Текст книги "Очередное "веселье" или... (СИ)"

Автор книги: Анастасия Ермолина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

***.

Однако, гной продолжал вытекать из пальца, и мы решили просто дождаться, когда он закончится. Но, не тут-то было. Нога продолжала болеть и в какой-то момент мне показалось, что палец болит больше, чем прежде. Мама просила меня подождать и регулярно меняла мне компрессы с мазью. В один из дней мы с мамой поехали в поликлинику, чтобы проверить мои почки. С почками все оказалось нормально, но, когда врач заметила, что я морщусь от боли, когда мама одевала мне носок, спросила – в чем дело. Мы вкратце описали ей ситуацию, и она предложила посмотреть на мой палец. Она посмотрела мое больное место и сказала, что в пальце какая-то железная штука, которую надо вытащить. Мы с мамой были озадачены, но поблагодарили ее за помощь.

Она отмахнулась и пожелала нам удачи. Через несколько дней, мама, на моих послеоперационных снимках обнаружила, что у меня в пальце стоят две маленькие спицы и что одна, а возможно и обе эти спицы стали мигрировать. Я знала, что спицы, особенно маленькие, могут мигрировать, но никогда не думала, что это случится именно со мной, поэтому была шокирована. Мама предложила мне, при том условии, что спица не вылезет сама из пальца, поехать в травмпункт. Но через три -четыре дня у меня появился большой нарыв на пальце, который через неделю назрел и прорвался. Как только он прорвался, боль утихла... на один день, а на следующее утро, после того, как нарыв прорвался, я проснулась от адской боли.

Надо сказать, что с тех пор, как у меня начал болеть палец и родители поняли, что это правда, мне под ноги стали класть валик, чтобы стопы свисали с него и не соприкасались с кроватью, чтобы мне не было больно. В это утро, открыв глаза, мне показалось, что я ослепла на несколько секунд. А потом, несколько раз моргнув, я начала видеть свою комнату, словно в тумане. Большой палец болезненно, конвульсивно дергался, и у меня было такое ощущение, что я вывернула его или сломала. Я пыталась повернуться с начала на один, потом на другой, но это не помогало. Нашарив, почти что вслепую, телефон, я посмотрела на время и увидела, что уже почти одиннадцать часов. Я позвонила маме и начала ее звать, несмотря на то, что она сбросила звонок, а я знала, что она идет в комнату. Мне казалось, что мой голос хрипл настолько, что его не слышно. Но мама позже говорила, что я кричала очень громко и этим испугала ее. Волевым усилием я перевернулась на спину.

Мама сняла носок и повязку и в шоке уставилась на меня. Она попросила меня лежать спокойно. Я спросила у нее, что случилось, а она ответила, что из пальца вылезла спица. Я настолько удивилась, что на секунду забыла про боль. Мама еще раз попросила меня лежать смирно и на этот раз я послушалась. Через несколько минут, вытащив спицу, она встала с моей кровати. Палец все еще дергался, но значительно болел меньше. Весь этот день я провела, не вставая с кровати. Через несколько дней ранка полностью затянулась, а бугорок исчез. Я смогла нормально сидеть в коляске в своей новой обуви и была довольна, а также надеялась, что подобного путешествия со мной больше не повториться. Но ошиблась...

Очередное «веселье» или четырнадцатое февраля.

Где-то через неделю или чуть больше мы все же воспользовались направлением, которое дал нам травматолог. Мы поехали в больницу не потому что я не могла терпеть боль. Отнюдь, я к ней уже почти привыкла. Просто я бы себя не простила, если бы не использовала этот шанс. Как мы ехали до больницы – я не помню. Мою коляску благополучно закрепили, везли аккуратно, да и я была почти что уверена, что родители в любом случае удержат мою коляску, ведь на этот раз мы поехали не в электрической коляске. Электрическую коляску мы планировали заказать, как только мы разберемся с моей последней операцией по вытаскиванию спицы. А пока родители возили меня сами. Через некоторое время, где-то час, а может и два, мы вышли из машины, расплатились с водителем и зашли в здание. Как мы оказались на втором этаже – я не помню, потому что все время пока мы были в регистратуре, снимали верхнюю одежду, поднимались на этаж и шли к нужному кабинету, меня занимали мысли – смогут ли мне здесь вытащить эту спицу и насколько это будет больно. И не окажется ли эта поездка почти такой же бессмысленной, как и поездка в травматологию.

***.

Третий вопрос занимал меня больше всего. О боли я почти не думала, потому что была уверена, что выдержу операцию по удалению спицы, даже без обезболивания и наркоза. В те минуты я думала, что я все знаю о боли, по крайней мере – физической боли. Ведь я живу с ней почти всю свою сознательную жизнь и научилась терпеть ее молча. Многие врачи до сих пор поражаются и восхищаются моей стойкостью. Но никто из них не знает, что у меня просто нет выбора. Я должна быть сильной ради своих близких и друзей. Надо сказать, что помимо поездки в больницу, у нас с родителями была запланирована вечерняя поездка на хоккей, которую я очень ждала. У кабинета врача было всего несколько человек, и я подумала, что мы быстро справимся со всем и вечером я уже буду в Ледовом Дворце наслаждаться игрой любимой команды и радоваться их победе. Ведь в такой день, как День всех влюбленных, команда СКА, на мой взгляд, не имела права проиграть. Время ожидания пролетело незаметно и вот мы с мамой зашли в кабинет. В кабинете была кушетка, стол, небольшой шкаф и стул. Мы поздоровались с врачом и когда я его увидела, мне захотелось смеяться. Ведь он очень сильно был похож на моего лечащего врача в Кургане – Георгия Мерабовича. За столом сидел молодой мужчина в белом халате, лет двадцати пяти – тридцати на вид. Темные, короткие волосы, большие черные глаза, смуглая кожа, искренняя доброжелательная широкая улыбка, а также – круглые очки. Имени его я, к сожалению, не запомнила. Мы кратко описали ему мою ситуацию и показали рентгеновский снимок ноги. Он сказал, что может прямо сейчас попробовать вытащить эту спицу, но это платная услуга.

Мы с мамой задумались и, в конце концов, мама сказала, что решать буду я сама. Я взвесила все за и против. Пока эта спица причиняет мне боль, я не могу долго сидеть в коляске. Я не могу нормально спать на животе. А самое главное – я не могу стоять в вертикализаторе и это огорчало меня больше всего. Аргументы мои говорили за то, чтобы дать попробовать этому врачу вытащить спицу. Но – интуиция кричала во мне тревожной сиреной, что пытаться не стоит, ведь будет только хуже. Я привыкла доверять своей интуиции, но в этот раз аргументы перевесили нарастающую во мне тревогу. Я, повернувшись сначала к маме, а потом посмотрев на врача, с радостной улыбкой сказала, что готова попробовать. Мама спросила у меня – уверена ли я, и я ответила утвердительно и даже заявила, что они могут не колоть мне обезболивающее. Мама кивнула и сказала, что укол обезболивающего все равно нужно сделать. Я не стала спорить.

Врач дружелюбно мне улыбнулся и назвал две суммы. Одна на тот случай, если мне не вытащат спицу, вторая – если ее все-таки вытащат. Мама, видя мое воодушевление, согласилась, к тому же суммы были небольшими. Врач объяснил, как пройти к процедурному кабинету и обещал минут через десять – двадцать туда подойти. Мы вышли из кабинета и сразу рассказали папе о моем решении. Он, в отличие от мамы, не удивился ему. Зайдя в кабинет, папа помог маме положить меня на стол и вышел в коридор. После того, как мама сняла мне обувь с носками и положила ее на коляску, медсестра попросила ее так же выйти, но я ухватилась за мамину руку. Я дрожащим голосом заявила, что не отпущу маму.

Мама, пристально глядя мне в глаза, сказала, что и сама никуда не собиралась уходить. Медсестра заупрямилась, а я почувствовала, что глаза защипало от слез. А медсестра сказала, что если я не принимаю эти условия, то пусть мама вытаскивает мне эту спицу дома сама. По моим щекам невольно покатились слезы. Мама еще раз заверила меня, что никуда не уйдет, встала на мою защиту, и попыталась объяснить сестре, что та не понимает моего положения. Страх прикосновения чужих рук к моим ногам не был безосновательным. Когда я была маленькой, не помню – сколько мне тогда было лет, шесть или пять, мы ходили на массаж и ЛФК к одному очень хорошему инструктору – женщине. Она была со мной очень осторожна и деликатна. Но в тот день ее не было, вероятно она заболела или случилось что-то еще. В тот день вместо нее был инструктор-мужчина. И он один раз согнул мои ноги так, что я дико закричала и потом каждое прикосновение к ногам вызвало страх и дрожь во всем теле. И несколько месяцев после этого случая я даже родителям с огромным трудом позволяла одеть не то что обувь, а просто штаны или носки. В одиннадцать лет мне сделали операцию на ногу, после нее была разработка. Мама перекладывала меня в гипсовое корыто после первого дня разработки, ей помогал папа одного из детей, так как массажистка убежала сразу после того, как уложила меня в укладки. Этот мужчина аккуратно прикоснулся к моим ногам, но я этого не ожидала.

При этом я была жутко взвинчена после разработки, и все это в совокупности дало то, что я резко дернула ногой. Дело в том, что я не видела, как этот мужчина касается ноги, а просто почувствовала это. О переломе я узнала на следующий день, мою ногу загипсовали, а через три месяца после первого перелома я сломала и вторую ногу в том же самом месте. Женщина – врач, просто хотела помочь поддержать ногу, но я ее не видела и поэтому испугалась, и снова дернула ногой. В совокупности я имела по перелому на каждой ноге выше колена и дикий подсознательный страх чужого прикосновения к любой из частей моих ног. Переломы давно зажили, курс по укреплению костей давно пройден, но я до сих пор позволяю прикасаться к ногам, когда закрываю глаза только родителям или, если я вижу кто и как прикасается к ноге. Я могу позволить прикоснуться к ногам чужому человеку только в присутствии мамы, которой я безоговорочно доверяю. Но сейчас, лежа на столе, держа маму за руку, я поняла, что моя боязнь опять проснулась и она вылезала наружу вместе со слезами. Медсестра попыталась меня успокоить, но у нее ничего не вышло. Зато все понимала моя мудрая мама, которая гладила меня по волосам, говорила, что никуда не денется и все будет хорошо. От ее слов и действий я снова почувствовала себя маленькой беззащитной девочкой. Только рядом с мамой, иногда с папой и близкой подругой Яной я могла показать свою слабость.

Но сейчас в помещении находился незнакомый и совершенно посторонний мне человек. И мне стало противно и безумно стыдно за то, что я показала перед ней свою слабость. Я приложила огромное усилие, и не без помощи мамы, заставила себя успокоиться. «Да, показала себя! Тоже мне – самая храбрая на свете... Без обезболивающих все выдержу... Дура! Хотя, может быть, правда выдержу и реабилитирую себя в глазах этой незнакомой медсестры, а что наиболее важно – в своих собственных.» Эта мысль утешила меня, и я смогла ответить на несколько маминых шуток, слабо улыбнувшись. Слезы высохли, но я все еще не отпускала мамину руку. Через несколько минут в кабинет зашел тот самый врач и я мимолетно порадовалась, что он не видел моей слабости. Мама спросила его, можно ли ей остаться в кабинете и он, с улыбкой разрешил ей это. Медсестра была недовольна, но ей пришлось смириться с решением врача. Мне вкололи обезболивающее и на несколько минут нога онемела, но потом я снова стала ее чувствовать. Я подумала – может так и надо, ведь мне будут разрезать не всю стопу целиком, а только место под пальцем. Врач мне улыбнулся, взял скальпель и отошел к стопам. Он показал медсестре как правильно держать ногу, та аккуратно ее взяла, немного приподняв. Мама продолжала одной рукой гладить меня по голове, а другой аккуратно прижимала меня к столу.

Мои руки были сжаты в кулаки и лежали вдоль тела. Мама попросила меня думать о чем-нибудь приятном и хорошем. Я слегка кивнула головой и, закрыв глаза, крепко сжала челюсти. Перед внутренним взором возникло лицо лучшей подруги. Я сосредоточилась на этом образе, поэтому для меня стала полной неожиданностью, пронзившая ногу острая боль. Образ Яны исчез, и я оказалась в полной темноте. Все, что я чувствовала было болью, жестокой, отчаянной и беспощадной. Мне показалось, что я сама превратилась в один сплошной оголенный нерв. «Проклятье! И я еще думала, что знаю о боли все! Наивная, глупая девочка...» А тем временем, в ноге кто-то копался. Я не могла открыть глаза, это казалось чем-то невозможным. Все, что я могла – это лежать смирно, сжимать добела кулаки и челюсти. Теперь я понимала, что чувствовали люди в прежние века, когда их оперировали. Только вот у них во рту – был кляп, у меня его не было. В какой-то момент я подумала, что раскрошу себе зубы. Боль стала еще более невыносимой, и я резко вскрикнула. «Проклятье! Черт! Обещала же себе не кричать...» Прошло еще несколько длинных секунд, показавшихся мне вечностью и врач сказал, что мне надо передохнуть.

Я открыла глаза и по ним ударил яркий свет. Я почувствовала, что в ушах скопилась влага и что кожу на лице стянуло. Врач предположил, что мне вкололи мало обезболивающего. Мама сказала, чтобы вкололи еще, но я запротестовала. Мама взглянула на мое лицо и повторила просьбу об уколе. На мои слабые протесты она не реагировала. Я снова зажмурилась, приготовившись к неизбежной адской боли. Укол сделали, но, видимо, это был точно не мой день, потому что при уколе по моим ощущениям, попали в нерв. Я мысленно дико взвыла и еще крепче зажмурилась.

Время для меня, как будто бы остановилось. Осталось два ощущения – адская боль и невыносимо адская, при которой я вскрикивала. В какой-то момент я почувствовала, как мама с силой разжимает кулак моей правой руки, чтобы взять меня за руку. По щекам, все это время, беззвучно катились слезы. Если ад существует, то для меня это он и есть. Единственное, что удерживало меня на плаву – это образ перед моим мысленным взором. Образ моей лучшей подруги. Я была рада, что ее здесь нет, потому что, увидев меня в таком состоянии, она бы разочаровалась во мне. Так я думала в те минуты. Неожиданно ее образ стал гаснуть, и я стала цепляться за отдельные детали. Короткие рыжие волосы, большие карие глаза, светлая улыбка. Чем больше я цеплялась за эти детали, тем больше они меркли. В голове мелькнула отстраненная мысль, что я еще никогда не теряла сознания и, что если я его потеряю, то спицу, наверное, вытащат.

Из последних сил я простонала, чтобы они прекратили мою пытку, считала, что больше не выдержу. Врач и медсестра этого не услышали, а вот мама – поняла. Ее голос прозвучал, как гром. Она сказала, чтобы они прекратили и зашивали ранку. Я прошептала, что зашивать не надо, пусть просто заклеивают. Я и так отсюда выйду, главное – уйти. Медсестра мне возразила, что не зашивать нельзя, так как это маленькая, но операция. В этот момент я ее окончательно возненавидела.

Как ни странно, прикосновение иголки, почти не вызвало боли. Я не помню, как отец оказался в кабинете, но, когда он взял меня на руки, я крепко обняла его и спрятала лицо у него на груди, снова почувствовав себя малышкой. Врач сказал, что в нашем городе нам никто не поможет и для того, чтобы все вытащить – надо ехать в Курган. И ему явно было жаль, что он не сумел нам помочь. Забавно, Курган – город маленький и его единственной достопримечательностью там является Центр Илизарова, а в Петербурге, где множество больниц не могут нормально сделать обезболивание и вытащить маленькую двухсантиметровую спицу. Поездку домой я не помню. Поездка на хоккей в тот день, естественно, была отменена. Яна узнав о всей этой истории в тот же день утешила меня сказав, что не одна молодая девушка молча и без слёз не выдержит такую пытку. Также она сказала, что не разочарована во мне, а восхищается моей стойкостью. Я была благодарна близкой подруге за поддержку.

Через неделю мне нужно было снять швы с пальца. Накануне поезди в больницу, мы обнаружили, что моя нога потеряла чувствительность и сделав рентген, после того, как швы были сняты, мы обнаружили, что спица ушла еще дальше от того места, где она была до попытки ее вытащить. И я, и мои родители, и Яна были шокированы этой ситуацией, но сделать ничего не могли. Оставалось лишь ждать майской поездки в Курган. А четырнадцатое февраля две тысячи семнадцатого года попал в копилку самых «веселых» и жутких дней в моей жизни.

Очередное «веселье» или автобус.

К автобусам у меня всегда было двоякое отношение. Ведь до какого-то момента автобусы были колясочникам недоступны. И это было хорошо показано в фильме – "Любовь с ограничениями". Но даже теперь, когда автобусы стали доступны для колясочников, попасть в них бывает сложно. Безалаберность водителей, погодные условия и нежелание маршрутчиков уступать законное место на остановке для социального транспорта. Все это представляет большую сложность для инвалидов – колясочников и их сопровождающих. Так же, в автобусах, место для инвалидов не оборудовано для того, чтобы закрепить какую-либо коляску. Я знала лишь один автобусный маршрут, на котором можно было закрепить пассажира в коляске ремнем безопасности.

Но при всем, при этом ездя в автобусе, глядя в окно, можно было наблюдать за красотой города. Несмотря на то, что в Санкт-Петербурге далеко не везде есть доступная среда, это не делает город менее красивым. Мы с мамой иногда пользуемся автобусами и довольно часто сталкиваемся с безалаберностью водителей. Многие из них не знают, как открыть пандус для въезда коляски в автобус. Некоторые просто теряют ключи для открытия пандуса. Они предлагали нам занести коляску на руках, но как только я стала пользоваться электрической коляской, такой вариант стал абсолютно невозможным! Да и доверять себя и свою технику совершенно незнакомым людям, я откровенно говоря, боялась. Ведь во время подъема коляски неопытным человеком, он может ее уронить... Подобных случаев было много, но рассказать я хочу об одном.

***.

Очередное веселье – это сборник рассказов, прежде всего о человеческом факторе, в отношениях к инвалидам, а уже потом – о доступной среде. Это был один из тех дней, когда мы с мамой поехали не по делам, а просто гулять и отдыхать. Отложили все планы и поехали. Самая лучшая прогулка для молодой девушки – это шоппинг. К тому же, в тот день в магазине Оджи для среднего класса, была распродажа – один плюс один равняется трем. Я надеялась, что на этой распродаже, я смогу найти красивой платье, для поездки в Москву в сентябре. Выехали мы днем, на наше счастье, в этот день водитель автобуса сразу же и при этом – сам, вышел из автобуса и открыл нам пандус. К сожалению, в самых популярных маршрутах нашего района, нет возможности закрепить коляску. Поэтому, маме в таких поездках, приходится вставать напротив меня, чтобы, если что – удержать коляску. Правда, электроколяску практически невозможно удержать обычному человеку, если только у него нет специальной физической подготовки. А мама у меня – совершенно обычная женщина, поэтому в очередной раз, когда мы ехали в автобусе, я молилась всем известным и неизвестным мне богам, чтобы водители не тормозили резко.

В этот раз мы без приключений доехали до метро, вышли и пересели в другой автобус – до Меги – Парнас. По логике вещей, автобус, это – та же машина, поэтому крепление для коляски и ремень безопасности должны быть в каждом автобусе. Просто для безопасности обычных пассажиров и самого инвалида. Я вцепилась правой рукой в перила, чтобы чувствовать себя немного уверенной. В этот день нам повезло с водителем – вез он плавно и не дергал автобус, поэтому не успела я моргнуть глазом, как мы доехали до Меги. Я не знаю, что случилось, но почему-то, подъезжая к остановке, водитель заволновался, а за ним и весь автобус. Я спросила маму, что случилось. Она сказала, что маршрутка снова стоит там, где ей стоять не положено, не давая проехать автобусу.

Водитель автобуса пытался гудками заставить маршрутчика дать ему проехать, но тот не отреагировал. Я скрипнула зубами от досады, ведь поездка начиналась так хорошо. Водитель пытался аккуратно объехать маршрутку, чтобы все-таки подъехать к остановке и высадить меня. Но видимо, что-то пошло не так, на секунду автобус тряхнуло. Мама инстинктивно схватилась за подлокотник моей коляски, а я ухватилась за ее руку чуть повыше локтя, а правой рукой еще крепче сжала перила, так, что костяшки пальцев побелели. Через несколько секунд водитель все-таки выровнял автобус и встал к остановке максимально близко. Мы последними выходили из автобуса, когда все уже оплатили проезд и мама помогла мне выехать. Поблагодарив водителя и оказавшись на остановке, что навес над остановкой немного покосился. Я почувствовала, как внутри закипает злость на маршрутчика и жалость к водителю автобуса. Но мама быстро вывела меня из задумчивого состояния и позвала за собой. Я увеличила скорость на коляске, поехала вслед за мамой, выкинув все лишние мысли из головы. Все– таки я приехала сюда отдыхать и учиться ездить на коляске самостоятельно на большом пространстве, среди большого количества людей.

Я не знаю, сколько мы провели времени в Меге-Парнас, но полагаю, что более двух часов. Шоппинг прошел удачно – купили несколько симпатичных вещей, вкусняшки (то есть – сладости). Когда мы решили, что нам уже пора домой, мы позвонили папе и он прямо с работы приехал к нам, ведь у нас было несколько пакетов. Я бы вполне довольна нашей вылазкой, ведь для первого раз я справилась, на мой взгляд, вполне неплохо. Вскоре мы втроем вышли из Меги и пошли к остановке. Я была уверена, что мое радужное настроение продлится до следующего дня, но ошиблась. На улице было темно, но мне это не мешало ехать по ровному асфальту до остановки. Через несколько минут мы увидели автобус с открытыми дверями. Но этот автобус стоял неровно и слишком далеко от тротуара, чтобы я могла спокойно в него заехать. Мама подошла к открытой водительской двери и попросила водителя подъехать поближе и откинуть пандус, чтобы я смогла заехать. Водитель отреагировал на мамину просьбу лишь со второго раза, и я сочла это плохим знаком.

Водитель вышел из автобуса, в его руках был ключ, что уже было очень хорошо. Ведь теперь я знала, что заморочек с открытием пандуса не должно быть. Водитель откинул пандус и посмотрел на меня, будто приглашая подъехать к тротуару, спуститься вниз и заехать на пандус. Мама сказала, что так не пойдет, ведь я просто не могла спуститься с такой высоты поребрика. Моя коляска чисто технически может подниматься и опускаться не более чем на пять сантиметров, здесь же было все пятнадцать! Для меня попытка спуститься с такой высоты равносильна самоубийству. Мама попыталась объяснить водителю, что это слишком высоко для меня, на что он ответил, что если я могу в ней катиться, то смогу и спуститься, а если и нет, то он снимет меня вместе с коляской. Мама с сарказмом спросила, а сможет ли он просто поднять сто семьдесят килограмм? Тот, посмотрел на нас, как на идиоток, и сказал, что да – он сможет. Я демонстративно подъехала к самому поребрику и сверкнула глазами на водителя. Водитель взялся уже за подлокотники моей коляски, как мама воскликнула, что за них браться нельзя.

Тот, тут же отпрянул и ошарашенно посмотрел на меня. Когда он был близко, я успела его мельком рассмотреть. Он был нерусским, наверное, узбеком или таджиком. В нашем городе довольно много водителей городского транспорта из Средней Азии, и все – они для меня были на одно лицо, и многие из них, увидев меня на электроколяске, предлагали затащить меня в автобус на руках, но не один из них и не обвинял меня в чем-либо. А этот водитель, когда мы не дали стащить меня с поребрика, и заявил мне в глаза, что это из-за меня сломали остановку и он не хочет из-за меня ее доламывать. Люди всегда относились ко мне по-разному – кто с жалостью, кто с сочувствием, кто с пониманием, кто с восхищением, но не разу я не видела в глазах человека такого откровенного презрения, как в глазах этого водителя. Я была шокирована и жутко обижена этими незаслуженными обвинениями в мой адрес. Ведь виновата была не я, а тот маршрутчик, который безнаказанно уехал.

Мамины глаза сверкнули гневом. Отцовское лицо окаменело. Я не знаю, что бы произошло в тот момент, если бы не вмешался еще один человек. Он сказал, что водитель ведет себя глупо и ему нужно выполнить нашу просьбу. Водитель же разозлился еще сильнее, но наконец выполнил нашу просьбу. Человек, стоявший рядом со мной, был одет в полицейскую форму, выглядывавшую из-под куртки. Я была ему благодарна за вмешательство. Мы с ним быстро переглянулись и кажется – он мне подмигнул. В итоге, в результате вмешательства этого мужчины, я все-таки заехала в автобус. Но мое радужное настроение лопнуло, как воздушный шарик. Я была жутко раздосадована и расстроена. Когда нам нужно было выходить, пандус нам открыли без постороннего вмешательства. На второй автобус мы сели без приключений, и так же без приключений доехали до дома. Родители мне объяснили, что некоторые остановки слишком узки, чтобы автобус мог к ним спокойно подъехать и это точно не моя вина. Это было заботой городских чиновников. Я приняла их слова к сведению, но это не вернуло мне хорошего настроения, и я еще больше уверилась, что нужно создать такой сборник, как «Очередное „веселье“, или...», ведь он покажет обычным здоровым людям с какими трудностями нам приходится сталкиваться каждый день. И это точно – не вина людей на колясках.

Очередное «веселье» или Питерское метро.

Это было в две тысячи шестнадцатом году, осенью. Тогда у меня еще не было электроколяски, и мы тогда еще не думали, что кроме электроколяски мне придется заказывать и активку для метро. Тогда у меня была только одна коляска – Икс – панда. Высокая, с откидывающейся спинкой и абсолютно индивидуальная, так как изготовлена была по моим личным параметрам. Многие чиновники и простые граждане, те, которые никогда не сталкивались с проблемами инвалидов – колясочников, считают, что инвалиды специально приобретают дорогие коляски за счет государства или за счет спонсоров, из простой прихоти. Разумеется, это не так. У каждого инвалида, в частности – колясочника – совершенно разные заболевания и им нужна разная техника. Даже моя активка так внешне похожая на стандартную коляску, все же от нее отличалась. У активки можно управлять подъемом ног и опусканием спинки – все, правда – вручную. Впрочем, в тот день я не думала ни об электроколяске, ни о коляске активного типа, просто на тот момент у меня их не было. Я думала о том, что мама отвлекла меня от домашнего задания и подготовки к экзаменам. Как только начался сентябрь, я, буквально, не вылезала из-за стола с учебниками. Сдать экзамены на хорошо и отлично, и получить нормальный аттестат стало моей главной целью. Теперь я занималась даже в выходные, причем – до позднего вечера.

В один из таких выходных и произошел тот случай, о котором я хочу рассказать. К метро я относилась немного лучше, чем к автобусам, ведь в нем я каталась с раннего детства. Правда, в моем детстве не было службы сопровождения и ездить было нелегко. Но сейчас она есть и ездить стало намного проще. Хотя на самом деле – все зависит от ситуации, но суть не в этом. А суть вот в чем – тогда мы поехали на прогулку, и прогулка сама по себе была чудесной, но вот обратный путь... Когда мы ехали на прогулку никаких проблем не возникло. Единственная проблема, которая, на мой взгляд, могла бы возникнуть – долгое ожидание сопровождающих, но этого не было. Мы хорошо погуляли, а когда пришло время возвращаться – мы пришли к метро, вызвали службу сопровождения, которая быстро помогла нам сесть в поезд. Они пообещали сообщить на ту станцию, куда мы ехали, чтобы нас встретили у вагона поезда. Но около вагона нас никто не встречал. Мы несколько минут ждали, но никого не дождались и пошли к эскалаторам. Мы подошли к кабинке дежурного по станции, мама легонько постучала по стеклу, чтобы привлечь ее внимание. Она, открыв окошко, спросила, что нам нужно, хотя на самом деле – должна была сказать, что вызовет для нас службу сопровождения или о том, что они уже едут, потому что им о нас сообщили, но этого не случилось.

Я тяжело вздохнула, ведь что-то подобное я и ожидала. Ведь у меня, просто по определению, весь день на ура пройти не может. Закон подлости преследовал меня всю жизнь. Я, вроде бы, должна была к этому привыкнуть, но так и не привыкла. Пока мы ждали группу сопровождения, я смотрела по сторонам, рассматривая людей, поднимающихся и спускающихся на эскалаторах. Некоторые из них поворачивали ко мне головы и смотрели на меня с удивлением, с жалостью или смотрели сквозь меня. Через несколько минут мне надоело это занятие и я, повернув голову и уставившись на закрытый эскалатор, начала гадать – приедет один человек из сопровождения или двое. Иногда, в прошлые разы, приезжал один человек, который говорил, что поможет держать коляску, но на самом деле – вставал на верхней ступеньке и смотрел, как коляску держала мама. Хотя, конечно, он обязан был делать это сам. Тем временем мама спросила у дежурной, сообщали ли им с другой станции, что нам нужно сопровождение. Дежурная сказала, что ей ничего не сообщали и наш приезд для нее стал сюрпризом. Я, услышав эту фразу, переглянулась с мамой, и мы понимающе кивнули друг другу. Время тянулось, сложно жевательная резинка – медленно – медленно. Если бы я могла ерзать на коляске, то уже точно извертелась бы. В конце концов я их увидела, они спускались вниз по эскалатору. Оба в темно-синей форме сотрудников метрополитена, один был высокий и стройный, с седеющими волосами, второй – с темными волосами, плотный. Спустившись они подошли к нам, поздоровались.

Как только запустили эскалатор, тот из них, который был крепче на вид, завез меня на него. Он хотел было поставить коляску на тормоз, но мама не дала ему это сделать, мотивировав это тем, что, когда меня нужно будет свозить с эскалатора, он не успеет снять коляску с тормоза. Он был недоволен, но послушался маму. Через несколько минут, они с напарником заявили, что никогда не видели подобных колясок. Я хмыкнула себе под нос, такие заявления давно стали для меня привычными. Когда мы были на середине пути, я подсознательно уловила, что этому сильному на вид мужчине, стало тяжелее держать коляску. Возможно, дело было в том, что моя коляска была у него далеко не первой за сегодняшний день, а возможно – потому что он был физически слабее, чем казался внешне. Через какое -то время я услышала от него фразу, которая повергла меня в шок, так, что я даже не сразу ее поняла, а когда я осознала ее, то разозлилась. Он сказал, что чиновникам надо принять закон, который будет позволять инвалидам-колясочникам ездить на метро только в стандартных колясках, которые для метро подходят и ни на каких других. Его напарник согласился с ним. Видимо у этих двоих не было родственников или друзей, прикованных к коляске, и они не представляли себе жизнь инвалида, раз они позволяют себе такие циничные заявления.