Текст книги "Сын"

Автор книги: Анастасия Головачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Бандиты

Страшное случилось, когда Семен настолько влез в долги, что расплатиться с ними уже не мог. Он влез в долги не просто к друзьям и знакомым. Все было куда хуже. Парень настолько глубоко и плотно обосновался в местных наркоманских кругах, что был знаком уже даже с барыгами. Не просто с пацанами-распространителями, а с теми, кто отвечал за сбыт наркотиков в Озерках по полной программе, рулил с поставщиками и ментами. Это были городские. Они специально переехали в Озерки из города, чтобы грести бабло лопатой и контролировать процесс. Эти воротили озерковского наркобизнеса были хитрыми, сажали людей в долговые ямы, отжимали имущество, выгоняли на улицу, продавали их дома. Такие черные риэлторы для наркоманов и их родственников. И все боялись и слушались. Никто не мог ничего поделать. В общем, Семен задолжал тем, кого прислали сверху, местным тузам.

Когда из дома выносить было нечего, а друзья в долг уже не давали, одному из тузов самому пришла в голову идея подсадить пацана на долги, предложить Семену пошыряться за их счет, в долг. Эти черти управляли не только наркотрафиком в области. Нет. Их боссам подчинялся еще и рынок проституции, даже рынок оружия. На всех трех поприщах они были местными монополистами. Когда озерским заправилам пришло сверху одобрение их идеи посадить пацана на долги, а потом стрясти их с матери, те принялись за дело с радостью, потому что давно уже присмотрели Нину.

Солнечный сентябрь стоял тогда в Озерках. Нина была выходная, стряпала на кухне щи. Ее отвлек звонкий лай Азорки, маленькой дворняжки на цепи, сторожившей двор.

–Кого там принесло, – вслух возмутилась Нина, зная, что сын так рано со школы не придет, а других она не ждала. – Опять этот кривоногий, – бубнила женщина, идя к двери, полагая, что ухажер с соседней улицы явился опять с цветами, как и несколько дней назад. – Ну, кто там? – крикнула Нина, подойдя к калитке, а собака все не унималась.

– Открывай, хозяюшка, – пробасил властный мужской голос, – мы по делу пришли.

– По какому такому делу? – удивилась Нина, отворяя калитку.

Перед ней стояли три хорошо одетых бугая. Те, что раньше носили малиновые пиджаки, но теперь поменяли их на более модные расцветки. Лысые, здоровые. Нина их не знала. Она была не в курсе наркоманских дел поселка, не в курсе и этих мужиков.

– А ты впусти и узнаешь, – сказал один, тот, что стоял посередине. Видимо, главный.

Нина не стала спорить. Она была напугана появлением таких гостей. Робкая от природы, решила подчиниться и пропустить их в дом. А собака все не унималась.

– Предложи хоть чаю, хозяюшка, – басил все тот же, видимо, главный, усаживаясь на скрипучий кухонный стул, – а то какие дела без чая решаются?

Нина засуетилась у плиты.

– Вкусно пахнет, – хамовато сказал другой. – Щи варишь?

Нина кивнула.

– Хорошо, я как раз голодный.

Пока Нина суетилась, главный заговорил:

– В общем, душенька, у нас к тебе деловое предложение. Ну, как сказать, предложение… Вряд ли ты можешь от него отказаться, – спокойно басил он, а у Нины каждое слово вызывало лед и дрожь. Незнание пугает. Особенно когда есть за что бояться. В случае с Ниной это был сын. Она не прогадала. – Твой сынок задолжал нам очень крупную сумму. Такие не прощают. А отдавать ему нечем. Это влечет за собой большие проблемы.

Хотя амбал говорил спокойно и культурно, Нину сковывал страх. Его голос был твердым и властным. Похоже, бывший КГБшник, иначе откуда у него такое леденящее произношение. И этот взгляд, который заставлял Нину замирать. Руки у бедняжки тряслись, горло пересохло.

– Сколько он должен? Я заработаю, я отдам, – пролепетала Нина.

Двое других рассмеялись, а тот продолжил:

– Нет, милая моя, не получится. Боюсь, что сумма настолько заоблачная, что у тебя нет таких денег. А зарабатывать ты их будешь до гробовой доски в своем ларьке.

– Так зачем же вы ему дали столько? – еле выдавила из себя запуганная женщина.

– А это бизнес, дорогуша, – спокойно пояснил мужик. – Но ты не переживай, мы люди честные, лишнего не берем. Но задолжал он столько… Даже халупа твоя столько не стоит.

И амбал ведь не врал. Бандиты снабжали Семена наркотиками не один день, не одну неделю. Месяц, второй, третий… Время шло, парень кололся на халяву и даже не думал, с чего такая щедрость. Его заточенный на шырево мозг соображал только в одном направлении: добыть и кинуться. А героин стоил дорого. И надо его было много. Благо, бугаи имели запасы.

– Так что же вы хотите? – спросила Нина еле-еле. Голова кружилась, ноги подкашивались.

– Ты за него отработаешь, – серьезно заявил амбал.

– Как же? – проронила Нина.

– Поедешь с нами в Саратов для начала. Там для тебя есть отличное место. Думаю, ты знаешь за собой, что хороша. Такие у нас в цене. Вот и будешь работать. Смекаешь, о чем я?

Амбал говорил о проституции. В его городе под властью его босса процветала рабская проституция. Обычную они тоже держали, но на рабской сколачивали куда больше денег. Во-первых, с рабынями не надо было делиться. Во-вторых, их услуги стоили куда дороже, потому что не имели никаких моральных ограничений. Выбирали красивых, но беспомощных женщин, сажали их в долговые ямы, а потом увозили в рабство. У женщин этих не было выбора, так как долги, как правило, были не их, а близких людей (мужей, отцов, сыновей). Так работала эта машина преступного мира. Теперь она собиралась засосать и Нину.

– Кем же я буду работать?

– А ты не из умных, – с досадой выдохнул бугай. – Проституткой. С такой физиономией и таким бампером где еще можно сшибить бабла на долги твоего сынка? – заговорил гость уже грубее.

Проституция? Для Нины, после Егора не видавшей близко ни одного мужика, хранившей тело, словно монахиня, проституция была страшнейшим из наказаний. За 16 лет у бабы не было ни одного мужчины, у цветущей, сильной, здоровой женщины! Потому что в голове ее было так заложено: любая возможность секса пугала ее, казалась изменой мужу. Она все бредила отцом своего ребенка, все ждала его, он снился ей. Больная любовь, зависимость. И страшно ей было позволить кому-то посягнуть на ее тело. Даже единожды! Так и жила Нина, казавшаяся фригидной, чумурудной, ночами изнывыя от тоски, занималась самоудовлетворением, но именно в этом она видела правильность своих суждений. Никого не подпускать к телу, хранить его для Егора. И неважно, что тот давно жил в Одессе, сколотил там свою банду и трахал залетных баб, туристок. Он уже и не помнил, кто такая Нина. Этот старый ушлый вор… А она ждала и не могла помыслить о таком… А когда ждать перестала, к такой жизни насолько уже привыкла, что менять ничего не хотела и не могла. А тут проституция?! И Нина начала упираться. Но недолго.

– Слушай сюда, лярва! – гаркнул главный и шандарахнул жирным кулаком по столу. – У тебя есть выбор? Хрена с два! Твой сын – законченный наркоман! Он шыряется каждый день и валяется на наших складах в отключке с кучкой таких же дегенератов, как и он сам. Ты в курсе, сколько стоит одна доза? А в курсе, сколько раз он ширнулся за наш счет? Ты понимаешь, кто мы такие? В наших кругах долгов не прощают. Либо отработаешь, либо вальнем твоего выродка. Включай мозги, глупая курица. У тебя пять минут на размышления. Пока мы курим на крылечке, ты собираешь чемодан. Попробуешь сбежать – пришьем выродка. Откажешься – пришьем выродка. Когда мы вернемся, будь готова. Иначе будут другие дела.

Разговор был коротким. Нине не оставили выбора. Ясно, что они не собирались забирать женщину силой. Но разве мать, тем более такая, как Нина, позволит причинить вред своему ребенку? Нина была не настолько глупа, чтобы идти в милицию. Она видела, что творится в Озерках, видела, что участковый тоже при деле, покрывает наркоманов и барыг, поэтому понимала, что там ей не помогут. Защитить Нину было некому. Она стояла у плиты, где надрывно свистел чайник и выкипали щи, тряслась и кусала губы. Не могло быть и речи о чем-то другом, Нина поедет. Она приняла это решение, упала на пол и зарыдала.

Чудовищной болью разрывалась ее грудь. Казалось, сердце не выдержит. Не могла слепая мать поверить в то, что сын ее законченный наркоман. Даже сейчас, когда бандиты посадили ее на долги. Она думала, что Семочка не мог сам, что его заставили, надоумили, подсадили. Силой! Да, точно! Силой! Семочка ведь такой хороший… Конечно же она его спасет. Она же мать. Таков ее долг.

Когда трое подонков вернулись, Нина лежала в слезах и громко всхлипывала. Один из них слегка пнул ее под бок ногой.

– Чего развалилась? Поднимай задницу!

Нина судорожно принялась вставать, отряхивая цветастое платье.

– Ну, – пробасил главный, – решила?

Нина обреченно кивнула.

– Отлично, тогда едем.

Бандиты пошли на выход, Нина за ними. Дом так и оставила: выкипающие щи, свистящий чайник, двери нараспашку. Она шла за бугаями, роняя слезы, опустив голову. Через забор за ними наблюдал дед Федот. Он смотрел на эту картину со скорбью, видимо, все понял. Но звуку не подал. Зачем лезть в чужие беды, если тебя даже не просят? Этому его научила сама Нина, тогда, когда так дерзко выгнала старика. Кто знает, может, не будь она так груба с дедом, он бы и попытался ей как-то помочь. Но надо ли это было? И ему, и ей. Дед молчал, Нину уводили. А Азорка все рвал горло.

Дорога

Нину посадили на заднее сиденье большого черного внедорожника, затонированного по кругу темной пленкой. Сзади с ней сел один из амбалов. Главный упал на переднее пассажирское.

– Слышь, Сутулый, – обратился спутник Нины к главному, – мешок на голову накидывать будем?

Нина была словно в бреду, в тумане. От страха она уже перестала трезво соображать. Ее будто чем-то опоили. Единственное, о чем она подумала в том момент, почему главаря назвали Сутулым. Он был огромным и с прямой осанкой. На самом деле в прошлом он был советским шпионом, в одной из разведовательных миссий он прикидывался сутулым худым бомжом (да, тогда этот бандит весил куда меньше центнера), оттуда и прилипло к нему погоняло. Но Нина об этом не узнает.

– Оставь это, задохнется еще, – отмахнулся Сутулый.

– Задохнется – снимем, – поспорил водитель. – Чего ей дорогу палить?

– До Саратова? Она же не настолько темный лес. Знает, – пробасил Сутулый и заржал.

– Да ну? – усмехнулся водитель.

– Ну да, – передразнил Сутулый. – Мы сами все пропалили. Она и не сбежит. Такие не сбегают. Ссыт, что сынка четвертуем.

– А ты прав, – согласился водила.

Так решили, что Нина поедет без мешка. Она все равно не сопротивлялась, и выбора у нее не было, значит, сбегать не будет, мусоров не наведет. «Наш человек!» – ехидно подумал главарь про Нину. А своим людям мешки на голову не надевают. Хоть какое-то облегчение для несчастной женщины.

Так и ехали. Бугаи гоготали о чем-то своем. Порой о бабах, совсем не стесняясь Нины; порой о преступных своих делах, словно не боялись свидетеля. Так они показывали свои силу, наглость и тупость. Но Нина все равно ничего не слушала. Она смотрела в окно и думала о своем. О сыне, о несчастной судьбе. Женщина ехала в дорогой черной машине и понимала, наконец понимала: вся ее жизнь была ошибкой с тех пор, как она легла под бандита, и сын ее был ошибкой, и любовь к его отцу. Нина ехала и чувствовала, что она несчастна так сильно, как, может, никто в ее поселке. Да что там, во всем мире. Когда мы живем размеренную жизнь, мы готовы жалеть несчастных и вздыхать об их горестях, но стоит беде постучаться в наше окно, нам сразу же кажется, что хуже нашего несчастья быть не может. А у остальных – пустяковые дела. Нина тогда не думала, что другие матери, потерявшие детей от наркотиков, тоже испытывали адские чувства: они скорбели, рвали на себе волосы, бились головами о стены. Нине было не до них. Она почему-то была уверена, что единственная испытала такую боль, что лишь ее сердце разорвано и вышвырнуто вон. А ведь Семен был жив в отличие от многих других детей. Как это часто бывает, мы, эгоистичные создания, почувствовав на своих плечах тяжесть беды, считаем себя единственными мучениками во всем мире, тогда как это большое заблуждение. Но нам не до других. Мы жалеем лишь себя и желаем, чтобы все остальные нас тоже жалели. Но когда этого не происходит, страдаем еще больше. И считаем себя великими жертвами. Таковы многие из нас. Такова и Нина.

Нина смотрела на пейзаж, мелькавший за темным окном. Сухая трава степей, засохшие поля подсолнухов, деревеньки в разрухе. И разбитая большегрузами дорога. Так скучно все менялось, серо, грязно, но Нина смотрела жадно, потому что боялась, что долго уже не увидит родных мест. Может, никогда? Сколько ей отрабатывать? Год? Два? Отпустят ли ее вообще эти бандиты? Она же совсем ничего не знала. А вдруг ее убьют? И что будет с Семкой? Его никто теперь не спасет, он один не выкарабкается. Так и будет сидеть на игле. До каких пор? Пока не сдохнет? Нет, такого быть не может, о смерти сына Нина вовсе не подумала. Она думала о том, что пока будет выплачивать старые долги, сын будет шыряться дальше и копить новые, которые тоже надо будет отрабатывать – так и будет тянуться этот порочный круг. Расценок на наркотики и проституцию Нина не знала. Знала только, что все дорого. Знала и то, что ей не выбраться из этих пут, наброшенных на нее родным же сыном руками бандитов. В это криминальное время безнаказанности надежды у простого человека, попавшего в лапы воротил преступного мира, не было никакой. Нина была не так глупа, понимала, что долг ей не отработать никогда. Проституция… Ее отпустят тогда, когда она станет старой и некрасивой.

Рядом сидящий амбал как раз задал вопрос, словно прочитал мысли женщины:

– Слушай, у тебя сын взрослый, ты и сама должна быть не молодуха. Сколько тебе? Под сорокет?

– Тридцать два, – вяло ответила Нина.

– А во сколько же ты его родила? – продолжал интересоваться Балагур. Нина успела уловить и его погоняло. Оно ему подходило: из сидящих в машине больше всех говорил он.

– Мне было шестнадцать лет.

– О как, угораздило же тебя! А где отец?

– Смылся.

– Куда?

– Кто ж его знает, – развела руками Нина. – Как узнал, что рожать буду, собрал пожитки и свалил. И больше не появлялся, – говорила Нина о Егоре впервые так холодно, словно и никогда его не любила. Но ей хотелось наконец это сказать. Неважно, что слушателем был бандит, везущий ее в сексуальное рабство. Зато она наконец это произнесла вслух. Осознала. Стало легче. Бремя прошлого спустилось с ее плеч.

– Вот козлина! – в сердцах выпалил Балагур. – Я б его отмудохал за такое, не дай боже попался б!

Балагур говорил, казалось, искренне. Словно был самым праведным заступником всех обиженных женщин на земле. А сам в это время вез одну из них в рабство за долги сына, которому лично давал героин. Интересно устроен мир и люди.

– Ну, если подумать, – сделал вывод Балагур, – то тридцать два – это, Нинок, еще не приговор. Я думаю, что баба вянет после тридцати пяти. А у тебя еще есть время впереди. Пригодишься. Ты – самый сок, Нинок. Так еще и сохранилась. А возраст еще не гнет. Поживем, сработаемся.

Нине его слова встали комом в горле. Лучше бы она была старой и дряхлой. Ее даже затошнило от обиды и отчаяния на саму себя, свою природную красоту и несправедливую жизнь. Она ничего не ответила.

Какое-то время ехали молча. Сутулый дремал. Играла зарубежная музыка. Приятный женский голос. Нина вспомнила Семена: он любил эту группу, а она никак не могла спросить название, ну что за мать!

– Эй, – обратилась она к неразговорчивому водителю, казалось, самому серьезному из троицы. Не зря говорят, что молчать выгодно. Молчаливый человек кажется серьезным, благородным, умным. А еще за молчанием можно выгодно скрывать свою глупость, как это и делал водила.– А как группа называется?

– Эта-то? Это не группа. Это баба. C. C. Catch.

На этот раз Нина запомнила. Впоследствии она часто слушала эту певицу, вспоминая о сыне.

– Слушай, Нинок, – снова заговорил Балагур, – а ты как так сохранилась? Тебе и двадцать пять с натяжкой дашь!

Нину невероятно раздражал этот разговорчивый лицемер. Его украинский говор, это давящие на уши «О»… Она хотела ударить бандита каждый раз, как только он открывал рот. На вопрос Нина не ответила. Балагур продолжил разговор сам:

– Ну, неважно, сколько тебе по паспорту. Была б ты не такая красотка, мы б тебя не взяли Мы берем только самых сочных, так что, Нин, гордись!

Гордиться? Нет уж! Куда там! В этот момент Нина пожалела впервые в жизни о своей красоте. В шестнадцать она ей гордилась. Еще бы, нацепила такого видного мужика! В двадцать пять плевать на нее хотела и не замечала. А в тридцать два пожалела. Она пожалела о том, что не изуродовала себя, не изрезала вены, когда Егор ушел, не ушла в запой, чтоб лицо ее к этому времени превратилось в пропитую кашу. Нина возненавидела саму природу за то, что та так щедро наградила ее. Ведь для Нины красота стала не даром, а наказанием.

А еще до Нины стало доходить: не просто так бандиты давали в долг ее сыну. Они же не забрали мать Павлика, который сторчался год назад, эту пропитую синюху. Или мамашу Елисея, ту жирную корову, что в дверной проем еле проходила. Потому ее сына и посадили в тюрьму, что на воровстве поймали. Или мать Димки Каземирова, у которой на лице огромное родимое пятно – вот Димка и свалил в Саратов, там теперь бандитствует и побирается. Они вообще никого не снабжали. Кто переходил на дешевый крокодил, кто садился за воровство, кто успевал подохнуть. А Семку снабжали, гады. И он продолжал сидеть на героине. Не потому ли, что присмотрели ее? Но теперь уже это неважно. Это догадки. А спрашивать о таком у бандитов ни к чему. Только раны свои курочить. Так Нина и продолжила ехать молча, время от времени раздражаясь от голоса Балагура. Даже задремала.

– К Саратову подъезжаем, – разбудил ее бас Сутулого.

Барак

В окно Нина увидела въезд в знакомый город. Ей приходилось бывать несколько раз в Саратове. В детстве с отцом, во взрослые годы возила Сему в городскую больницу. Этот город ей никогда не нравился. Он всегда казался ей серым, дымным, грязным. Даже какое-то отвращение питала женщина к нему. Кто же знал, что ей придется здесь жить… И взращивать то прошлое отвращение до невиданных размеров.

Город встретил гостью серыми тучами, густым дымом из заводских труб и запахом помоек и пыли. Дело близилось к закату. Водитель не стал заезжать в сам город, а зарулил куда-то вправо. Машина через пролесок съехала к полю, через которое шла грунтовая дорожка. Джип проехал через поле, на его конце стояли бараки. Нина насчитала три. У первого автомобиль остановился.

– Приехали, – объявил водила.

– Выходим, – добавил Сутулый.

Все четверо вышли из машины. Холодный мерзкий ветер обдал голые плечи Нины. Она съежилась.

– Чего встала? Проходи, – толкнул ее в спину Балагур.

Нина неуверенной поступью пошла к бараку. На двери висел амбарный замок. Балагур, провожавший Нину, пока его братки курили, достал ключ, отворил.

– Шевели булками, – подтолкнул он женщину.

Она, споткнувшись о порог, чуть не влетела внутрь, но удержалась руками за дверной проем. Вошла, озираясь по сторонам. Было темно, сквозь прорези темных занавесок проникал слабый свет.

– Это для добровольных, – заговорил Балагур, включая свет. – Тут есть еще четыре свободных кровати. Выбирай любую. Сегодня за тобой не приедут. Обживайся. На завтра, если будет заказ, заберут. Вообще, жди к обеду.

Добровольных? А почему сюда привезли Нину? Она же по нужде. Нине было это непонятно, но интересоваться она не стала.

– Так, Виола, – объявил бандит, – сегодня приезжают только за тобой. Депутатский день. Ну, ты помнишь. Но Пахан просил маякнуть еще разок.

– Помню – послышался в ответ женский голос с хрипотцой.

Балагур развернулся и вышел. Амбарный замок снова был закрыт.

– Здравствуйте, – робко произнесла Нина. – Куда мне можно пройти?

В бараке было двенадцать кроватей. Четыре свободные были в разных кусках помещения. Нина смотрела в пол, боясь поднять глаза. Она очень боялась проституток. Они ассоциировались у нее с уголовницами, бандитками. Кто знает, что у таких на уме? Тогда Нина не думала, что это точно такие же обреченные несчастные женщины, как и она сама. До нее еще не дошло, что у них одна беда и один строй на этой войне с жизнью. Тем более, Балагур сказал, что тут добровольцы, значит, пришли по своей воле, значит, падшие совсем. А от падших жди плохого.

Нина не знала тогда, что добровольные – это те женщины, которые согласились сами пойти в сексуальное рабство из-за каких-то проблем, которые иначе им было не решить. Подобно Нине, каждая из них спасала отца, мужа, дочь, мать. Еще был барак, в котором жили так называемые насильные. Их просто выкрали, запугали и заставили. Это были девушки, подходившие под чей-то заказ. Например, там была одна безгрудая, для политика, любившего уродство: несчастная, которой удалили грудь из-за рака, у нее не было семьи, она была одинокой затворницей, так ее и вывезли из пригорода в барак. Там же была и малолетка. Девочка двенадцати лет. Ясное дело, заказ для педофилов. Была и семидесятилетняя старуха. Геронтофилы среди клиентов тоже встречались. Были в том бараке и красавицы получше Нины, только несговорчивые. А третий барак был для вольных проституток, которым, случалось, негде жить. Так работодатель о них заботился, давая койку и крышу над головой в трудные времена.

В освещенном помещении просыпались женщины, девушки. Были совсем молоденькие и ровесницы Нины. Проститутки зевали, потягивались, что-то бормотали под нос.

– Мой тебе совет, – заговорила одна из женщин, – иди на койку подальше от параши.

Нина подняла на нее глаза. При свете было видно, что девушка молодая и очень красивая. Стройная блондинка с пухлыми губами.

– А это какая? – спросила Нина.

– Да хоть вон у тумбочки, – ответила ей другая, как разглядела Нина, совсем молоденькая девушка с тонкими изящными руками и пышными черными волосами. В ее лице было что-то восточное.

– Спасибо, – проронила Нина и пошла к койке возле низенькой белой тумбочки.

Несчастная села на кровать. Матрас прогнулся под ее тяжестью вниз, старая панцирная сетка держала плохо. Но это Нину не напугало: дома она спала на такой же койке, только Семочке купила хороший новенький диван, который он тогда вынес.

Нина кинула взгляд на тумбочку: грязный гребень, треснувшее зеркальце, губная помада и флакон импортных духов. Эти пожитки принадлежали соседке. Нина посмотрела на нее: круглолицая голубоглазая девушка, слегка помятая, потому что все спали. В бараке так было принято: днем спать, ночью бодрствовать. Ведь чаще всего рабочие часы приходились на темное время суток. Если проституток требовали на день, сутенеры заранее предупреждали.

– Привет, – поздоровалась соседка. – меня Людой звать.

Она протянула Нине свою пухлую руку с красным маникюром. Наращенные ногти удивили Нину, ведь прежде ей не доводилось таких видеть: в деревне ни одна баба, будучи хозяйкой в своем скотном дворе, не додумалась бы такие наклеить.

– Нина, – грустно ответила несчастная и пожала руку Людмиле.

– Бабы, – послышалось с другого конца помещения, – тушите свет! Поспать бы еще часок!

– Да какой там! – возразила другая, кажется, та самая Виола. – Скоро уже собираться!

Среди проституток началась какая-то возня, шелест, бубнеж.

– Чего, девки, кому сегодня на заказ? Только Вилке?

– Да! Сегодня кайфуем!

– Почаще бы так.

– Хватит, пора привыкнуть уже. Не первый день.

– Вот именно! Не вздыхай! А то тоску нагоняешь.

– Жрать охота! Когда принесут?

– Скоро. Нас разбудили раньше, жди.

– Кстати, а чего там у нас с новенькой?

Услышав, что проститутки завели речь о ней, Нина съежилась. Слюна нервной тошноты подкатила в рот. Она приготовилась отбиваться от толпы блатных борзых баб без тени нравственности и морали.

– Знакомьтесь, девочки, это Ниночка, – ласково произнесла Люда.

Ее нежный тон на мгновение вселил в Нину спокойствие. Но настороженность не пропала.

– Привет, Нин! – крикнул кто-то добродушно.

– С прибытием, – с тоской послышалось с другого конца. В голосе слышалось, что говорившая жалела Нину как саму себя.

Девушки подошли знакомиться. Оказалось, что среди них не было матерых шлюх, воровок, уголовниц, как думала Нина. Кто-то торговал когда-то на базаре, кто-то учился в институте, была медсестра и даже учительница начальных классов. Люда, кстати, была скрипачкой, за такой ее талант девушку вызывали часто приличные люди, работа ее была не из самых сложных по сравнению с теми, которые доставались другим девочкам. Про прошлое Нину не расспрашивали, про свое особо не рассказывали. Ввели немного в курс дела.

– Того, что тебя привел, – говорила Виола, сидя на кровати Нины, – ты будешь видеть редко. Он раньше был поставщиком, потом его куда-то перевели.

– В Озерки к нам и перевели, видать, – вздохнула Нина. – Оттуда он меня и приволок.

– Ясно, ты с окраины, – протянула Люда.

– Хорошо, что ты его не будешь видеть, Нин, – сказала одна из девиц тоненьким голоском, – ведь эта рожа только память и раны будет бередить.

– Да, – продолжила Виола, – это точно. А сутенер у нас Пашка. На первый взгляд простой мужик. Кому-то даже кажется сначала хорошим. Но ты не делай поспешных выводов. Это та еще крыса, под шкуру влезет – и держись.

– Знаешь, Нин, – сказала, вроде бы, старшая из них, Римма, – мне уже тридцать шесть, я жду, когда уже мой срок выйдет, чтоб скинули меня поскорее отсюда. Я тут с 1992 года. Столько девок при мне поменялись. Но как пришел этот Пашка со слащавой улыбкой, начался для нас ад. Он все порядки поменял. У него свои связи, он нас таким людям поставляет…

– Нелюдям, – перебила одна из девушек.

– Это точно, – вздохнула другая.

– Он улыбается, – продолжила Римма, – бодрит, в душу лезет, а сам тебя в ад каждую смену спускает. Готовься к чему угодно.

– Да и вообще, – добавила Роза, носатая армянка с большими бездонными глазами, – никому тут не доверяй из их шайки. Они все тебе улыбаются, пока ты хорошо работаешь, чтобы поддерживать твое настроение в тонусе, не загонять в депрессию, а сами тебя считают только куском мяса, с которого любыми, ЛЮБЫМИ, девочка моя, – намеренно подчеркнула Роза, – способами стараются сколотить прибыль.

Нина не представляла себе, что за ад ее ждет. Старые мужики? Секс по десять раз за ночь? Для нее все, что связано с половым актом, было тогда адом. Расспрашивать о подробностях она не стала.

– Ты сегодня отдохни, Нинуль, – утешительно сказала Лиля, стройная девушка с длинными ногами, словно точеная вся, с идеальной фигурой. – Завтра тоже на заказ не пойдешь. Балагур что-то загнул. Тебя повезут по косметологам, по магазинам. Фотосессия еще будет.

Казалось, не так страшно. Потом принесли ужин. Или, как у девочек было принято говорить, завтрак. Дверь в барак открылась, въехала тележка, которую катила толстая женщина в белом, повариха.

– Доброго утреца, девочки! – прогорланила она. – Кушать подано!

– Что у нас там сегодня? – любопытствуя, подскочила к тележке Надя, самая молоденькая.

– Горбуша с овощами, для стройности и гладкости кожи, – объявила повариха и начала раздавать тарелки.

– А тебя предупредили, что у нас новенькая? – спросила Ирина, та, что была когда-то учителем начальных классов.

– А как же, – подтвердила повариха. – С прибытием!

Нина дивилась происходящему. Что тут за место? Фотосессии, косметологи, горбуша на ужин! Да она в жизни не ела такой рыбы. В Озерках вкуснее сома ничего не было. Тут, наверное, не так уж и плохо. Только барак разве что больно страшный. Зимой, наверное, холодно будет. А еще секс по нужде. И сна не увидит. Но жить можно, если знать, что все ради Семочки. Нина все равно его любила прежней силой, хоть и понимала уже все. Но несчастная верила в то, что Сема ни в чем не виноват, это все наркотик, это болезнь. И те излечить сына, что не рядом, а за 3 километров от него, что помогает ему не так, как должно. Как же так, теперь Нина все знает, теперь она должна взять сына под руку и отвезти лечиться, а она вместо этого подалась в проститутки, чтобы он там и дальше травился этой дрянью! Горе и боль терзали Нину. Она плохая мать. Она пошла не той дорогой. Но дышать ей позволяла одна мысль: она хотя бы продлит его жизнь. Тем и собиралась существовать Нина.

Еда оказалась вкусной. Надя пояснила, что Варвара, та самая повариха, раньше работала в столичном ресторане, но ее мужа по бизнесу перевели сюда, она с ним и приехала. Теперь они в одной шайке. Готовит Варвара очень вкусно и полезно.

Потом за Виолой пришли. Зашел мужчина. Высокий, в коричневой кожаной куртке. Возрастом немного больше тридцати. Модельная стрижка и аккуратная щетина выгодно подчеркивали жесткий овал его лица. Он был расслабленным, руки держал в карманах строгих брюк.

– Здравствуйте, девушки, – громко произнес он. – Виола, тебе отдельный привет! Собирайся. Я жду в машине.

Виола достала чемодан из-под кровати, вынула кожанку, накинула ее, запрыгнула в туфли, попрощалась со всеми и ушла.

На улице было темно, ночь ожидалась прохладной. Девушки засуетились: включали обогреватели.

– А это и был тот самый Паша, – пояснила Люда.

«Красивый, – подумала Нина, – на Егора похож. Как раз в те годы. Интересно, какой он сейчас.»