Текст книги "Качели (СИ)"

Автор книги: Анастасия Глущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  – И зачем она тебе? Все равно удить не умеешь! – усмехнулся Синяк.

  – Всю жизнь мечтал о лодке! – протестовал Шляпа.

  – Шляпа! – позвал Павел, – принимайте свои грибы.

  Он выложил на стол несколько больших гроздей покрытых травой и паутиной белых грибов.

  – Синяк, надо посушить будет, – предложил Павел.

  – Поздно уже, – нахмурился мужик. – Утром порежу.

  – Тык до утра пропасть могут, – вставил Шляпа.

  – Больно ты понимал бы! Пропасть! – вскинулся Синяк. – Ниче с ними не будет.

  – Синий, иди топи печь, – настаивал Павел. – Не выеживайся!

  Синяк поднялся и, тихо чертыхаясь, пошел к дому, по дороге недобро поминая товарища.

  – А вы не знаете, сколько сейчас билет до города стоит? – робко спросил Шляпа.

  – Не знаю, а зачем тебе? – спросил Павел.

  – Тык мне ж пенсию с октябрю начислять начнут, – улыбнулся Шляпа.

  – Поздравляю, – усмехнулся Павел, весело глядя на жену и дочь. – Отпраздновать собираетесь?

  – Тык не без этого, – робко кивнул мужик. – Но эт после того как лодку себе куплю. Надувную, резиновую, – мечтательно добавил он. – Буду за плотину ходить, там рыбешка, конечно, мелкая, но зато место самое что ни на есть красивое. Особенно когда, кукшинки цветут.

  Улыбнувшись, Павел хлопнул мужика по плечу:

  – Синяку скажешь, чтоб мне позвонил, я тебя сам отвезу.

  – Ааа, – протянул Шляпа. – Ну да, ну да, спасибо.

  – Не за что, – кивнул Павел. – Синий, твою мать, хватит шататься! Сказал же тебе – иди печь топить!

  Бездумность

  Руки у Кати дрожали. Она неотрывно глядела на розовый клочок плотной бумаги, где отчетливо рассекали белое полотно две фиолетовые полосы. Опустив скомканный тест на дно мусорной корзины, Девушка принялась монотонно водить расческой по мягким волнам коротких светлых волос. Щетина щетки, путаясь в сваленных узлах, образовавшихся у корней, выдирала волосы, но девушка этого не замечала. Она все будто смотрела на экран мобильно телефона, где разместились короткие строки их последней переписки с Глебом:

  – У меня задержка две недели.

  – Твои проблемы.

  Конечно, он был прав. Это были лишь ее проблемы, с самого первого дня, как она начала заглядываться на парня одной из своих подруг. Но все же, теперь после стольких проведенных дней ей было неприятно осознать, что она так и осталась для Глеба «Лизозаменителем». Катя развернулась боком к зеркалу и взглянула на себя. На миг она представила, что ее живот сильно раздулся, выпирая из-под одежды. Ей стало противно. Это существо, разраставшееся внутри ее, не имело никакого права уродовать ее тело и жизнь.

  – Катя, выходи быстрее, мне нужно собираться, иначе к врачу опоздаю! – послышался недовольный голос из-за двери. Испуганно оглянувшись, девушка поспешно вышла в коридор. Стройная рыжеволосая женщина бегала из комнаты в комнату. Заметив Катю, она спросила:

  – А ты в институт не идешь?

  – Нет, – покачала головой Катя.

  Она прошла в небольшую комнату и опустилась на белый кожаный диван. Катя надолго замерла, наблюдая как кроваво-красная помада, маскирует шероховатые распухшие губы женщины, как та методично разводит сонные ресницы, покрытые черными комочками туши.

  – Мам, – позвала Катя.

  – Ууу? – переспросила женщина, не оборачиваясь от зеркала.

  – А если опять не поможет?

  – Значит, буду пробовать эко, – весело проговорила она.

  Катя нахмурилась. Она с неприязнью оглядывала стройную фигуру матери. Ей казалось, что женщина была чем-то похожа на гибкий стебель гладиолуса, с его пушистыми алыми лепестками, часть из которых уже покрывали дощатую поверхность стола. Женщина направилась в коридор. Подхватив с полки белые босоножки, она произнесла:

  – Если Саша вернется раньше меня, погреешь ему ужин?

  – А у него что, рук нет? – усмехнулась девушка.

  Женщина игриво улыбнулась ей и строго напомнила:

  – За мужчиной нужно ухаживать.

  – Ну, так вот и ухаживай, – пожала плечами Катя. – Я-то тут причем?

  – Катя! – начала мать.

  – Ладно, – сдалась девушка. – Опоздаешь.

  – Не скучай, котенок, – опомнившись, бросила ей женщина и поспешила вниз. Вернувшись в комнату, Катя подошла к окну. Она заметила мать, неуклюже бегущую к своей машине. Девушка хорошо знала, что мать ненавидит и боится водить, но чтобы, как говорил Саша: «Быть оперативной в современном контенте», требовались жертвы. Девушка сжала ладонь, уложенную на гладком животе и, бросив на телефон беглый взгляд, подумала: «Нужно что-то быстрее решать». И она снова позвонила Глебу.

  – Лариса Михайловна, проходите, – грузная женщина за столом, устало улыбнулась вошедшей.

  – Добрый день, – приветствовала женщина доктора.

  Она прошла по белому камню кабинета и опустилась на жесткий стул:

  – Готовы анализы?

  – Да, готовы, – нехотя признала женщина.

  Она взглянула на разложенные перед ней бумаги и, мотнув клубком бледных, изъеденных сединой волос, произнесла:

  – Порадовать мне вас нечем.

  Тонкая дрожащая морщинка рассекла женский лоб, покрывая его прозрачными каплями влаги. Но уже через мгновение Лариса беззаботно улыбалась:

  – Ну, ведь не все потерянно? Есть же еще множество методов лечения, – судорожно вздохнула женщина.

  Неуверенно глянув, на нее врач произнесла:

  – Лариса Михайловна, я бы не рекомендовала вам эти средства. В вашем возрасте нет никакой гарантии, что они помогут. А главное – для чего? У вас ведь есть дочь? Я понимаю бездетных женщин, но...

  – Дело в том, что мы с мужем не так давно вместе, – произнесла женщина. – И он очень хочет ребенка. Очень, – подчеркнула она.

  – Усыновление? – предложила женщина. – Суррогатное материнство.

  Лариса невесело рассмеялась:

  – Галина Васильевна, неужели вы думаете, что молодой, здоровый мужчина согласится на это? – затем, она, уже скорее обращаясь к себе, с горечью добавила, – Разве ему может быть нужна баба, неспособная родить?

  Смущенно глядя на нее, Галина впервые поняла эту столь раздражавшую ее своей наигранной живостью, женщину:

  – Я выпишу направление в диспансер, на дополнительное обслуживание. Они назначат лечение. Но предупреждаю, оно будет весьма недешевым. – И, замявшись, добавила, – и болезненным.

   Опустив трубку, Катя достала сигарету и трясущейся рукой поднесла ее к губам: «Помиришься с Лизой, значит», – подумала она. Желчная, отравляющая волна пробилась дрожью по телу. Холодная ветреная пелена накрыла девушку, и страх расползся внутри, словно вязкая прозрачная жижа. Вся сущность ее положения навалилась на девушку: ребенок, который не был нужен ей, мать, которой никогда не было до нее дела. «Помиритесь с Лерой, значит», – рассмеялась девушка. Она поднесла телефонную трубку к уху. Долгие беззвучные гудки прервал удивленный девичий голос.

  – Да.

  – Привет, – бодро произнесла девушка. – Не обиделась, что я не пришла?

  – Нет, – мягко ответил голос. – Света говорила, что ты уедешь. Так что ничего страшного.

  Катя промолчала, не зная, что еще сказать.

  – Как съездила-то? – спросил, наконец, голос.

  – Лиза, я беременна, – выпалила Катя. Повисшее молчание наполнялось лишь сбивчивым дыханием девушек.

  – Поздравляю! – весело отозвалась Лиза.

  – От Глеба.

  – Ну и его тогда от меня поздравь, – живо воскликнула девушка.

  – Лиза, ты меня слышишь вообще?

  – Да, да, слышу, конечно.

  Катя вновь замолчала.

  – Лиза, поговори с ним! Прошу, скажи, что между вами все!

  Лиза не ответила.

  – Прошу, пожалуйста! Катя коснулась похолодевшей соленой щеки.

  – Прости, Кать, я не могу. Но он знает, правда, – тихо произнесла Лиза, – Мне правда жаль.

  После того как она замолчала, Катя еще долго смотрела на холодное осеннее небо.

  Утром Катя проводила мать, которую на две недели положили в больницу. Сейчас ее безумная жажда рождения ребенка еще сильнее бесила девушки.

  – Простите, это вы записаны на 10.00? – спросила молоденькая сестра, подошедшая к девушке в холле.

  – Да, – побледнев, кивнула Катя.

  – Проходите, врач вас ждет, – монотонно улыбнулась девушка.

  – А это надолго? – следуя за ней, тихо спросила девушка.

  – Нет, вакуумная чистка занимает немного времени. Вечером вас отпустят домой.

  – Хорошо, – кивнула Катя, думая, как хорошо, что к вечеру эта жизнь уже закончится.

  Здоровый эгоизм

  Лиза опустила трубку. Стоящая за спиной дочери, Марина взволнованно спросила:

  – Что-то случилось?

  – Нет, – мотнула головой Лиза и, подумав, насмешливо добавила. – Ничего неожиданного.

  Одним глотком опустошив чашку остывшего чая, Лиза подхватила небольшую сумку. Погладив рыжую морду кота, надувшегося на кухонной тумбе, девушка отправилась в коридор, на ходу бросив, матери:

  – Буду поздно. У меня сегодня тренировка.

  – Позвони после занятий! – крикнула ей вдогонку Марина. Захлопнув за растрепанной юной студенткой дверь, женщина вернулась в кухню. Согнав со стола, нагло пожиравшего остатки бутерброда кота, Марина направилась в большую, уставленную цветами в комнату. Каждое субботнее утро она очищала забившиеся легкими пылевыми перьями, занавески, смахнув зеленовато-желтые корешки неровных книжных рядов. То и дело, запинаясь о кружившего под ногами рыжего зверя, Марина переносила тяжелые напольные вазы и цветы в ванную, где шипящей душевой струей омывала их. Наконец, покончив с этим, женщина подвязала промокшие полы полосатой желто-красной рубахи и раскрыла зеркальные створки высокого книжного шкафа. Испуганно охнув, Марина укрылась от летящего на нее толстого книжного тома. Подняв его с пола и раскрыв, Марина узнала старый фотоальбом, который пару лет назад Лиза принесла из бабушкиного дома. Ветхие, местами шелушащиеся страницы уже начинали осыпаться. Перелистывая их, Марина с утраченным трепетом вспоминала лица, изображенные на бумаге и оставшиеся не изъеденными временем. Дойдя до середины альбома, женщина улыбнулась. На небольшой полароидной карточке раскинулись голубые вершины гор, сменявшихся сплетенными ветвями яблонь, персиковых деревьев и слив. На их фоне, в заржавевшей, когда-то наполненной бензином бочке, купалась маленькая девочка. Ее густые, забранные в косы волосы, будто губки, пропитались теплой мутной водой. Разглядывая счастливое круглое лицо дочери, Марина вспоминала то далекое летнее утро, проведенное в Казахской деревне, где когда-то выросла и сама Марина. А вот и другой снимок, на нем все та же девочка, оттягивает подол клетчатого платьица, которое судя по ее недовольно скривившемуся лицу, она люто ненавидит. Но что-то еще было в этом снимке. Приглядевшись, Марина заметила, что глаза Лизы почти превратились в тонкие щелки, затянутые под огромные, раздувшиеся детские щеки. Теперь женщина вспомнила, как девочка со всех ног несется по улице, вопя и отгоняя набросившихся от нее пчел. Перелистав несколько страниц, Марина вновь увидела фотографию дочери. На этот раз она была уже старше, фигурка вытянулась, личико побледнело и осунулось. Лиза расположилась на стареньких облупившихся качелях, перегибаясь через синеющую лужу. Марина захлопнула альбом и поспешила вернуть его на прежнее место. Она не любила вспоминать время, отображенное на том, последнем снимке. Не любила, но не из-за тяжести детских воспоминаний, навсегда оставшихся в глазах ее дочери. Не любила она те полтора года, прожитые в холодных полуподвальных коридорах больниц и удушающее бесполезное чувство вины. Каждый раз, закрывая глаза бессонными ночами, женщина видела тело дочери, обвитое сотнями трубок, будто парящее над сероватым покрывалом металлической койки. Помнила она и зачумленное от дыхания фабричных труб темное небо и долгие телефонные разговоры с мужем:

  – Неужели это так необходимо? – в сотый раз надрывался голос Павла.

  – Она не может обойтись без диализа и нескольких дней, – начиная злиться из-за его надоедливости, объяснила женщина.

  – У нас ведь пока есть деньги! – напомнил ей Павел. – Мне перевели оплату проекта.

  – Когда они закончатся, что будет? – спросила его Марина. – Операция – единственный действенный метод.

  – Ты о Лизе подумала? – взревел его голос. – Если... Если что-то пойдет не так? Она просто может не очнуться!

  – А ты о нас подумал? – не выдержав, прошипела в трубку Марина. – Ребенок ни жив, ни мертв. Знаешь, Паша, я микробиолог! И не собираюсь остаток жизни провести в больнице!

   Марина открыла глаза. Несущиеся прочь черные остовы птиц, будто вырезанные в осеннем небе, замирали в гудящей тишине. Женщина не слышала, как рядом надрывался телефон.

  Цирк уродов

  Павел скинул куртку и шарф на отшлифованную поверхность черной деревянной скамьи.

  – Пап! – позвала его из кухни Лиза. – Ты ужинать-то будешь?

  Отодвинув легкое красное полотно, отделявшее ароматное пространство кухни, Павел вошел к остальным. За большим столом уже сидели Марина и Любовь Александровна. Поприветствовав их, мужчина подошел к суетящейся у плиты дочери:

  – Что там есть? – он кивнул на чугунную кастрюльку, томящуюся на синеющей горелке. Девушка подняла крышку, и Павла окутал жар картофеля, запеченного с густыми, лоснящимися в масле грибами. Мужчина болезненно поморщился.

  – Чая мне нальешь, ладно? – попросил он Лизу. – И варенья накидай туда.

  – Малинового? – уточнила Лиза.

  – Угу, – устало опустившись на стул, кивнул ей отец.

  – Ну, Павлуша, как на работе? – довольно улыбнувшись, спросила Любовь Александровна.

  – Да все хорошо, мам, – глядя поверх ее потрескавшейся от седины макушки, лениво протянул Павел. Он всегда называл эту немного расплывшуюся женщину «мамой», хотя она была матерью его жены.

  – Чего есть не стал? – спросила его Марина. – Там твоя любимая картошка.

  – Нет, спасибо, – хмуро махнул ей Павел. – Для полного счастья мне только ее не хватало. И замолчав, он, будто раздумывая, стоит ли говорить дальше, взглянул на жену:

  – Синяка арестовали. Человека, похоже, убил.

  – Да ладно! – изумленно воскликнула Марина.

  – Не может быть! – быстро добавила Лиза.

  – Позвонили. Приехал к нему. Полдома разворочены. Он сидит, лыка не вяжет, – рассказывал мужчина, сжимая в руках белую чашку, поданную ему дочерью. – Отпраздновал Шляпа пенсию.

  Марина испуганно взглянула на мужа:

  – Синяк Шляпу убил? – тихо, будто не своим голосом, спросила Лиза.

  Павел, молча, кивнул.

  – Съездили в город, накупили бухла на радости. Нажрались. Поспорили. Шляпа на Синяка кинулся, а этот – шибанул ему об голову табуретку.

  – Куда его? – спросила Марина.

  – Забрали в сизо, – пожал плечами мужчина, – пока следствие.

  – Сколько ему дадут? – спросила Любовь Александровна.

  – Десятку вряд ли больше, – кивнул Павел, а затем снова тихо повторил. – Да, отпраздновал Шляпа пенсию.

  – И лодка не понадобилась... – тихо проговорила Марина.

  – Вот правильно все же говорят – не доверяй дураку денег, – вставила Любовь Александровна. – Сколько таких случаев.

  – Я договорился. Синяка трогать не будут, – заверил жену Павел.

  – Бывают же люди, правда? – покачала головой Любовь Александровна. – Пропустить всю свою жизнь сквозь бутылочное горлышко, – она с жаром глянула на родных, ожидая оправданной поддержки.

  – Мне всегда было сложно понять, для чего люди пить начинают, – задумалась Марина. – Неужели человек не осознает, к чему такое увлечение может привести.

  – Не знаю, – произнесла Любовь Александровна, глядя на дочь. – Всегда всему причина – семья, – засмеялась она. – Вот если человека с детства через крики и жалобы занимать делом, как мы тебя с отцом, то и некогда будет погружать себя в алкогольные дебри, а если так, то чему удивляться.

  – Везет не всем, – коротко произнес Павел. – Полстраны живет так, как не снилось никому из нас. Тем более в деревнях. Пили, и будут пить все и всегда.

  – Ну, Павлуша, тут уж ты не прав! – встрепенулась женщина. – И раньше мы в рейды по деревням ездили. Да, есть там семьи такие. И пьют и дерутся, но их не так много!

  – Мам, о чем вы? – рассмеялся Павел. – Чем людям там еще заниматься? Работай да пей. Пей, да работай. Если еще есть где.

  Будоражащий свист телефонного звонка отвлек всех.

  – Это мне, – вскрикнула Лиза, выбегая из комнаты. Но, оказавшись одна, девушка взглянула на экран и в который раз отключила звонок столь знакомого ей номера. Ударив по клавишам выключателей, Лиза зажгла свет и щелкнула замком ванной комнаты у себя за спиной. Голова гудела. Ей четко вспомнилась плотная зеленая обшивка резиновой лодки, столь желанной растворяющемуся в ее памяти мутному силуэту человека, робко тискавшего старую шляпу. Мелькнувшие секунды его жизни, прерванной и так никем и не замеченной. Летящие из кухни голоса. Голова раскалывалась от стучащих о череп тяжелых ударов крови. Девушку вырвало. Это принесло облегчение. Взглянув на желтую, кисло пахнущую массу, стекающую по белому фарфору, Лиза вновь ощутила легкий трепет ветра, разбрасывающего волосы.

  Бездействие

  Железные створки лифта разошлись. Лиза вздрогнула. На пороге стояла низенькая полноватая старушка с широким, укрытым почти до самых глаз цветастым платком лбом и длинным вздернутым носом. Быстро вынув наушники, Лиза приветливо кивнула ей:

  – Доброе утро. Баба Маша!

  – А, детонька, здравствуй! Здравствуй! – пропела женщина, радостно потрясывая прозрачным запотевшим пакетиком. – На учебу бежишь?

  – Ага, – кивнула ей девушка.

  – Молодец какая! – улыбнулась бабка. – А я вот травлю вредителей. Все цветы попортили, – посетовала она.

  – Удачи в борьбе, баба Маша, – усмехнувшись, подбодрила ее девушка.

  Выбравшись из подъезда, Лиза заметила как что-то серовато-желтое, с всклокоченной шерстью мелькает между неровными стеблями астр и багровых шляпок бархатцев.

  – Моня, зараза! – услышала она недовольный голос Леры. – Я же сказала – не смей туда лазать!

  – Что, опять проверяет на прочность нервы бабы Маши? – рассмеялась Лиза, наблюдая, как пыхтит девушка, вытягивая из цветочных зарослей толстый собачий зад.

  – Да не то слово! – встрепенулась Лера, усадив облизывающегося Моню рядом. – Только-только мы с ней ругаться перестали, а он – опять за свое.

  Спустившись к ним, Лиза потрепала мягкую, чуть влажную от теплой утренней росы шерсть устало растянувшегося на земле пса.

  – Просто он эстет, – заметила девушка. – Ему тоже приятно теплым осенним утром вкусить сладостный аромат цветов.

  – Угу, – буркнула Лера, обиженно глядя на своего спутника и отряхивая черные хлопья земли с колен. – Ладно, эстет, идем домой. Она потянула за тугие нити поводка, но пес лишь слабо поднял голову. Еще до конца не осознавая происходящего, Лиза отчетливо разглядела, как белые пузыри пены начали быстро вскипать у часто шевелящихся собачьих губ. Из пасти Мони на землю упали желтовато-красные капли слюны. Пес завалился набок и начал со страшной, несвойственной его хрупкому телу гибкостью, извиваться. Пес скулил. Громко, часто подергивая лапами. Лера упала на землю рядом с ним:

  – Моня! Моня! – только и повторяла она, пытаясь остановить его, успокоить. Она начала кричать, понимая, что не может помочь, продолжала хватать пса за лапы, приподнимать захлебывающуюся слюной голову. Опомнившись, Лиза кинулась к ним. Она с силой разжала собачью пасть и, не обращая внимания на вцепляющиеся в ее кожу белые клыки, пыталась уцепиться за розовый, налившейся свинцом язык. Но через мгновение пес вытянулся, судорожно глотнул воздуха, а затем из его пасти на пальцы Лизы потекла густая темная кровь.

  – Держи его! – быстро крикнула Лиза и, вскочив на ноги, бросилась к видневшейся на противоположном конце дома красной вывески «АПТЕКА».

  Взгляд девушки метнулся по улыбающемуся лицу старушки, наблюдавшей за ними из небольшого запыленного подъездного оконца. Лиза бросилась бежать. Она бежала, поскальзываясь на отсыревшей жухлой листве. Девушка ничего уже не видела перед собой: ни спасительной вывески, ни прохожих, с которыми сталкивалась, и которые что-то выкрикивали ей вслед.

  Все последние месяцы будто слились в один этот стремительный безумный порыв. И не было уже ни придавшей подруги, ни любимого, ни мучительных мыслей, сожалений о минувшем. Но, может быть, они существовали, но были теперь столь незначительными, хлипкими, недостойными мгновениями сожалений. Лиза бежала: «Пожалуйста! Пожалуйста! Я успею! Я должна успеть!» – повторяла она. Позади раздался пугающий девичий вопль. Лизе показалось, что это кричит не Лера – ее хрупкая маленькая соседка, а цапля в глубине седеющих дымных болот, приходивших ночами из ее детства. И тогда Лиза упала, зарываясь ладонями в мягкую теплую почву.

  ЭПИЛОГ

  Коричневато-красный кусок сладко пахнущего мяса Лиза нашла там же: в складках пушистых бархатцев. Леру уже увели, а маленькое собачье тельце помог отнести отец, так что теперь Лиза осталась одна, методично разглядывая клочья вспаханной садовой земли.

  – Лиза, – на крыльце стояла Марина. Она куталась в длинное клетчатое пальто. – Идем домой, хватит.

  Лиза продемонстрировала ей свою находку:

  – Этим, – усмехнулась девушка. – Заморочилась, котлетку сделала.

  – Пойдем домой, – настойчивее повторила женщина. Глядя на девушку, она почувствовала, как дочь распирает пугающая, непривычная оживленность. Но все же, Лиза последовала за матерью, прячась от разливавшегося холода, в теплый дом.

  – Я зайду к Лере, – произнесла девушка, подходя к лифту.

  – Не стоит, – удержала ее Марина. – Ты хуже сделаешь.

  Лифт открылся, навстречу женщинам шагнула баба Маша.

  – Ой, Мариночка, – протянула она. – А вы, не знаете, что за шум все утро? Все чего-то эта девочка с собачкой кричала.

  – Лиза, не надо! – только успела выкрикнуть Марина.

  Мягкое дыхание девушки коснулось протухшей, рассыпающейся старушечьей кожи. Тонкая девичья ладонь разжала сжатую руку старушки и вложила в нее мягкий кусок заветренного мяса.

  – Вы потеряли, – тихо сказала девушка. – Не дожидаясь ответа, Лиха развернулась и вошла в кабину. Захлопнула за собой дверь ванной комнаты. Спустя минуты, уже забравшись в ванную, она открыла кран. Не замечая, как кожа покрывается дрожащими перьями, от прикосновения ледяной воды, Лиза отчаянно пыталась смыть запекшуюся на ладонях кровь – последнее тепло, таившееся в собачьем теле. Теперь, девушка поняла, что слезы, роившиеся в горле, и, жалившие ее глаза, наконец, вырвались наружу. Лиза вновь вспомнила теплые объятия старых деревянных качелей.