Текст книги "Не дай ему уйти"
Автор книги: Анастасия Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Анастасия Соловьева
Не дай ему уйти
Для зебры-самки высшая красота ее самца заключается в его полосатости.
Richet. De l'amur
Случай из жизни аистов. Парочка аистов несколько лет гнездовалась на одном и том же месте в деревне близ Soletta. Однажды жители заметили, что, когда самец находился на охоте, к самке подлетал другой, более молодой самец и, видимо, начал за ней ухаживать. Самка вначале прогнала его, затем стала относиться к нему благосклонней и, наконец, позволила обладать ею. После этого любовники полетели туда, где старый самец охотился за лягушками, и заклевали его.
Figuier. Lesoiseaux
Пролог
I
– …Пятницкий переулок был до революции тупиковым – он упирался в здание церкви Параскевы Пятницы, стоявшее на месте станции метро «Новокузнецкая». От нее переулок и получил свое название.
Церкви во имя Параскевы Пятницы ставились обычно вблизи торжищ, и здесь тоже располагался небольшой «ленивый» Торжок. Ленивыми лет триста – четыреста назад назывались рынки, на которых торговали с возов, а не в лавках и торговых рядах. И сама Пятницкая улица называлась одно время Ленивкой. Торжок, скорее всего, образовался при въезде в город, на свободном месте перед застроенной территорией. Сегодня своеобразным отголоском давно прошедших времен стал Пятницкий рынок, для которого не так давно построили современное торговое здание по проекту архитектурной мастерской Казаковой. – Саша сделала короткую паузу, незаметно окинула взглядом слушателей и поехала дальше: – Что касается церкви Параскевы Пятницы, первое упоминание о ней появляется в московских документах около 1564 года в связи с пожаром. Каменное здание церкви, построенное в 1739 – 1744 годах на средства купцов братьев Журавлевых, стало выдающимся произведением архитектуры барокко. Как писал в прошлом веке автор книги «Седая старина Москвы» Кондратьев, «архитектура храма величественна, внутри храм отличается своим благолепием, иконостас хорош, многие образа украшены богатыми ризами… В храме чудотворная икона великомученицы Параскевы, которая бывает носима в Кремлевских ходах».
Входом на церковную территорию служила высокая, массивная, стоящая отдельно колокольня. В ней над воротами находилась небольшая церковь во имя Ильи Пророка. До наших дней сохранился барочный резной иконостас надвратного храма. В 1934 году, когда церковь ломали, он был перенесен в Троице-Сергиеву лавру и установлен в церкви Смоленской Божьей Матери, построенной тем же архитектором, что и надвратный храм Ильи Пророка, – Дмитрием Васильевичем Ухтомским.
Через десять лет на месте снесенной церкви выстроили неудобный и тесный вестибюль станции метро «Новокузнецкая». Павильон станции метро стоит на красной линии задуманного в тридцатые годы нового широкого бульвара – завершения Бульварного кольца в Замоскворечье. Станция метро «Новокузнецкая» встретила первых пассажиров 20 ноября 1943 года. Ее здание было спроектировано известными архитекторами Гельфрейхом и Рогожиным. Зал станции украшен барельефами, посвященными Великой Отечественной войне, а на потолке можно видеть роскошные мозаичные картины, выполненные такими художниками, как Штамм, Дейнека и другие. Под каждой мозаикой поставлен высокий торшер, освещающий картину.
От станции метро «Новокузнецкая» мы начнем нашу экскурсию, посвященную достопримечательностям Замоскворечья. Протяженность маршрута четыре километра, продолжительность экскурсии три часа. Приглашаю вас следовать за мной.
Саша еще раз оглядела своих подопечных, еще раз, теперь уже взглядом, пригласила следовать за ней. Влекомые достопримечательностями столицы, экскурсанты преодолели расстояние в тысячи километров – приехали в Москву с самого Южного Урала – и теперь послушно шагали за Сашей по Пятницкой улице. На Южном Урале в середине марта по-прежнему лютует зима, а московские улицы оглашаются звуками вешней капели. Москвичи с готовностью сбрасывают зимнее, поэтому экскурсанты в своих темных, тяжелых одеждах выглядят на два порядка провинциальнее.
Но не провинциальный облик заставлял Сашу пристально вглядываться в лица гостей столицы. Саша ждала. Они должны были появиться снова. Они не могут забыть о ней, просто так оставить в покое. Они придут рано или поздно. Весь вопрос в том, когда и откуда, с какой стороны нужно ждать их появления. Совсем не исключено, что среди несуразных, не по сезону наряженных экскурсантов обнаружится их посланец.
– Дом номер 18 по Пятницкой улице – городская усадьба эпохи московского ампира, образец типовой застройки после пожара 1812 года. Отделкой фасада занимался главный архитектор города Осип Иванович Бове. Первый этаж дома играет роль цоколя, на котором возвышается портик из шести полуколонн. Обратите внимание на лепные украшения на фронтоне и на стенах между вторым и третьим этажами: они свободно продавались на рынках. Не только украшения, даже дома в разобранном виде и их отдельные части москвичи могли в то время приобрести на рынках.
В начале XX века во втором этаже этого дома жил протоиерей Иоанн Восторгов, известный противосектантский миссионер, убежденный монархист, член Союза русского народа. С 1913 года Восторгов стал настоятелем храма Василия Блаженного.
Отец Иоанн был решительным противником революций. Однако в феврале 1917 года призвал прихожан поддержать Временное правительство, так как сам государь считал его законным. Против большевистского режима Восторгов высказывался однозначно и резко, в проповедях и беседах готовил народ к тяжелым испытаниям. 22 мая 1918 года на Красной площади в присутствии патриарха Тихона отец Иоанн призвал москвичей не бояться насильников и защищать веру. 31 мая 1918 года он был арестован в своей квартире на Пятницой, а 5 сентября 1918 года расстрелян на Братском кладбище недалеко от современной станции «Сокол». Вместе с ним погибли епископ Селегинский Ефрем, бывшие министры внутренних дел Маклаков и Хвостов, последний председатель Государственного совета Щегловитов, сенатор Белецкий.
Договорив, Саша опять бросила в сторону туристов привычный неуловимый взгляд. Бегло, ни в кого не вглядываясь подолгу, старалась определить сущность каждого из стоящих перед ней. Кто может оказаться опасным? Худощавый молодой человек, почти мальчик, в тяжелой шапке-ушанке из собачьего меха?.. Тонкие губы, бледное лицо, светлые волосы и почти бесцветные, водянистые глаза. Ужас: оживший фоторобот маньяка-убийцы.
Или вот эта пожилая интеллигентная пара. Почему же нет? Да они вообще ни о чем не догадываются! Их просто попросили передать… Воспользуйтесь, дескать, услугами турфирмы «Дух праздника», там, кстати, экскурсоводом служит такая-то, так вот скажите ей… Пожилые интеллигенты слушают внимательно, с любопытством смотрят по сторонам. Некто могущественный оплатил их вояж в Москву, дал возможность прикоснуться к истории и культуре, почему же не выполнить совсем пустяковую просьбу и не потолковать с сотрудницей туркомпании по душам…
А та грузная блондинка в темно-зеленом кожаном пальто с отороченным зеленым мехом капюшоном? Из-под песочного картуза выглядывает желтый кучерявый чубчик, а макияж – память о молодости, пришедшейся на бесприютные семидесятые: зеленые веки, толстые контуры вокруг глаз, морковная помада. Женщина-светофор. Неужели таким нарочито тревожным окажется лицо Сашиной персональной беды?.. Вряд ли… Слишком в лоб – так бывает редко.
Тетке, скорее всего, захотелось собственными глазами увидеть столицу. Людей посмотреть и себя показать. Даже себя показать – главным образом. Проведя полжизни в Губернском городе, Саша знавала многих таких дамочек. В родном краю они кое-чего достигли – ну и соответственно почувствовали себя интересными личностями. Торговлю, допустим, собственную открыли, денег заработали. На заработанные деньги приоделись в кожу, прикупили французскую тушь, голову впервые за сорок семь лет покрасили не перед зеркалом в требующей ремонта ванной, а в самом дорогом в городе салоне-парикмахерской. Завистницы подруги ахнули, конечно… Только в Москве этим никого не удивишь. Приходится теперь бедняжке за свои кровные денежки слоняться по грязным московским улицам, скучать, зевая, слушать про сто лет ненужный ампир… Одно хорошо – вечером туристов с Южного Урала ожидает ужин в московском трактире-ресторане. Полное погружение в атмосферу города рубежа XIX и XX веков – все как и обещано в рекламном проспекте турфирмы «Дух праздника». Тетка вытащит из чемодана специально припасенные на этот случай наряды и действительно почувствует праздник…
Слава богу, в Сашины обязанности не входит сопровождение туристов по ресторанам. Ее стихия город. Архитектурные стили, взорванные храмы, рухнувшие человеческие судьбы. Она заметила: про рухнувшие слушают с большим интересом и даже вопросы задают иногда:
– А что сделали с семьей погибшего?.. Выслали? А имущество отобрали?
Саша хорошо понимает, что вопросы задаются не просто так. На фоне чужих катастроф собственная жизнь не выглядит такой безнадежной.
– И имущество отобрали. – Она бесстрашно смотрит в глаза интересующимся.
Знали бы вы, что это такое! Что скрывается за этой фразой, удовлетворяющей ваше пустое, праздное любопытство! В считаные дни, даже часы, ваше имущество объявляется не вашим, ваш дом – чужим, ваши личные вещи – общенародным достоянием. Она, Саша, все это почувствовала на собственной шкуре. И нельзя сказать, чтобы она была наивной девочкой, ни к чему не готовой, ничего не подозревающей. Задолго до трагедии у нее мелькали всякие мысли, закрадывались разные подозрения. А когда все случилось – показалось: внезапно. В доме, который она привыкла считать своим, незнакомые властные люди указали ей на дверь. Пришлось подчиниться. Это было даже в ее интересах: исчезнуть как можно скорее и незаметнее. А главное, не с пустыми руками. Да с какой же стати она подарит им то, что потом и кровью наживал ее муж – бедный Стас?! Что там потом и кровью – жизнью! И она… она тоже имела к этому имуществу самое непосредственное отношение. Она трудилась наравне с мужем, и так же, по замыслу этих темных, коварных личностей, должна была отправиться на тот свет…
– А этот дом по Голиковскому переулку построен в 1927 году архитектором Гурженко для акционерного общества «Домострой». Это редкий пример частного строительства двадцатых годов XX века. Дом был предназначен для жилья состоятельных москвичей, поверивших в серьезность и длительность НЭПа. Стиль дома можно определить как вариант советского конструктивизма… Но уже в 1929 году в доме началось уплотнение. Законные владельцы квартир вынуждены были уступить жилплощадь ответственным работникам НКВД и Наркомтяжпрома. А некоторым из них вскоре пришлось покинуть Москву по не зависящим от них обстоятельствам…
…Ей, наоборот, пришлось в Москву возвращаться. Точнее, срочно покупать билет на поезд Губернский город – Москва, а дальше – заметать следы. Вещи Саша оставила в камере хранения на вокзале. Доехала до другого вокзала, там пересела на электричку и ближе к вечеру добралась до дачи Жанны Григорьевны – старинной подруги ее покойной мамы.
Для начала надо было все объяснить, но тут вдруг выяснилось, что говорить Саша не может. По крайней мере говорить вразумительно. Говорила Ольга, Сашина пятнадцатилетняя дочь, а Саша только кивала, время от времени подавляя спазматические рыдания. Ольга сухо, не вдаваясь в подробности, сообщила главное. Их выставили из мэрской резиденции. Кое-что удалось спасти, но эти люди – эти иезуиты (допотопное слово в устах дочери как-то необъяснимо подействовало на Сашу) – в покое их не оставят. Нужно где-то отсидеться, спрятаться, переждать.
Жанна Григорьевна слушала с застывшими от ужаса глазами. Этого ей только на старости лет не хватало! Однако помочь она не отказалась. Наверное, в память о Сашиной матери и их долгой старинной дружбе.
– Если бы после смерти мамы ты сохранила московскую квартиру… – беспомощно развела руками Жанна Григорьевна.
– Вы в своем уме? – нехорошо усмехнулась Ольга, так что Саше пришлось изо всех сил дернуть дочь за руку. Как ты, мол, разговариваешь! Сказать что-то членораздельное у нее по-прежнему не получалось. – В этой квартире нас бы засекли через двадцать четыре часа. И даже раньше! – бушевала Ольга. – Нам нужно ну такое… неожиданное место.
Погадав, решили, что неожиданным местом может стать садоводческое товарищество «Долгие пруды», где мужу племянницы Жанны Григорьевны принадлежал домик с участком. Племянница с мужем жили и работали в Москве, а отпуск проводили за границей. Сдать дачу порядочным людям было их давней голубой мечтой. И Жанна Григорьевна поспособствовала ее осуществлению.
Наутро муж племянницы доставил Сашу и Олю в «Долгие пруды» на машине, взял деньги за два месяца и остался чрезвычайно доволен. Зато для них началась новая полоса кошмаров. В доме без конца ломалось электричество, по участку, заросшему крапивой, передвигаться можно было только бочком, а предприимчивый сторож, он же председатель садоводческого кооператива, на следующий день потребовал на проверку их паспорта. Увидев, что у них нет московской прописки и регистрации, сторож запросил с них пятьдесят баксов. Его аппетиты быстро росли, и это переполняло чашу их терпения.
Саша с Олей перебрались в Лобню. В этом небольшом подмосковном городе жила еще одна подруга Сашиной мамы – Юлия Арсеньевна, тоже согласившаяся принять участие в их судьбе.
Сняли квартиру. Через неделю явился участковый. Оказывается, квартира сдавалась уже несколько лет, и по негласной доброй традиции – гражданам, не имеющим прописки и регистрации. Участковый на этом деле сколотил состояние.
Не то чтобы Сашу раздражали финансовые амбиции милиционера, просто она вообще теперь панически боялась милиции. Из квартиры пришлось уехать, временно поселиться у Юлии Арсеньевны. Но и это тоже была не жизнь, потому что на новом месте иезуиты вычислить их могли элементарно.
– Зря мы уехали из Города, – мрачно заметила Ольга.
– А как же?.. – не поняла Саша. – А как? Если бы не уехали, они бы нас…
– Да пусть подавятся своими погаными деньгами! Лучше без денег, но спокойно.
Саша многократно потом вспоминала слова дочери. Особенно часто – оказавшись на койке Лобненской городской больницы, куда она вскоре угодила с диагнозом: беременность двадцать недель, угроза выкидыша.
В больнице с ней долго не желали разговаривать. Дело в том, что страхового полиса Саша не имела, да и прописана была в далекой Губернии. Последнее слово, как обычно, сказали деньги – хрустящие бумажки с радужными картинками северного русского города. Саше была оказана квалифицированная медицинская помощь. Смотревший ее врач заметил равнодушно, что шансов сохранить ребенка у Саши мало, практически совсем нет. Она пыталась спорить, настаивать, автоматически совать деньги, плакать. Ничего не помогло.
– Нельзя! – уговаривала ее пожилая акушерка. – Теперь мы отвечаем за вашу жизнь. Не плачьте, у вас еще будут детки.
Но Саша, уже не сдерживая спазматических рыданий, зачем-то стала рассказывать акушерке, что ее муж погиб и ребенок – последнее, что осталось после него.
– Тем более хорошо, – обрадовалась старушка. – Нужно больно – нищету разводить… и безотцовщину, – пробормотала она, подумав. – А так все само собой получилось… Тихо и без греха.
Всю ночь, не смыкая глаз, Саша думала о том, как сложилась бы ее судьба, останься она в городе. Надо было не о себе беспокоиться, тем более не о деньгах… Нужно было спасать ребенка – последнюю память о Стасе. Он так мечтал о сыне… Выходит, пустившись в бега, она предала Стаса. Конечно, предала не сознательно, она вообще ничего не соображала, у нее был шок. Но чувство вины обжигало и мучило, и никакой шок оправданием не казался.
Утром ее покатили в операционную…
– …На красной линии гипотетического бульварного кольца находится еще одно интересное знание. Дом, расположенный на углу Климентовского переулка и Ордынки, вы видите его слева по ходу движения. Дом перестроен в 1885 году специально для Мариинского женского епархиального училища, а прежде в нем располагалась иконописная школа. Вновь открытое учебное заведение предназначалось для девочек из семей духовного сословия. Выпускницы получали право работать домашними учительницами. Принимали сюда с десяти – двенадцати лет, обучение было платным. С приходящих учениц духовного сословия брали пятьдесят рублей в год, с других – семьдесят рублей. Полный пансион для девиц духовного сословия стоил сто три рубля, для остальных двести семьдесят пять рублей. После октября 1917 года училище было закрыто – зачем трудовому народу нужны домашние учительницы из духовного сословия? В здании открыли Институт красной профессуры, где готовили красных вождей для будущей мировой революции. По принципу: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Но во время Великой Чистки тридцатых годов большинство красных вождей перестреляли вместе с их профессорами, называя их бешеными собаками, а институт закрыли. Высшие кадры партии правительства СССР шлифовали теперь в новом учреждении, которое было строжайше засекречено и о котором на московских верхах ходили самые невероятные слухи.
Официально это учреждение называлось Институтом высшей социологии при Академии наук СССР. Но лекции там читали профессора из засекреченного Научно-исследовательского института НИИ-13 и генералы из еще более засекреченного 13-го отдела КГБ. Подробнее об этом можно прочитать у культового писателя Григория Климова…
…А может, все-таки они правильно сделали, что сбежали?.. А то бы их тоже – как бешеных собак… как солдат мировой революции, как красную профессуру… И ее, и Ольгу… Господи, за что?! А тех за что? Просто это в традициях государства.
Покинув город вовремя, они все-таки оставили себе шанс. Шанс выжить, пусть даже один из тысячи.
В лобненской больнице Саше было почти безразлично, выживет она или нет. Приходила Ольга. Приносила пакеты с фруктами, банки с самодельными соками. Был уже октябрь, но девочка не могла поступить в школу. Конспирация. Тайна. Подполье.
– У меня другая фамилия, – напоминала дочь. – Ни к тебе, ни к Стасу она отношения не имеет.
– Как будто они не знают твоей фамилии!
– Но мы же не сможем так всю жизнь прятаться!
– Надо потерпеть, Оля.
– Да надоело мне это. Лучше я работать пойду!
Обеспокоенная Ольгиными настроениями, Саша поторопилась выписаться из больницы, но все равно опоздала. Потому что Юлия Арсеньевна и Жанна Григорьевна все это время тоже не дремали, а даже наоборот – действовали. Каждый, понятное дело, действует в меру своего разумения. А какое, скажите на милость, разумение может быть у двух уже немолодых женщин, скоротавших жизнь в безмятежные застойные времена в неизвестно что исследовавших НИИ и непонятно чем управляющих министерствах?
Тетки рассудили, что Саше нужна какая-то жилплощадь. Но хорошую квартиру в Москве покупать дорого, а селиться на окраине, в спальном районе – такая тоска! Саша как-никак на Чистых прудах родилась и выросла. Зачем же ей в Бирюлево или в Чертаново забираться? Лучше пока купить комнату в коммуналке. Благо Сашины финансовые возможности совершить такую покупку позволяют. А жилье в Москве дорожает ежеминутно, так что комната помимо всего прочего – еще и выгодное помещение капитала.
От своей идеи тетки были в полном восторге и посоветоваться с Сашей как-то не удосужились.
Коммуналку они выбрали перспективную, такую, чтобы в случае чего легко было расселить. А комнату приобрели на свое имя, напополам. Если, не дай бог, что случится с Юлией Арсеньевной, наследство останется Жанне Григорьевне, а если с Жанной, комната отойдет Юле. Они уже и с соседями познакомились. Представились сестрами и сказали, что жить в комнате будет их племянница с дочкой.
Они так радостно улыбались, уверенные, что сделали Саше настоящий сюрприз. Она тоже улыбалась и благодарила. А что еще оставалось делать в ее положении?
Всю прелесть сюрприза Саша прочувствовала в первый месяц своего пребывания в Старосадском переулке, в квартире четырнадцать на третьем этаже. Жить в коммуналке – все равно что жить в квартире без дверей или по крайней мере без замков. К соседям приходят гости, заглядывают знакомые, старичок Леонид Михайлович спускается за газетой, кричит жене:
– Я мигом, дверь не запирай!
Саша боялась распахнутых дверей, звонков – телефонных и дверных, шорохов и скрипов, громких криков на улице и в подъезде и даже воя автомобильной сигнализации. Она была испуганной и потерянной, а соседи считали ее нелюдимой и угрюмой. Появление железной двери в Сашиной комнате они тем более восприняли как оскорбительную причуду. «Думает, мы собираемся ее обворовать?! Больно надо».
Дверь, как ни странно, подействовала на Сашу успокоительно. Из комнаты она старалась без особой нужды не выходить: только в туалет да воды набрать – попить чаю. По телефону ей не звонили, а мыться вообще удобней глубокой ночью. Соседей это, кстати, тоже очень устраивает.
После Нового года Ольга пошла учиться. Школу нашла какую-то левую, типа вечерней, но не совсем. Школа-экстернат. Удобно: ходишь туда три раза в неделю, за год заканчиваешь два класса. И шансы засветиться опять же минимальные.
Саша всякий раз обмирала, отпуская дочь на «Войковскую». Ольга даже сердилась, но, чтобы не беспокоить мать, домой возвращалась строго к назначенному часу, оживленная, румяная. Ольга раскладывала на столе учебники, делилась школьными новостями. И однажды как бы невзначай рассказала, что мама ее школьной подруги Ани Яковлевой – владелица турфирмы «Дух праздника» – ищет внештатного экскурсовода. Фирма осваивает новое направление – экскурсии по Москве. Пойдет дело или нет – еще неизвестно, поэтому сотрудник нужен внештатный, чтобы в случае неудачи фирма не связывала себя обязательствами.
Так Саша стала внештатным экскурсоводом туристической компании «Дух праздника». Подпольное существование понемногу уходило в прошлое. Теперь, как все нормальные люди, она выходила по утрам из дома, торопливо шла по улицам, боясь опоздать на работу.
Проводить экскурсии оказалось совсем нетрудно. Прежде чем стать женой мэра Губернского города, Саша работала журналисткой, часто писала о Москве и поэтому знала много, в том числе и много необычного. К тому же она была москвичкой бог знает в каком поколении – этого тоже не сбросишь со счетов.
Страх постепенно отступал, уходил в небытие, но от первых конспиративных московских месяцев осталась привычка к бдительности и осторожности. А еще была память. Воспоминания не оставляли ее в покое, мешали окончательно вернуться к естественной жизни, не давали зажить сегодняшним днем.
