Текст книги "Легенда о шпионе"

Автор книги: Анастасия Кивалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Анастасия Кивалова
Легенда о шпионе

Для одной страны – ты разведчик, а для другой – шпион. Осталось понять, где твоя истинная Родина.

От автора

Дорогой читатель, выбранная тобою повесть написана на основании биографии прадеда моего любимого мужа. Ван Ин-Зун был незаурядной личностью, свободно говорил на нескольких языках, по происхождению был китайцем, но работал на Российскую Империю и СССР. Семья бережно хранит вещи, связанные с Николаем Ван-Ин-Зун. Я соединила вместе исторические факты, семейные истории и воображение и записала эту историю как легенду, так как легенда – это и есть приукрашенная фантазией реальность.

Основная часть

Глава 1 Ван Пей Сен

1968 год, Хасанский район Приморья.

Крепко сложенный двадцатилетний метис Слава не в первый раз переходил границу с Китаем. Его восточная внешность, знание языка и китайская одежда позволяли в случае обнаружения сделать вид, что он заблудился. Слава шёл с задания, он нашёл в кукурузном поле тело пропавшего неделей ранее офицера-разведчика. Данная информация нужна не только командиру, но и семье погибшего.

Услышав приближение китайского патруля, Слава с кошачьей ловкостью залез на старую липу. В июле липа стояла пёстрая, как будто в камуфляже: ярко-зелёный лист липы перемежался с жёлтыми семенами. С этой липы хорошо было видно и вспаханную пограничную полосу и приближающихся китайских пограничников.

С обратной стороны липы было большое дупло, судя по его содержимому, там зимовал гималайский медведь, а может и парочка. Скомкав шерсть из дупла, Слава выкинул её в сторону кустов, а сам как можно плотнее вжался в дупло.

Служебная собака почуяла запах медведя и облаяла кусты. Лазутчик улыбнулся, проводил патруль глазами.

Парень спокойно слез с дерева, пошёл к контрольной полосе, но на пути были кусты со спелой малиной, а Слава был голоден, и ему хотелось пить. Две горсти ягод спасли бы его положение. Слава соблазнился. Какая же сладкая ягода!

Неожиданно он услышал треск и чавканье. Раздвинув стебли малины, Слава увидел бурого медведя, который наслаждался ягодой с не меньшим удовольствием, чем человек. «Значит, собака почуяла не только запах шерсти», – подумал парень.

Не оглядываясь, Слава сделал три аккуратных шага назад, резкая боль пронзила его левую ногу, Слава вскрикнул и упал.

Медведь, встревоженный криком раненного, ринулся через кусты. Парень повернул голову и увидел старого китайца в маскировочной одежде.

– Чжэньбао дао нельзя, привет бабке Нине от брата,– сказал китаец с акцентом, развернулся и ушёл через малинник.

У Славы было повреждено сухожилие, он подобрал сухой сук и поковылял через полосу. К счастью, его уже встречали на советской стороне.

Нина всегда была образцовой хозяйкой. Вот и сегодня она затеяла китайские пирожки на пару. Рецепт она помнила ещё со своего китайского детства, вот только пекинской капусты в советском магазине «Овощи и фрукты» не продавали. Нина заменяла её белокочанной.

Квартира у Нины была обычной хрущёвкой, полученной ею по праву жены репрессированного, но далеко не сразу. Квартиру дали только после письма на имя Ворошилова, которое скинула в почтовый ящик в самой Москве проводница поезда. Проводницу Нина, конечно же, заранее отблагодарила подарком. Письма, отправленные из Хабаровска, до Ворошилова не доходили.

Прихожая и кухня в хрущёвках находятся рядом, поэтому, когда Нина услышала слова популярной песни «Над Амуром тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят», она уже не сомневалась,– это приехал её внук.

Парень, хромая, зашёл на кухню.

– Привет, баб!

– Славик, привет, вот это да! В отпуск или командировку?

Взгляд Нины уловил хромату внука.

– После госпиталя отпуск дали, не удачно упал. Мне предлагали дальше служить на острове поближе к Хабаровску, но не получилось, на реабилитацию посылают. О, баодзи!

Слава придвинул к себе тарелку с готовыми паровыми пирожками, смачно надкусил верхний пирожок.

– Вкусно. Соскучился по твоей еде. Баб, а тебе китайский брат привет передавал.

Нина поменялась в лице и уронила готовый баодзи обратно в пароварку.

– Какой брат?! Он давно умер.

– Да живой он, я его три месяца назад видел… Ну, или не его. А почему раньше о нем не рассказывала? Меня по службе проверяли, никаких вопросов не задавали. А я в детстве заветный чемоданчик с иероглифами на замке у тебя видел.

– Раньше нельзя было рассказывать,– уверенно сказала пришедшая в себя Нина.

– А сейчас?

– И сейчас нельзя… Ладно.

Нина помыла руки, села напротив Славы и начала свой рассказ:

– Мы с Ли из богатой семьи, отец на приисках на Желтуге хорошо заработал, многие там спились, проигрались, но он сумел сохранить заработанное. А потом иностранцы стали Циндао строить, отец там двухэтажный дом купил. Помню, мне лет шесть было, нашли мы с братом английский цилиндр, Ли наполнил его помоями и скинул со второго этажа на прохожих. В даосского монаха и послушника-подростка попал, так я впервые Вана и увидела. Досталось же тогда Ли от отца,– Нина покачала головой.

Циндао в наши дни – это огромный мегаполис на берегу Жёлтого моря. В Циндао расположены филиалы крупнейших банков и представительства фирм «Hisense», «Haier», кинематографический центр страны – китайский Голливуд.

В сорока километрах от него расположена гора Ляошань, на её южном склоне находится древний даосский монастырь Тайцин, в котором хранится указ Чингизхана (Тэмучжина) о защите даоцизма. В конце девятнадцатого века немцы оккупировали эту территорию и заложили военный порт. Так из портовой деревеньки Циндао превратился в город.

Здесь, в Циндао, и прошло детство наших героев.

1897 год. Циндао, Шандунь.

Крестьянская лачуга отца Вана, на наш взгляд, напоминала скорее сарай, чем дом. Низкая соломенная крыша, тонкие деревянные стены, низкий столик, лежанка. Хозяин находился в доме, когда в дверь постучали. На пороге стоял даосский монах лет пятидесяти и худенький подросток.

– Приветствую тебя, учитель, – поздоровался крестьянин.

– Благоденствие дому твоему! Вот, привёл твоего сына, чтобы он мог учиться в Немецкой железнодорожной школе в Циндао. Ван Пей Сен очень способный! – нахваливал мальчика монах.

– Но, учитель! Я отдал сына в монастырь на Ляошань, когда мать его умерла, мне нечем его кормить! В этом году снова неурожай.

– У каждого свой путь… Все в детстве учат «Троесловие», разве ты сам забыл: «Вырастить без обучения – Это вина отца. Учить без строгости – Это леность учителя».  Ван уже выучил три языка и два китайских наречия. Тайцин берет все расходы по обучению Вана.

Отец посмотрел на сына и подумал, что мальчик подрос и скорее помощник, чем обуза, да и на старости будет кому позаботиться. Хозяин лачуги и мальчик поклонились монаху, и тот пошёл обратно на гору Ляошань, во Дворец Великой Чистоты.

Учиться в немецкой школе было престижно. В обычной китайской школе с классическим конфуцианским образованием были многоуровневые экзамены. Обеспеченные родители отдавали своих отпрысков в модную немецкую школу, полагая, что там любимому чаду будет легче.

Сынки богатых родителей любили пошутить над скромными учениками, привязывая кончик косы к лавке, но Ван как послушник монастыря Ван был выбрит наголо. Главным заводилой в классе был Ли Минжи Ланг, сын недавно разбогатевшего китайца. Ван встал для ответа учителю, а Ли незаметно подложил на сиденье Вана три ореха рогульника, водяного чёртика. Послушник сел на острый чилим, но не подал виду. Его натренированные мышцы ягодиц и умение втягивать яички в промежность выдержали это испытание до конца урока. Когда школьный учитель разрешил идти на перерыв, Ван спокойно встал, собрал в ладонь орехи и вышел во двор школы. Ван расколол камнем орехи и предложил их шутнику: «Угошайся». Все стоящие рядом юноши засмеялись.Этот случай заставил одноклассников относится к Вану с уважением.

Ван стал лучшим учеником в классе, но самообразование дало мальчику не меньше учителей немецкой школы. После уроков Ван часто приходил в порт, город разрастался, немцы строили большой пивоваренный завод, прокладывали железную дорогу, порт был сердцем города.

В один из таких дней Ван сидел недалеко от британского судна и слушал речь матросов, повторяя за ними английские фразы, пока матросы не ушли с причала.

На причале лежали бревна, рельсы, уголь, бочки, шныряли чайки.

Поблизости от английского судна корейские рыбаки играли в длинные карты. Ван прислушался к ним. Мимо корейцев в сторону Вана пробежала тощая рыжая собака, один из игроков бросился за ней. Собака ловко обежала кучу с углем и спряталась в штабеле из бочек. Бегущий кореец, пытающийся схватить собаку, завалился в уголь и эмоционально выругался.

Ван проговорил ругательство, рассмеялся, он уже немного понимал по-корейски. Ван попытался найти взглядом собаку, но вместо собаки уткнулся глазами в интересное для подростка действие: между рядов с бочками матрос-европеец нагнул портовую проститутку. Сверху чайка-ханжа громко возмущалась действием этой парочки.

По трапу английского судна спустился чопорно одетый европеец, окликнул Вана. Носильщик-кули Ван Пей Сен взял чемодан и пошёл за иностранцем, который думал, что платит парнишке только деньгами. Носильщик же не меньше денег ценил знания.

В 1898 году в провинции Шаньдун начались первые восстания китайцев против оккупации. Уже на следующий год в Китае началось массовое выступление беднейших слоёв против иностранцев. Поводом к нему послужила сильная засуха. «Дождь не идёт потому, что христианские церкви заслонили небо. Если иностранцы не будут уничтожены – дождь не пойдёт. Железные дороги, грохочущие огненные телеги (паровозы) беспокоят дракона земли», – с такими лозунгами и песнями выходили на улицы сотни тысяч повстанцев, на флаге которых был нарисован кулак. Это было Ихэтуаньское или Боксёрское восстание.

Ван отрешённо брёл по улице. Сегодня он видел множество мёртвых тел, и самое страшное то, что одним из убитых был его отец, к которому юноша успел привязаться. Ван шёл туда, где не стреляют, в Тайцин.

Вдруг его окликнули. Повернув голову, Ван увидел одноклассника Ли Минжи Ланг, красивого и высокого, на полторы головы выше Вана, с длинной блестящей косой.

– Ван, привет. Давно не видел тебя. Чем занимаешься?

– Ли? Здравствуй. Иду в Тайцин. Там не стреляют. Я потерял отца, он примкнул к восстанию, разбирал рельсы, его застрелили охранники. Никого из родных не осталось, надеюсь, меня примет учитель.

– А у меня отца и мать убили, но ихэтуани. Отец задолжал наркоторговцу за опиум, сестра у него заложницей. Я должен её выкупить или продадут в публичный дом. Думаю, где бы достать деньги.

– Нинг? Ей лет восемь сейчас,– Ван вспомнил девочку.

– В Китае сейчас не заработаешь. Нужно ехать на Аляску или в Приморье, или в Австралию. Мыть золото, как мой отец.

– Тогда нам нужно идти в порт.

– Ван, ты что, со мной? Ты в школе скучным зубрилой был,– Ли искренне удивился,– Приключений захотелось?

– Дао – это не побег, это преодоление препятствий. Я дойду до Тайцина немного позже.

Ли с восхищением посмотрел на Вана, и они стали спускаться в сторону порта по зигзагообразной деревянной лестнице.

–Эй! Ли Минжи Ланг! Верни нашу лодку или заплати за неё!– четверо крепких парней стояли на верху лестницы.

– Бежим!– крикнул Ли и быстро засеменил ногами по ступеням.

– Это у них находится Нинг?– на ходу спросил Ван.

– Стой Ли, дохлая собака!– кричали сверху.

Ван и Ли бежали вниз по лестнице, при этом Ван ловко, как паркурщик, перепрыгивал через перила, катился по ним, а Ли, несколько раз споткнувшись, сильно отставал.

– Нет, Нинг не у них, но я им должен,– сбивая дыхание, бормотал Ли.

Ван оглянулся, Ли был ближе к догоняющим, чем к нему. Ван рванул обратно. В этот момент Ли в очередной раз споткнулся и упал, прокатившись с десяток ступенек вперёд до следующего пролёта. Первый из догоняющих уже готов был схватить Ли за ногу, но Ван в последний момент выхватил Ли и протащил под перилами.

– Заплати за нашу лодку!!!

Ван и Ли побежали дальше, впереди уже был виден причал. Внизу на крики вышли полицейские в немецкой форме.

– Эти люди – ихэтуани, они украли немецкую яхту!!! – кричал Ли, указывая полицейским на бегущих сверху парней.

Резкий свисток оглушил Вана, полицейский бежал как раз мимо него. Четвёрка догоняющих мгновенно развернулась и стала четвёркой убегающих. Ли и Ван спокойно дошли до торгового причала.

У причала стояло несколько судов. Там были и парусные суда, и пароходы. Ли и Ван подошли к торговому судну «Nataliya» с трубой и парусами под английским флагом. На палубе с важным видом, со сложенными на груди руками стоял солидный пятидесятилетий европеец, это был Юлиус Бринер11
  Юлиус Бринер – (нем. Julius Joseph Bryner; 1849 – 1920) – владивостокский купец 1-й гильдии, потомственный почётный гражданин (1896), родился в общине Ла Рош, расположенной в 30 милях к юго-востоку от Женевы (Швейцария). Занимался торговлей шёлком в Шанхае. Став совладельцем торговой пароходной компании с филиалами на Дальнем Востоке, Юлий Бринер переезжает во Владивосток. В 80-х годах XIX века организовывает компанию, с участием английского и немецкого капитала, «Торговый дом Бринер и К^о». В 1890 году Бринер принимает русское подданство. В 1909 г. в результате договора между домом «Бринер и Ко» и германской фирмой «Гирш и сын» создается «Акционерное горнопромышленное общество Тетюхи». Дед американского актёра Юла Бриннера.


[Закрыть], успешный торговец и промышленник.

Ван начал по-английски:

– Добрый день. Вам нужны матросы на судно?

Мужчина молча смотрел на парней оценивающим взглядом.

Ван перешёл на немецкий:

– Мы ищем работу матросов, не дорого, за еду.

– Поднимайтесь,– хозяйским тоном ответил мужчина.

«Nataliya» шла в открытом море, был ветер и небольшая качка. Ван и Ли драили палубу, а Бринер прогуливался по носу судна. С мостика звучала русская речь капитана и боцмана об ухудшении погоды, падало давление.

Ван, ловко работая шваброй, прислушивался к новому для него языку и шёпотом повторял русские слова.

Ли никогда в жизни не работал, в какой-то момент его верёвочная швабра застряла в кнехте. Вытаскивая швабру, Ли споткнулся о ведро, далее о свёрнутый канат, поскользнулся на мокрой палубе. И в этот самый момент судно наклонилось в сторону борта, где безуспешно искал равновесие Ли. Так Ли оказался в море.

Первым на выпавшего за борт отреагировал Бринер. Он кинул Ли канат и громко смеялся. Подбежавший Ван помог вытянуть Ли обратно.

Пока Ли выжимал одежду, Бринер решил поговорить с Ваном, выбрав для этого японский:

– Как тебя зовут?

– Ван Пей Сен.

– Народность ицзу22
  Ицзу (ий)– народ на юго-западе Китая.


[Закрыть]?

– Да.

– Меня зовут Жюль Бринер. Я – швейцарец. В шестнадцать лет я покинул родной дом и без гроша в кармане отправился путешествовать, устроившись коком на судно. Так оказался в Шанхае. Наш капитан не брезговал промышлять пиратством, я ушёл от него в Иокогаме. Устроился мальчиком на побегушкам в лавку, помогая сбывать шёлк приезжим европейцам. Ты мне нравишься, у меня торговая компания во Владивостоке, мне нужен свой мальчик на побегушках, чтобы торговать с иностранцами. Ты ведь все понял, что я сказал?

– Я не один, мы с Ли вместе.

– Нет, его я не возьму даже дворником.

Ван отрицательно покачал головой.

Уссурийская тайга сильно отличалась от растительности Циндао. Но двум молодым китайцам некогда было любоваться лианами винограда, повисшими на сосне, цветением липы и аралии, заслушиваться стрекотом голубых сорок. Лишь иногда они дивились сине-зеленым бабочкам Парусника Маака размером с ладонь, которые садились на камни их ручья.

Только хариусы, водившиеся в ручье, радовали парней, рыбу можно было пожарить на длинной палочке и съесть. Иногда удавалось поймать съедобную лягушку или полоза, а один раз парни поймали водную кожистую черепаху трионикса. Можно было найти жёлтую вешенку – ильмак или древесный гриб муэр, все шло к рису, привезённому с собой.

Ван и Ли мыли в ручье золото.

К трудностям физической работы добавлялись полчища кровососущих насекомых. Вот и тогда Ли отгонял от себя звеняще-гудящий рой, ругаясь и смешно размахивая руками. Всё-таки злая мошка укусила его в веко, и Ли громко шлёпнул сам себя на глазу.

В этот момент Ван, откинув очередную лопату золотоносной породы, увидел блестящие женское ожерелье и положил его в карман.

Как только старатели ложились на ночь в своём шалаше, глаза от усталость сами закрывались, и юноши проваливались в сон, и никакие комары уже не могли помещать спать до рассвета.

Ван той ночью видел очень яркий сон: ясный день, на фоне ступенчатого водопада красивая девушка в старинной богатой одежде, в расшитом халате, с высокой причёской. Девушка обратилась к Вану:

– Я – Хун-лэ-нюй. Ты нашёл моё ожерелье, оно передавалось в нашем роду от матери к дочери много раз. Но я потеряла его, когда бежала от Куан-Юна, коварного дяди своего мужа. Не говори об ожерелье никому и не продавай, а подари той, с кем будешь жить всю жизнь.

Ван резко открыл глаза, поразившись реалистичности сна. Оглядевшись он понял, что находится в шалаше, рядом, посапывая, спит Ли.

С приходом осени нашим старателям нужно было собираться домой. Ван и Ли шли через дикую тайгу. Им нельзя было встречаться ни с китайцами-хунхузами33
  Хунхузы – члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во 2-й половине XIX – 1-й половине XX веков.
  Отдалённое сходство по организации можно найти с кавказским абреками и казачьей вольницей.


[Закрыть], ни с русскими солдатами.

В конце октября парни наткнулись на браконьерскую клетку-ловушку с живой тигрицей, которая при виде людей стала метаться по клетке.

– Кто-то заработает на шкуре и внутренностях больше, чем мы на золоте,– Ли оценил стоимость зверя.

– Они заработают на убийстве, это против правил Дао.

– О чем ты?! Тигры – людоеды. Или они нас, или мы их!

– Северные тигры, в отличие от южных, охотятся на людей только, если их ранят или отбирают тигрят. Местные народы считают их за людей в полосатой шкуре,– возражал Ван.

– Знаешь что, монастырский зануда, мне нужно выкупить сестру, и я хочу выкупить свой дом, я сам продам этого тигра. Помоги мне, пока хозяева ловушки не пришли.

Но Ван открыл дверцу клетки длинной палкой, тигрица большими прыжками с рыком скрылась между деревьев.

Ли стал грязно по-китайски ругаться на Вана, в эмоциях он не заметил замаскированную ловчую яму. Ли упал в неё, сломал ногу.

К вечеру пошёл дождь. Ван дотащил Ли к фанзе старика панцуйщика, сборщика женьшеня.

– Помоги ему, пожалуйста.

– У меня есть золото, я заплачу,– простонал Ли.

Панцуйщик потрогал ногу Ли, старик был маньчжуром, и на языке Вана и Ли говорил плохо:

– До зима ходить ни как.

Ли опять застонал, и не столько от боли, сколько от беспомощности:

– Ван, иди один, не жди меня, нужно успеть выкупить Нинг.

Панцуйщик покачал головой:

– Один ходить тихо-тихо! Хунхуз!

Ван переночевал в фанзе, а утром пошёл дальше.

Снег валил хлопьями, у берегов реки появилась стекло ледяной корочки. Низко летели последние птичьи стаи на фоне темно-серого неба. Ван весь день шёл вдоль реки, но долина сужалась, и Вану нужно было перейти реку. На перекате были большие камни на расстоянии, достаточном для прыжка. Ван, понадеявшись на свою ловкость, решил переходить реку в месте с самым быстрым течением. Камни обледенели и стали скользкими, и на середине переправы Ван всё-таки свалился в реку. Его понесло течением. Юноша долго цеплялся за береговые камни, потом карабкался по склону, пока не оказался на вершине скалы. Здесь он нашёл развалины древней чжурчжэньской44
  Чжурчжэни – племена, населявшие в X—XV веках территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморья. Говорили на чжурчжэньском языке тунгусо-маньчжурской группы. Крупнейшее государство чжурчжэней существовало с 1115 год по 1234 год. Родственный им народ —эвенки (тунгусы). Потомками чжурчжэней также являются удэгейцы (гольды) и нанайцы.


[Закрыть] крепости.

Стемнело. Пошёл густой снег, порывистый ветер не давал надежды согреться в движении. Ван в сырой одежде ходил по развалинам крепости, по земляному валу, остаткам каменной кладки. Наконец, он нашёл полуразрушенное помещения из трёх стен без крыши, здесь, по крайней мере, не было ветра. Развести костёр не удалось, все дрова были мокрыми и не горели. Ван лёг в угол на кучу опавших листьев и уснул.

Наверное, он бы тихо замёрз во сне, если бы не… тигрица. Развалины крепости несколько лет было её логовом, и вот этой ночью после удачной охоты она вернулась домой. На шерсти тигрицы таял снег, дыхание превращалось в пар, усы её были в инее. Подойдя к Вану, тигрица обнюхала его, легла рядом, вытянулась вдоль Вана, и низко и глухо заурчала, как огромная домашняя кошка.

Перед рассветом снег закончился. Первой проснулась тигрица, зевая, потянулась, отряхнулась от снега и вышла из ночного укрытия. Через пару минут проснулся Ван, озябший без живой грелки. С удивлением и страхом он рассматривал тигриные следы на свежем снеге, затем он встал и побрёл на восход солнца, к морю.

Путь через ноябрьскую тайгу с глубоким снегом был не прост, Ван снова спустился в долину реки. Кедровые орехи и ягоды боярышника помогали заглушать голод, а чай из лимонника придавал сил.

Через пару дней Ван вышел на костёр одинокого путника, который, как и Ван Пей Сен старался не попадаться на глаза. Это был китайский парнишка, ровесник Вана, но рослый и крепкого телосложения. Увидев Вана, он схватил нож, Ван сложил ладони вместе и поздоровался поклоном головы, незнакомец ответил на приветствие. Одинокий юноша в холодной приморской тайге очень обрадовался компании Вана. Так же как и Ван, он был уроженцем Шаньдун. Звали его Цзян, парень возвращался к матери в Харбин, где жил несколько лет после того, как она разошлась с отцом-алкоголиком.

В Харбине Цзян успел «поработать» карманником и вышибалой. Это он надоумил Вана вшить золотой песок в стёганную тёплую куртку, оставив немного золота в мешочке на шеи, так сказать, для неотложных нужд. Ван зашил и серебряное ожерелье, которое никому не показывал. Юноши решили вместе продолжить путь в Маньчжурию.

В 1900 году произошли многочисленные нападения на русских по всей протяжённости Маньчжурской железной дороги, более известной как КВДЖ. В августе китайские организованные отряды попытались взять Благовещенск, осаду отбивали немногочисленные войска и казаки.

Уже на самой границы с Маньчжурией перепуганных юных китайцев обнаружил казачий разъезд. Парни были без оружия и плохо знали русский язык. Однако во время плавания на «Nataliya» Ван успел запомнить несколько самых употребляемых фраз русских моряков. Хорунжий в голос смеялся: «Вот ладно матерится китайский отрок!». Парней задержали и под конвоем сопроводили до границы.

На китайской стороне опасностей было больше, чем на русской. Парни долго смогли быть незамеченными для хунхузов, солдат и ихэтуаней, но везение закончилось.

Ван и Цзян остановились на ночь в пустующей зверовой (охотничьей) фанзе. В фанзе была выложен кан – земляная печь с лежанкой, а трубой кану служило пустотелое дерево. На тёплой постели Ван и Цзян заснули крепким молодецким сном.

Чжурчжэньская принцесса в эту ночь явилась Вану во сне. Она, как и в первую ночь, стояла на фоне водопада:

«Здравствуй, Ван. Ты пришёл на то место, где я родилась. Оставь здесь ожерелье, ты вернёшься за ним. А теперь проснись!!!»

Ван открыл глаза, в маленьком окошке фанзы мелькал свет факелов. Ван закинул свою куртку на догорающие дрова в печи и разбудил Цзяна. Их жилище окружили хунхузы.

Разбойники выволокли парней на улицу: «Кто такие? Куда идёте? Деньги давай!». Они забрали мешочки с остатками золотого песка и были недовольны нищенством парней. Цзян взял роль переговорщика на себя, он красочно описывал, как русские пограничники взяли мзду за переход. Хунхузы в свою очередь сделали щедрое предложение: либо перейти в их отряд, либо юношей продадут в рабство. Цзян ответил за двоих согласием присоединиться к отряду. На самом деле хунхузы не брали в свои ряды случайных людей, но не сопротивляющиеся жертвы были гораздо удобнее, чем стремящиеся сбежать.

Друзьям дали кремниевые ружья и даже выделили одну на двоих приземистую мохнатую лошадку. Именно таких «монгольских пони» через десять лет купит в Харбине Роберт Скотт и попытается покорить Южный полюс.

Цзян обладал определённой харизмой, кроме того, он называл имена харбинских криминальных авторитетов, чем всё-таки заслужил доверие хунхузов. Спустя три года Цзян Цзучан возглавит крупный отряд хунхузов, с которым будет участвовать в Русско-японской войне, и будет состоять на жаловании у русского командования. Его отряд будет совершать диверсионные и разведывательные акции в тылу японских войск, а в дальнейшем Цзян станет китайским генералом с множеством прозвищ: «Собачье мясо», «Три Не Знаю»,

журнал «Time» в 1924 году назовёт его «самым подлым милитаристом в Китае».

Восьмого декабря 1900 года Четвёртая сотня Первого Нерченского полка, охраняющего линию КВЖД, потеряла сотника Сладкова. Его убили хунхузы на постоялом дворе в сорока километрах от Нингуты, современного Нинъяна. Боевой отряд решил преследовать головорезов. Казаки с лёгкостью нагнали разбойников, завязался бой, в котором победила выучка и современное оружие казаков и молодость Вана.

Хунхузы спасались бегством. Лошадка с двумя всадниками сильно отставала. Свист казачьих пуль стал сбивать ветки рядом с лошадью. Ван сидел за спиной Цзяна. Натренированный в монастыре, Ван сгруппировался и спрыгнул в кусты. Напарник лишь обрадовался облегчению свой лошади. Ван откатился и замер, молился и ждал, пока преследователи не скроются из виду. Потом он обрил ножом отросшие волосы и в роли послушника продолжил своё путешествие.

Ван вернулся на зверовую фанзу, нашёл в печи потемневшие серебряное ожерелье, просеял и промыл золотой песок от золы, и пошёл дальше к своей цели, в Циндао.