель, кажется, обронил это случайно, ненароком, но это, конечно же, не так. Образы вещих птиц – украшение древних мифологий, это едва ли не самые поэтические фигуры, когда-либо придуманные человеком. Только в нашем фольклоре – это Лебединые Девы, Сирин, Алконост, Гамаюн (Баба-яга в пору своей молодости). Все они не только сладкоголосы, но обладают также способностью прорицать будущее и оборачиваться в прекрасных юных дев. Патриархальная традиция, когда миром стали править боги-мужчины, превратила этих чудо-красавиц в зловещих чудовищ. Точно так же и среди людей возникло предубеждение против женщин-колдуний. Куприн опять-таки мимоходом упоминает, что глаза Мануйлихи были когда-то голубые (читай: небесные, чистые, бездонные) и лишь потом из-за людских обид стали холодными и зловещими.

Вместе с Мануйлихой живет внучка Олеся. «В ней не было ничего похожего на местных «дивчат», лица которых под уродливыми повязками, прикрывающими сверху лоб, а снизу рот и подбородок, носят такое однообразное, испуганное выражение. Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати – двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала ее молодую, здоровую грудь. Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посередине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности». Олеся, как и бабушка, чародейка, она – продолжательница колдовской традиции, присущей их роду. Но, в отличие от Мануйлихи, ее глаза еще излучают свет и радость. Все ее страдания впереди, и придут они из мира людей. Она понимает язык животных и птиц, умеет отыскать нужные в колдовстве и лечении болезней растения, знает рецепты приготовления магических зелий, умеет насылать страх на человека и прорицать его судьбу. Все это дано ей от природы, она – Лесная Дева (сравни однокоренную тройку слов: лес – Леся – Олеся), живое воплощение богини Леса (юной Бабы-яги!). Но останется ли она такой же лучезарной и добродетельной при столкновениии с враждебным к ней миром людей?

Куприн оставляет этот вопрос открытым. Попытка прийти к селянам с добром и миром окончилась полным провалом. Олесе позволили отстоять обедню, но зато потом местные бабы, напав целою толпою, едва не убили ее. Вырвавшись и отбежав от них шагов на пятьдесят, «Олеся остановилась, повернула к озверевшей толпе свое бледное, исцарапанное, окровавленное лицо и крикнула так громко, что каждое ее слово было слышно на площади: «Хорошо же!.. Вы еще у меня вспомните это! Вы еще наплачетесь досыта!» Все это было сказано в сердцах, от большой обиды, но ночью случилась гроза с градом, и у половины села жито было как ногами потоптано. Понятно, что повинными в этом молва объявила окрестных колдуний, но те еще ночью бежали из этих мест…

Народные суеверия – отдельная тема. Ясно, что рождались они не на пустом месте и были как-то связаны с древними языческими верованиями и обрядами. Например, повсеместно было распространено убеждение, что ведьмы – виновницы засух и гибели урожаев. В повести Куприна будущий урожай загубил град, но это ни в коей степени не могло извинить колдуний, ибо считалось, что именно они могли управлять облаками. В языческой традиции издавна существовала основанная на магии практика вызывания дождя. Моления о дожде устраивались во времена засух, это было своего рода обращение к Природе за помощью. В христианские времена смысл этих ритуалов переиначили, и ведьм стали обвинять вообще во всех природных неурядицах. Байка о том, что ведьму можно узнать по имеющемуся у нее хвосту, возникла, видимо, оттого, что люди издревле верили в возможность ее оборотничества и превращения в птицу (деву-птицу!). Рассказы же о шабашах представляют очевидную пародию на древние языческие празднества. Вообще, в историях о ведьмах много небывальщины. Другое дело феномены магии, заговоров и лечения травами, то есть всего того, что сегодня называют народной медициной. Это целый пласт древнерусской культуры, впитавший в себя опыт тысячелетий и заслуживающий самого пристального изучения.

Отношение Русской Православной Церкви к колдунам и ведьмам со временем менялось, но поначалу оно было крайне непримиримым. С самого момента обращения Руси в христианство дела о колдовстве были представлены в ведение духовенства. В церковном уставе, писанном еще при князе Владимире, сказано, что духовный суд рассматривает – «ведство, зелейничество, потворы, чародеяние, волхвования», и за все эти преступления, как и в Западной Европе, полагалось сожжение на костре. В нашем Отечестве «никогда не было такого ужасающе торжественного аутодафе, как в Испании, но об отдельных случаях костровой расправы в летописях упоминается» (Орлов МЛ.История сношений человека с дьяволом). В 1411 году в Пскове сожгли живьем двенадцать «вещих женок» за якобы причастность к распространению в городе моровой язвы. При Иоанне Грозном был подтвержден закон о сжигании чародеев. По делам XVII века видно, однако, что сожжение применялось в то время уже редко; колдунов и колдуний ссылали в отдаленные места, в монастырь, но не жгли, хотя мера эта признавалось все-таки законною карою.

В XIII веке Серапион, епископ Владимирский, порицал суеверных, сжигавших или топивших ведьм в случае засух и неурожаев. Он писал, что на смерть можно осудить человека, только имея веские доказательства его вины, достоверные показания очевидцев – «послухов»: «Вы же воду послухом поставите и глаголите: аще утопати начнет – неповинна есть, аще ли поплывет – волхов есть». Обычай проверки заподозренных ведьм водою, однако, сохранялся вплоть до XIX века. Во время засух предполагаемым ведьмам скручивали руки веревками, привязывали на шею тяжелые камни и сбрасывали в глубокие омуты. Неповинные в чародействе тотчас погружались на дно, а ведьмы плавали по воде вместе с камнем, вода их не принимала. Первых вытаскивали и отпускали на свободу, вторых забивали насмерть и топили силой. При коллективной расправе над ведьмами убийц не искали, и дело обычно устраивали так, что убитая как бы погибла от несчастного случая.

Физическое истребление язычников едва ли прибавляло уважения правительству и Церкви, пусть даже с каких-то пор они и перестали взывать к этому. Поэтому власти стали действовать мудрее: многие языческие праздники были наполнены христианским содержанием, а место языческих богов заняла христианская Троица. Установилось так называемое двоеверие, когда народ, не отказавшись от прежних языческих обрядов и обычаев, стал поклоняться Христу. Вот, к примеру, отрывок из старинного заговора против мужского бессилия:

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Есть святое Океан-море, на том святом Океан-море есть стоит остров, на том острове стоит дуб булатный, у того дуба булатного корени булатные, сучье булатное, вершина булатная. Круг того дуба булатного ветром не согнет, вихрем не сломит, так бы у меня, раба Божия (имя рек), стояли семьдесят жил и единая жила… на женский лик красной девицы, на старых баб, на молодых молодиц, на сивых кобылиц…

Этот заговор обращен к христианскому Богу, но по своему содержанию он насквозь языческий и ничего общего с учением Христа не имеет. Это, если хотите, ведовство по-христиански.

Итак, в истории ведовства следует выделять три этапа.

1. Эпоха матриархата. Зарождение «института» ведьм – жриц Великой богини. Это избранницы, чтимые всем народом. Баба-яга в то время еще совсем юная и выглядит как писаная красавица.

2. Период языческого патриархата. Богини теряют свою верховную власть на священном Олимпе. Хранительницы их культа считаются инакомыслящими, оппозиционерами и т. д. Возникают и повсеместно распространяются мифы о вредительстве, кознях ведьм и их изначальной злонамеренности по отношению к человеку. В это время создаются сказки о противной Бабе-яге и прекрасном герое Иване-царевиче.

3. Эпоха христианства. Ведьма объявлена носительницей абсолютного зла.

Превращение ведьмы в отрицательного персонажа народного фольклора началось задолго до распространения христианства на Руси. Слишком велик «языческий» слой наговоров на нее. По народным представлениям, обычная женщина становилась ведьмой, если в нее вселялся (по ее желанию или против воли) злой дух, душа умершего; если она сожительствовала с чертом, бесом или Змеем или заключала с ними сделку ради обогащения. Главным вредным свойством ведьм считалась способность портить скот и отбирать у коров молоко. С этой целью ведьма собирала росу на межах и пастбищах, волоча по траве полотно (фартук, платок, сорочку), затем выжимала ткань и поила водой свою корову или просто вешала намокшую ткань дома, и с нее обильно текло молоко. По русским поверьям, ведьма могла «отнимать сало» (т. е. жир с чужих свиней переходил к свиньям ведьмы, даже если она их не кормила), перенимала яйценоскость у чужих кур. В присутствии ведьм женщины никак не могли напрясть много пряжи, так как вся нить шла на веретено. Ведьме приписывалась способность насылать порчу на людей, домашних животных, растения, продукты и т. п., в результате чего люди и животные болеют, гибнут, новорожденные не спят по ночам и плачут, домочадцы ссорятся, свадьбы расстраиваются, продукты портятся, нитки рвутся, работа не удается. На Украине верили, что ведьмы могут наслать град, ураганные ветры, наводнения, пожары, похитить небесные светила, вызвать засуху и другие бедствия.