Текст книги "Стерегущие золото грифы"

Автор книги: Анастасия Перкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

***

Темир нагнал племя на исходе второго дня пути. Вечер был душным. В воздухе стоял тяжелый запах густо цветущих трав. Меж деревьев уже подрагивали огни первых костров там, где, насколько помнил Темир, заканчивался лес и начиналась россыпь небольших рыбных озер. Слышались людской смех и фырканье утомившихся за день лошадей. Темир ударил коня пятками, предвкушая отдых и ужин.

В животе громко заурчало, но от чувства голода Темира тут же отвлекло воспоминание о молодом кайчи укокского племени, которого он мечтал послушать. Часто вечерами, чтобы отогнать ночных духов, сказитель настраивал свой топшур¹⁴14
  Топшур – алтайский щипковый музыкальный инструмент с двумя волосяными струнами. Длина около 78 см. Способ игры – бряцание.


[Закрыть] и затягивал долгую песнь до утра. И герои были величиной с гору, и кровожадны были враги. Скакуны быстры, как молния, а алмысы¹⁵15
  Алмыс – злой дух.


[Закрыть] хитры, как куницы. Гармонию и согласие во весь мир и в душу Темира приносило пение укокского кайчи. Темир всегда диву давался, как эти невероятные люди запоминают такие долгие песни. Он решился спросить о том однажды, и кайчи, рассмеявшись, ответил, что с детства слушал их без конца от своего наставника, потому и запомнил. А забывает слово – духи подсказывают. И действительно, пока лился кай, Темир не раз видел, что душа певца блуждает где-то, что своими глазами видит он сейчас воспеваемые им битвы, а пальцы продолжают монотонно перебирать струны. Должно быть, теперь кайчи стал совсем взрослым мужчиной.

Внезапно сквозь льющуюся в его мыслях музыку Темир услышал хорошо ему знакомый тихий свист и почувствовал легкое дуновение на левой щеке. Стрела пролетела в ладони от его лица, вонзилась костяным когтем в растущее впереди дерево и подрагивала, исполняя совсем другую песню, нежели сказитель из его детских воспоминаний.

– Следующая – в спину! – послышался сзади резкий голос. – Стой!

Темир и без того уже остановился и терпеливо ждал, пока стрелявший приблизится. Это оказался молодой темноволосый дозорный на вороном коне. Конь двигался бесшумно, только бряцала застежка раскрытого горита¹⁶16
  Горит – глухой футляр для лука и стрел, изготавливавшийся из кожи и войлока.


[Закрыть], висящего у седла. Воин не держался за поводья – в одной его руке был крепкий боевой лук, а другая натягивала тетиву с вложенной стрелой. Темир с удивлением отметил, что на обнаженном торсе нет ни одного рисунка. Неужели этот человек никогда не просил защиты у духов? Не обладал никаким талантом, не совершил ни одного деяния, которое стоило запечатлеть на коже? В таком случае, этого человека будто бы и не существовало вовсе. Или это… вражеский воин? Почему Темир не подумал сразу, что этот человек не из пазырыкцев?

– Чего разглядываешь, как девицу на смотринах? – насмешливо бросил Воин, опуская лук. – Вижу теперь, что ты не чужак. От каана посланник? Едем, провожу тебя к Зайсану.

И он пустил коня рысью, на ходу убирая лук в горит и подхватывая поводья.

«Да это же он, – подумал Темир, – тот самый, который вечно ходил за Дочкой Шаманки».

– Не надо к Зайсану. Проводишь к Старой Шаманке?

– Зачем? – спросил Воин, не оборачиваясь.

– Мы давние друзья. Дело к ней личное.

– Уж не свататься ли к ее дочери едешь?

Опять эта злая насмешка. Темир уже не был ребенком и понимал – движет этим недружелюбным юношей не что иное, как любовь. Отчего-то захотелось подразнить его, разозлить и, может, довести дело до драки.

– Почему бы и не посвататься, коль хороша собой? – ответил он.

– Красивых много у нас. На нее не трать времени, – и куда только пропал насмешливый высокомерный тон. – Не видел разве на ее челе печати другого, высшего предназначения? Ее ждет безбрачие, как и саму Шаманку. Замену себе старуха готовит.

– Безбрачие? Но у Шаманки-то есть дочь.

– Она ей не дочь, – отрезал Воин. – Все, надоело. Едем молча. И сперва к Зайсану, а там иди, куда хочешь.

Он проводил Темира до аила Зайсана, а сам ускакал бешеным галопом обратно в тайгу – нести свой одинокий дозор. Поприветствовав Зайсана и передав слова отца о долге, Темир заспешил на поиски Шаманки. Зайсан махнул рукой в направлении ее аила и сказал со смехом:

– Повидаешь и вернись. Не ребенок, не годится с двумя женщинами ночевать. У меня спать будешь.

Темир покраснел.

– У огня лягу. Ночь теплая.

Девочка превратилась в девушку, но Темира не забыла. Обняла его ласково и поцеловала в щеку. Темир теперь смутился еще больше, чем от слов Зайсана, когда ее мягкое тело прильнуло к нему на миг, окутав своим нежным и легким ароматом – едва ощутимым благоуханием тайны, какой пока еще представали Темиру все женщины.

– Зачем пожаловал, племянник? – равнодушно поинтересовалась Шаманка. – Опять что-то неладно с тобой?

Темир заметил, что она выглядела теперь совсем древней, хотя была одних лет с его отцом. Она растеряла былую сердечность и явно была чем-то обеспокоена. Темир не стал говорить, что он все эти годы думал не только о них, но и о свободной, притягательной для него кочевой жизни, где каждый день приносил что-то новое.

– Да вот, – протянул он ей левую руку ладонью вверх. – Защитник, что ты мне дала, для мальчика годился, для мужчины – нет.

Изображение орла теперь находилось ближе к запястью, чем к локтю, сильно поблекло и потеряло четкость своих линий и форм, превратившись в нечто трудночитаемое. Шаманка внимательно посмотрела в светлые глаза Темира, потом улыбнулась краешком тонких губ.

– Защитник не нужен больше. Нужен тот, кто из всех дорог самую ровную тебе выберет. Теперь спать иди. У нас будешь жить?

– Я пока снаружи посплю, – повторил юноша то же, что сказал чуть ранее Зайсану.

– Ты до зимы? – шепнула Темиру Дочка Шаманки, беря его под локоть. – Идем, провожу немного. Вон там наши у костров расположились на ночлег.

– Я до весны, если никто не против.

– Как хорошо! – радостно воскликнула она. – Завтра будем день солнцеворота праздновать, так что сниматься в путь не придется. Отдыхай.

Она почти испарилась, растворилась в ночи, а Темир отправился устраиваться на ночь, поприветствовав собравшихся и представившись. Многие помнили его, а гостеприимны были все. И кайчи кивнул ему как другу, не обрывая начатого невесть когда сказа.

***

Здесь не было возможности встретить день солнцеворота с таким размахом, как в стане каана, хотя мяса и вина хватило всем. Когда полуденное солнце умерило свой жар, молодежь затеяла игры. Хотели было соревноваться в верховой езде, но для скачек не нашлось достаточно привольного места. Тогда решили соревноваться на меткость. Сперва бросали бронзовые ножички, очертив круг на толстой сосне. Многие метали с закрытыми глазами или стоя спиной к мишени. Промахи сопровождались свистом и улюлюканьем.

– Детская забава. Давайте из лука стрелять! – громко предложил Темир, не сводя взгляда с Воина, сидящего в десяти шагах от него.

Тот никак не участвовал в происходящем, не глядел на веселящийся народ и задумчиво вертел в пальцах деревянную безделушку, видимо, оторвавшуюся от сбруи его коня.

Идею Темира радостно поддержали и принялись пускать стрелы все в ту же мишень, заставляя искалеченный ствол истекать липкими смоляными слезами. Стрела Темира угодила в самый центр, и никто не мог вонзить свою рядом. Парни зашумели, пожимая плечами.

– Ты не думай, у нас есть стрелки лучше тебя, – сказал Зайсан спокойно. – А ну, никто за честь племени постоять не хочет?

Он подошел к Воину и легонько пнул его в подошву сапога.

– Ну? Никто не хочет? – повторил Зайсан.

– Баловство, только стрелы тупить, – глухо ответил Воин. – За честь племени жизнь свою кладут, а не с детьми меткостью меряются. Пусть мальчишка потешит самолюбие, выйдя победителем.

– Я буду стрелять, – раздался в толпе звонкий девичий голос, и на его звук Воин мгновенно вскинул голову.

Дочка Шаманки протиснулась между мужчинами и вышла вперед.

– Только лук мой сломан давно. Кто мне свой даст?

Стоявшие поблизости, желая угодить ей, в едином порыве протянули свое оружие, не исключая и Темира. Только наглухо застегнутый красный горит Воина так и остался лежать рядом с ним на земле. Девушка направилась к нему, отводя простертые к ней услужливые руки.

– Дашь мне свой лук? – спросила она, нежно глядя на Воина.

– Он боевой, тяжелый. Натянешь ли?

– Сомневаешься?

Воин не сомневался, поэтому вынул лук, встал и подал его девушке, выбрав также новую, ни разу не стреляную стрелу. Принимая у него оружие, Дочка Шаманки коснулась пальцами его большой руки. Темир поклялся бы чем угодно, что видел, как Воин вздрогнул от этого прикосновения. На мгновение, на удивительно долгий миг, между девушкой и Воином загустел воздух и пронеслась грозовая буря, завершившаяся разрушительной вспышкой молнии. Темиру стало неловко, будто он подглядел что-то, чего никому видеть не следовало. Он посмотрел на лица людей – они лишь предвкушали выстрел девушки, не обратив внимания на выплеснувшееся из этих двоих чувство, которое они тут же поспешно заперли так глубоко, как смогли. Но уже вскоре и Темир забыл об этом, завороженно глядя, как Дочка Шаманки уверенной рукой натягивает тугую тетиву, одновременно делая медленный глубокий вдох. Она выдохнула, и стрела ее расщепила стрелу Темира на две части. Народ ликовал и громко смеялся, а Темир даже не почувствовал стыда за то, что его одолела женщина, настолько он начал проникаться всеобщим восхищением ею.

Стемнело, и началась другая забава, какой Темир в своем стане не видел. Юные девушки, каждая с красной шерстяной нитью в руках, бродили между парнями, выбирая одного и повязывая ему эту нить на руку или на волосы. Некоторые парни норовили выхватить нитку у понравившейся девушки, если она направлялась к другому. Выбор сопровождался шутками, насмешками и подбадриванием нерешительных.

– Никак из юбки выдернула нитку? Посмотри, распустилась сзади половина.

– Где, где распустилось? Ах ты какой! Да эта юбка стоит столько, сколько ты весь!

– А ты попробуй сперва, а потом цену мне назначай!

– Ой, только не меня, не меня! Рано мне жениться. Братцы, спасите!

– Как же рано? Последний шанс упустишь, беги, росомаха!

– Что смутилась, красавица! По глазам вижу, ко мне шла, чего же застыла на полдороги?

– Эй, девушки, кто нитку потерял? Сейчас привяжу себе, да скажу – там и была. Найду, кто остался без богатыря да без нитки – та моя и будет.

Повязав нитку, девушка бросалась прочь, а юноша со смехом гнался за ней. Девушки сновали между аилами, прятались за деревьями, а парни не очень-то старались их сразу отыскать и поймать, продляя игру.

– Так девушка намекает мужчине, что пора бы посвататься к ней, – услышал Темир голос рядом с собой.

Он повернул голову и с удивлением увидел Воина. Тот стоял, скрестив руки на груди и глядя на визжащую молодежь с какой-то тоской.

– А если не захочет свататься к ней? – спросил Темир.

– Тогда пусть сделает вид, что не смог поймать. А можно попробовать догнать ту, что нравится, даже если нитку дала другому. Разное бывает… – он помедлил. – Ее среди девушек не будет, не высматривай.

– Да я и не… – растерялся Темир. – А была бы, тебе повязала нитку.

Воин шумно втянул воздух.

– Не болтай о том, чего не знаешь, – оборвал он разговор.

Но разговор бы кончился и без того – к ним направлялась самая красивая девушка, какую Темир когда-либо встречал. Она не шла, а плыла над землей, не касаясь ее. Каждое движение гибкого тела дышало весной, наполняя летний вечер запахом талого снега. На белом, как луна, личике зажглась смущенная улыбка.

«Вот бы меня такая выбрала», – подумал Темир с завистью, уверенный, что красавица достанется стоящему рядом. Он сам все же был не из их племени. Но девушка подошла именно к Темиру и привязала нитку на один из двух тугих жгутов, в которые были сплетены рыжевато-золотые волосы юноши, перекинутые через левое плечо. Сделав это, она бросилась в тайгу, как молодой олень. Ее смех звенел горным ручьем, а Темир стоял раскрыв рот.

– Что встал? – усмехнулся Воин. – Беги, лови свое счастье.

– Да, – выдохнул Темир, делая неуверенный шаг вперед.

– Эй, погоди, – окликнул Воин, что-то вспомнив. – Скоро последняя забава будет – рукопашные бои. Ты, кажется, имеешь что-то против меня. Больно уж дерзко глядишь. Дам тебе шанс расквитаться.

Темир удивленно уставился на него.

– Так я буду ждать, – Воин махнул рукой и пошел прочь. – Постарайся, чтобы Тиылдыс¹⁷17
  Тиылдыс (jылдыс) – звезда (южноалт.).


[Закрыть] тебя совсем без сил не оставила… каанская дочка.

«Помнит, стало быть. Ну, я ему покажу каанскую дочку», – подумал Темир и тут же бросился бежать, спохватившись, что красавица с сияющим именем могла далеко уйти.

***

Темир подумал, что выбрал неверное направление, – уж слишком глубоко в тайгу он забрел. Сверху послышался шорох, посыпались хвоинки. Белка или птица – только и всего. Но отчего в животе такое неприятное холодное чувство?

– Эй, ты где? В дупло забралась что ли? – преувеличенно весело крикнул Темир больше для того, чтобы разбить тишину и подбодрить себя самого.

Он и не заметил, когда стало так тихо. Сюда больше не долетали звуки из стойбища, как не было и отсвета костров. Когда только он успел зайти так далеко? Лес этот и днем был ему чужим, не то что беззвездной ночью. Беззвездной? Он видел звезды и луну еще несколько шагов назад. Идти стало тяжело из-за густого и высокого, до колен, ковра папоротников.

Юноша протянул руку и наткнулся на шероховатый ствол дерева. Сделал шаг и покатился вниз, больно обдирая голую спину о камни. Откуда здесь столько камней? Он лежал в оцепенении и совершенно некстати вспомнил свои детские выдумки про Адыгана. Тут же послышались тяжелые, шаркающие шаги, под которыми хрустели не то ветки, не то целые деревья. Темир с ужасом вспомнил, что он оставил в стане абсолютно все оружие, чтобы оно не мешало ему развлекаться.

Время текло лениво, как равнинная река. Шаги приближались, но никак не достигали Темира, а он знал, что, когда громоздкое нечто окажется рядом – это будет конец, и уже почти жаждал его. Куда хуже было нынешнее состояние – будто застрял в вязкой топи. Вдруг шаги как-то обмельчали, стали человеческими, и юноша увидел ослепительно-яркую косматую фигуру. В светящемся ореоле обозначилось участливое лицо Старой Шаманки. Она протянула сухую сморщенную руку к его груди. Появились луна, звезды, сосны, звуки и запахи. Темир лежал в траве на краю стойбища.

Шаманка притянула его к себе, заставив положить голову на ее колени. Темира бил озноб, он обливался потом, будто только что пришел в себя после обморока.

– Все хорошо, нужно только выбирать верный путь, – бормотала Шаманка. – Бродишь где попало.

– Что это? – прошептал Темир пересохшими губами. – Привиделось?

– Не привиделось. Заблудился немного. Горы – обиталище духов, мальчик. Они хозяева. Человек пришел сюда уже после них. Пришел и живет на правах гостя. Наступишь не туда – попадешь на их тропу. Человека – лесного, кочевого – его звериный инстинкт бережет. Поэтому обходит человек такие места, сам того не замечая, хотя в тайге, меж гор, каждый и так настороже. И зверь обходит. Ты без звериного инстинкта родился, так уж вышло. Так что душа должна быть в покое, а ноги на земле.

– Ноги на земле? – не понял Темир. – Как это?

– Земным живи. Тем, что здесь и сейчас. Мечтаешь о разном, будто и не здесь ты. Не знаешь, кем быть хочешь по жизни, то один путь зовет тебя, то другой. Придумываешь всякое, вот оно к тебе и сбегается.

– Да я уже давно ничего не… – Темир с трудом сел. – Ох, а девушка!

– Опомнился, – засмеялась Шаманка. – Вот это другой разговор. Вот так ноги на земле будут. Иди, догонишь. Вон туда побежала она недавно, я только два раза успела моргнуть.

– Да как же недавно? – возразил Темир, но Шаманки уже не было.

«Спасла ведь меня, а я даже не поблагодарил», – подумал он и увидел, как за вторым по счету от него аилом мелькнула светлая рубаха Тиылдыс. Значит, и не было ее в лесу? Может, и его самого там не было?

Он ринулся за девушкой, как если бы от этого зависела его жизнь. Она нужна была ему сейчас – живая, теплая, настоящая. Где-то внутри он еще слышал тишину чужого враждебного леса. Темир настиг беглянку несколькими скачками и остановил, схватив руками за плечи.

– Вот глупый, – зашипела девушка. – Всю игру испортил. Кто же сразу догоняет?

Она вывернулась так, чтобы оказаться лицом к лицу с Темиром, а его хватка сделалась только крепче. Тиылдыс взглянула в его глаза, и ее лицо исказилось ужасом.

– Чего ты? Шальной. Пьян, что ли?

– Нет, нет, не бойся, – Темир выпустил ее. – Прости. У вас все чужое и чудное, я растерялся. Давай еще раз, заново. Пожалуйста.

Наверное, его странный сумасшедший взгляд, смутивший Тиылдыс, сменился теперь прежней прозрачной голубизной безоблачного неба, потому что девушка расслабилась и хихикнула.

– Заново? Странно это как-то, – она мотнула косами. – Поймал – значит поймал. Не терпелось, да? Боялся, отобьют?

– Ох, боялся, – засмеялся Темир, и недавняя беда ушла далеко, превратившись в сон из детства. – Раз уж догнал – не упущу.

Он снова привлек девушку к себе и попытался похитить у нее свой первый в жизни поцелуй, дивясь собственной наглости. И тут же почувствовал холодное металлическое острие, упершееся в шею под самым подбородком. Темные глаза Тиылдыс блеснули тем же металлом, что и ее нож. Вот бы посмотреть при свете солнца, какого именно цвета ее глаза…

– Ты, я гляжу, во всем спешить любишь, – яростно прорычала она сквозь стиснутые зубы.

– Что же такое? Все я сегодня делаю не так, – сдался Темир, держа раскрытые ладони на уровне плеч в знак того, что девушке больше ничего не угрожает.

– Пойдем к кострам, – сказала Тиылдыс мирно, пряча оружие.

– Пойдешь со мной? – удивился Темир.

– Отчего же не пойти, раз уж выбрала себе несчастье такое. Похоже, в стане у каана нравы другие. Учить тебя придется, как уважительно обращаться с девушками.

– Совсем не другие. Я не знаю, что со мной сегодня, обычно я себя так не веду. Просто понравилась ты мне очень, вот и делаю всякие глупости.

Тиылдыс выглядела вполне удовлетворенной таким оправданием.

– Да у меня же бой назначен! – Темир хлопнул себя ладонью по лбу. – Надеюсь, он ждет и не решил, что я струсил.

– Кто ждет? С кем бой? – заинтересовалась девушка.

– Да с тем парнем без рисунков на теле, – пожал плечами Темир и протянул девушке руку.

Она, поколебавшись, вложила в его ладонь свои мягкие маленькие пальчики.

– Его сложно будет победить, Темир. Ты не того противника выбрал. Он… они… ну да ладно, идем же. Я хочу быть там и посмотреть на тебя. И тогда разрешу поцеловать… может быть.

Значит, с молчаливым Воином действительно что-то не то? Темир пожал плечами: да какая разница? Мало ли странных людей земля носит. Рука Тиылдыс в его руке – это было куда важнее. Это было то самое здесь и сейчас, про которое говорила Шаманка. Темир отчетливо чувствовал это.

***

Желающих помериться силами было предостаточно, и им пришлось ждать. Когда подошел их черед, Темир не испытывал ни азарта, ни злости, ни желания победить. Почему-то его прежняя жажда отмщения казалась сейчас бессмысленной. Что, по сути, Воин сделал ему? Да и было это в детстве. Как глупо – ударить человека без причины. Противники сняли сапоги и остались в одних штанах, доходящих до середины голени. В левом ухе Воина искрой от костра блеснула тонкая золотая серьга – единственное украшение, которое он имел на теле.

– До первой крови или до падения? – спросил Воин равнодушно, не обращая внимания на гиканье и свист публики, раззадоренной предыдущими поединками. – Выбирай как гость.

– Давай до падения.

– Хорошо. Подсечки, подножки запрещены. Бить по лицу – тоже, раз нам кровь не нужна, – недобро усмехнулся противник.

Они уперлись ладонями в плечи друг друга. Каждый для устойчивости отставил левую ногу назад. Зайсан дал отмашку, и бой начался. Темир сразу же попытался перехватить противника поперек тела, чтобы лишить равновесия, но тот вывернулся и нанес ему весьма болезненный удар в грудь. Тут уже внутри у юноши всколыхнулась былая ярость по отношению к Воину, он глухо зарычал и снова кинулся на него. Они вцепились друг в друга, налегая всем телом. Темир почувствовал, как отставленная назад нога бороздит голой ступней по земле, и услышал голос Воина над своим ухом:

– Хладнокровнее. Не злость побеждает, а холодный разум. Просчитывай наперед не только свои движения, но и мои.

Этот снисходительный совет еще больше разозлил юношу, и на глаза его упала кровавая пелена. Да как можно быть таким равнодушным и спокойным во время боя? Темиру наконец удалось нанести ответный удар, но соперник тут же схватил его за запястье и вывернул ударившую его руку так, что Темиру пришлось повернуться вокруг своей оси, оказавшись к Воину спиной. Тот пнул его по бедру, отпуская запястье, отталкивая от себя и снова становясь в выжидательную стойку. Юноша развернулся и бросился на него, как взбесившийся жеребец. Воин сделал обманный выпад, будто собираясь отскочить от нападающего влево, а сам прыгнул в другую сторону, по пути сбивая Темира с ног сильным ударом в плечо.

Темир упал навзничь. Боль от падения прошлась волной по всему телу. Он хотел было подняться, но соперник уже сидел сверху, держа руку на горле Темира так, что тот не мог даже поднять голову. Равнодушное лицо Воина на миг озарилось дружеской улыбкой.

– Победы ничему не научат, – сказал он так, чтобы слышал один только поверженный Темир. – Учатся только на ошибках и поражениях, причем не на чужих, а на своих собственных. А за то, что в детстве тебя дразнил, извини. Думаешь, не помню? Сам еще мальчишкой был. Тогда казалось, есть повод для вражды.

– Нет его и не было, – сдавленно выговорил Темир. – Она наблюдала за боем и смотрела не на меня вовсе.

По лицу Воина прошла тень, как гонимое ветром облако в погожий день. Темир уже смотрел за его плечо, и Воин обернулся в том же направлении. Дочка Шаманки стояла в толпе собравшихся. Он быстро отвернулся, поднялся на ноги и протянул руку Темиру. Но тот встал сам, собрав остатки гордости. Тут же к нему бросилась Тиылдыс, и он получил награду победителя, хотя был побежденным. Народ же наблюдал за очередной парой борцов, поэтому никому не было дела до того, что двое молодых людей целуются при всех. Только один кто-то сказал с доброй насмешкой:

– Гляди, украл звезду с небосклона и даже не обожжется!

«Звезда» усмехнулась, не прерывая поцелуя.

***

Бесконечно долгая ночь подходила к своему завершению, когда Темир, проводив Тиылдыс, оказался у аила Шаманки, покачиваясь от недавно испытанного счастья и выпитого вина. Он только хотел спросить у старой женщины, поможет ли она ему. Воспоминания о странном происшествии не давали ему наслаждаться жизнью до конца, время от времени очень ярко вспыхивая внутри.

В аиле никого не оказалось, но, выйдя вновь наружу, Темир услышал приглушенные голоса. Он начал обходить небольшое жилище и тут же замер, вжавшись в туго натянутый войлок. Юноша различил два почти невидимых в темноте силуэта. Это была Дочка Шаманки, а перед ней стоял Воин. Очень близко стоял, легко касаясь пальцами безвольно опущенных рук девушки, лаская ладони невесомыми прикосновениями. Даже если бы он крепко сжимал ее в объятьях, Темира бы не бросило в жар так, как сейчас. Отчего-то в этой невинной ласке было больше страсти, чем в самых горячих поцелуях, больше глубины, чем в самых откровенных речах.

Темир видел лицо Воина, теперь освещенное луной, и не узнал бы его, да только никто другой не мог стоять вот так с этой девушкой. От обычного холодного равнодушия не оставалось и следа. Черты смягчились, губы улыбались, глаза смотрели с бесконечной нежностью и любовью, хотя было в выражении его лица что-то покровительственное, будто он привык опекать девушку и отвечать за ее жизнь.

Дочка Шаманки прижалась щекой к его груди. Ее руки все так же висели вдоль тела. Ладонь Воина легла на ее спину между лопатками, едва дотрагиваясь. Каждый из них вел себя так, будто другой был соткан из тумана и мог растаять, если вложить в ласку чуть больше настойчивости. Они о чем-то говорили почти шепотом. Темир не слышал слов. Он и подсматривать-то не хотел, но стоял как завороженный, даже ноги чуть дрожали от внезапно накатившей слабости. Ему будто открылись человеческие отношения, неведомые прежде. Другая грань чувств. Что-то неземное, высокое и светлое. Кроме того, Темир боялся быть замеченным при отступлении, не желая смутить их и сам смущенный до предела.

– Это в последний раз, обещай, – сказала Дочка Шаманки так громко, что Темир вздрогнул, вырванный ее словами из марева, в которое его погрузили эти двое.

– Попроси лучше мою жизнь, только не проси держаться от тебя подальше, – ответил Воин. – Я и так прилежно исполнял это. Ты сама сегодня нарушила свой запрет.

– Я знаю, – в ее голосе теперь было вполне земное, обычное человеческое отчаяние.

– Тогда обещай, что это в последний раз, – с привычной усмешкой повторил ее слова Воин. – К тому же нас тут трое, ты разве не чувствуешь?

«Что значит, не чувствуешь? Они могли меня увидеть, услышать, но… почувствовать?» – недоумевал Темир, ощущая, как холодеет кожа головы, приподнимая каждый волосок.

– Почувствовала сразу же, но не могла отойти от тебя ни на шаг!

Девушка толкнула Воина в грудь и бросилась прочь, по пути хватая Темира за руку и увлекая за собой. Они остановились у входа в аил, но Дочка Шаманки задыхалась так, словно бежала очень долго. Темир открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но девушка не позволила.

– Ни слова! Ни одного вопроса! Никогда, – повелительно заявила она. – И никакой жалости. Мы в ней не нуждаемся.

Темир почувствовал ее власть над ним, над каждым человеком в этом племени. Он не мог не подчиниться. Он хотел подчиняться ей.

– Ни слова, обещаю тебе, – с готовностью ответил юноша. – Мы ведь друзья? Вот я и буду вести себя как друг.

– Друзья, – улыбнулась Дочка Шаманки. – Иди спать. Скоро уже заря загорится, настанет пора продолжать путь.

***

Это была вторая зима, которую Темир проводил на Укоке, и она казалась такой прекрасной, что юноша молил весну не приходить в этом году вовсе. Он с готовностью терпел и холод, и ветер, и лишения, ведь его окружали люди, которые были его семьей больше, чем семья по крови.

Он поселился в зимнике Шаманки, и ни его, ни женщин не смущало такое соседство. Шаманка неспешно, частями, наносила на его правое плечо огромный рисунок, который спускался на грудь спереди и на лопатку сзади. Сказочное существо, отдаленно напоминающее коня, мчалось во весь опор. Острые копыта стройных передних ног животного устремлялись в неизведанные дали. Грудь украшали полосы и спирали. А каждый завиток взметающейся на бегу густой гривы оканчивался крохотной головкой грифона с внимательным глазом.

Даже с Воином Темир подружился. Они вместе охотились или осматривали территорию. Темир не брезговал и обязанностями пастуха. Воин, словно старший брат, учил его всему, что умел сам. Он также объяснял тонкости и хитрости рукопашного боя, в котором был очень хорош. Они часто уезжали подальше от людских глаз, чтобы попрактиковаться. Темир начинал понимать суть борьбы и холодного расчета, о котором говорил Воин. Несколько раз ему даже удалось повергнуть своего наставника наземь. Но, чем бы они ни занимались, Воин был все так же молчалив и холоден и заговаривал с Темиром только по делу. Иногда Темир исподтишка разглядывал его, стремясь различить хоть какие-то признаки его горькой доли. Но тот держался неизменно строго.

Зато Темир много беседовал с Дочкой Шаманки. Это была умная и вдумчивая девушка. Иногда она высказывала мысли, которые были выше понимания Темира, но он любил ее слушать и старался впитать от нее как можно больше мудрости. Они ни словом не обмолвились о той сцене на празднике, да и не было нужды. Темир происходил из одного с ней народа, поэтому прекрасно знал, что иногда появляются люди, с рождения принадлежащие не себе, не семье, а целому миру. Вот и эта девушка не принадлежала себе, поэтому и отдать себя мужчине не имела права. Хозяин ее настолько велик и грозен, что не стоило и пытаться ее у него отнять.

Когда Дочка Шаманки занималась какой-нибудь домашней работой, она имела обыкновение закатывать выше локтя длинные рукава рубахи, и Темир получал возможность читать изображения, покрывавшие обе ее руки. Благодаря объяснениям отца, он хорошо разбирался в каждом символе, в каждом завитке этого своеобразного письма пазырыкцев и поначалу был напуган смыслом ее рисунков.

– Ты умеешь читать то, что у тебя здесь написано? – однажды набрался он смелости спросить.

– Конечно, – улыбнулась она, пройдясь ладонью одной руки по рисункам другой.

Темир поразился, как спокойно и без тени печали сказала она это. Рисунки говорили, что девушка предназначалась в жертву духам гор.

Сам же Темир был безмерно счастлив. По вечерам, закончив дневные труды, он встречался с Тиылдыс – сначала тайком, а к концу зимы уже не скрываясь ни от кого. Влюбленные уезжали далеко от стойбища, скакали наперегонки по привольным пастбищам. Тиылдыс распускала густые темные волосы, волнистые после тугих кос, и они развевались по ветру в танце свободы и юности.

Устав от бешеной скачки, Темир и Тиылдыс останавливались где-нибудь и пускали взмыленных лошадей собирать губами бурую пожухлую траву. Бросив на землю лошадиный чепрак и усевшись на него, они грелись, прижавшись друг к другу, и болтали о разных пустяках, строя планы на будущее. Тиылдыс оказалась очень смешливой и легкой в общении, с ней Темир забывал любые тяжелые мысли, какие у него появлялись. Иногда девушка разрешала себя поцеловать, а иногда глаза ее (они оказались зелеными) сверкали, как у лесной кошки, и она отталкивала возлюбленного. Темир утопал в ее красе, как в зыбком болоте, и даже не думал звать кого-нибудь на помощь.

Но быстро и неотвратимо наступала весна, то там, то здесь расцвечивая блеклую речную долину свежими красками и глазами цветов.

– Мне нужно вернуться домой, когда вы сниметесь с зимовья, – сказал Темир однажды, когда вечер был уже настолько теплым, что вполне позволял засидеться до звезд.

Облачко пара вместе со вздохом сорвалось с губ Тиылдыс.

– Я вернусь, ты же знаешь, – поспешно добавил он, хватая ее за руку. – И привезу выкуп за тебя. Станешь спутницей моей навсегда?

– Я уже отвечала тебе тысячу раз. Пока не остынет солнце, я твоя, – отозвалась девушка. – Но вернешься ли? Что скажет твой отец?

– Я не знаю даже, что сам ему скажу, – улыбнулся Темир. – Что уеду навсегда или что скоро приведу в дом жену?

Тиылдыс непонимающе посмотрела в ответ.

– Ну, пойдешь со мной в стан моего отца, или мне стать кочевником ради тебя?

– Не все ли равно? Только бы вместе. Ты же знаешь, я пошла бы за тобой прямо сейчас, но не могу оставить мать одну. У нее никого нет, кроме меня, да и старенькая она. Но если ты собираешься потом забрать меня вместе с ней, то это будет хорошо. Ей уже такую жизнь вести нелегко. Но тебе-то самому чего больше хочется?