Текст книги "Скиталец. Страшные сказки"

Автор книги: Анастасия Эксенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Нет, не совсем. Я ищу пропавших детей, – честно ответил Морен. – Мальчика лет десяти и девочку двенадцати лет. Иван и Мала. Вы их встречали?

– Нет, деток я уж давно не видела.

– А блины в лесу – ваших рук дело?

Я’га рассмеялась.

– Моих, моих, кого ж ещё? Только они не для живых. Я так мёртвые души приманиваю, чтобы помочь им, проводить их на тот свет. Иначе те, кто в лесу умер, так в нём и останутся. Будут блуждать да живых с горя в лес заманивать. С тропы сводить.

– Как болотные огоньки?

Оба замолчали. Я’га смотрела на Морена из-под полуопущенных век, будто раздумывала, как много ему известно.

– Да, верно. Они самые.

– А если их начнут срывать живые, те, кто всего лишь заблудился?

– Так что ж в этом плохого-то? Покушают, сил наберутся, глядишь, живыми из леса выберутся. Ты бы тоже поел, юноша. Голодать негоже.

Я’га зачерпнула варево большой ложкой и выпила его, прихлёбывая. Во рту у неё почти не осталось зубов, так что и жевала она с причмокиванием.

– Вы что же, каждую ночь развешиваете их по лесу? И не боитесь ходить по нему в одиночку?

– Нет в лесу напасти, что могла бы причинить мне вред.

Морен сощурился.

– Почему? Кто вы?

– А не всё ли равно? Лучше расскажи мне, кто ты такой, Скиталец. Говорят, ты бродишь по свету и убиваешь проклятых. Много ли поведал их на своём веку?

– Достаточно.

– И всё они были злыми? – Она изогнула брови.

Морен не спешил отвечать: его отвлекло движение на плече – Куцик чистил клюв, потираясь им о маску на его лице.

– Что, если я скажу тебе, – продолжила Я’га, – что я всего лишь одинокая старушка, которая живёт в лесу и никого не трогает?

– Тогда я спрошу: а как же черепа перед вашим домом?

Я’га рассмеялась – голос её скрипел, как старые половицы.

– В лесу много зверья мрёт. Я их косточки и собираю, чтобы они отпугивали тех, кто ещё жив.

– В деревне говорят, вы живёте уже несколько сотен лет. Они почитают вас, как божество.

– О-о-о. – Она склонила голову на бок. – Что же будешь делать, если всё на самом деле так?

– Попрошу у вас помощи. В лесу пропадают дети – они уходят к вам за дарами и лучшей жизнью, а после не возвращаются.

Я’га, опечаленная, опустила голову.

– Бедные детки. Они не доходят до меня. Когда я нахожу их души, уже слишком поздно. Их ведёт в лес тщеславие, и Боги наказывают их за это.

– А как же Василиса?

Повисла тишина. Я’га долго вглядывалась в Морена сквозь полуопущенные веки, прежде чем ответить:

– В ней не было тщеславия. Родители отправили её в лес на смерть: мачеха не хотела, чтобы она стала конкуренткой для её дочерей. Чистую душу можно вернуть.

– За это вы одарили её? За чистую душу? Почему же тогда вы не одаривали никого из мальчиков?

Морен говорил всё быстрее и быстрее, сыпал вопросы одним за другим – он не давал Я’ге время на раздумья, и она сжала пальцы, царапнув ими по столу.

– Сердце воина от природы жестоко, – ответила она.

– Откуда же у вас нашлись меха и золото?

– В лесу часто умирают путники. Мне ни к чему их добро.

– От чего же они умирают?

– Ты не хуже меня знаешь, что может скрываться в ночной темноте.

– Именно. Так откуда у вас – одинокой старушки – мясо, чтобы подать к столу? И как вы так спокойно ходите в лес, ничего не опасаясь?

– Чьё оно? – Морен кивнул на тарелки. – Скажете, что падаль?

– Ты играешь с силами, которые не понимаешь, Скиталец.

– Так кто же вы? Безобидная старушка? Лесное божество? Или проклятая, что заманивает людей в лес, чтобы потом обобрать их?

– Не смей гневить богов или будет худо!

Она вскинула руку и перстом из раскрытой ладони указала на него. Справа, у самого уха, послышался тихий свистящий скрип. Морен обернулся к своему пернатому спутнику и ужаснулся – тот, раскрыв клюв, пытался выкашлять пену, что текла из его горла, капая на плечо.

Морен вскочил, придерживая птицу обеими руками. Взгляд его забегал по комнате – он искал решение, но страх потери, что отразился в его глазах, не укрылся от Я’ги.

– Вот что бывает с теми, кто идёт против воли божьей!

Её скрипучий смех прокатился по стенам. Морен бросился к прорези в стене, что служила окном, спеша вынести птицу на свежий воздух. В избе стоял полумрак, разбавляемый лишь огнём очага, поэтому, только вглядевшись, он заметил ставни. Окна запирались изнутри, как…

«…в домовине! Она действительно поселилась в постройке для мёртвых!» – Морен едва мог поверить своим же выводам.

Он бросил Куцика на деревянный сруб. Когда захлопнул ставни, Я’га перестала смеяться. Она медленно поднялась и шагнула к нему – раздался стук, как от деревянной трости.

– Мне нужно наружу. – Голос Морена дрогнул: что-то здесь было не так. Куцика отравили, но он ничего не ел, значит, сам воздух в избе…

– Никуда ты отсюда не выйдешь, – ответила ему Я’га.

Морен бросился к люку в полу. Запах трав ощущался здесь куда сильнее, и, подняв взгляд на котелок, он наконец-то узнал цветы и ягоды, что варились в нём.

– Сонная одурь, – прошептал Морен.

Глаза его закатились, и он рухнул наземь.

Я’га поспешила к нему – каждый её шаг отдавался гулким стуком. Скиталец лежал, полуприкрыв глаза – ресницы его дрожали, но дышал он медленно и слабо. Я’га внимательно осмотрела его и воскликнула:

– Весь в железе! Ну ничего-ничего… Вскрою тебя потом, как рака!

Она явно говорила про его одежды. Железные пластины защищали плечи, руки, бока и бёдра, а ещё парочка пряталась под воротником плаща. Небольшие и тонкие, чтобы не утяжелять движения, хватало даже столь простецкой защиты. Ибо проклятые терпеть не могли железо, опасаясь его как яда, и Я’га не стала исключением.

Она затопала прочь. Со скрипом распахнулись ставни и прозвучало раздосадованное:

– Улетела! Успел-таки… Жаль, красивый был черепок. Ну ничего-ничего… Лошадь твоя никуда не денется.

Снова застучали её шаги, уже в другой стороне. Сорванная со стены медвежья шкура упала на пол, зашуршал засов, заскрипела дверь. Из потайной комнаты пахнуло трупьём – запах был такой силы, что ощущался даже сквозь удушающий аромат трав. Я’га вернулась к Морену: аккуратно, стараясь не задеть пластины на его одежде, отстегнула меч, забрала охотничий нож, сняла сапоги и вытряхнула запасной нож из них. Обувь она бросила к сундуку, а меч положила на него сверху. Хотела было снять и пояс, но всё же задела случайно одну из пластин. Взвизгнула и одёрнула руку.

– Весь в железе! – возмутилась она.

Пояс она в итоге срезала кинжалом, убрав к остальным вещам. Схватив Морена за босые щиколотки (пальцы её оказались ледяными), она без усилий затащила его в соседнюю комнату. Здесь было куда темнее, а трупный запах стоял такой силы, что глаза начинали слезиться. Прислонив Скитальца к стене, держась только за ткань плаща, Я’га обмотала верёвками его руки и ноги.

Когда она зашагала прочь, у дверей раздался шорох ткани и всхлип. Я’га остановилась, шумно втянула носом воздух и воскликнула:

– Фью-у-у! Да ты кровишь! – Её голос дрожал от отвращения. – Мясо попортила своей женственностью!

Всхлип раздался снова, перетёк в рыдания. Я’га какое-то время молчала, а потом произнесла в раздумьях:

– Может, оно и к лучшему. Коль они отправили его ко мне, пора напомнить местным, кто их Бог. А запасов мне хватит…

Дверь захлопнулась, забрав последние остатки света. С обратной стороны послышался скрежет засова, и Морен открыл глаза.

Он оказался в просторной, но абсолютно пустой и тёмной комнате. Окна под потолком закрывали плотные ставни – с их помощью защищали тела от ворон – и воздух ощущался удушливо затхлым. Ни мебели, ни вещей не нашлось, только свёрнутые мотки верёвок, разбросанные по углам. А напротив него, у самой двери, на полу сидела девочка. Руки и ноги её были связаны, она прижимала колени к груди и вздрагивала от бесшумных рыданий. Когда Морен взглянул на неё, она вскрикнула от ужаса и вжалась в стену.

– Не бойся, – не слишком громко, но достаточно, чтобы его услышали, заговорил он с ней. – Ты ведь Мала, верно? Я пришёл за тобой.

– Вы чудище? – спросила она. – Нечистый? У вас глаза светятся. Откуда вы знаете меня?

– Я не чудище. Меня называют Скитальцем. Слышала обо мне?

Она медленно кивнула.

– Моя работа – убивать чудищ. Твоя мама попросила найти тебя, вернуть домой и убить чудище, что держит тебя здесь.

Успокоившись было, Мала снова начала рыдать.

– Почему она так поступает? Она всегда была хорошей!

Морен широко распахнул глаза, на мгновение потерявшись от столь резкой перемены. Девочка впадала в истерику, и его холодом сковывал страх, что их могут услышать.

– Тише!

– Неужели она считает меня плохой?

– Мала, тише.

– Что плохого я сделала?!

– Пожалуйста, тише!

Ему пришлось повысить голос, но это подействовало – Мала продолжила глотать слёзы, но уже молча. Морен прислушался. Шкура, что висела в «гостевой» Бабушки Я’ги, не только прятала от глаз ещё одну комнату, но и поглощала звуки – вот почему он не услышал девочку, что всё это время сидела здесь. Но Морен не мог сказать наверняка, вернула ли Я’га шкуру на место, когда заперла их здесь.

Он рассчитывал, что притворится одурманенным и нанесёт удар, когда та окажется достаточно близко – наклонится, чтобы перерезать ему горло, например. Конечно, сонная одурь (или красавка по-иному) действовала немного иначе: куда чаще она вызывала галлюцинации и лишь при определённых дозах могла усыпить. Но в котелке варилось что-то ещё, что-то, что он не сумел распознать по запаху, да и варить эту траву Морен никогда не пробовал, чаще использовали сами ягоды, листья или их сок. Главное, что Я’га поверила в его притворство. Вот только убить его даже не попыталась. Почему?

– Как давно ты здесь? – спросил Морен девочку, одновременно притягивая к себе руки, чтобы как следует рассмотреть узлы.

– Не знаю. Здесь темно, ничего не видно.

– А как ты сюда попала?

– Я заблудилась в лесу. Искала тропинку к дому, а нашла блины на ветках. Мама говорила, что их нельзя брать, что они для покойных, но мне так хотелось есть… Я сама не заметила, как к дому Бабушки вышла.

– Я’га тебя кормит?

– Да. Приносит иногда похлёбку.

– А мальчика лет девяти – Ванюшу – видела? Он сын вашего наместника.

Она вздрогнула и округлила глаза.

– Видела. Когда я проснулась, после ужина, он уже был здесь. Но Бабушка Я’га его забрала. Может, она его отпустила?

– После ужина?

– Да. Когда я пришла к Бабушке, она усадила меня за стол. Накормила, уложила спать. А проснулась я уже здесь. Не понимаю, что я такого сделала?!

Морен перебил её, не дав истерике разразиться вновь.

– Бабушка Я’га говорила что-нибудь? Например, зачем тебя здесь держит? Или зачем забрала Ванюшу?

– Нет. Но когда Ваня отказался есть, она сказала, что мы должны кушать, чтобы оставаться свежими. Что это значит?

Морен горько усмехнулся. У него самого холодок пробежал по коже от этих слов, а он не хотел пугать девочку ещё сильнее.

Закончив осмотр верёвки, он повернул руки так, чтоб правая ладонь тыльной стороной смотрела вниз. Сжал кулак, поднял кисть как можно выше и резко приложился запястьем к бедру. От удара сработал механизм ручного арбалета, спрятанный под рукавом плаща. Пущенная стрела вонзилась в стену, надрезав верёвку наконечником. Пришлось повозиться, но в итоге Морен освободился.

Когда он подошёл к Мале и опустился перед ней на корточки, она отпрянула от него и вжалась в стену.

– Почему у вас глаза святятся? – спросила она снова.

– Я не совсем обычный человек. Иногда, когда я чувствую опасность, мои глаза начинают светится.

– Как у нечисти?

Морен очень не хотел отвечать на этот вопрос, но всё-таки кивнул.

– Да, именно.

– Похоже на угольки, – вдруг произнесла Мала уже вполне миролюбиво.

Морен хмыкнул. У всех проклятых глаза горели алым – вот почему Я’га прятала от него свой взгляд, притворяясь незрячей, – и вот почему Скитальца принимали за чудовище, боясь его ничуть не меньше, чем проклятых. Никто не желал задумываться, как много или мало общего у него с теми, кого он убивает.

Морен огляделся. С самого начала ему показалось, что эта комната слишком мала – смежная стена с той стороны, где его встречала Я’га, была значительно шире. Снаружи изба и вовсе выглядела огромной, да и окна он заметил только у двух стен, что ещё раз подтверждало его догадку: где-то спрятана ещё одна комната. Морен видел в темноте лучше, чем обычный человек, но всё же не настолько, чтобы разглядеть детали – он и окна-то заметил только благодаря лунному свету, что пробивался в щели между ставнями. Лишь подойдя к пустой стене и прикоснувшись к ней рукой, Морен понял, в чём именно дело.

Это оказалось не дерево. Комнату разделяло на две части тяжёлое тканевое полотно. Оно шло до самого пола, и пусть Морен легко подхватил подол пальцами, пришлось приложить усилия, чтобы поднять его – ребёнок с таким бы точно не справился. Едва он подогнул край, как в нос ударил едкий трупный запах – ещё более сильный, чем ранее. С сожалением вспомнив об утраченных сапогах, Морен нырнул под полотно, оказываясь в соседней «комнате».

Теперь он знал, откуда шёл запах. «Лес человеческих тел» – вот как хотелось назвать это место. Освежёванные, со вспоротыми брюхами, лишённые внутренностей, как коровьи туши у мясника, подвешенные за руки под потолком мужчины и женщины, взрослые и дети. Половину из них высушили с солью, другие оказались завялены на солнце, но временами попадались и те, кого оставили просто гнить – похоже, Я’га предпочитала разнообразие в рационе.

«Без окон, без дверей, полна горница…» – некстати вспомнил Морен старую загадку.

Вдоль стен валялись мешки с крупой, мукой и солью, стояли ящики и сундуки с вещами, попадались сёдла, инструменты, посуда – всё то, что, вероятно, когда-то принадлежало торговцам и другим путникам, нашедшим свою смерть в лесу. По всей кладовой в маленьких чашечках лежали горстки порошковой смеси – Морен узнал по запаху тёртую полынь. Проклятые тоже не любили это растение, но мыши и крысы куда сильнее.

– Эй! – услышал он приглушённый полотном голос Малы. – Куда ты делся? Что происходит?

Морен бросил быстрый взгляд в её сторону, раздумывая, отвечать ли. Но девчонка уже подняла шум, так что если их могли услышать, то уже услышали.

– Я сейчас!

Успокоив её, он ещё раз огляделся. Детские тела висели здесь уже давно, если судить по их состоянию, так что интересовали его дверь, окна, прогнившая стена – что угодно, что могло вывести их наружу, – и нашёл первую у одной из стен. Подойдя к ней, дёрнул её на себя, не особо рассчитывая на успех, и конечно же, дверь не поддалась. Морен попытался толкнуть её, ударил плечом – всё бесполезно. Никаких отверстий для ключа не наблюдалось, та не трогалась с места при попытках распахнуть её, и ничего не гремело с той стороны, как мог бы греметь замок. Так что оставался лишь один вариант: дверь заперта снаружи, причём ставнями.

«Я мог бы попытаться открыть её… Шансы малые, но есть». – Вот только Морен не знал точно, сколько времени это займёт, а Я’га могла прийти за ними в любую минуту. Даже будучи немощной старушкой, она оставалась проклятой, а значит, была опасна. Без оружия, в прямом бою, он мог с ней не справится. Следовало подстраховаться.

Приняв решение, Морен вернулся к девочке. Та снова тихо плакала в своём углу, сжавшись в комочек. Присев перед ней, он тронул её за плечи – даже сквозь плотную льняную ткань ощущалось, какая она худенькая и как оцепенела от страха, стоило до неё дотронуться.

– Всё хорошо, – как можно мягче заговорил он с ней, заглядывая в глаза. – Плакать ни к чему.

– Я думала, ты бросил меня.

– Я тебя не брошу. Я пришёл за тобой, помнишь? А сейчас я расскажу, что мы будем делать, хорошо? Только слушай внимательно.

Она кивнула, выдавив из себя скулящее «угу».

– Сейчас я должен буду уйти в соседнюю комнату. Ты не будешь видеть меня, но, возможно, будешь слышать. Я не знаю, сколько это займёт времени, но я тебя не оставлю. Поняла?

– Угу.

– Всё это время, пока меня не будет, ты должна внимательно слушать. И если ты услышишь, как за этой стеной, – Морен кивнул за спину девочки, – что-то двигается или скрипит, если ты услышишь, как отворяется засов, ты должна будешь немедленно позвать меня. Хорошо?

– Как позвать?

– Можешь закричать, например, «Проснись».

– Почему «проснись»?

Морен сжал её плечи чуть крепче.

– Потому что, когда Я’га придёт в следующий раз, я буду притворяться спящим. А ты должна будешь пойти с ней.

– Но!..

Морен ясно почувствовал, как она задрожала, готовая впасть в истерику, и потому поспешил с ответом:

– Тебя она не тронет, а вот мне может причинить вред.

– Почему ты так думаешь?!

Она таки начала рыдать. Морен встряхнул её за плечи, чтобы успокоить, но Мала продолжала всхлипывать, а слёзы бежали по её щекам.

– Я знаю. Просто знаю и всё, хорошо? Не шуми, пожалуйста. Когда она заберёт тебя, мне нужно, чтобы ты не дала ей запереть дверь. Любыми способами. Вырывайся, плачь, борись, можешь потерять сознание, но не дай ей опустить засов. Отвлеки её от него.

– А если она убьёт меня?

– Не убьёт. Она ведь сказала: «мясо испорчено», значит, ей нет смысла…

– Я даже не знаю, что это значит!

– Успокойся, пожалуйста! – Морен начинал уставать от разговора. – Я обещаю, она не причинит тебе вреда. А если попытается, я вмешаюсь. Тут же. Я не позволю ей обидеть тебя. Но для этого ты должна не дать ей опустить засов и внимательно слушать, чтобы предупредить меня, когда она вернётся. Поняла меня?

Мала кивнула.

– Молодец. – Морен поднялся. – И ещё… Чтобы она не предложила, ничего не пей и не ешь.

Уходя за завесу, он вырвал торчащую в стене стрелу и забрал её с собой.

Вернувшись к двери, он первым делом внимательно осмотрел её. Уже начинало светать, и сквозь щели пробивался слабый свет – благодаря ему удалось разглядеть, на какой высоте расположен засов. Жаль, не получалось оценить его толщину и вес. Морен оглядел себя и срезал наконечником стрелы нити, что цепляли защитную пластину на бедре к штанам. Её он и вставил в зазор между стеной и дверью, аккурат под засовом – получившийся «рычаг» оказался достаточно тонким, чтобы войти в щель, но недостаточно прочным, чтобы выдержать вес засова. Сколько бы Морен не прилагал усилий, тот не сдвинулся с места, зато пластина начала сгибаться, обещая просто-напросто застрять. Морен остановился и глубоко задумался – ему нужно что-то крепче листа железа.

Он мог бы вспороть собственный плащ – в ворот были вшиты пластины из сплава, что делало их прочнее чистого железа. Они-то как раз служили для защиты шеи, а не для того, чтобы отпугнуть проклятого, решившего вонзить в него зубы. Но он не знал наверняка, достаточно ли они тонкие, чтобы втиснуть их в щель.

– Просыпайся!

Звонкий голос Малы вывел его из раздумий. Бросив свои ухищрения, Морен кинулся обратно. Нырнув под полотном, он упал на то же место и принял то же положение, в котором его оставила Я’га. Накинул на босые щиколотки верёвку, наскоро обмотал вторую вокруг запястий. Замер было, но, вспомнив про ноги, накрыл их плащом, чтобы скрыть пропавшую защиту. Опустил голову и прикрыл глаза, притворившись спящим.

Лишь теперь, затихнув, он расслышал шорох отворяемого засова и скрип двери. В комнату ворвался свет и раздались стучащие шаги Бабушки Я’ги.

– Пойдём, дитя, – голос её стал удивительно ласков. – Я накормлю тебя, умою…

– Нет! – закричала Мала. – Я не хочу!

– Ну что ты? Пойдём-пойдём… Не бойся меня. Ты уж прости, что тебе пришлось всё это пережить. Я всё тебе объясню. А сейчас пойдём: негоже тебе оставаться рядом с этим проклятым.

Морен приподнял веки. Я’га наклонилась, чтобы развязать девочку, затем протянула руку и помогла ей подняться. Мала, пусть и неуверенно, но приняла помощь. Я’га разогнула спину и вдруг закряхтела и заохала, будто от боли. Сделав шаг к выходу, она вдруг схватилась за плечо Малы и промолвила:

– Помоги старушке.

И та послушалась – под руку вывела Я’гу из комнаты, и даже сама закрыла за ними дверь.

Морен тут же вскочил на ноги и бросился к ней. Он слышал, как заскрежетал засов, и Мала воскликнула:

– Не запирайте его!

– Это почему же? – последовал вопрос Я’ги.

– Он… он… – Девочка явно не знала, что сказать. – А если он хороший?

– Тогда Боги помогут ему. Не так ли?

Мала не нашла, что ответить, и тяжёлый засов опустился, отрезав Морена от неё.

«Чёрт, нет!» – он выругался – в сердцах и мыслях, – едва удержавшись, чтобы не пнуть дверь. Прикрыл глаза, сделал несколько вдохов, заставив себя успокоиться, и стремглав кинулся ко второй двери.

Ещё на бегу он скинул плащ и, подхватив стрелу с пола, вспорол воротник наконечником. Извлёк пластину, попытался вставить её в щель, но та оказалась слишком узкой. Выругавшись уже вслух, он вернул в зазор первый «рычаг» и попытался снова. От его усилий пластина таки погнулась настолько, что застряла, а засов не сдвинулся с места. Морен поднялся и сделал несколько шагов по комнате, глубоко дыша: каждая минута промедления давила на него страхом за чужую жизнь, пробуждая панику. Поддаваться было нельзя. «Нужно сохранить ясный ум», – твердил он себе. Но какой смысл?!

Разозлившись на самого себя за бессилие, он со всей дури приложился плечом о дверь. А затем ещё и ещё, не столько надеясь выбить её, сколько желая выпустить пар. Дверь сотрясалась от его ударов. С потолка ему на лицо упал маленький паук. Морен стряхнул его и ударил дверь ещё раз: что-то за ней скрипнуло, и пластина со звоном упала на пол.

«Может, теперь получится». – Морен сразу сообразил, что произошло. От времени засов, наверняка покрытый мхом и почти сросшийся с дверью, мог попросту застрять. Теперь же, под ударами, он сдвинулся с места, и есть шанс, что всё пойдёт куда легче. Морен отпорол новую пластину с голени – поменьше размером – и просунул её. Надавил и засов поддался.

– Ха! – выдохнул он, не в силах произнести что-то большее от восторга.

Пришлось приложить ещё немного усилий – засов оказался не так уж и тяжёл, но сама задача потребовала определённой ловкости, – и в конце концов он сумел поднять засов достаточно высоко, чтобы тот выпал из пазух. Подобрав с пола плащ, Морен накинул его на себя и распахнул дверь.

Сразу за порогом начиналась крепкая рубленая лестница, сделанная из того же дерева, что и сам дом. Морен спустился по ней и обернулся – то оказался главный вход, «парадное» крыльцо, расположенное, как и полагалась у домовин, со стороны леса, отворачивая её от села.

Я’га очень ловко уводила внимание, этого у неё не отнять. Тропа, освещённая факелами, не только направляла туда, куда ей было нужно, но и скрывала от глаз то, что находилось за её пределами. Наверняка и еду она предлагала столь настойчиво, чтобы отвлечь его от котелка на огне – ведь главная опасность пряталась именно в нём.

«Она очень умна, так просто её не убить». – Морен и прежде это понимал, но лишь сейчас осознал, насколько был прав.

Дом он обежал через лес, надеясь, что так не попадётся на глаза. К счастью, лошадь его оказалась на месте – стояла, привязанная к тому самому дереву, у которого он её оставил. Седло и уздечка были на ней, а вот седельные сумки пропали, как и все остальные вещи.

– Проклятье! – выругался Морен уже в третий раз.

С соседнего дерева спорхнул и опустился к нему на плечо Куцик. Прошелестев перьями по щеке Морена, он прокричал его голосом:

– Проклятье!

– Рад, что ты в порядке, – бросил он в ответ, погладив птицу по шее.

Поняв, что остался без оружия, Морен начал размышлять, как быть дальше. Да, у него ещё остался ручной арбалет, но им он мог лишь ослепить, а не убить – для этого обычно его и использовал. Осложнялась ситуация ещё и тем, что он понятия не имел, насколько Я’га сильна. В её притворство немощной он ни минуты не верил, но ни с одним проклятым он не стал бы сражаться голыми руками: тем обычно хватало силы, чтобы рвать людей на части даже без клыков и когтей. Стоило что-нибудь придумать.

Морен обежал глазами лес, растущие у границы опушки цветы да травы и задумчиво произнёс:

– Придётся прогуляться.

***

Перед Малой стояло множество яств. На тарелках аппетитно поблёскивали жиром пирожки и блины, в мисках поменьше – ячменная каша и перловая с салом. Прямо посреди стола, как главное блюдо, возвышался глиняный горшок, наполненный доверху мясной похлёбкой с щавелем, а на десерт ей предложили чёрные лесные ягодки, похожие на смородину. Бабушка Я’га разлила по чашкам ароматный настой из трав, в котелке на огне побулькивала ещё одна похлёбка, над столом вился пар от только что приготовленных угощений, и всё так ароматно пахло! Есть хотелось нестерпимо, живот урчал, но пока Мала не решалась ни к чему притронуться.

– Зачем вы меня заперли? – спросила она у Бабушки Я’ги.

Та, прихрамывая и кряхтя, подошла к сундуку и с удивительной лёгкостью подвинула его, загораживая дверь, за которой остался Скиталец.

– Я проверяла тебя. Насколько доброе у тебя сердце, есть ли в нём злоба и чернота. Ты должна была пережить страх и лишения, чтобы проявить себя. Ты могла начать проклинать меня, сговориться против меня со злом, но так и не сделала этого. Значит, твоё сердце чистое. Ты выдержала испытания.

– Со злом?

– С проклятым, что выдаёт себя за человека. К счастью, благодаря тебе мы смогли запереть его.

Мала потупила взгляд: стыд жёг ей щеки, но ей не хватило духу признаться, что она почти поверила Скитальцу.

В действительности тот пугал её. О нём рассказывали страшные вещи: мол, живёт он уже много лет, а нрав и сила у него звериные. Лицо же прячет он потому, что и не человек вовсе, а волколак или кто похуже, и под маской у него пасть, полная здоровенных клыков. Про Бабушку Я’гу она же, наоборот, слышала только хорошее. И даже сейчас та хлопотала над ней: принесла тазик с водой, чтобы умыться, угощала вкусными на вид и запах блюдами, была всячески добра к и приветлива. А стоило Мале вспомнить, что её посчитали достойной, как душа её согревалось от гордости.

– А как же Ваня? – поинтересовалась она робко.

Бабушка Я’га опустила голову, будто в скорби, помолчала немного, прежде чем ответить:

– Сердце воина чёрствое. Я уже ничего не могла сделать, ничем не могла ему помочь.

Она распахнула сундук и достала оттуда ткань необыкновенной красоты. Багряная, как заря, вышитая золотыми и серебряными нитями, что создавали причудливый узор – последний сверкал, будто на нём плясали солнечные зайчики. Мала охнула, не в силах скрыть своего восторга.

– Я одарю тебя в благодарность, – улыбаясь, поведала ей Бабушка Я’га. – Тканями из Заморья, шелками из горных долин, камнями, мехами и золотом. На границе опушки уже стоит бравый конь, который поможет тебе добраться до дома и увести всё это с собой. А сейчас кушай, тебе надо набраться сил.

Мала слушала, как заворожённая и с открытым ртом любовалась дарами, что Бабушка Я’га доставала из сундука: рулоны красочной яркой ткани, ожерелья, будто полностью сделанные из камней, блестящие соболиные шкурки, горсти серебряных и золотых монет… Когда восторг чуть утих, она украдкой взглянула на стол и, пока Бабушка Я’га не смотрела, взяла из миски несколько ягод и отправила их в рот. Ну какая беда могла случится от пары ягодок?

Я’га вдруг замерла, насторожилась. Принюхалась и зашлась кашлем. С удвоенной ловкостью протопала она к котелку, наклонилась и втянула носом идущий от него пар. Подняла голову, шумно раздувая ноздри, как собака. С каждым вздохом дышала она всё тяжелее, пока не перешла на свистящий хрип.

– Видишь дым? – резко и даже грубо спросила вдруг Бабушка Я’га.

Мала, успевшая к этому времени съесть ещё несколько ягод, бросила зажатую в ладони горсть обратно. Вжалась в табурет, испуганная столь резкой переменой тона, но вгляделась в пространство комнаты. В самом деле воздух показался ей густым, тяжёлым, заполненным дымкой, как от костра.

– Да, вижу.

– Так откуда же он?!

Я’га потеряла терпение – дышать ей становилось всё тяжелее. Прикрыв нос платком, она затопала к ставням, но, когда распахнула их, дым ворвался в комнату, ударив прямо в лицо. Всё вокруг тут же окуталось сизой пеленой. Я’га зашлась в тяжёлом удушающем кашле, а Мала никак не могла понять, что происходит. Дым и ей щипал глаза, но и только. Она было бросилась помочь Бабушке, но стоило ей ступить на пол, как комната поплыла, а стены заходили ходуном.

– Ой! – вскрикнула Мала. – Что происходит? Почему дом качается?

«Наверное, он ожил и решил уйти от огня», – подумалось ей, и эта мысль странным образом её развеселила.

Я’га, продолжая кашлять, упала на колени. Лицо её раскраснелось, как от ожогов. Не в силах вдохнуть, хрипя на каждый вдох, она драла когтями свою грудь, стаскивая шали на пол, пока пыталась доползти до люка. Дрожащими руками она подняла дверцу, готовая вывалиться наружу, и там-то Морен её и ждал. Правая его рука уже была вскинута вверх, а левая сжимала запястье. Раздался щелчок арбалетного затвора, и вырвавшаяся стрела угодила точно в правый глаз.

Я’га отпрянула, схватилась за лицо, взвыв нечеловеческим голосом. Срежет металла и скулёж добиваемой собаки – вот на что это было похоже. Подпрыгнув, Морен ухватился за края люка и, подтянувшись, поднялся в дом.

Мала сидела под столом, зажав уши и сжавшись комочком. Пока Я’га каталась по полу, держась за выколотый глаз, и истошно визжала, Морен махнул девочке рукой, призывая к себе. Мала долго не решалась покинуть убежище – она бросала беспомощные перепуганные взгляды на Бабушку Я’гу, точно хотела помочь ей. Но когда Морен, перекрывая вопли Я’ги, крикнул ей: «Давай же!», она выбралась из-под стола и просеменила к нему.

Он на бегу поймал её подмышки и помог спуститься через люк. Мала убежала, и Морен мог больше не беспокоиться о ней. Дым, что проникал сквозь щели, запахнутые и распахнутые ставни, теперь медленно уходил в открытый люк. Морену и самому дышалось в нём тяжело: каждый вдох обжигал огнём лёгкие, а открытые участки кожи горели крапивным жаром. Его спасали маска и закрытая одежда, да только он знал, что долго так не протянет. Но всё равно захлопнул дверцу люка, чтобы дым и дальше наполнял комнату. Обежав её взглядом, он нашёл свой меч, прислонённый к стене там, где некогда стоял сундук. Морен бегом кинулся к нему и, едва взяв в руки, вынул из ножен.

– Чем здесь так пахнет?!

Я’га больше не каталась по полу – спрятав голову руками, она сжалась на полу и покачивалась из стороны в сторону.

– Зверобой. Я поджёг его и разложил под окнами.

– Ублюдок… Тварь… Сукин сын! – Она выла, кричала и проклинала его, баюкая изувеченное лицо.

Морен не спешил нападать – её «муки» могли быть очередным притворством – и не прогадал: когда Я’ге надоело ждать, она вскочила, вывернулась из своего «кокона» и в один прыжок встала на ноги. Выпрямившись во весь рост, она рвала и стягивала с себя платки и юбки – её тонкие пальцы обросли птичьими когтями, что легко раздирали ткань. Один её глаз закрылся навсегда – по её лицу всё ещё текла тёмная, словно бы чёрная кровь, – но второй, распахнутый, горел насыщенным алым. Когда она сорвала последнюю верхнюю юбку, оставшись лишь в рваном платье, стало ясно, что именно так стучало при её шагах. Там, где должны были быть ноги, из-под подола выглядывали две пары острых, как у краба, конечностей, покрытых жёстким панцирем. Одна пара была поджата, и лишь теперь она опустила её, встав на все четыре лапы. Выпрямив их и перестав горбиться, она возвысилась над Мореном в половину его роста.