Текст книги "Путь без конца и предела (СИ)"

Автор книги: Анастасия Кабаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Путь без конца и предела

Странник от жизни покоя не ждёт:

Стоит закончить решающий бой –

Сотни дорог вновь поманят поход,

Тысячи звёзд позовут за собой.

Нарглин

Посвящается автору этих строк.

Начато 20 марта 2013 г.

Пролог

Тьма. Ни земли, ни воды, ни звёзд – одна лишь пустота и сон. Здесь покоятся многие из тех, чья песнь ещё не прописана в Скрижалях Бытия. Ещё не пробил их час – да и откуда взяться часам в холодном безвременьи?.. Нарушить этот безмолвный покой могут только Высшие, для которых вовсе не тайна, сколько сверкающих песчинок лежит на звёздном мосту. Но слышите?.. Еле уловимая трель, легчайшее дуновение ветерка, таинственное голубое мерцание. Такова Скрытая.

«Пробудись», – высокая фигура соткалась из света. – «Ты задержался со своим приходом. Больше медлить нельзя…»

– КАК БУДЕТ УГОДНО ГОСПОЖЕ.

«Время тебе избрать оружие, которое в твоих руках защитит слабых. Решай!»

– ПУСТЬ МОИМ ОРУЖИЕМ СТАНЕТ МАГИЧЕСКИЙ ПОСОХ.

«Как ты утешишь павших духом, отчаявшихся и убитых горем?»

– В ЭТОМ МНЕ ПОМОГУТ СТИХИ. ЧТО ЖЕ ДО МУЗЫКИ – Я ИЗБРАЛ СВИРЕЛЬ, КОТОРАЯ СКРОМНА. ЕЁ НЕЖНЫЙ ГОЛОС БУДЕТ ВОЗВРАЩАТЬ И УКРЕПЛЯТЬ НАДЕЖДУ.

«Желаешь ты земного могущества или многих знаний?»

– Я ПРОШУ ДАРОВАТЬ МНЕ ЗНАНИЯ ЦЕЛИТЕЛЯ – ОНИ ПОМОГУТ УМИРАЮЩИМ. И ЗНАНИЕ ЛЮДСКИХ НАРЕЧИЙ – ЧТОБЫ СЛИТЬСЯ С ЛЮБЫМ НАРОДОМ, ГОВОРЯ С КАЖДЫМ НА ЕГО ЯЗЫКЕ.

«Какая стезя угодна тебе? Возможно всё, главное – сделать правильный выбор… Поторопись!»

Молчание. Ровный твёрдый голос:

– Я РЕШИЛ. И ВЫБРАЛ – ДОРОГИ…

«Будь же, отныне и во веки веков, Странником!»

Ослепительная голубая вспышка – и снова безмолвие.

… Его прихода не заметил никто из спящих людей. Только старый звездочёт наблюдал на высокой башне за летними созвездиями. Ему внезапно почудилось, что Звёздный Охотник спустил с тетивы стрелу. Протерев глаза, он увидел яркий след от летящего в небе метеора – так старик поспешил истолковать увиденное. «Близятся перемены», – подумал он. – «Быть может, к лучшему – слишком много на земле горя и страданий…»

Глава 1. Рин-Горчица меняет ремесло.

Худая, невысокая девчонка обшаривала взглядом нарядную толпу, шныряя по улице. Людской поток пестрел бархатом, атласом, шёлком, золотой и серебряной канителью на рукавах, подолах и шлейфах. Пышно разодетые горожане спешили на Площадь Мира. На роскошных вышитых поясах позванивали тугие кошельки. И все – без шнурков, застёжка – цельнокроеная. Не срежешь. А если и отважишься, то поймают и за ухо отведут к господину Зерве, начальнику стражи. Мало того, что «несчастная жертва» истошно вопит, как резаная, так ещё и выпорют. Так уже попались двое. Стать третьей и потерять репутацию самой ловкой воровки? Собаки засмеют! Короче говоря, Рин-Горчица от души проклинала злосчастную судьбу и моду на «противокражные» кошельки. И свою бедную одежду с чужого плеча. У других воров и то праздничные наряды есть! А она щеголяет в одних и тех же башмаках и платье круглый год…

Внезапно она увидела в тридцати шагах от себя самого ненавистного ей человека из сверстников. Это был сын богатого лавочника, на год старше Рин. Когда-то, рисуясь перед приятелями, он защищал маленькую «книжницу» от нападок безжалостных ровесников. Как была рада девочка из обедневшей семьи! Однажды она написала на клочке бумаги короткую записку из трех слов и подписи. Подождала, пока мальчишка выйдет из лавки, сунула ему в руки скомканный от волнения клочок и убежала. А на следующий день она услышала, как её детский «кумир» самодовольно рассказывает об этом в компании смеющихся детей – тех самых, что насмехались над ней. С того дня издёвки и насмешки посыпались на девочку, как из рога изобилия. Всюду только и слышалось: «Горчица в Эрмара втрескалась! По уши, по уши!» Она не забыла этого унижения. Даже спустя пять лет.

Но вернёмся к данному моменту. В ту минуту, когда её недруг хвастал перед своей «свитой» новым камзолом и золотыми пряжками на туфлях, Рин пришла в голову шальная мысль о быстрой поживе. Дело в том, что щёголю Эрмару никогда не разрешали носить кошель на поясе, но всегда давали ему на развлечения и сласти мешочек монет. Довольно увесистый и на позолоченном шнурке. Вот и сейчас похожий болтался у юнца на запястье.

Молниеносно решив рискнуть, Рин начала понемногу перемещаться в сторону компании Эрмара, стараясь зайти к нему со спины. Наконец ей это удалось. Девчонка вытащила ножичек, который всегда носила с собой, дождалась, пока Эрмар опустит руку, и быстро срезала кошель, не боясь, что здоровяк надерёт ей уши. Затем побежала вниз по булыжной мостовой к площади, на которой уже разминались акробаты, слыша за спиной вопли фальцетом:

– Караул! Ограбили! Стража! Стража! Держи вора!

– Чего голосишь? – ухмыльнулся подошедший к Эрмару стражник. – Кругом люди, а ты визжишь, как свинья! На скотный двор захотел? Так маги тебя быстренько обратят!

– У меня только что срезали кошелёк! – возмущённо кудахтал сын лавочника. – Ваша обязанность – не допускать этого безобразия! Где же ваша хвалёная дисциплина?!

– Что за шум? – подошёл второй стражник. – Ба, кого я вижу! Это же тот самый, которого наш патруль на прошлой неделе задержал.

Первый стражник внимательно пригляделся к взбешённому щёголю. Холёное лицо Эрмара пошло пятнами, кулаки судорожно сжимались. Тем временем его дружки успели скрыться из-под бдительного взора. Так что выкручиваться ему предстояло самому и без «свиты».

– Точно, знакомая рожа! Мы его с дурманным куревом поймали, да ещё под окнами ратуши. А ну-ка, выворачивай карманы!

– Что?! – взвизгнул юнец, привстав на носки. – Да вы знаете, кто мой отец?! Вас выкинут из стражи по первой его жалобе!

Здесь Эрмар блефовал: слово его отца против слова господина Зерве не имело силы. Видимо, стражники это почувствовали по его срывающемуся голосу. Поэтому второй стражник насмешливо сказал:

– Ври, да не завирайся! – Затем, обращаясь к первому: – Отведём его в отделение и проверим, есть ли у него дурман.

Первый кивнул, вместе они взяли Эрмара под локти и увели с улицы в отделение. Тот отбивался и грозился всевозможными карами на головы его задержавших, но его унял тычок под дых.

А в это время Рин успела добежать до Площади Мира и подсчитать, сколько денег дали Эрмару родители. На удивление много серебра, несколько медяшек, с десяток, и три золотых монеты – хорошая добыча для такого дня. Стоя за статуей маршала Бастирона, она пересыпала деньги в сумку, из которой ранее достала ножичек. Затем вывернула кошелёк наизнанку, чтобы скрыть клеймо, и тоже спрятала в сумку. Опасно щеголять клеймёной вещью, да в старом платье – не избежать каверзных вопросов. А так – пусть попробуют прикопаться.

Однако пора подкрепиться – с вечера маковой росинки во рту не было. Рин достала две серебрушки и осмотрелась, выискивая, где можно разжиться горячими пирожками. Как раз в пятидесяти шагах наблюдалась палата пекаря. Подойдя к ней, маленькая воровка убедилась, что ей везёт – подмастерье как раз выставил лоток со свежей выпечкой. Аромат от пирожков шёл просто сказочный… Девочка сглотнула слюнки.

– Чего тебе, девочка? – спросил подмастерье, чуть наклоняясь. – Пирожков или пончиков? А может, сладкую булочку?

– Мне… пирожков с мясом, господин. На две серебрушки. – Рин протянула монетки подмастерью, который тут же их забрал и положил в карман фартука.

– Так-так, на две серебрушки… Это будет… – он немного помедлил, считая в уме, – четыре пирожка. Забирай. Кстати, не слышала, что говорят про того вора, который недавно пробрался в герцогскую кладовую? – Он подождал, пока Горчица забрала пирожки и откусила кусок.

– Говорят, что он большой шутник и подсыпал перца в сладкий пирог, – осторожно проговорила воровка, аккуратно укладывая пирожки в сумку, стараясь не брякать монетами. – Ну, в тот, что готовился для праздника. А ещё болтают, что он уволок три пуда колбас и целую бочку ланневиттского вина. Только это досужие выдумки: один человек не мог бы стащить столько еды незамеченным. Даже очень здоровый человек. Большое спасибо, очень вкусные пирожки. Я пойду? Скоро состязания…

– Иди-иди. Мне ещё работать до самого вечера. Как раз к песенному состязанию и отпустят. Приходи ещё! – И подмастерье побежал за кренделями.

Рин доела пирожок и подошла к фонтану напиться. Дно и стенки его чаши были покрыты серебром. В народе говорили, что оно может лечить почти от всех болезней. Доподлинно этого ещё никто не знал, однако свежесть воды с серебром ценили очень многие. Впрочем, воровка об этом больше не задумывалась. Она достала из сумки маленькую фляжку, наполнила её водой и убрала обратно. Затем зачерпнула горстью со дна фонтана и умылась. Солнце так и пекло. Надо было доесть пирожки, пока они не испортились, чем и занялась Рин.

Утолив голод и жажду, Горчица крепко задумалась. Больше в этом городе нельзя было оставаться – со дня на день её могли схватить, не стража, так гильдия воров. Благодаря ловким рукам и быстрым ногам Рин всегда успевала скрыться от возможной погони, зачастую подставляя какого-нибудь неприятного типа, что не могло не злить матёрых «коллег», иногда попадавшихся на мелочах. Так что они поклялись разделаться с дерзким воришкой, кем бы он ни был.

И всё-таки стоило дождаться конца праздников – можно было на украденные деньги сменить одежду и обувь. А заодно и род занятий. Рин пришла в голову чудная идея, как избежать излишнего внимания со стороны жертв – привлечь его более невинным способом, чем кражи и шутки с острыми приправами. (Да-да, проделка с пирогом и колбасами была на её совести, и сильно преувеличенная при этом. На самом деле она стащила лишь окорок да фунтов тридцать колбасы – вино не трогала вовсе. Что же до пирога, то это был отвлекающий манёвр – иначе повар хватился бы мяса раньше, чем Рин успела бы унести ноги. Благо, окно было открыто… А байку про три пуда колбас и бочку ланневиттского сочинили слуги, которые были весьма падкими на вино.) Стоило наведаться к знакомому старьевщику для смены личины. А потом – на состязания, глядишь, и повезет.

Лавка старьевщика располагалась на узкой улочке в получасе быстрой ходьбы от площади. Он скупал все, что другим людям было не нужно, торговал всем, чем только можно и чем нельзя – в том числе и воровскими штучками. Но сейчас Рин нужно было нечто другое. Она спустилась к нужному подвалу и побрякала дверным молотком. Старьевщик открыл довольно быстро.

– Что угодно? – прошамкал старик, щуря подслеповатые глаза. – А-а, это ты, шустрик! Что тебе нужно на этот раз?

– Не здесь, – тихо процедила Рин. – Можно зайти? Так будет легче выбрать.

– Конечно-конечно, заходи. – Старьевщик отступил от двери, подождал, пока девчонка проскользнёт внутрь, а затем спросил, понизив голос:

– Хвоста не привела? Здесь слишком много того, за что могут надолго превратить! А в моем возрасте вредно испытывать на себе заячье обличье…

– Вы еще многих переживете, дядюшка Шамги, – перебила его Рин. – Никакого хвоста не было. В этом беспорядке, я надеюсь, найдется пара-тройка музыкальных инструментов? Заплачу, сколько потребуется. Сегодня у меня есть даже золото, – добавила она, побренчав монетами в сумке. – Мне надо как можно быстрее убраться из города. Хорошо, что родители обучили музыке, а то бы пришлось сейчас к кому-нибудь наниматься в служанки! И прощай, вольная жизнь! – Во время этой тирады воровка успела присмотреть себе смену одежды.

– Не тараторь! – неожиданно резко оборвал её старик. – Здесь кое-что может найтись, если ты заткнешься. Идем!

В дальнем углу нашлась хорошая гитара, и даже с чехлом. Как оказалось, она лежала здесь уже лет десять – какой-то обедневший музыкант продал её за гроши, а покупателя не нашлось. Рин проверила – она отлично держала строй. Сошлись на десяти монетах. Рубашка стоила пять, саржевые штаны – столько же. Черный суконный плащ, к удивлению Рин, потянул на все пятнадцать.

– Зачем тебе столько? И десяти довольно! Он же даже мехом не подбит!

– Двенадцать, и ни монетой меньше!

– Ладно, это еще куда ни шло. А сапоги? – Рин примерила пару кожаных сапог. – Сколько запросишь?

– Двадцать!

– А давай так – я тебе отдам три золотые монеты, а ты мне продашь за них все, что я уже просила, и свирель со шляпой впридачу? Старую одежду оставлю здесь.

– Идет, – прищурился старьевщик. – Постой! Какую свирель?

– Вот эту. – Воровка протянула Шамги небольшую дудочку коричневого цвета, с клеймом ясеневого листа и полустертой надписью на древнем языке.

– Её я отдам тебе даром.

– Откуда такая щедрость?

– А я её не покупал. Эту свирель сюда принёс какой-то маг и велел отдать первому, кто попросит.

– Какой ещё маг? – подобралась девчонка. Неужели по её следу пустили герцогских колдунов? Бред какой-то!

– Нездешний, судя по выговору. Серый плащ с капюшоном, под ним – что-то вроде рясы, подпоясан широким серым поясом. В правой руке здоровенный посох, через плечо большая сумка.

– Нездешний? Это радует… Значит, есть шанс выбраться незамеченной ищейками. Ладно, – Рин порылась в сумке, – получай монеты и дай переодеться.

Переодевшись, девчонка посмотрелась в зеркало и радостно засмеялась. Теперь ничего больше в её облике не выдавало ту оборвашку с голодными глазами, которая думала лишь о пропитании и жалела себя. Из зеркала на неё смотрела, блестя озорными глазами, типичная искательница приключений пятнадцати лет от роду. Рин повесила за плечо гитару и положила в сумку свирель.

– Вот и готов странствующий бард! Ну, разве я не красотка? Несомненно, не будь я Принсипа Данари! Ну а теперь – на площадь… С прошлым покончено.

Уже от двери девчонка окликнула старьёвщика, который что-то искал в углу, бормоча себе под нос.

– Прощайте, дядюшка Шамги! Не забуду вашей щедрости!

– И тебе всего хорошего, шустрик, – проскрипел старик.

Глава 2. Взгляд в прошлое.

Теперь, когда Рин уверенно шагает на Площадь Мира, преисполненная самых радужных надежд, можно приглядеться к ней поближе. То, что она худа, читатель уже знает. У Принсипы Данари от природы была хорошая фигура, правильные черты лица и удивительно зоркие карие глаза. Она всегда производила впечатление лирической барышни, мечтательной и беззащитной. Однако что заставило её ступить на скользкую дорожку воровства, когда она могла вырасти завидной невестой?

Только крайняя бедность.

После рождения седьмого ребёнка семейство Данари едва сводило концы с концами. Старший сын, ушедший из дома в поисках счастья, не прислал ни одной весточки: жив ли, здоров, что его задерживает на пути домой – было совершенно неизвестно. Рин его почти не помнила, разве что имя – Андроникус, да то, что он был старше неё на десять лет. Отец залез в долги, только для того, чтобы все дети остались живы – он не вынес бы смерти хотя бы одного сына или дочери. Ему пришлось заложить родоое поместье, и срок уплаты неотвратимо приближался.

В четырнадцать лет Рин удалось подслушать разговор родителей, который подтолкнул её к решительным действиям. Это было весной, поздним вечером. Рин не спалось от голода. Она выбралась из комнаты в ночной рубашке и решила пройтись по замку. Её внимание привлёк обрывок фразы из-за двери родительской спальни.

– …Это просто невыносимо – смотреть, как безжалостные кредиторы оценивают твоё поместье, охотничьи угодья, коней… Даже платья наших дочерей! Винсент, родной, позволь мне написать брату. Последний раз! Он не откажет нам в помощи.

Даже через дверь девочка различила молящие нотки в голосе матери и тяжёлый вздох отца.

– Эглантина, мы столько раз просили его о помощи, что он может нас возненавидеть. Боюсь, нам придется поселиться в другом месте, и жить огородничеством. Но ни поместье, ни графский титул не спасут нас от разорения. А наши дочери слишком юны для замужества, да и приданого не собрать даже для Катарины. А ведь есть еще Лавиния, Принсипа, Эвлалия и крошка Анджели. Камилу всего семь лет, и его не отправишь в оруженосцы…

– Если бы только Андроникус вернулся!

– Я надеюсь на это. Но пока что он не прислал ни строки. Срок уплаты долгов через неделю… – Дальше Рин не стала слушать, а вернулась в комнату, где спала с младшими сёстрами. Дверь негромко стукнула. Закрываясь. Стук разбудил толстую Эвлалию.

– Опять не спишь? – пробормотала она, вертя головой. – Вот расскажу маме…

– Тихо ты, Эвлалия, разбудишь Анджели! – прошипела Рин, пробираясь к своей кровати мимо колыбельки, в которой посапывала хорошеньким носиком пухлощёкая малышка.

Засыпая, девочка всё ещё искала выход из той западни, которую готовили семье кредиторы. И нашла, как ей показалось.

За неделю Рин осторожно собрала все свои наряды и украшения, кроме некоторых, что хотела оставить дома на память о себе. Вечером предпоследнего дня она сходила к купцу и продала вещи. Но вырученной суммы хватало только на уплату одной пятой долга. Рассудив, что одна пятая – всё же лучше, чем ничего, она вернулась домой. К её удаче, ни сёстры, ни брат не заметили, куда она ходила. После скудного ужина Рин поблагодарила родителей, поцеловала их и отправилась в спальню. Дождавшись, пока все уснут, она тихонько встала, оделась и взяла перо и бумагу, чтобы написать прощальное письмо. Обмакнув перо в чернильницу, она бытро начала письмо при лунном свете:

«Милые папа и мама, брат и сёстры!

Я больше не могу обременять вас заботами обо мне. Денег от продажи моих платьев и украшений хватит, чтобы уплатить пятую часть долга. Я оставляю Анджели свой перстень и медальон. Обещаю не продать своей чести. Прошу, не ищите меня. Постараюсь найти способ прожить, быть может, поступлю к кому-нибудь в ученицы. Вернусь, если представится возможность.

Любящая вас Рин.»

Запечатав письмо, Рин подошла к колыбели, чтобы в последний раз перед уходом полюбоваться на сестрёнку. Её русо-золотистые волосики разметались по подушке, щёчки разрумянились от сна. Она улыбалась, как может улыбаться лишь ребёнок полутора лет от роду, когда ему снится что-то очень приятное. Рин сняла с правой руки кольцо с сапфиром и надела его на тоненький пальчик Анджели. Затем сняла с шеи медальон – серебряную безделушку на длинной цепочке, и взяла со стола маленькие ножнички. Раскрыв медальон, со своим портретом в эмали, она отрезала прядь своих шелковистых волос и положила внутрь. Закрыв медальон, Рин вернулась к колыбельке и положила его под подушку.

– Ты вырастешь настоящей красавицей, – шепнула она малышке. Та завозилась, укладываясь на бочок. Поцеловав сестрёнку, Рин выскользнула из комнаты, не забыв письмо и узелок с деньгами. Их она оставила на обеденном столе. Потом наведалась в кладовую, где взяла ковригу хлеба, флягу для воды и старый плащ. Не забыла и о перчатках. Сумку девочка взяла самую старую, чтобы не привлекать внимания возможных грабителей.

На рассвете можно было увидеть одинокую фигурку, бредущую по восточной дороге от замка Бериллик к городу Регнаросе, что находился в десяти милях пути. А по северной дороге к замку уже подъезжали два всадника. Один – молодой гигант, с карими глазами и русыми кудрями, развевавшимися на ветру. Его доспехи сверкали в солнечных лучах так, что больно было смотреть. Лицо его светилось улыбкой счастья – он наконец-то возвращался домой. Что же до другого… Другой всадник походил на светлого жреца, однако несовсем. На нём был серо-голубой балахон с красноватой шёлковой подкладкой, вышитый по краям серебром. Вышивка напоминала местами растительные побеги – или же упражнения в каллиграфии, изящными завитками. В правой руке этот всадник держал длинный посох светлого дерева, украшенный резьбой. Кое-где можно было узнать лист ясеня. Через плечо у него висела внушительного размера сумка. Выражение лица было сосредоточенным – по крайней мере, той его части, что виднелась из-под капюшона.

– У меня странное предчувствие, друг, – обратился к магу рыцарь. – Я возвращаюсь домой, где так долго не был, но мне кажется, что кто-то из близких не смог дождаться.

– В таком случае поторопимся, – отозвался маг, подстегнув серого в яблоках коня. – Возможно, он захотел последовать по вашим стопам.

Через четверть часа путники уже спешились у дверей Бериллика. Рыцарь взялся за кольцо и громко постучал.

Дверь открыла Катарина – высокая девица лет девятнадцати. Кое-как заколотые волосы и красные глаза не располагали к дружеской беседе.

– Кто вы, господа, и что вам нужно от нашей семьи? Если вас послали наши кредиторы – то не в добрый час!

– Я Андроникус Данари, сударыня, – не растерялся молодой человек, – и я вернулся домой! Мой спутник – маг Игнациус. А вы не изволите представиться?.. – он пригляделся к девушке повнимательнее. Та оцепенела в изумлении.

– Какой же я глупец! Катари, котёнок, ты не узнаёшь меня? Вот мой шрам! – Андроникус протянул левую ладонь. На ней действительно белел короткий шрамик.

– Точно, это ты, – прошептала Катарина, широко раскрыв глаза. – Пойдём… тебя все заждались… скорее! – она сорвалась с места и побежала в зал с криком:

– Он вернулся! Он поможет!

Андроникус и ман поспешили внутрь, не забыв седельные сумки. Они застали домашних за чтением письма. Анджели плакала на руках у Эвлалии, мусоля во рту цепочку. Отец обернулся на вошедших и остолбенел. Затем, взяв себя в руки, произнёс:

– Ты явился вовремя, сын мой. И вы, уважаемый чародей. Весьма рад вас видеть. Роник, подойди сюда и прочти письмо своей сестры.

– Лёник! Иди сюдя! – повторила малышка.

Молодой человек не осмелился ослушаться. Он пересёк зал, быстро пробежал глазами скачущие строчки и закашлялся.

– Предчувствие меня не обмануло… Сколько мы должны заплатить?

– Пять тысяч флорелей. Как ты можешь понять, твоя сестра ушла из дома, продав почти все свои наряды и драгоценности, выручив лишь тысячу. Где взять остальное, я не имею ни малейшего представления. Но главное – догнать её, пока она не попала в переделку… Эвлалия, возьми уребёнка медальон. Хотя нет, лучше подойди с ней к свету и просто открой его.

Эвлалия послушалась.

– Кажется, я знаю, что отвадит жадных ростовщиков от Бериллика раз и навсегда. И поможет вернуть Рин со всеми вещами. – Андроникус открыл одну из седельных сумок и вытряхнул на стол всё содержимое. Из сумки посыпались жемчужины такой совершенной формы, что они были достойны королевской короны. Самые крупные нельзя было даже сжать в кулаке, а сиял жемчуг, подобно росе на лепестках эдельвейса.

– Я показывал некоторые из них знатокам. Не самые большие. Самая маленькая стоит пятьсот флорелей. Неужели Рин смогла выручить за всю свою одежду и украшения лишь тысячу? Какой скряга посмел дать так мало?

– Мы это узнаем, когда осмотрим лавки. Сейчас важнее всего вернуть её… целой и невредимой, – промолвила мать.

Во время разговора маг терпеливо ждал, пока к нему обратятся, опершись на посох.

– Нам посчастливилось, матушка, – сказал Андроникус, нежно взяв за руку Эглантину. – В дальних землях востока меня исцелил от проклятия маг Игнациус. Он возвратил мне память о доме… обо всех вас! И он согласился отправиться со мной сюда.

Винсент подошёл к магу и протянул ему письмо дрожащей рукой. В глазах главы семьи показались слёзы.

– Найдите нашу дочь, кир Играциус. Мы ничего не пожалеем, только бы она была жива и здорова… Её имя – Принсипа Данари, ей четырнадцать.

Маг кивнул и взял письмо. Прочитав его и сделав для себя нужные выводы, он подошёл к Анджели, всё ещё сидящей на руках сестры. Малютка крепко держала медальон, настороженно глядя на незнакомца, и в любую минуту готова была снова заплакать. Но маг откинул капюшон и дружелюбно ей улыбнулся.

– Ну что, маленькая кири, покажешь свою Рин? Я не заберу.

– Ли-ин! – заулыбалась девочка, протягивая портрет. Игнациус коснулся медальона навершием посоха. Он украшения отделилось призрачное изображение нашей героини и перешло в мягко засветившийся посох. Маг прислушался к вибрации, идущей от посоха к рукам, обернулся и кивнул.

– Она жива. Сейчас она в Регнаросе. Не торопитесь! – добавил маг, видя, как кир Винсент направился к дверям. – Хотя от радости не умирают, сейчас бесполезно её возвращать. Как я понял из письма, ваша дочь была на тот момент в отчаянии. Возможно, её подтолкнул к этому решению какой-нибудь разговор, услышанный не вовремя. В таком возрасте житейские неурядицы оставляют в душе ощутимый отпечаток. Вспомните, когда вы беседовали последний раз о неприятностях, на что вы надеялись?

– Кажется, мне ясно, какие слова подслушала эта негодница, – тяжело вздохнула кирин Данари. – Мы с мужем надеялись только на чудо: что вернется старший сын. Наверное, она надеялась отыскать Андроникуса и рассказать о нашей беде. Но вот он здесь – благодаря вам, кир Игнациус! И мы никогда не забудем этого. Что касается Принсипы… Вы сможете вернуть её домой, я уверена в этом…

Фразу прервал стук в дверь – раскатистый, с бравадой. Стучавший как будто знал, что ему непременно откроют. Андроникус поспешил отворить дверь, причём на его лице ясно было написано, что словами назойливые заимодавцы не отделаются, и любезностей не дождутся.

Распахнувшаяся дверь едва не ударили ростовщика по длинному носу, так, что он отшатнулся. Впрочем, наглости это ему не убавило, и с крысиного лица не исчезла надменная гримаса.

– Я желаю видеть хозяина Бериллика! – с апломбом заявил ростовщик, взмахнув резной тростью. Её набалдашник был сделан в виде вороньей головы с железным клювом – острым, как стилет, сама же трость была чёрного дерева с серебряной инкрустацией. Глаза были рубиновыми.

– И вы его увидите, клянусь Серебряными Костями! – процедил молодой человек. – За мной, почтенный, прошу не отставать.

– Не имею чести знать вас, юноша, – подозрительно сощурился ростовщик. – Уж не нанял ли кир Винсент новый штат прислуги? Интересно, на какие деньги? Быть может, он нашёл клад? Ах, как тяжело в его годы орудовать лопатой… – Он в открытую глумился. Для наследника Данари стоило огромного труда не дать ему пинка. Вместо этого Андроникус отступил внутрь, открывая дверь в обеденную залу.

– Вы узнаете всё внутри, почтенный. Стоять на пороге вредно для вашего здоровья. Ещё простудитесь, – не удержался от шпильки юноша.

Ростовщика задел намёк на здоровье. Ему было не меньше сорока лет, рост его не достигал пяти локтей – из-за сгорбленной спины и кривых ног. И при этом он ещё лелеял надежду стать супругом Катарины – в случае, если семья пожелает остаться в замке, но не найдёт нужной суммы, чтобы откупиться. Так что он поспешил в залу, в душе потирая руки от предвкушения того, как легко ему достаётся замок. Поэтому последние новости должны были стать для него ударом, и немалым.

Глава 3. Чудесное спасение.

Открывшаяся взору ростовщика картина поразила его до глубины того, что человек с воображением мог бы назвать душой негодяя. Зрелище было достойно кисти великого художника.

Анджели ползала по ковру, играя с упавшими со стола жемчужинами. Камил и Эвлалия старались проследить, чтобы она не проглотила ни одной – хотя теоретически маг был в состоянии извлечь драгоценный шарик, всё же не стоило злоупотреблять его добротой и снисходительностью. Катарина и Лавиния собирали жемчуг обратно в сумку. Родители и маг продолжали беседу, но повернулись в сторону дверей.

– Желаю вам здравствовать! – с вызовом сказала Катарина. – Как видите, мне уже не грозит печальная судьба, на которую вы так надеялись. Заберёте то, что вам причитается и…

– Постой, Катарина, – не выдержал рыцарь. – О какой печальной судьбе ты говоришь?

– Вас это не касается! – пренебрежительно бросил ростовщик. Затем он обратился к киру Винсенту:

– Ваш слуга слишком дерзок! Советую наказать его за излишнее любопытство! Кстати, я получу сегодня свои флорели? – алчно покосился он на жемчуг.

– Мне придётся вас разочаровать, любезный Криккул, – холодно уронил кир Винсент. – Никак не могу выбрать, с которой вести начать: с той, что мы в состоянии заплатить вам с процентами, или с той, что это не слуга, а старший сын? Андроникус, будь любезен, отсчитай ему жемчужин на пять тысяч…

– Подожди, отец, – Андроникус не торопился повиноваться. – Что этому стервятнику было нужно, если бы нечем было заплатить?

Отец позволил себе улыбку сарказма.

– Не будь жемчуга – Катарина стала бы его женой. Единственно для того, чтобы мы остались в замке и не просили милостыню на дорогах той же Регнаросы. К счастью, вернулся ты.

Тут в разговор вмешался Игнациус.

– Неужели вы могли согласиться на столь подлые условия?

Шокированный крушением своего плана Криккул начал закипать.

– Это вас не касается – заскрипел он зубами. Рука, держащая трость, затряслась от бессильного гнева.

– А здесь вы не правы, сударь, – поднялся маг, перехватывая посох поудобнее. – Меня касается вся несправедливость этого мира. Как ты думаешь, Криккул, справедливы ли твои притязания? Негодяй, который угрожает расправой над младенцем ради своей выгоды, не заслуживает пощады. Скажи-ка, для чего тебе понадобился именно этот замок?

– Какой любознательный молодой господин, – прошелестел ростовщик. – Ах, простите, маг. Дело в том, что предание о замке Бериллик гласит: тот человек, который отыщет в его подвалах потайную комнату, обнаружит в ней то сокровище, против которого все богатства и вся магия этого мира бессильны! И я догадался без всяческих подсказок – это артефакт, дарующий бессмертие. Ради бессмертия люди готовы сделать что угодно, любую мерзость! Свергнуть монарха, втоптать в грязь вековые устои, предать родных и друзей, объединиться с заклятым врагом… Продолжать можно до бесконечности. Но я не стану. Умри! – С этими словами негодяй ударил тростью о пол. Вороний клюв раскрылся, из него ударил алый луч, направленный прямо в лицо магу. Тог принял его на навершие посоха, мгновенно впитавшее чужую атаку. Не дожидаясь, пока трость восстановит резерв, ростовщик попытался нанести удар клювом, алчно щёлкавшим, как у живой птицы, но маг снова защитился посохом, который был прочнее, чем казалось на первый взгляд. От соприкосновения с ним трость раскалилась и обожгла ростовщику руку, но он не мог её разжать и корчился от невыносимой боли.

Младшие дети вместе с матерью поспешили покинуть зал. Остальные наблюдали за поединком. Ростовщик всё пытался освободить руку, крича от ужаса. Его очертания постепенно размывались, бледнея с каждой минутой. Железный клюв ухмылялся, рубины глаз пылали торжеством хищника, заполучившего наконец жертву. Криккула постепенно затягивало в трость. Наконец, его контуры окончательно растворились. Трость упала на пол и начала изменяться. Теперь набалдашник напоминал скорее голову грифа, чем ворона, а на серебре появилась гравировка – горбатый карлик с мешком за спиной.