Текст книги "Мир под лунами. Начало будущего(СИ)"

Автор книги: Анастасия Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Всхлипнув, я прислонилась к перилам и расплакалась навзрыд. Великанша молча смотрела на меня, потом присела на корточки и что-то говорила, пыталась утешить. А я все рыдала, не могла и не хотела остановиться. Наступила реакция: психика не выдержала напряжения последних часов.

Теи села на ближайшую скамью, посадила меня себе на колени, как ребенка, и запела. В этой песне почти не было смысла – слова переплетались, сливались, разлетались, кружились и сплетались вновь, и вместе с ними я то воспаряла к облакам, то плавно опускалась до самой земли, чтобы тут же взлететь на вершину блаженства. Слезы высохли; в душу снизошло спокойствие. Я прижалась лицом к огромной мягкой груди и, едва не засыпая, вдыхала ее нежнейший, тончайший аромат. Удивительно, такие большие люди – и такие безупречно прекрасные! В голове стало чисто и свежо, печаль ушла. Теи осторожно ссадила меня с колен. Я поерзала, устраиваясь поудобнее на скамье из металлических прутьев, рассчитанной совсем на другие ягодицы. Она положила руку мне на голову, защищая от солнца, что било в затылок. Я вновь могла думать и принялась закидывать Теи вопросами, на которые она без удовольствия, но обстоятельно отвечала.

3 .

Так я поселилась в Высоком доме. Обезьянка выиграла эту битву, заслужила место подле нанья. Испугайся я при виде Теривага, будь скромнее, и он со своим напарником если не убил бы меня на каменном столе, то уж точно успел бы вскрыть заживо прежде, чем взял анализ крови. Со всех континентов кромлехи доставляют им людей, которые чем-либо отличаются от остальных. Нашедшие меня жители тундры сами не имели дела с нанья, только слышали о живущих на небе больших белокожих существах. Меня они сочли одной из них – я же была выше их, светлее лицом и одета по-другому – и решили доставить к ближайшему месту телепортации, чтобы я вернулась к своим, тем более, что служители кромлеха могли щедро им заплатить.

Я называю этот способ перемещения телепортацией, поскольку наньянское слово, его обозначающее, не поддается переводу. Возможно, оно и не наньянское даже – либо нанья позаимствовали его у какой-то иной цивилизации, либо оно просто настолько древнее, что первоначальное значение забылось.

Охраняющие кромлех люди в ожерельях из клыков выполняют приказ нанья и регулярно поставляют в лабораторию младенцев с необычными болезнями и взрослых, которые чем-либо выделяются из общей массы: слишком долго живут, слишком быстро выздоравливают, чересчур умны или непроходимо тупы. Сами они, конечно, не имеют понятия о том, какому делу служат. Может быть, именно из этой работы, преследующей исключительно научную цель и оставшейся загадочной для тех, кто ее выполняет, и родится позже ритуал жертвоприношения.

Для чего Териваг убивает людей и исследует их тела? Кем являются нанья, что считают себя вправе относиться к людям как к подопытным мышам? Я не успела спросить об этом Теи до того, как мне снова стало плохо. Однако, случайно или нет, мне уже удалось угадать истину.

...Сейчас, полутора годами позднее, лежа под внушающим ужас небом Европы, я осознаю, какими светлыми были месяцы, проведенные рядом с нанья. Уже забылись растерянность, и страх, и тоска по дому. Со слезами и смехом вспоминаю, как едва не сошла с ума, стараясь осознать жуткую правду: что я и есть продукт экспериментов древних богов. Странно, тогда меня почти не удивило инопланетное происхождение нанья, намного сложнее было свыкнуться с тем, что я попала в собственное, совсем незнакомое прошлое. Постепенно, на протяжении всех этих месяцев, передо мною вырисовывалась величественная картина реальности, о которой большинство людей двадцать первого века (увижу ли я их когда-нибудь?) даже не догадывается. Что тут творится, в прошлом! Мимо самого интересного я, к счастью, пролетела в тумане, и мне нравится думать о тех неприятностях, которые в будущем ожидают Бероэса. А неприятности ему обеспечены, он сам об этом постарается! Я смеюсь, глядя сквозь кроны деревьев в небо, где знакомые созвездия еще не похожи на самих себя. Аэль просыпается, поворачивается ко мне. "Все спокойно, спи!" – шепчу я, и он тут же уходит в сон...

Это очень страшно, когда сказка становится реальностью. Излюбленный сюжет желтых телеканалов оказался правдой. Но еще долгое время я, рыжеволосая лулу, любимица великого Анту, не могла поверить, что живу среди богов – тех самых, что были повелителями Земли задолго до того, как люди научились писать. Это не может быть правдой, это не может быть на самом деле! Честное слово, пару раз я собиралась кинуться вниз головой с парапета Высокого дома и этим доказать, что он лишь галлюцинация. Остановил меня не страх смерти (во всяком случае, мне хочется так думать), а любопытство. Если нанья действительно существуют, то я единственная из семи миллиардов своих современников знаю всю правду о прошлом!

В этом месте рассуждений у меня каждый раз возникало, да и до сих пор возникает сомнение: а наше ли это прошлое? Вдруг это параллельный мир, не настоящая Земля? Отец Анту однажды обронил, что живых миров множество и есть по меньшей мере две планеты – копии Земли не только по основным показателям: размерам, массе, удаленности от звезды, составу атмосферы, – но и по формам жизни. И все же я видела карту планеты, над которой парит Высокий дом, и, если принять, что выводы некоторых современных мне исследователей верны, то сомнений быть не может никаких. Я на Земле. За сорок или даже больше тысяч лет до собственного рождения.

В первый же день я заболела. Волшебная песня Теи помогла лишь на пару часов. Она поспешила. Мне следовало постепенно привыкать к новому языку и к новым возможностям мозга. Ей действительно пришлось, уж не знаю каким образом, изменить его структуру – иначе я просто не смогла бы понимать язык нанья, не смогла бы связать двух слов на нем. Увидев, что я на удивление хорошо справляюсь, она решила сразу провести допрос. Что будет дальше, ее не волновало. Предполагалось, что после допроса меня заберет Териваг. А вместо этого великий Анту, правитель Высокого дома, взял меня под свою защиту. Жаль, ему не хватило чуткости, чтобы вовремя остановить беседу. Мой подстегиваемый стрессом перенапрягшийся мозг вскипел, и на несколько дней я погрузилась в пучину бреда. Впрочем, чему удивляться! Сколько попугайчиков и морских свинок гибнет у нас от внезапного испуга, переохлаждения или голода! Я для нанья – как редкий экземпляр того же попугайчика: ценное животное, но животное же!

Однако теперь Теи прекрасно обо мне заботилась. Как бы далеко ни ушли от нас нанья, их женщины сохранили остатки материнского инстинкта и способность к сочувствию. Ведь Теи вовсе не обязательно было искать платье для лулу, которая скоро должна умереть. Выдала бы какую-нибудь простыню, и сойдет на несколько часов. А она слетала на землю, в поселок работников-лулу, и велела сшить одежду.

В бреду я все порывалась встать и почистить зубы. Мозг отчего-то зацепился за этот пунктик и рождал безумные образы, которые мучили и мучили меня: то я обнаруживала у себя бивни мамонта, то с ужасом ощущала, как из верхней челюсти со скрипом вырастают клыки саблезубого тигра. Снизойдя к моим стенаниям, Теи еще раз спустилась в поселок лулу и привезла оттуда набор тонких расщепленных палочек, которыми местные люди выковыривают остатки еды из зубов. Сами нанья давным-давно избавились от всех стоматологических проблем. Они вообще, кажется, ничем не болеют. И моются они раз в месяц, и едят раз в несколько суток. Зато сколько едят! Фрукты и овощи поглощают за обедом сотнями штук (впрочем, учитывая размеры плодов местных культурных растений, это неудивительно), жареную и вареную рыбу, моллюсков – килограммами и запивают все это кувшинами кислого вина, подслащенного медом. Несколько племен лулу живут в лесах только для того, чтобы собирать орехи к столу нанья. Зато мяса на столе почти не встретишь. Специально для меня запекают какую-нибудь лесную птицу или поросенка, да и то не чаще раза в месяц. Первое время Теи пыталась приучить меня есть насекомых (нанья их очень любят), но в конце концов смирилась с тем, что для меня это неприемлемо.

Четыре дня я провела в забытьи и еще неделю потом пролежала в огромной кровати. Сражение со стрессом окончилось моей победой: мозг адаптировался, не только ничего не потерял, но и приобрел новые качества, о которых прежде я не могла и мечтать. Отныне все, что я видела и слышала, запоминалось с первого раза, укладывалось на специальные полочки в голове и извлекалось по первому требованию. Книги нанья, впрочем, так и остались для меня загадкой. Мне позволялось читать все что захочу, вот только разобраться в них я чаще всего не могла. У нанья столько понятий, о которых мы не имеем представления! Платон вряд ли понял бы что-нибудь в аэродинамике или там, не знаю, в теории струн; местным лулу никогда не объяснишь, что такое гуманизм; как ни увеличивай емкость мозга, мне не понять философию нанья. Для этого надо прожить среди них хотя бы десяток лет, да и то многое останется тайной за семью печатями. Вместе с тем у меня часто возникает ощущение, что и боги не способны разобраться в истории, которую я им рассказываю. Они хорошо знакомы с физиологией лулу, а психология до сего дня, кажется, мало их интересовала. Тем более что я веду речь о том, что только будет, – и в их больших головах это будущее укладывается с трудом.

Но все это было еще впереди, а пока наступил день, когда я сползла с кровати, набросила на плечи накидку из коричневых шкурок зверька, наверняка вымершего задолго до моего рождения, и вышла на палубу. Буду называть эти открытые площадки палубами, раз уж Высокий дом в каком-то смысле корабль. Их тут девять, самая широкая – на восьмом уровне, где, как объяснила Теи, живут она, Бьоле и кто-то еще. Верхний, девятый уровень – покои великого Анту. Никому не разрешено подниматься туда без предупреждения.

Не знаю, из чего построено это чудо инопланетной мысли и какая энергия вот уже пятьдесят тысяч лет позволяет ему жить. Высокий дом с самого начала не пришелся мне по душе. Приятно ли карлику оказаться в жилище великана? Все очень большое, громоздкое, любое бытовое действие становится испытанием, и постоянно опасаешься, что кто-нибудь между делом придавит тебя как букашку. Не нравится мне и любовь нанья к цветным металлам. Все, что можно, у них сделано из золота, серебра или меди: посуда, сантехника, даже их супернавороченные гаджеты. Мебель и стены тоже позолочены или инкрустированы золотом. В общем, все блестит и сверкает, и все очень тяжелое и неудобное для маленькой Ксеньи.

Но ходить босиком по полу Высокого дома приятно. Он теплый и мягкий, как линолеум. Двери открываются бесшумно – первые дни меня это смущало, ведь в голове накрепко засела созданная фантастическими фильмами убежденность, что технологии будущего немыслимы без звуковых эффектов. Я подсознательно ожидала, чтобы двери будут отодвигаться передо мною с шипением, при включении света раздастся звон, а бортовой компьютер заговорит женским голосом. Ничего этого нет, и никакого бортового компьютера не видно. Здесь очень тихо, спокойно. При этом нанья не бывает скучно. Судя по рассказам Теи, они постоянно чем-то заняты, две трети года бодрствуют, а потом на несколько месяцев ложатся спать.

Я вышла на палубу, приблизилась к парапету. Было раннее утро, солнце только показалось из-за моря, прочертило в нем короткую красную линию. Я положила руки на перила, осторожно заглянула вниз. На земле была еще ночь, и была эта земля очень-очень далеко. Как на карте, лежало подо мной юго-восточное побережье Индостана, дугой уходящее за горизонт. Светились узкие полоски пляжей между серым океаном и черными многоугольниками лесов. Извивистые реки прятались в ночи, и выдавали их лишь светлые пятна песчаных отмелей. Под кораблем плыло серебристое облако, на несколько минут закрыло землю дымкой. На какой же мы высоте? Километров семь-восемь, наверно, из иллюминатора самолета я видела точно такую же картину. То-то опять не хватает воздуха! Хозяева совсем обо мне не думают! Что было толку адаптировать меня к небольшой высоте, если при очередном подъеме низкое атмосферное давление меня прикончит?

Я побежала к двери. С каждым шагом дышать становилось все труднее. Корабль будто бы постепенно сбрасывал с себя защитную оболочку, позволяя проникать на палубу ледяному разреженному воздуху многокилометровой высоты, которого человеку долго не выдержать. Задыхаясь, дрожа в потоке жестокого ветра, я преодолела большую часть пространства, отделяющего парапет от закрытых помещений, как вдруг тусклый оранжево-розовый блеск привлек мое внимание. Справа, у сияющей в лучах рассвета желтой стены стояло несколько каменных саркофагов, украшенных узорами из золотых пластин. Никогда не видела, как рассвет играет на золоте, – это было настолько красиво, что я сбилась с курса и подошла к ближайшему саркофагу, приподнялась на цыпочки, положила руки на холодный борт, а подбородок на руки и заглянула внутрь. В темном отполированном камне лежал великан. Лежал уверенно, как фараон, вытянув руки вдоль могучего тела. Крупный нос с царственным высокомерием смотрел в небо. Шевелились глаза под синими веками, мощная грудь едва заметно поднималась и опускалась. Великан спал, с наслаждением вдыхая пустой воздух. Кислородное голодание ему явно не грозило.

В несколько отчаянных прыжков я добралась до двери и влетела внутрь. Легкие сжались в комок, волосы на всем теле встали дыбом. Согнувшись пополам, я захлебывалась густым теплым воздухом и цеплялась за стену. Откуда-то выбежала Теи, налетела как наседка, запутав меня в подоле платья. Присела на корточки, схватила за плечи.

– Ксенья! Ты ушла не спросив! Тебе нельзя наружу, там спит Льесте!

Я прохрипела:

– Знаю уже, видела!

Ее глаза обшарили мое лицо и не нашли опасности для здоровья.

– Долго ты там пробыла?

– Минут семь.

– Именно сейчас, когда Высокий дом поднялся и упало давление!

– Не переживай так, со мной все в порядке. И я не разбудила его.

Она фыркнула.

– Конечно, нет. Нелегко разбудить заснувшего нанья.

Когда мы шли в ее комнаты, я спросила:

– А почему на палубе давление ниже, чем в помещениях?

– На палубе сейчас идеальное давление для сна. Оно было идеальным и для бодрствования наших родителей. Но Великий Анту считает, что нам полезнее жить в естественных условиях этой планеты.

В языке нанья как минимум пять слов, обозначающих сон, и сейчас Теи употребила то из них, что не имеет прямого отношения к состоянию, которое называем сном мы. Оно означает "истинная жизнь" или "с той стороны от черты реальности"... Ну, очень мало у них понятий, которые можно перевести одним словом!

– На вашей планете другое давление? Тогда понятно, почему вы такие крупные. А ваша планета больше Земли или меньше?

– Давай договоримся так, – сказала Теи, садясь в деревянное кресло, – шесть дней я спрашиваю тебя, шесть дней ты меня. Сегодня мой день.

Ее комнаты – как келья монашки. Пустые белые стены, ни ковров, ни картин, ни женских безделушек. Три массивных деревянных кресла, сделанных с большим искусством, стол из неизвестного материала, на столе два загадочных прибора и круглый золотой планшет-свиток. Интересно, а аналог интернета у них имеется?

Я ответила:

– Согласна. Но одно все-таки спрошу сегодня: почему именно ты меня расспрашиваешь? Не сам великий Анту, ни кто-то другой?

– Я его ученица и преемница в каком-то смысле. Отец великого Анту создал лулу, и с тех пор мы следим за эволюцией вида. Я с детства помогаю ему. Кому же, как не мне, беседовать с потомком нашего человека?

Как всегда, мне понадобилось время, чтобы переварить услышанное.

– Что значит – создал лулу? Нас никто не создавал, мы произошли от обезьяны без посторонней помощи. Так меня учили.

– Вот как? Вы, значит, забыли своих отцов. Постараемся выяснить, как это произошло.

Она вызвала видеокамеру (в жизни бы не догадалась, что это спустившееся с потолка изысканное серебряное украшение – на самом деле сложный механизм) и села у стола. Указала мне на другое кресло. Я забралась в него, поджала ноги. Интересно, бывал ли в этом кабинете хоть один лулу?

Прежде чем начать расспросы, Теи обложила мою голову разноцветными каменными присосками, выглядевшими как изящные камеи. Никаких проводов не было, но она сказала, что работа моего мозга теперь будет регистрироваться. Мой рассказ и поведение фиксируются несколькими способами, постоянно отслеживаются электрическая и гормональная активность мозга и множество других параметров.

Я уже собралась продолжить креационистский спор, но оказалось, у Теи разработан план занятий, и первое посвящено было истории человечества. Вернее, той версии истории, которой придерживаются мои современники.

Я плохо представляла себе и до сих пор не представляю, как вообще возможно одному человеку передать кому-то полную информацию о своей культуре. Мои видение собственного мира крайне отрывочно и субъективно. Я не ученый, юридическое образование в этом деле не помощник, тем более, что и студенткой я была нерадивой. В моем сознании некоторое количество фактов перемешано с кашей из противоречивых преданий, предрассудков, идеологий, научных и псевдонаучных гипотез. Причем даже те факты, в которых я уверена, могут на самом деле не иметь отношения к реальности. Реальность мне неведома; как и все семь миллиардов землян, я витаю в облаках воображения, в центре своего собственного мирка, который почти не соприкасается с настоящей Землей.

С рефлексией у лулу Теи столкнулась впервые и была вынуждена внести коррективы в свой план. Она уже нарисовала некую приблизительную модель мира, из которого я пришла, и на первом же занятии оказалось, что эта модель никуда не годится. После того, как я поделилась с нею несколькими версиями происхождения жизни, ей пришлось значительно расширить список вопросов, которые требовалось задать. А передо мною впервые раскрылась многослойная глубина собственных представлений о мире, в котором я живу, и я поразилась, почему ни меня, ни других она никогда не волновала. Удивительно, как много всего я знаю, и удивительно, до чего неточно! Ни в одном своем ответе на вопросы нанья я не могу быть уверена на сто процентов. Даже об известных со школы константах ничего внятного не могу рассказать. Число пи приблизительно равно 3,14, но что такое пи и откуда взялось? Есть астрономическая единица, и есть парсек – это одно и то же или нет? Подобная информация простому человеку не нужна. Если вдруг понадобится, он заглянет в Википедию. И зачем ему знать, как появилась планета, как возник он сам? Я-то думала, что мне эти темы интересны, читала об этом книги, смотрела фильмы. Вот результат – ничего не помню, а Википедии еще не существует.

Мы живем иллюзиями, думала я, рассказывая Теи о вымирании динозавров. Способы документальной фиксации событий появились лишь недавно, и даже они не мешают нашей фантазии создавать мифы вокруг самого недавнего прошлого. Если же временно забыть об истории, то становится еще страшнее. Физика и астрофизика – сплошные вопросы. Биология – нате вам теорию эволюции, которую сами биологи считают полностью доказанной и которую тем не менее миллиарды людей не признают. Культура – боязно начинать о ней разговор. Человек палеолита рисует бизонов в пещерах и вешает раковины на шнурок из бизоньей жилы, а через сорок тысяч лет одних только жанров живописи будет под сотню. Нет ничего незыблемого, на что я могу опереться. Вся моя жизнь ничем не лучше сна.

Теи чувствовала мою растерянность, но не поддавалась ей. Обилие информации ее только радовало, а степень достоверности будто и не имела значения. Предаваясь в душе унынию, я тем не менее успела рассказать официальную версию истории от Большого взрыва до средневековья. Это заняло четырнадцать часов, притом что мы не углублялись в религию и лишь однажды коснулись библейской версии происхождения мира. Помимо автоматической фиксации мой речи Теи использовала для заметок и обычное письмо: не выпускала из рук инструмент вроде карандаша, а записи вела на пальмовых листьях. Я тоже взяла лист и карандаш и по ходу беседы записывала возникающие у меня вопросы. К ночи их накопилось около пятидесяти. Да, я любопытна. Мне хочется знать даже то, что никогда не пригодится. Только поэтому я и дотянула в институте до диплома: все преподаватели знали и по-своему ценили настырную Самойлову, которая на каждой лекции задает кучу нужных и ненужных вопросов и, даже защищая слабенькую курсовую, ухитряется больше спрашивать, чем отвечать. При этом лишь совсем недавно, год-два назад, я научилась анализировать получаемую информацию, делать выводы и использовать их в своих интересах. И все равно мне до сих пор не важно зачем – мне важно как. Отец Анту говорит, любопытство скорее всего и есть то качество, которое позволило лулу подняться так высоко.

А в тот день Теи оставила меня в покое только тогда, когда я в десятый раз зевнула.

– Бедняжка! Вы же спите каждую ночь, никак не могу к этому привыкнуть, – сочувственно пропела она и отпустила меня.

Так оно и шло. День сменялся ночью, следующий день – следующей ночью. Постепенно и у Теи, и у меня вырисовывались смутные силуэты чужих миров – расплывчатые, неустойчивые и невероятные. И, как ни странно, ей было легче поверить. Нанья живут тысячелетия. Это учит их доверять себе, своим ощущениям. Для них не существует чудес, поэтому они легче нас принимают необъяснимое, зная, что обязательно найдут разгадку. Наша наука делает первые шаги и многое пока не может объяснить; знания нанья о Вселенной максимально полны. Большинство людей – мистики. Не в состоянии понять многих явлений природы, они готовы поверить в их непознаваемость либо объясняют все божественным вмешательством. Нанья материалисты, однако их представления о мире, в котором они живут, настолько отличны от человеческих, что их-то как раз с непривычки легко принять за настоящих мистиков. И дело не только в интеллекте и эрудиции! Даже физиология позволяет им знать больше, чем когда-либо сможет человек. К примеру, их глаза воспринимают более широкий диапазон волн. Нанья видят плывущих на большой глубине китов, не щурясь глядят на солнце, невооруженным глазом наблюдают работу огромных машин на Луне. Могут взглядом призвать к себе птицу, мысленным приказом заставить меня подойти или отправить прочь, испугать или обворожить. Тут уже разгадка не в глазах. Подозреваю, что на телепатию работает целый специальный отдел головного мозга – не зря же у них такие вытянутые черепа, в них все устроено куда сложней, чем у нас!

А у новорожденных нанья голова круглая! Помня, что онтогенез повторяет филогенез, рискну предположить: способность к телепатии появилась у моих хозяев не очень давно – по их собственным меркам, конечно. И вот кстати еще интересное соображение. По словам Теи, нанья как вид возникли на полмиллиона земных лет раньше человека. Но ведь если они живут по десять тысяч лет и новое поколение сменяет старое не чаще, чем через девять тысяч, то по числу поколений человечество, пожалуй, их опередило. В таком случае, при условии, что течение нашей эволюции хотя бы в общих чертах совпадает с эволюцией нанья, стремительный прогресс Нового времени – вовсе не аномалия, как полагает Теи, а переход на новый уровень, приближение к опередившим нас братьям по разуму, повторное воплощение того же сценария.

Надо будет поделиться этой мыслью с Теи. Только стоит уточнить сначала, кого она называет "видом нанья". Потому что ведь люди на Земле существовали и до появления вида "человек разумный", и вообще это деление на "разумный" и "не совсем разумный" более чем условно, – так, может, и на родине моих хозяев успешная цивилизация возникла задолго до того, как ее представители обрели мощный мозг, телепатию и долголетие? Может, гордое имя нанья совсем еще молодо?

Думаю об этом и сама себе поражаюсь. Ведь я не верю в нанья, в Высокий дом и в Теи. Я-то как раз законченная рационалистка и вынуждена признать: сумасшествие – наиболее простое объяснение тому, что со мной произошло.

Ну, может, не совсем сумасшествие. Может, это сон. Галлюцинация. Может, я умираю, и все эти две с лишним недели, проведенные якобы в прошлом, на самом деле умещаются в последней секунде жизни моего коллапсирующего сознания. На эту версию косвенным образом работает и то, что я теперь совершенно не представляю себе настоящее. То есть, предположим, все правда и я действительно попала в далекое прошлое. А что тогда произошло с настоящим? Как ни пытаюсь разогнать воображение, могу себе представить только один вариант строения времени: реален лишь миг настоящего, а прошлое и будущее существуют исключительно в нашем сознании. Теория относительности вроде утверждает другое, но я никогда ее не понимала, и вообще – теории теориями, а я живу, опираясь на собственный опыт, который знает одно: вот он, момент настоящего, когда я могу ощущать тепло солнца, вкус еды, могу ущипнуть себя или говорить с другим живым существом. Нельзя протянуть руку и вытащить вещь из прошлого, например, забрать любимую куклу из мая 1993 года, за день до того, как я ее забыла в поезде на пути в Нижневартовск. Не получится заглянуть в будущее и увидеть, какую новую девушку нашел себе Юрка. В материальном мире их нет. Мир там, где я. Мир – это я. И если я, Ксюша Самойлова, каким-то образом провалилась в прошлое, то теперь оно и является настоящим. Истинное же настоящее застыло в том самом моменте восьмого декабря 2013 года, когда я вошла в туман, а сместившееся по оси времени будущее теперь возможно тоже только до этого момента. А дальше...

Дальше ничего нет. Это – возраст моей Вселенной. Возраст, которого я даже не знаю точно: то ли сорок, то ли больше, а может, и меньше тысяч лет.

Если же мир вовсе не замер из-за того, что я из него ушла, если прошлое объективно существует, как доказывают мне все органы чувств, то, ясное дело, будущее существует тоже и постепенно воплощается в настоящем. Воронеж и Казань, баба Таня, дядя Лева, Юра, Люда – все они встретили новый 2014-й год. Работают, смотрят телевизор, читают газеты. Мои родители каждый день звонят в полицию Воронежской области с вопросом, нет ли сведений о пропавшей без вести дочери. Расплачиваются за мою квартиру...

О господи, ипотека!.. Ну, до чего же мне не повезло! Какую тяжесть я повесила на папу с мамой! Они же не справятся! Невыносимо об этом думать. Уж лучше бы я действительно умерла... Хотя нет, та же фигня получается. Сумасшествие или летаргический сон точно так же вешают тяжкий груз на плечи родителей...

В общем, если я еще не спятила, то спячу сейчас, от этих мыслей! Снова страшно – теперь не за себя, за близких. Эта боль еще пронзительней и еще безнадежней, чем та, после расставания с Юрой. И ничего не сделаешь, никуда не уйдешь, даже смерть не станет выходом. Остается одно: терпеть и надеяться. Надеяться вопреки всему: здравому смыслу, моей невезучести, неспособности поверить в чудо. Надеяться и жить в раздражающе неправильном и невыносимо реальном настоящем, где над моей планетой висят чужие космические корабли, а на месте родного города – многометровый слой снега. В настоящем, где нет хлеба, чая, шоколада, мартини. Где люди дики, животные огромны и воздух незнакомо пахнет. Все это настолько странно, что я изумляюсь на каждом шагу и совершенно не могу тосковать по прошлому... то есть будущему... то есть... Совсем запуталась. По своей прошлой жизни тосковать не могу! Она же никуда не делась, остановилась и ждет, когда я вернусь из этого абсурда и можно будет снова играть вечерними электрическими огнями, подмигивать скайпом, танцевать дразнящую сальсу... Она будет ждать сколько понадобится, хоть сорок тысяч лет! А значит, я могу спокойно есть незнакомые фрукты и вести беседы с белокожими инопланетянами.

Великий Анту, когда призвал меня к себе через несколько дней, сразу сказал, что моя история лулу – лучшее из всего, что он только мог себе вообразить. Впрочем, достижения человечества его интересовали мало – в этом он полагался на Теи. Он расспрашивал меня о богах, желая выяснить, что ожидает нанья.

– Я попрошу тебя, Ксенья, ничего не рассказывать о будущем Льесте, Бьоле и другим нанья, живущим вместе с нами. Только я и Теи должны знать. Можешь также отвечать на вопросы Теривага. Ты поняла?

– Поняла, великий Анту. Не скажу им ничего.

– Так ты говоришь, что у вас один бог, которого никто не видел и который настолько велик, что повелевает всей Вселенной?

– Это бог христиан и мусульман. Есть еще Будда, о котором я мало знаю. Кажется, он был когда-то человеком, пока ему не открылась божественная истина. Не знаю, где он живет и насколько широки его полномочия.

Слов "бог", "божественный", "религия" я в своем новом лексиконе не нашла. Великому Анту пришлось учить меня им – эти понятия он позаимствовал из какого-то другого языка, поскольку у нанья их не существует, либо были, да сплыли.

– Еще есть индуизм. Эта религия возникнет на земле, на которой мы находимся. В ней, говорят, пятьдесят тысяч богов, полубогов и других сверхъестественных существ. Это четыре основные религии, у каждой сотни миллионов последователей, которые верят в свое и не признают чужого. И, конечно, у многих народов до сих пор сохранились их древние верования со своими обрядами.

– Сотни миллионов... – задумчиво повторил великий Анту. – В это трудно поверить. Мы тоже некогда через такое проходили, но мне до сего дня не приходилось смотреть на это, как на живую реальность. Как планета способна прокормить столько людей?

– Но ведь мы же не охотимся. У нас есть земледелие и скотоводство. Мы специально разводим крупных животных, птицу, рыбу и растим... как это по-вашему... траву, злаки, из которых делаем хлеб – питательную пищу.

Великий Анту сделал пометку на листе – напомнить Теи уточнить данные о еде лулу.

– Ты рассказывала Теи о древних богах, которые мало походят на вашего современного бога. Они ближе к людям?

– Ближе. Пожалуй, древние верили, что в еще более далеком прошлом эти боги жили среди них.

– И что же с ними случилось? Куда они пропали?

– Они не пропадали. Люди верили, что боги некогда жили и сражались на земле, а потом переселились на далекую гору, или на небо, или под землю, и с тех пор смотрят на людей со стороны и лишь время от времени посещают их, чтобы оказать помощь или наказать. Мне сложно сказать о них что-то однозначное. Сохранились мифы разных времен. Несколько вариантов одной и той же истории наглядно демонстрируют, как менялись человеческие представления о богах, как народы заимствовали друг у друга персонажей, как страх перед непонятными природными стихиями преображался в восхищение стройностью и порядком, царящими во Вселенной. Я не верю, что старые мифы описывают события, которые действительно некогда происходили. Скорее они лишь отражение человеческого духовного опыта.