Текст книги "Фейк"

Автор книги: Анастасия Румянцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Пролог. Домик с мертвецами

В горном доме теперь живут мертвецы. Их трое: Лизонька, Святослава и Леонид. Первые две забрали третьего.

По крайней мере так он кричал Александре перед тем, как выброситься из окна. Но самые последние слова, которые она уловила в полубезумной речи отца, были: бойся крылатых птиц…

А после прозвенело окно, единственное во всем доме, которое осталось с давних времен, когда еще не было стеклопакетов. Окно, которое стокилограммовый мужчина с легкостью вышиб своим телом. Глухой удар о землю поставил точку в его жизни.

Лунный свет серебрится в осколках стекла, рассыпанных на скрипящем полу. За разбитым окном безмятежно кружатся снежинки.

В горах зима наступает рано.

Глава 1. Гостья из картины

Даниил замирает на месте и вглядывается в плачущую «темноту». Постепенно глаза привыкают к тусклому освещению на улице и улавливают очертания девушки. Девушки, которая ежится в углу крыльца, и судя по босым ступням, на ней только черная шуба.

Вызывать полицию? Скорую? В четыре утра после утомительной смены меньше всего на свете хочется поднимать шумиху.

Он нервно сглатывает и осторожно подходит ближе. Может галлюцинации? Надышался чего в баре? Больше не будет замещать Егора. Пусть сам разбирается, что ему дороже: работа бармена или очередная пассия.

Даня ступает на первую ступеньку и светит телефоном на таинственную гостью:

– Эй, вы кто?

Общение с противоположным полом у него ограничивается матерью и Марией – лучшей подругой, и по совместительству бывшей возлюбленной. В остальных случаях он старается использовать заученные фразы: «Здравствуйте», «Что будете пить?» и «Туалет прямо и налево». Но сейчас полная импровизация, хотя… возможно, незнакомка настолько продрогла, что ей не помешает чего-нибудь выпить.

Девушка всхлипывает, и из вороха норковой шубы показывается ее лицо. Телефон вываливается из рук Даниила, и он отшатывается:

– Господи помилуй!

Страх, как электричество, пронзает вдоль позвоночника. А в висках барабанит: это она, это она, это она!

Даня поспешно оглядывается, но на улице тишина. Ни в одном доме не горит свет. Ни в крохотном коттедже бабы Аси, ни в старом бараке Киселя – торгаша с рынка. На лицо падает колкий снег, а фонари отбрасывают на припорошенную дорогу блеклый свет.

– Помогите, – охрипший голос заставляет Даню поднять чудом не разбившийся мобильный, – мне так холодно.

– Нет, нет, нет… – Даня поспешно засовывает телефон в задний карман джинсов и только с третьей попытки вытаскивает связку ключей. – Сейчас, – он открывает замок, и его окутывает теплое дыхание дома. Вслепую хлопает ладонью по внутренней стороне стены и включает свет.

– Холодно, – стонет девушка и вновь разражается тихим плачем. – Ноги… больно…

Она изъясняется односложно, словно каждое слово причиняет боль. Даня подхватывает ее на руки и охает от неожиданности. На фотографиях в инстаграме она не казалась такой тяжелой, наоборот весьма хрупкой.

Даниил заносит девушку внутрь и захлопывает дверь ногой. Почему он чувствует себя вором? Будто позарился на чужой бриллиант? Даня крепче прижимает к себе гостью и разглядывает ее лицо при свете. Александра. Алекса. Первого декабря Бог ниспослал ему девушку, в которую он влюблен.

– Ноги, – Алекса поднимает опухшие от слез глаза на Даниила, и он забывает дышать.

Черные, миндалевидные, такие глаза, которые знают твои секреты, знают все тайны мира. Сейчас они умоляют о помощи.

– Я долго бежала по снегу. Поскальзывалась, падала… и снова бежала, – устало шепчет она. – Я сбежала… – Алекса продолжает бормотать уже бессвязные слова, то проваливаясь в беспамятство, то выныривая с глухим криком.

Даня осторожно опускает ее на диван посреди гостиной и плотно занавешивает окно. Проходится по всему дому, опускает рулонные шторы, закрывает двери. Он знает Алексу уже несколько лет. Она – инстаграм-блогер, ведущая канал о красивой жизни и творчестве. Она – его идеал. Но сейчас ему кажется, что он укрывает преступницу.

– У вас температура, – он прикладывает ладонь к горячему лбу Александры.

Она резко раскрывает глаза, но усталость с лихорадкой заставляет их закрыть. На бледных щеках рисуется болезненный румянец, а обнаженные ступни покрыты мелкими царапинами и воспалены. Под шубой только черная шелковая сорочка с кружевами. В таком виде не гуляют зимой. Тем более ночью.

Все, как на его картине. Точь-в-точь. Господи, что же он наделал?

***

Снег. Повсюду. Залепляет глаза, рот. Она протирает лицо, размазывая слезы по щекам, и продолжает идти наперекор метели. Ступни горят. Их обжигает лед. Жарко. Она оглядывается и видит за собой кровавые следы. Паника накатывает, и она бежит быстрее, но тщетно. Она все равно ее нагонит. Крылатая птица.

Александра кричит, и метель исчезает. Она дома. В теплой кровати. Она дома…

Некоторое время она лежит, не двигаясь, разрешая себе беззвучно поплакать. Сейчас. Сейчас ей станет легче. Глубокий вздох… Но перед глазами стоит безумное лицо отца, а затем он выпрыгивает из окна. Снова и снова.

Алекса проводит ладонью по темно-синей простыне и замирает. Это не ее комната. От страха она резко садится на кровати и суматошно оглядывает спальню, погруженную в серый полумрак. Рулонная штора с лесным пейзажем закрывает единственное окно. Кажется, часть стен увешана незаконченными картинами, а из шкафа торчат свернутые в рулоны холсты.

– Господи… – голос осип до невозможности.

Где она?

События неохотно восстанавливаются в памяти, собираются в некую серию абстрактных картин, яркий калейдоскоп диких красок. Последнее, что помнит Алекса, как от усталости и холода она постучалась в первый попавшийся дом, похожий на пряничный домик из сказки. Он вызвал у нее доверие, она еле забралась на крыльцо, а затем появился темный силуэт незнакомца.

Александра порывисто откидывает одеяло и вскакивает на ноги. Жгучая боль пронзает ступни. От неожиданности Алекса кричит и валится на пол. На глаза наворачиваются слезы. Боль из сна переместилась в реальность.

Глава 2. Подарок дьявола

Голову словно отлили из чугуна. Даня разлепляет глаза и еле садится на диване. Боже, какое счастье, что сегодня воскресение. Если бы пришлось идти на работу, он бы застрелился.

В его спальне слышится вскрик и грохот. Звуки врываются в сознание, возвращая Даниила к незваной гостье. Сегодня ночью на пороге своего дома он нашел Александру Вольф.

– Господи помилуй! – Даня подрывается к комнате и распахивает дверь, одновременно включая свет. И тут же смущенно отворачивается. К девушкам в черных сорочках на полу своей спальни он не привык. – Простите, я услышал… – невнятно бормочет он. – Вы упали…

– Да! Упала, потому что ноги адски болят, – Алекса щурится, прикрывая ладонью глаза. Затем стягивает с кровати одеяло и закутывается по шею.

Воздух спертый, и Даня дергается в сторону окна, но тут же каменеет на месте. А вдруг ее кто-то увидит?

– Я за…забинтовал их.

Превосходно, он еще и заикается. Даниил мысленно стонет и заставляет себя посмотреть на Александру. Да, это действительно она. Удивительная восточная куколка. Мать Алексы была японкой и родила невообразимо красивую девочку. Раскосые глаза темно-шоколадного цвета блестят хитринкой. И эти волосы, они даже на вид похожи на черный шелк.

Даня наизусть знает ее внешность. Не раз рассматривал фотографии в инстаграме. Слишком красивая, чтобы быть правдой. Такая фарфоровая, тонкая, чувственная, изумительная…

– Я заметила. Спасибо, – отмахивается Алекса от его слов.

– А-а-а, – растерянно протягивает он, – меня зовут Даниил, – не сразу, но вспоминает с чего начинается знакомство.

– Александра, – повисает неловкая пауза, в течение которой она задумчиво разглядывает картины на стенах.

Осознание, что она видит свои портреты, приходит не сразу. А когда приходит, кажется у него краснеет даже мозг.

– Ты что сталкер, что ли? – хрипит Александра.

– Нет, нет, я… я просто художник. Рисую то, что мне нравится… – Даниил поспешно срывает картины со стены и переворачивает их холстом к стене. На этой Алекса стоит в пол оборота возле окна, а здесь рисует. – То есть я не хотел сказать, что вы мне нравитесь. Хотя, конечно, вы безусловно красивая девушка. Но…

– Стой! – прерывает бессвязный поток слов Алекса и кивает на предпоследнюю картину. – Это тоже ты нарисовал?

Даня озадаченно рассматривает картину, и липкий ужас покрывает его спину. Он должен был спрятать картины, но разве можно было предвидеть?

И жесткий голос его внутреннего Я отвечает: можно!

– Ну, да…

На холсте возле двери уютного домика, за прототип которого он взял свой дом, ютится беглянка в черном плаще. На нее падает тусклый свет недорисованного фонаря. Низ картины остался кристально белым, нетронутым.

– Я не понимаю… Когда ты ее нарисовал?

От страха во рту пересыхает:

– Я… я не помню. Эта картина давно стоит незавершенная. Кажется, еще с лета, – на вкус ложь горчит.

Александра закрывает глаза и тяжело дышит.

– С вами все в порядке? – осторожно уточняет Даня и тут же получает гневный взгляд.

– Нет, черт возьми! Я не могу ходить, у меня до жути болят ноги, горло осипло и кажется у меня температура. Я хочу есть, я устала, я… – она зажмуривается, словно о чем-то вспомнила.

– Мне очень жаль.

– Забей. Лучше угости меня чаем, – устало произносит Алекса.

– Да, конечно. Пойдемте на кухню, – Даня поворачивается к двери и получает в спину едкое замечание:

– Ты что забыл? Я. Не. Могу. Ходить.

Даниил будто примерзает к полу. На мгновение даже глохнет.

– Вы хотите сказать, – он оглядывается на Александру, – что я должен взять вас на руки?

Она вскидывает бровь:

– А что? Это проблема? Ночью ты с этим справился на пять с плюсом. Даже к моим ногам прикасался. А может и не только. Я была без сознания, ничего не помню, – она с ироничной улыбкой пожимает плечами.

Даня шумно выдыхает:

– Нет! Я бы никогда… – он стискивает кулаки и делает шаг к Алексе. И снова замирает.

– Че ты уставился на меня, как на удава? – фыркает она. – Я не тяжелая.

– Тяжелая.

– Что?!

– Ну, в смысле не то, чтобы тяжелая… Но на фотографиях вы казались намного легче, – Даниил прикусывает себе язык и понуро опускает голову.

Если он мог все испортить, он уже это сделал. Убедить Александру в том, что он – адекватный мужчина двадцати шести лет, вряд ли уже получится.

– Боже, я впервые вижу такого стеснительного парня, – она устало качает головой. – Я, правда, не горю желанием прыгать к тебе на руки, но мои ноги в хлам…

– Знаю…

– Представь, что я без сознания?

Вопрос Александры возвращает Даниила на шесть часов назад. Тогда было все по-другому. Она выглядела такой беззащитной.

Он на несколько секунд зажмуривается, а затем наклоняется над Алексой:

– Простите.

Ее тонкие руки быстро обвивают шею Даниила. Он с легкостью ее поднимает, и она доверчиво прижимается к его груди, в которой неистово колотится сердце. Волосы Алексы пахнут корицей. Если думать, что он несет ворох одеяла, неловкость исчезает. С Марией же он как-то целовался. И не только… Хотя ту он знает с детства. А с Александрой все иначе.

Они заходят на небольшую кухню, дизайном которой, впрочем, как и всего дома, занималась мама. Стены выкрашены в светло-бирюзовой цвет, занавески бежевые с розами. Вдоль окон тянется длинная барная стойка, заменяющая стол. Она плавно перетекает по периметру в кухонные тумбы, раковину и газовую плиту.

– Как мило, – Александра с любопытством оглядывается, – а у нас на кухне хай-тек, – она морщится.

Даниил отводит взгляд от бретельки сорочки, которая сползла с округлого плеча, и усаживает Алексу на высокий стул:

– Вам стоит позвонить родным, объяснить, что случилось.

– Нет.

Порывистый ответ рассекает воздух. Алекса съеживается в коконе из одеяла, ее взгляд стекленеет.

– Мне нельзя домой. По крайней мере сейчас, – она хватает его за руку, и Даня вздрагивает от ее холодных пальцев. – Я понимаю, что веду себя нагло. Не думай, что я не благодарна тебе. Ты спас мне жизнь. Наверное, сама судьба вела меня к твоему дому, и эта ночь… – ее голос обрывается, а глаза наполняются слезами. Александра глубоко вздыхает и прячет лицо в одеяле.

Сама судьба? Можно сказать и так.

Даниил протягивает ладонь к ее плечу, но тут же прячет руку за спину. Вместо этого ставит на газовую плиту железный чайник и пытается не обращать внимания на всхлипы. Утешать девушек умеет Егор. Правда, Александра Вольф вряд ли ему по зубам. С виду изящная, красивая, словно не из этого мира, но ее речь… она разговаривает, как… На секунду Даня задумывается. Она говорит, как озлобленный на весь мир мальчишка.

– Вы любите овсяную кашу? – он оглядывается на Алексу, которая яростно вытирает лицо одеялом.

Уже не так страшно находиться с ней в одной комнате. И правда, если представить на ее месте Марию, можно даже пошутить. К примеру, он сказал бы ей, что она сейчас похожа на восточную снегурку с красным носом. И подмигнул. А она бы засмеялась и ответила, что тогда он – Дед Мороз в молодости, кудрявый и черноволосый. Да… В мечтах все проще. Даже жить.

– В последний раз я ела ее в первом классе, – Алекса улыбается. – Сейчас готова съесть даже тебя, – она тянется к окну и отодвигает занавеску. – Почему у тебя все окна зашторены?

– Я боялся, что вас ищут, и решил будет не лишним спрятаться от любопытных глаз.

Он ставит на огонь кастрюлю и наливает молоко. Пусть удача будет на его стороне, и получится действительно каша, а не клей.

– Перестань обращаться ко мне на вы. Мне всего двадцать один, а с тобой я словно состарилась на десяток лет.

– Простите… – Даня прикусывает кончик языка. – Прости. Привычка. Я редко общаюсь с девушками тет-а-тет.

– Я заметила, – хмыкает Алекса.

Она складывает руки на стойке и кладет на них голову. Подсматривать плохо, но Даня ничего не может с собой поделать. За окном белые сугробы и высокий соседский забор. И на этом фоне она кажется такой одинокой.

Он планировал провести воскресение тихо наедине с собой, а в итоге стоит с чугунной головой возле плиты и варит кашу для девушки, в которую влюблен. Порой мечты исполняются самым неожиданным образом. И пусть так, но кажется он счастлив.

– Почему вы… ты не хочешь позвонить семье? – рискует спросить Даниил, глядя на бурлящую кашу. Интересно, сколько он положил крупы? – Я слышал о смерти твоего отца. Прими мои соболезнования… Но у тебя же еще есть братья и сестры. Они точно волнуются.

– Его убили, – отрезает Алекса. – А им нельзя доверять. Не сейчас. Мне надо залечить ноги. Я едва сумела… – она вздыхает, прерывая саму себя. – В следующий раз вряд ли так повезет. Но, если я тебя стесняю, ты скажи…

– И ты уйдешь? – Даниил не смог удержаться от иронии. Он быстро переглядывается с Алексой, и она улыбается. – Вряд ли в таком виде тебя можно куда-то отпустить. Сейчас я живу один, родители путешествуют и вернуться не скоро. Так что гости, сколько душе угодно. К тому же, я и не мечтал, что когда-нибудь смогу с тобой познакомиться…

Глупо скрывать свою симпатию после того, как она видела картины. Может он и правда сталкер?

– А ты осмелел. Прям такой бравый стал.

– Ой, я это говорил каше, а не тебе, – и в ответ она смеется.

Как часто он слышал ее смех в инстаграме. Но вживую он еще прекраснее.

Даня быстро заваривает черный чай и ставит на стол вместе с липовым медом.

– Спасибо, – шепчет Алекса. – Я уверена, тебя послал мне сам Господь, – ее взгляд становится задумчивым. – А вот моя семья – подарок дьявола. Потому что у каждого из них был мотив убить отца. Даже у меня.

Глава 3. Серое пятно на холсте

Тревожное чувство, как неровные мазки на картине. Неделю живешь с ним бок о бок и ничем не унять. А когда к нему примешивается боль утраты и вовсе хочется лезть на стену от безысходности.

Галина касается семейной фотографии, стоящей на потухшем камине. Ее сделали в этой самой гостиной за полгода до смерти отца. Он гордо восседает в громоздком кресле, которое словно заключило его в объятия. Черный костюм стройнит папу, молодит лет на десять, хотя на тот момент ему уже исполнилось шестьдесят, о чем гордо заявляла седина. А светло-голубые глаза глядят с легким прищуром. Он всегда так смотрит. Точнее смотрел… Как человек уверенный в завтрашнем дне, знающий наперед, что следует делать, а чего лучше избежать. Галя вздыхает и обводит пальцами его лицо.

Она слишком привыкла полагаться на советы отца, и теперь жизнь без него, как постоянное блуждание во тьме. Возможно, именно это чувствовал Казимир Северинович, когда рисовал свой знаменитый черный квадрат. Но… зато она, наконец, исполнит мечты. И в душе снова звонит тревога – любящие дочери о таком не думают.

Галя обводит взглядом братьев и сестер. Все они стоят вокруг отца. Прямо за креслом высокий Арсений и аристократичный Клементий. Следом она и ее двойняшка, Злата, которая как цыганка обвешана золотом. Интересно, а если бы Галину при рождении назвали Златой? Тогда бы она не казалась на фоне семьи столь невзрачной и белой вороной? Даже нет. Она, как серая клякса на чистом холсте. Ее полнит любой наряд, а макияж наоборот уродует.

Галина снова вздыхает. Нет, вряд ли в ее лишних килограммах и неуверенности в себе виновато имя. Хотя, если бы ее назвали «тумбочкой», этот вариант, как никогда лучше подошел бы.

Последний человек на фотографии – Саша. Младшая сестра сидит на пушистом ковре в ногах отца. Вот кто главная счастливица в семье. Гордость отца. «Мой личный кусочек востока» – как он часто любил повторять.

Неординарная внешность, цепкий ум и обаяние. Уже в двадцать лет стала успешным блогером, а еще через год прослыла законодательницей мод в их городе. Все девочки хотят быть, как Александра. И Галина тоже. Ей бы толику упрямства сестры, и тогда бы она отстояла свои интересы перед отцом. Но Галя решила пойти другим путем.

И снова чувство тревожности дает о себе знать.

– Рефлексируешь? – в гостиную врывается Злата и невольно замирает. – Нашла место, – ее голос хрипнет: – После смерти папы здесь все напоминает о нем. Его любимое кресло. Наше детство, – она подходит к массивному камину, выложенному из красных кирпичей. – Я до сих пор помню, как мы ждали здесь появления Деда Мороза, а папа посмеивался над нашими надеждами. Он умел разрушить мечты и заставить повзрослеть. Болезненно, зато быстро.

Злата напоминает маленький сверкающий смерч. По десять колец, браслеты, массивные серьги. И без того светлые волосы выкрашены в платиновый, а губы – тонкая красная нить. Ей следовало родиться в двадцатые годы, когда в моде были худые девушки с мальчишечьей фигурой. Но во всей этой безвкусице есть некий шарм, на который ведется большинство мужчин. Злата, как цвет фукси или ядовито-салатовый, приметна и выделяется среди женщин ярким пятном.

Только глаза у них одинаковые. Глубокие, серые с темным ободком. Фамильные. Единственное, что Галине нравится в себе. Возможно, еще картины. Хотя нет. Они тоже весьма посредственны.

– Он старался уберечь нас от разочарований, – Галина отворачивается от фотографии и размашистым шагом подходит к окну. Сколько раз она училась элегантной походке, но слоновость никуда не исчезла. – На самом деле я переживаю за Сашу. Она пропала, а ее никто не ищет.

– Успокойся. Ты же знаешь Лекси. Это ее стиль жизни. Сейчас ее нет, а через пару дней уже спит в своей кровати. Ее эгоизм не знает границ. Ах, наша милая сестрица, сведет с ума свою семью. Но эта хитрая лисица еще найдет себе судью, – пафосно декламирует стихи Злата.

Галина незаметно морщится. Поэзия Златы – огромная палитра красок. А если все цвета смешать, получится отвратно.

– Вспомни, даже отец перестал реагировать на выходки Лекси, хотя поначалу поднимал на уши весь город, чтобы найти ее у очередного поклонника, – она подходит к Галине и крепко обнимает за плечи. – Не грусти. Ты – моя сестра, и я не люблю, когда наше домашнее солнышко печалится, – Злата широко улыбается.

Галя с тоской разглядывает природу за окном. Чудесный вид знакомый с детства. Летом лишь самые верхушки покрыты молочным снегом, зато зимой даже буковые леса кутаются в снежные перины.

Их дом затерялся в горах, как неприступная крепость, и в детстве Галина часто представляла себя принцессой. Она должна была вырасти и стать такой же красивой, как мама, которую знала лишь по фотографиям. Но чудо не свершилось. И сейчас даже любимый вид на горы причиняет боль.

– Саша тоже твоя сестра, – с легким укором замечает Галя.

– Наполовину. Она – китаеза.

– Злата! – Галина скидывает ее руку. – Прекрати так называть Сашу.

– Да ладно. Она все равно не слышит. Кстати, не удивлюсь, если она смоталась в Москву к своей крутой матери. Я бы на ее месте так и поступила. Ей-то хорошо. Это мы остались сиротами.

– И ничего не взяла? Конечно, у нее очень много вещей, всех и не упомнишь, но мне кажется, из ее гардероба ничего не пропало. Даже мобильный. Почему нельзя уехать по нормальному? – Галина поджимает нижнюю губу. – Я все равно еще раз поговорю с Арсением. Он должен сообщить следователю об ее исчезновении. Как его? Павел Николаевич, кажется. Весьма разумный мужчина, на мой взгляд.

Злата закатывает глаза и плечом упирается в стену:

– Сеня ругался с полицией. Оказалось, наше дело передали другому следователю. Точнее следовательше, – презрительно цедит Злата. – Молодой, зеленой. Если бы наш отец был жив, они бы так не посмели себя вести.

– Будь он жив, никакого бы дела не было, – отмахивается Галя. Она кладет руку на прохладное стекло. – Как ты думаешь, что произошло на самом деле? Он и правда сошел с ума?

– Так утверждает Лекси. Хотя те крики, что мы слышали… До сих пор жутко, – Злата порывисто берет Галю за руку. – Галочка, я боюсь тебе не понравится, то что я сейчас скажу, – шепчет она, – но мне кажется, отца убили. И убийца – Лекси.

От неожиданных слов Златы перехватывает в груди, и Галина отшатывается. Растерянно оправляет черное платье, которое и без того туго сидит на ней, а теперь словно еще больше уменьшилось в размерах.

– Ты хоть слышишь себя? Саша – убийца? Она до безумия любила папу. Больше всех!

– Галочка, послушай, – Злата настойчиво берет ее за руки и подводит к дивану, – присядь. Александра не такая, как ты думаешь. Я знаю ее настоящую. Она еще та интриганка. Часто жаловалась мне, что отец ограничивает ее свободу. Заставляет соответствовать его идеалам. Лекси для папы была райской птицей, и он очень боялся, что однажды она вырастит и улетит. Поэтому запирал ее в золотую клетку на все замки.

– Злата, хватит твоих метафор. Мне сейчас не до этого. Пусть так. Папа всегда был строг. К нам тоже, но это не повод убивать.

– Но почему тогда столько совпадений?

– Совпадений? – Галина притихает. Висящие на стене часы с кукушкой вдруг начинают тикать слишком громко, эхом отражаясь в голове.

– Да. Мы же не знаем точно, что произошло между ними тем вечером? И его комната… Знаешь, что в ней особенного?

– Она…

–… находится рядом со спальней Лекси, – перебивает ее Злата. – Очень удачно. И именно поэтому только она успела увидеть папу перед смертью. А спустя неделю исчезла, словно заранее готовила побег. Вот почему Арсений не ищет Лекси. Я говорила с ним, и он согласен со мной. Для всех нас будет лучше, если она не вернется. Иначе нам придется сдать следователю собственную сестру, а это не просто удар по семье, но еще и позор!

Злата говорит так ладно, что на секунду Галина сдается. Но лишь на секунду.

– Почему вы все думаете, что папу убили?

Оживление на лице Златы гаснет. Она раздраженно запускает пальцы в облако белых волос и зачесывает их назад.

– Галя, ты – умница только в цифрах и красках, а там, где дело касается людей – полный профан!

Галина понуро опускает голову.

– Нельзя быть такой доброй, – продолжает сетовать Злата. – Отец и самоубийство? На человека, который безумно любил жизнь, это не похоже. Или теперь ты скажешь, что за ним пришли призраки? Как там Лекси рассказывала? Святослава и Лизонька… – она фыркает. – Я вообще не верю ее россказням.

Галина молчит. За окном медленно летит снег. Снова метель. Сейчас бы покататься на лыжах с Сашей. Они раньше часто катались, но теперь все изменилось.

– Ты меня слышишь? – Злата толкает ее в плечо и вскакивает с дивана. – Ну, как хочешь, Галочка. Я не собираюсь тебя переубеждать. Это сделает следователь. Но если Лекси вернется, будь с ней поосторожнее.

И она уходит, унося с собой аромат Шанель №5 – дерзкий запах с нотками ванили. Галина даже не успевает ей ответить, как хлопает дверь. Шумная Злата исчезает так же резко, как и появляется.

Галина в очередной раз вздыхает, окрестив сегодняшний день – днем вздохов. У Саши был мотив… Если так подумать, у Гали тоже был мотив. И на ее взгляд более веский, чем у сестры.