Текст книги "Время собирать урожай"

Автор книги: Анастасия Головачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

–Так, ладно, успокойтесь, – вмешался Слава, – что вы тут развели? Мать хоронить надо.

–Да иди ты! – перешел на него Седой. – Сказал уже, что не на что!

–И что делать собираешься? – не унималась Грачевская.

–Откажусь, – совершенно спокойно решил Седой. – Я узнавал: если нет денег на похороны, можно отказаться.

–И как тогда ее похоронят? – поинтересовалась тетя Алена.

–Ну, в общей могиле, на Новом кладбище где-то такая есть, – разъяснил ей муж.

–В пакете, – добавил Иволгин.

–Да вы сдурели?! – заорала жена Грачевского. – Как можно мать хоронить в пакете в общей яме?! Как мешок с мусором?! Мать жизнь дает, растит, кормит, воспитывает.

Верно, конечно, только стоило ли укорять обреченного несчастного бездушного мужика, выпившего столько водки? Можно и нарваться. Но Грачевская укоряла, а отец краснел, глаза его готовы были вывалиться из орбит от бешенства, на тонких губах пенилась слюна.

–Кто меня вырастил?! – кричал он. – Она тварь! Она меня не растила! Она Витю растила, а меня бросила! Она ему покупала лучшие кроссовки, а меня одевала в дерьмо! Она меня готова была бандитам отдать на растерзание, когда я попал! Она тварь недостойная! Она меня никогда не любила. Почему я должен к ней нормально относиться? У меня только отец был. Я всегда говорил, что мать не считаю родной. Я вообще считаю, что женщины все ниже мужиков. Такие, как моя мать, уж точно. Они вообще не достойны ничего хорошего. Они рабыни. Любая пришедшая ко мне баба просто шваль, если не жена друга. Я не женщину уважаю, а друга. Каждая баба, тупая и беспринципная, достойна, чтобы ее мутузили. Я и мать свою бил, и Алину бил: они заслужили.

Мать моя, может, заслужила. В их с отцом отношения углубляться мне слишком пошло. Но чем заслужила старая бабка такие страшные гематомы по всему телу, которыми одаривал ее из раза в раз родной сын, я не знаю. Разумеется, она его ненавидела. За такую жизнь, которую он ей устраивал, я бы отравила подонка. Какая тут любовь? Но Седой не винил себя никогда, только лишь окружающих. Он выдумывал в своей голове различные фантазии, которые выдавал за истину, чтобы оправдывать свои зверства, так и сам же в них верил, поэтому считал себя правым.

–Ты понимаешь вообще, Ира, – все не унимался отец, – что если б не твой муж, я бы с тобой так уважительно не общался. У баб нет мозгов. Вы куры все. Баба с мозгами – редкость, великая редкость, дар просто. Я баб с мозгами уважаю, бесспорно. Но вас, основную массу, презираю. Радуйтесь, что вас подобрали мужики, поэтому только вы не скитаетесь по притонам, в нищете не раздвигаете ноги. Я так Алину подобрал. Никчемные создания. Без мужика баба по сути никчемна. И мать моя никчемное создание. Она без отца никм бы была. Так зачем мне хоронить ее по всем правилам, если можно выкинуть это тело в пакете в яму и не платить? Денег нет. Или ты дашь мне денег?

Все это Седой говорил с полной уверенностью в верности своих суждений. А ведь подобные речи о женщинах я слышала все свое детство. Папа любил поднимать тему женской ничтожности. Часто пьянки сводились к таким разговорам. Иногда он рассказывал про общие случаи, иногда уверял мужей в непригодности их жен. Всякое бывало. И реакции разные. Иногда молчали, иногда слушали и соглашались. Но спорили редко. Седой знал, кому говорить, чтоб не встретить отпор. Достойным людям он не нес подобной чуши, видимо, знал, что правым его не посчитают. Он часто выделял среди всего этого бреда, что я достойна уважения и любви, потому что являюсь его дочерью, поэтому не могу быть подобной прочим женщинам (спасибо). По пальцам можно было пересчитать тех, кого Седой уважал. Основную же массу презирал и ненавидел.

Седой способен неординарно мыслить, и кто бы знал, как мне омерзительна эта неординарность. Настолько омерзительна, что за такие жизненные принципы морального урода мне часто хотелось стереть отца со света, когда я становилась старше. А ведь примеров его неадекватности масса.

Утром следующего дня приехала Алина с мужем. Она долго стучала, но никто не открывал. Мы с папой спали как убитые, потому что легли поздно. Я слишком устала, чтобы проснуться, а он слишком много выпил.

У мамы все еще были ключи от квартиры, которыми она и воспользовалась. Войдя в дом, Алина ужаснулась: вонь стояла дикая (за время жизни с Алешей мама, приучившаяся с помощью нового мужа жить в чистоте и поддерживать порядок, отвыкла от таких запахов). Валялись бутылки, бычки по полу. Я спала голенькая с отцом, одетым в грязные джинсы и вонючую футболку.

–Олег, Олег, вставай. Немедленно вставай.

Я услышала мамин грозный голос, открыла глаза и увидела над нами ее суровое лицо. Ей удалось растолкать отца через какое-то время. Он проснулся с чугунной головой.

–Что здесь произошло? – сердито спросила мать.

Седой потирал виски и морщился от похмелья. Его очень напрягало появление бывшей жены.

–Какого тебе тут надо? – рявкнул он на нее.

В комнату зашел Алеша, пристально глядевший на бывшего соперника – Седой сразу уткнулся.

–Мы пришли по поводу тети Веры, – ответила холодно мать на его грубый вопрос.

–Ааа, нуу, и что там? – виновато протянул Седой, надеясь на хорошие новости.

Еще вчера он готов был, пьяный, расхрабрившийся, кинуть мать, как мешок мусора, в землю, присыпать и плюнуть на все. Но в трезвой его голове жила и другая мысль: если он так поступит, все будут укорять его, показывать пальцем, раздражая в нем чувство вины за такое свинство, которое будет мешать ему жить, поэтому он был не уверен в том, что стоит отказываться от трупа, он надеялся, что есть другой выход.

–Я взяла кредит, – сообщила мама. – Я прекрасно знаю, что ты ничего нам не отдашь. Леша выплатит. Кредит очень небольшой. Хватит на самый минимума. Грачевская мне сказала, что ты вчера отказываться от матери собрался, поэтому я и решила взять кредит. Она меня никогда не любила, но я не последняя сволочь, – говорила мама. Как повлиял на нее Алеша, он сделал эту женщину лучше, человечнее. Еще пару лет назад она бы вместе с отцом скинула бабку в безымянную могилу и бровью не повела. А Алеша привел ее к такому решению! Человек, готовый оплатить похороны чужой матери, не так уж и плох, кажется. Даже если он наркоман. – Мы похороним тетю Веру, никого звать не будем. На кладбище бери Лиску. Едем только вчетвером. Приводи себя в порядок, Олег. Мы с Лешей будем заниматься делами. И вот еще, – дальше мать говорила особенно сурово, – не смей спать с дочерью в грязной одежде. Она почему в одних трусах? Это ненормально.

Я сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и с восторгом смотрела на изменившуюся мать. Если бы она узнала, что мы не только спим вместе, но и купаемся… Но эта холодная женщина даже не заметила моего восхищенного взгляда, не подошла, не обняла, не поцеловала. Как мне не хватало всю жизнь материнской любви!

Родители обсудили что-то еще, сидя на кухня за сигаретой, потом мама и ее новый муж ушли.

Седой чувствовал свою вину. Он понимал, что эта чертова Грачевская уже разнесла по всему району его слова, понимал, какое они вызвали у всех возмущение, и боялся мнения, которое выльется на него при встрече с людьми. Он боялся и думал, как защитить себя. Лучшая защита это нападение. Папаша часто руководствовался этим правилом. В тот день после ухода Алины Седой сидел и размышлял, строил планы на тему, как он будет защищаться: не высказывать свои аргументы, а орать их с пеной у рта; обвинять старуху во всех смертных грехах, обнося ее мертвую душу клеветой. Ничего нового. А бабушка все лежала…

Гостей у нас в тот день не было. Папа убрался в квартире. Наконец. Как этого не хватало. Он был зол на жизнь, но не на себя. Когда люди злятся на что-то, хотя должны злиться на себя, обычно они это зло на ком-то должны срывать. Папе под руку попалась я. Он орал на меня, а взгляд его, брошенный в мой адрес из раза в раз, казалось, оставлял на мне удары. Он обвинял меня в том, что я расту свиньей и не хочу ему помогать,н кричал за то, что я не убираюсь за собой, за ним. Я не знаю, как положено в нормальных семьях, но я, будучи первоклассницей, не умела делать ничего по дому. В тот день я впервые взяла в руки тряпку и стала мыть полы. Получалось плохо.

На утро, как и было уговорено, мы вчетвером поехали на кладбище. День похорон бабушки был последним морозным в том году. Воздух стоял колом, казалось, сдавливая все сущее, готов был трещать, как дрова, только ледяные. От мороза, бившего по коже лица, спасало только солнце, слепившее, но смягчавшее уколы холодных иголок промерзлого воздуха. Я была рада, когда гроб опустили и закопали, потому что можно было ехать домой в тепло. Никто не плакал. Странно, что человек, не сделавший в жизни особо никакого зла, не удостоился порядочных проводов в иной мир. Ни меня, ни папу не волновало то, что она нас покинула. Мы просто мерзли и хотели поскорее домой. Отец дышал с облегчением, понимая, что мать похоронена более-менее нормально. Дома никого не собирали поминать, только мама и Алеша выпили с Седым по рюмке водки. Когда Алина и ее муж уехали, мы остались вдвоем. До самого вечера мы грелись под одеялом и смотрели фильмы Клинта Иствуда, которые отец так любил, и никто к нам не приходил помянуть, потому что все знали, что денег нет. А на следующий день все стало таять.

Приближение весны сулило и приближение обострения заболевания дяди Вити. Я еще не описывала его припадков, но это не значит, что их не было вовсе. Они случались с положенной для такого рода больного регулярностью и часто были похожими в своих проявлениях. Иногда он просто терялся по дороге домой, но это если проявления были мягкими. Однажды зимой он даже где-то сломал руку и, дезориентированный болезнью, попал в больницу, где мама с папой его и нашли. Но часто его обострения происходили дома и выглядели не очень приятно. На утро после похорон бабушки случился приступ весьма тяжелый, по крайней мере, в моем восприятии. В семь часов утра мы с отцом проснулись от грохота в соседней комнате.

–Опять у Витька началось, – с досадой сказал отец, прыгнул в тапочки и пошел к брату.

Я побежала за ним. Комната дяди Вити находилась через стену от той, где обитали мы с отцом, но чтобы в нее попасть, надо было пройти через зал, в котором раньше жили дедушка и бабушка. Стуки были как раз в нашу стену. Я залетела за папой в дядину комнату, и моему взору явилось не самое приглядное зрелище: дядя Витя в одних трусах лежал на своей старой односпальной кровати на боку, обмочившийся, с выпученными глазами, дергал ногами так, будто ехал на велосипеде – это-то движение ног и было стуком в нашу стену. При этом он неустанно твердил:

–Я умен. Я силен. Я умен. Я силен. Я умен…

–Витек, прекрати, – папа попытался остановить брата, но это было бесполезно, потому что мышцы на его худощавом теле в моменты припадков становились стальными, справиться с ним было очень сложно.

Длилась эта «велопрогулка» несколько минут. Отец успел сбегать за лекарствами, в которых за долгие годы сожительства с больным братом знал толк, позвонил по нужному номеру и вызвал психиатрическую бригаду, а я все стояла и смотрела. У дяди Вити стала идти пена изо рта, прежде чем папа дал ему дозу препарата. В минуты таких забвений дядя Витя никого не слышал, никого не видел. Я не имею представления, что было тогда в его голове. Я видела перед собой сумасшедшего обмочившегося мужчину, корчившегося в одних трусах. Но для меня это было уже привычное дело. Бригада приехала быстро, как это и бывало обычно. Один из врачей мне был уже знаком: не первый раз он был гостем в нашем доме. Дядю увезли.

Боже, насколько я развращена своей жизнью! Я задумываюсь над тем, с каким спокойствием и равнодушием описываю припадки дяди, похороны бабушки, а потом пугаюсь того, какая я стала отвратительная к моменту более-менее сознательного возраста. Абсолютная правда то, что у меня нет никаких эмоций по поводу мерзких картин моей жизни. Они приелись мне, как патологоанатому трупы, поэтому я от них даже не вздрогну, бровью не поведу.

Вечером того же дня отец сидел с Грачевскими, Славой и Аленой и обсуждал свою дальнейшую жизнь:

–Все, я осиротел.

–На что жить будешь теперь? – с жалостью спрашивала Грачевская.

–У Витька пенсия. Он инвалид же. Вторая группа. Уход на мне за ним оформлен. Он же недееспособный.

–А его пенсии хватит? – поинтересовалась Алена.

–Экономить будем, – сказал Седой и хлопнул рюмку паленой водки.

На следующий день пришли Вика и Настя. Разговор был более состоятельный:

–Олег, на что жить будешь? – с печальным вздохом задала Настя уже знакомый вопрос.

–У Витька пенсия, – повторил папа вчерашние слова, – будем экономить и жить, – сказал он, опережая реплику о том, что пенсии дяди Вити не хватит.

–Сколько всего у тебя денег выходит со всеми пенсиями, пособиями и прочими доходами? – спросила Настя.

–Ну, – Седой задумался, – около двенашки.

–На троих, – продолжила Настя. – Этого мало, – заключила она.

–Нам хватит, – махнул рукой папа.

–За квартиру, за трешку, сколько платить? – спросила она отца.

–Не плачу.

Настя широко раскрыла глаза.

–И давно? – спросила она.

Отец кивнул.

–Не видела, список должников? – спросила ее Вика, закуривая сигарету. – На подъезде висел.

Настя отрицательно качала головой.

–Олег там был, – продолжила подруга, – на самом первом месте с самым большим долгом.

–А если квартиру отнимут? – спросила Настя.

–Не отнимут. У меня тут брат, который инвалид. У меня тут дочь малолетняя, – пояснил папа.

–На ком имущество все? – продолжила спрашивать Настя.

–Отец и мать, – ответил Седой.

–Переоформи, – посоветовала она ему. – У тебя дача на Шлыковке, – напомнила она, – это место таких денег стоит… Не упусти дачу. Вообще ничего не упусти. Если все просрешь, дочь твоя останется без всего. Сейчас налетят коршуны эти, дружки твои, и разуют тебя. Будут спаивать, останешься без дачи, машины, квартиры…

–Да ну! – возмутился отец. – Это почему они должны меня разуть?

–Вот увидишь, – ухмыльнулась Настя и принялась давать отцу юридическую консультацию, которая затянулась надолго.

Как в воду глядела она, говоря про коршунов, но отец ее тогда не послушал. Пока дядя лечился, у нас происходил шабаш. Началось все с Толстого, который набрал пива, водки и приперся к нам. А за ним потянулись и остальные. Первое время после смерти бабушки у нас всегда были гости. Иногда папа позволял кому-то пожить несколько дней. Даже после выписки дяди Вити отец спокойно относился к тому, что с нами жил целую неделю Рафаил, которого мать за постоянные пьянки выгнала из дома. А где Рафаил, там водка. Этот еврей ежедневно по утрам ходил в частный сектор за паленой самогонкой, а с собой притаскивал еще кого-нибудь: чаще всего Толстого, Тонкого, а иногда и вообще незнакомых нам людей. Незнакомцам этим папа был непременно рад, потому что считал, что с их помощью расширяет круг своих друзей, повышает востребованность. Он не понимал, что квартира его все больше походит на вшивый притон. Если раньше у нас в гостях были более-менее постоянные люди, то теперь сюда мог завалиться кто угодно: от соседа адвоката с безупречной репутацией, бежавшего от надоевшей жены, до наркоманки Нютки, которая прилипалой увязывалась за Рафаилом. К сожалению моему, приличные гости обходили нас стороной. Зато заваливались синюхи, наркоши, проститутки. Отца совсем не пугало, что такие ошметки общества могут оказывать влияние на становление личности его дочери. Однажды вечером у нас на кухне была очередная вонючая дешевая обдымленная попойка. Прошел месяц после похорон, дядя Витя давно уже был дома, сидел безвылазно в своей каморке, Рафаил у нас уже не жил, но пришел в гости, с ним заодно приперлись Толстый и Тонкий. Четверо мужчин сидели на кухне, наслаждаясь ларьковской водкой. Знаете, я ненавидела эти ларьки, нелегально торговавшие отравой, и не могла понять, почему на них нет управы, ведь Вика часто говорила о том, что они торгуют незаконно. Ох, была б моя воля, я б их всех закрыла. Нет, сожгла б. Но воли у меня не доставало, так что ларьки стояли живехонькие, а водка была разлита по грязным рюмкам. О, видели бы вы, насколько рюмки те были грязными: отец не удосуживался их мыть, считая, что после водки, являвшейся дезинфицирующим средством, мытье данной посуды не является необходимостью. И в тот весенний мерзкий вечер, когда улица была отвратительного серого цвета днем, но пряталась хоть как-то во мраке пасмурного вечернего неба, чтобы хотя бы временно не портить людям настроение своим тусклым видом, отец лакал водку из грязной рюмки в компании любимых своих друзей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Время собирать урожай"