Текст книги "Похождения соломенной вдовушки"

Автор книги: Анастасия Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Анастасия Соловьева
Похождения соломенной вдовушки

1

Муж курил, напряженно глядя на море. Я допила кофе, немного подождала... Он сидел по-прежнему неподвижно, словно зачарованный морскими миражами.

Я потихоньку начинала беситься. Тоже мне, звездный мальчик... Маленький принц на пятом десятке!.. До отъезда осталось всего ничего, а он, как говорят, и ухом не ведет.

Не замеченная мужем, я встала из-за стола, легко сбежала по ступенькам террасы ресторана и зашагала к отелю.

Как гласила надпись на воротах Освенцима, каждому свое! Одним – любоваться лазурной гладью, другим – паковать вещи, проверять документы и созваниваться с Москвой, дабы по возвращении на родину не оказаться брошенными в аэропорту на произвол судьбы. Где как, а у нас в семье роли распределены четко, однозначно и, очевидно, раз и навсегда.

Первым делом я позвонила в свой офис – сказала, чтобы завтра к десяти часам в аэропорт Домодедово за мной прислали машину. Секретарша Верочка выслушала распоряжения, может, даже что-то черкнула для проформы, но дальше... на меня буквально обрушился водопад!

– Людмила Александровна! Вы как чувствовали! Или вы уже знаете?! Они... звонили... только что... и... вы представляете?!

– Кто, Вера? Кто звонил?

– Да эти! Из «Промстройсервиса»! Они покупают здание на Транспортной... Ой, Людмила Александровна, смотрите! Они уже письменное подтверждение скинули!

Я догадалась, что Верочка открыла электронную почту.

– И что ж они пишут?

– Готовы перевести средства в счет оплаты в течение месяца!..

– Прекрасно. Ты не забыла про аэропорт?

– Какой аэропорт? – опешила секретарша.

– Завтра к десяти часам утра за мной нужно прислать машину в аэропорт Домодедово. Я из Сардинии звоню!

– Ой! Ну конечно!..

– Свяжись с водителем, предупреди его. И сделай это немедленно, – настаивала я. – Сейчас же!

– Людмила Александровна! Обязательно, – затараторила Верочка, испугавшись моего настойчивого тона. – Во сколько, вы сказали?.. Машину прислать?.. А куда?

Бестолковая, вздохнула я, отключившись. А где взять других?.. Эта, по крайней мере, открытая, искренняя.

И конечно, сделка такого масштаба – огромный успех всей нашей компании. А для Верочки к тому же это первая крупная операция, совершающаяся у нее на глазах. И нельзя не признать – при некотором ее участии...

Размышляя о предстоящей сделке, я укладывала вещи в чемодан. Последним положила купальник. Со вчерашнего дня он сушился в душе. Удивительно, как я вообще вспомнила о нем.

Но стоило мне только застегнуть «молнию» на чемодане, как в номер вернулся муж.

– Скучаешь?

– Отнюдь! – Я покачала головой. – Вещи собираю. Мне скучать некогда!

– Как же? Знаю-знаю! Старые песни о главном... Пойдем на пляж, а? Время еще есть.

– Только я все упаковала...

– Так распакуй! Какие проблемы? – Он улыбнулся развязно и чуть натянуто.

На пляже, как всегда в этот час, было людно. Ярко светило солнце, у берега шумно плескались отдыхающие.

Я по натуре человек рациональный. Входя в море, энергично работаю руками и ногами, имея в виду хороший тонус и избавление от лишних килограммов. Заплываю подальше в незамутненные воды и оборачиваюсь. Слепящие солнечные блики на морских волнах, вдалеке крошечные фигурки, излучающие радостную суету даже на расстоянии... Я смотрю на берег и тоже стараюсь радоваться изо всех сил. Так стараюсь, что сама не понимаю, получается у меня или нет.

И на этот раз все было в точности так же.

Я вылезла из моря и улеглась рядом с мужем в шезлонг. На его шоколадной спине всеми цветами переливались крупные капли. В этом было что-то коммерческое. Как будто на рекламном плакате.

– Люд, мне нужно кое-что тебе сказать. – Муж положил руку мне на плечо – кажется, впервые за двадцать лет нашего брака он сделал это на людях.

– Скажи! – Я засмеялась, заинтригованная его поведением. Обнимает, да еще собирается что-то сказать! Это что-то новенькое...

– Люда, ты должна отнестись к этому... В общем, то, что я скажу сейчас, это... важно.

– Ну говори, я готова.

– Люда, ты не обижайся! Ты попробуй понять...

– Нельзя ли без предисловий?! – не выдержала я.

– Без предисловий? Тогда... В общем, я от тебя ухожу.

Я тупо, как баран на новые ворота, посмотрела на мужа:

– Куда уходишь, Вадим?

– Не важно! Не имеет значения.

– А квартира?

– Квартира тебе...

– У тебя что... появился другой дом?

– Да что ты заладила: дом-квартира! Ты хоть понимаешь, что я тебе сказал?! Я ухожу...

– Прямо сейчас?

– Ну да, в общем.

– А твои вещи?

– Ну что ты за человек?! Я думал, ты огорчишься, или заплачешь, или хотя бы ругаться начнешь, а ты...

– Куда ты уходишь? – перебила я. – В номер?

– Сначала в номер.

– Пойдем вместе. Надо вещи разобрать, а то я все вместе покидала, свои с твоими. Предупредил бы заранее.

– Опять вещи?! Людмила, что с тобой? Ты можешь говорить только о вещах? О вещах или о квартирах?!

Муж пристально посмотрел на меня. Но я не дрогнула под его взглядом: привычным жестом свернула полотенце, надела сабо и замысловатым узлом завязала парео на правом боку.

– Идем!

– Да не нужны мне никакие вещи!

– Я тебе не носильщик – таскаться по свету с твоим барахлом!

– Можешь его выкинуть! Оставь в номере...

– А документы тоже прикажешь в номере оставить?

– Ах!.. Я не подумал.

– Потому что ты думать отвык! Мне приходилось за двоих думать! – ответила я, переходя на повышенный тон.

– Люда, перестань, сейчас не время... и потом, неудобно, – бормотал муж. – Здесь место неподходящее. Я, наоборот, думал, ты на людях не станешь...

Он только масла в огонь подлил!

Я с силой отшвырнула пляжную сумку, стряхнула сабо с ног и как подкошенная рухнула в шезлонг. Сумка угодила в голову загоравшей по соседству аппетитной дамы. Дама взвизгнула. Справа от дамы поднялся такой же дородный, как и она, мужчина и угрожающе направился к Вадику. В мужчине я без труда признала соотечественника.

– Приди в себя! – шептал муж заполошно. – Что ты вытворяешь?!

– Не видишь?! В себя прихожу!

– Ща я тя, падла, в себя приведу! Моментом! – Дюжий мужик вплотную подошел Вадику. – Ты тут чё?

В следующее мгновение я увидала здоровенный, красный кулак и искаженное лицо Вадика. Не помня себя от ужаса, бросилась между ними, но было поздно.

2

И все-таки он ушел. Побитый, без вещей, с одними документами...

Когда за Вадимом захлопнулась дверь, я чувствовала себя точно под действием глубокой анестезии. Ясное сознание и абсолютная нечувствительность ко всему внешнему. Можно рвать зубы, вправлять вывихи и делать полостные операции.

«Мне не больно», – навязчиво крутилось у меня в голове.

Чтобы отвязаться от назойливой мысли, я стала вытаскивать из чемодана Вадькины вещи. Джинсы, футболки, шорты... Все до единой были куплены мной, причем не абы где, а в самых дорогих и престижных магазинах, выбирались долго, с любовью.

...А та другая... будет ли она заботиться о нем, как я? Да, наверное, уже заботится. С ним же нельзя иначе!.. А зачем? Влюбилась. Или просто захотела замуж.

Конечно, второе – вероятнее всего. Ведь мой муж ценен просто как особь мужского пола. Как индивидуальность он представляет собой мало интересного.

Одежду я все-таки решила забрать. Она может понадобиться ему в Москве. Зачем же зря выкидывать деньги?

А вдруг Вадим передумает и захочет ко мне вернуться?..

Что-то подсказало: не передумает. После безобразной сцены на пляже не передумает ни за что!..

Подсказка пришла откуда-то извне. Я оглянулась, посмотрела в окно. Со стены соседнего дома на меня смотрели загадочные глаза синьоры в средневековом костюме – католической Богородицы или обычной, рядовой святой.

Когда мы только приехали в отель, хозяйка невзначай обронила: эта фреска XIV века, настоящий памятник Позднего Возрождения.

Тогда я подумала: набивает цену. А сейчас смотрела на синьору и ждала: может, она еще что-нибудь мне подскажет.

Под внимательным взглядом католической синьоры анестезия стала медленно уходить в небытие. Появились естественная в моих обстоятельствах боль и в то же время ощущение неоднозначности случившегося. Может, дело вовсе не в другой женщине. А в чем тогда? Или в ком?

Глаза на фреске оставались непроницаемыми – в них не было ни ответа, ни глубины сострадания.

«Помоги себе сам!» – подытожила я, навсегда покидая злосчастный номер.

В самолете выяснилось новое обидное обстоятельство. Вадим поменял билет. Не захотел лететь рядом. Боже, что такого я ему сделала?

Моим соседом по креслу был румяный белокурый молодой человек. Включив на полную громкость плеер, он тотчас уснул и проспал до самой Москвы.

Мне пришлось лететь в навязанном обществе незнакомых хардовых мелодий и старых, полуистертых воспоминаний.

3

Я видела себя шестнадцатилетней девочкой, входящей в незнакомый класс. Мне не было страшно, не было любопытно, я не мечтала о новых друзьях и романтических встречах. Для своих лет я была, пожалуй, чересчур искушенной.

Такие метаморфозы часто случаются с детьми, рано потерявшими родителей. Моя мать умерла, когда мне было всего тринадцать. Через год папа женился на другой. Тогда-то в одночасье и закончилось мое детство.

Я переехала к бабушке. Она жила на Студенческой, в небольшой двухкомнатной квартирке с длинными просторными лоджиями. Папа не возражал и даже стал выдавать на мое содержание небольшую сумму. Дальше – крутись, как хочешь.

Я устроилась в детскую поликлинику уборщицей. Удобно: поликлиника находилась на первом этаже бабушкиного дома. К тому же с детства я мечтала стать врачом, а все знают, что стаж работы в учреждениях здравоохранения – большое подспорье при поступлении в медицинский.

Вечерами я тусовалась с местной шпаной, пила в подъезде дешевый портвейн и бренчала на трех аккордах дворовые песенки. Друзья наперебой хвалили мое мурлыкание. Я понимала: они просто добиваются моей благосклонности. Все без исключения... Да пусть добиваются – мне по барабану!

Вот такой, повидавшей виды, самоуверенной, даже самовлюбленной, я входила в класс новой, вечерней школы. У окна стояли мальчишки, пожимали руки, знакомились. Один – нескладный, очень высокий, с косой челкой – назвал фамилию: Ненашев.

Рыжий толстяк добродушно заржал:

– Не наш! Чужой, короче!

Другие подхватили:

– Ни вашим ни нашим! Ни рыба ни мясо!

Нескладный отвернулся и стал смотреть в окно.

Отношения с ребятами у него не заладились.

Зато некоторые девчонки нашего класса крепко запали на этого Ненашева. Например, моя соседка по парте Маринка. В школу она ходила только затем, чтобы собирать и распространять сведения из жизни своего кумира.

– Знаешь, где он живет? – глядя широко раскрытыми глазами, спрашивала у меня Маринка.

– Ну и где?

– На Кутузовском! Представляешь? В доме между «Пионером» и «Призывом» [1]1
  В восьмидесятые годы два этих кинотеатра находились в начале Кутузовского проспекта недалеко друг от друга.


[Закрыть].

– Значит, у него родители – шишки. Только по нему не скажешь!

Все ее сногсшибательные новости я обычно встречала презрительным фырканьем.

– Да, правда... – терялась Маринка. – А ты знаешь, где он учился раньше?

– Откуда ж мне знать?

– Во французской спецшколе номер два. Имени Ромена Роллана.

– Его оттуда за тупость выгнали?

– Да ну тебя, Люд! Ты же знаешь, Вадька – голова! Просто он поругался с кем-то. С завучем, что ли...

Долгих бесед в таком тоне Маринка не выдерживала. А я только тешилась, наслаждаясь ее беспомощностью и своим превосходством. Хотя по-своему Ненашев тоже был интересен мне. Это был какой-то странный, специфический интерес. Интерес крапивы к тепличному цветку. Иногда мне нравилось смотреть на него. Изредка я ловила себя на мысли, что думаю о нем. Обычно это происходило в тот момент, когда я уже засыпала.

Однажды после уроков мы с Ненашевым вместе пошли к метро. Говорить было не о чем. Он спросил, куда я собираюсь поступать после школы.

– А ты? – Откровенничать с первым встречным было не в моих правилах.

– В УДН.

– А что это такое? – удивилась я. – Что-то я не слыхала про такой институт.

Он объяснил: УДН – Университет дружбы народов. Учатся там в основном иностранцы, и лишь в виде исключения в УДН принимают наших.

– А не наших?

Не заметив моего каламбура, он продолжал.

Его мечта – международная экономика. В УДН самый сильный в стране экономический факультет. Плюс там можно в совершенстве овладеть иностранными языками. Если все срастется, перед ним открывается блистательная карьера. К слову сказать, с языками у него – полный порядок. С четырех лет он изучает французский, с десяти – английский. В этом году мама взяла ему репетитора по итальянскому. Сейчас он, кстати, едет на урок.

Я больше не язвила, слушала со снисходительно-доброжелательным видом, даже мысленно не пропуская себя в сказочный мир величественных сталинских домов, частных уроков иностранного и заграничных вояжей.

Что я видела к своим шестнадцати годам? В поликлинике – ведра и тряпки, грязный, исполосованный линолеум, убогую бабушкину квартирку, несколько десятирублевых бумажек, щедро даруемых отцом каждый месяц. А что мне светило в будущем? В самом счастливом случае – все та же районная поликлиника!..

Прощаясь, я искоса взглянула на Ненашева и мысленно пожелала ему осуществления всех звездных планов. Очень уж не хотелось унижаться до зависти. В конце концов, у каждого свой удел.

В следующий четверг, ровно через неделю, Ненашев подошел ко мне и спросил:

– Ты к метро сегодня?

Я помнила: по четвергам у него итальянский, и, значит, мы опять можем пройтись вдвоем и немного поболтать. Однако сегодня у метро мне совершенно нечего делать. В прошлый раз я ездила к отцу за деньгами, а сейчас меня ждут детская поликлиника и километры немытых коридоров. Посомневавшись, я сказала:

– Пойдем.

На этот раз он говорил о прелестях итальянского языка. И чтобы я поверила, громко произносил по-итальянски отдельные слова и целые фразы. Мягкий февральский день незаметно перетекал в сумерки. В желтом свете фонарей парили, не торопясь упасть, снежные хлопья. Я слушала музыкальную итальянскую речь и была счастлива незнакомым, красивым счастьем.

До конца мая мы ходили к метро по четвергам. Потом сдали выпускные экзамены и не виделись долго-долго.

4

Из аэропорта я поехала в офис.

Меня ждали. Даже организовали небольшой фуршет с фруктами и шампанским в честь возвращения из отпуска директрисы. Настроение в конторе было приподнятым. Пили за мое здоровье, за успех предстоящей сделки, за выход на новые рубежи и, наконец, просто за всеобщее процветание.

Я неожиданно почувствовала, что напилась. Это от голода. В последний раз я ела сутки назад. Завтракала с мужем в ресторане в Италии. А теперь я в Москве, на работе и – без всякого мужа... У меня вырвался короткий нервный смешок.

Начальница отдела коммерческой недвижимости Воробьева незаметно толкнула свою подругу – дылду Ананьеву. Сощурившись под толстыми очками, Ананьева воровато скосилась в мою сторону. Потом, наклонившись над Воробьевой, что-то быстро ей шепнула.

Я догадалась: самое время сворачивать сабантуй.

– Большое спасибо за теплую встречу! Всем, кто еще не был в отпуске, я желаю провести его так же замечательно, как это сделала я... А сейчас за работу, господа! За работу!

– А я хочу добавить! – проскрипела Воробьева. – Мы должны не только отдыхать, как Людмила Александровна, но и работать так же отлично, как она.

Все разом зашумели, кто-то зааплодировал. Я допила шампанское и ушла к себе в кабинет.

Если все сотрудники, не дай бог, начнут работать, как я сегодня, наша контора прикроется через месяц! Максимум, на что я была способна в тот день, – пролистать папку с документами на здание на Транспортной улице.

Здание строилось с 1928 по 1930 год каким-то хозрасчетным трестом. В нем разместили рабочую столовую, а с 1935 года – фабрику-кухню. В 1951 году у здания был надстроен третий этаж, в 1976-м – произведен капитальный ремонт. До 1994 года в нем находились кулинария, кафе и кафетерий. Общая площадь составляет две тысячи четыреста семьдесят пять квадратных метров... Каждый исторический этап сопровождался кучей документов, выцветших справок, крошащихся в руках накладных.

Я захлопнула папку и поняла, что близится неизбежное: нужно идти домой.

5

Квартира, в которую мне предстояло вернуться, находилась в том самом доме между «Пионером» и «Призывом». Никакого «Призыва» давно уже не существует, но про себя я по-прежнему так именую этот дом.

Квартира принадлежала Вадику, а я не имела на нее никаких формальных прав. Эту фразу часто повторяла моя свекровь.

Она, естественно, была в шоке, увидев своего Вадима рядом с «такой девицей». Я вовсе не была ни «такой», ни «девицей», но разве свекровь переубедишь?!

В первый раз мы встретились с ней случайно.

Вадик нечасто приглашал меня в гости, но, если приглашал, имелось в виду: мамы в это время не будет дома. Отсутствие матери было обязательным условием и как бы подразумевалось само собой.

Отец Вадима, Георгий Петрович, наоборот, казался мне неотъемлемой частью их домашней обстановки. Крупный, с пушистыми седыми усами, вальяжный и уютный, он удачно оттенял своего нервного, импульсивного сына, и, не скрою, мне нравилось проводить время в его обществе.

Однажды во время наших приятных посиделок на пороге гостиной неслышно возникла Валерия Михайловна. Поздоровалась, не обращаясь ни к кому конкретно, потом обвела всех присутствующих долгим, внимательным взглядом. У нее была осанка балерины, короткий белый свитер красиво подчеркивал высокую грудь и тонкую талию, а длинная красная юбка из шотландки делала ее фигуру торжественной и даже монументальной.

– Мам, это Люда, – промямлил Вадик.

А Георгий Петрович взглянул на меня с опаской. Я догадалась: перед лицом надвигающейся бури он будет усиленно отрицать факт прежнего знакомства со мной.

– Ты о ней никогда не рассказывал.

Валерия Михайловна грациозно прошлась по гостиной и уселась в кресло.

– Но я-то понимала, что она существует... Вы чем занимаетесь, Люда?

– В районной поликлинике работаю. Медсестрой.

Я намеренно ответила хрипловато, демонстрируя прокуренный голос. Могла бы вообще сказать по-другому: я – студентка медицинского, учусь на врача. Могла, но не захотела.

– И это тоже легко было предположить! – продолжала Валерия Михайловна. – Медсестра из районной поликлиники... Прекрасная пара молодому сотруднику Внешторга, слушателю академии...

– Лера! – испуганно перебил Георгий Петрович.

– Да что?! Что – Лера?!! – Валерия Михайловна уже не скрывала своего праведного гнева. – Наш сын... перебивается какими-то медсестрами! Тебе на все наплевать!..

Я спокойно встала и пошла одеваться в прихожую. Никто из Ненашевых и не подумал меня вернуть.

На улице я испытала почти облегчение.

Наши отношения с Вадиком длились уже два года. Временами, признаюсь, они становились мне почти в тягость. Тяготила висевшая между нами неопределенность. То, что с такой беспощадной ясностью озвучила сейчас Валерия Михайловна. Я и сама это понимала. И особенно остро – в первый момент, когда после нескольких лет разлуки неожиданно увидела Вадима на автобусной остановке у метро «Юго-Западная». Он стал еще выше, заметно раздался в плечах, а его коричневая кожаная куртка, без сомнения, тянула на целое состояние.

– Ты что здесь делаешь? – Вадим обрадовался и удивился.

– Учусь. Наконец-то в институт поступила. А ты?

– Так и я учусь... Вот здорово! Домой можем возвращаться вместе. У тебя лекции до скольких?

Вряд ли бы мы могли вместе возвращаться домой. Я училась на вечернем, а Вадим – студент-пятикурсник – ездил в институт днем и только на дипломные консультации. Но я догадалась: он помнит те наши странные, эфимерные отношения и неумело пытается их реанимировать.

Несмотря на социальную дистанцию огромного размера, я наблюдала за Вадимом со смешанным чувством снисхождения и нежности. В своей неловкости он был совершенно очарователен и окончательно покорил мое сердце.

Пришлось брать инициативу в свои руки. В конце концов, нам было уже по двадцать два года, и я не видела ни поводов, ни причин...

Наша любовь катилась как по маслу, пока не возник извечный вопрос: а дальше что?

Моя единственная подруга Ольга уже вовсю собиралась замуж. Девчонки с работы, успевшие обзавестись семьями, казались такими важными и счастливыми.

Не то чтобы я завидовала им... Но все же иногда хотелось задать вопрос: Вадик, а у меня в этом смысле какие перспективы?

Никаких, признавалась себе я, не решаясь произнести вслух проклятый вопрос. Это сделала за меня Валерия Михайловна.

Что Бог ни делает, все к лучшему, решила я, выйдя из подъезда престижного сталинского дома.