Текст книги "Палочки на песке"

Автор книги: Анастасия Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Только этот молодой человек был очень большим, и Фиона не знала, как заговорить с ним, как выдать свое присутствие, и что он скажет, когда увидит ее здесь, такую маленькую и хрупкую, когда сейчас он совсем не подозревает о ее существовании, увлеченный своим делом.

А может, она так никогда и не решится рассказать ему о себе. И так и будет жить рядом с ним, лишь с грустью наблюдая за его жизнью, пока наконец ей не придется вернуться домой, в свой родной Левобережный лес, где ее ждет ее семья и который скоро посетит принц Марк, желающий узнать, как поживает его нареченная невеста. Которая его никогда не полюбит…

Фиона вздохнула. Легкий шорох от ее робкого вздоха прокатился по тихой кухне почти неслышным шелестом, но молодой человек, насторожившись, приподнял голову и обвел взглядом свою маленькую кухню.

Фиона испуганно затаила дыхание.

«Он слышал меня!» – со страхом подумала она, – «Он слышал меня, что же мне теперь делать?»

Фиона испуганно дернулась и задела цветочный горшок, стоящий рядом с ней на полке, отчего он звякнул, и парень подскочил.

– Кто здесь? – требовательно спросил он, но ему никто не ответил. Фиона сидела, прижимаясь к цветочному горшку – рядом с растением она чувствовала себя спокойнее, ведь оно напоминало ей ее лес, ее зеленый дом, сплошь и рядом укрытый растениями. Она обнимала зеленый листик, спускающийся к ее плечу, и ей казалось, что еще немного – и молодой человек услышит стук ее маленького трепещущего сердца.

– Наверное, мыши, – произнес молодой человек задумчиво, – А я и не знал, что у меня есть мыши.

Он сел обратно и продолжил свое занятие. А Фионе стало забавно. «Он принял меня за мышь?» – подумала она, и эта мысль рассмешила ее. Она тихо хихикнула, и молодой человек обеспокоенно вскочил снова.

– Да кто здесь?

Закрыв глаза, Фиона глубоко вздохнула и набралась смелости.

– Я здесь, – громко сказала она.

Хотя, конечно, это для нее было громко, ведь она была совсем маленькая, а для человека ее тонкий голосок был едва слышен, но он расслышал ее слова и стал удивленно озираться по сторонам.

– Кто ты? Да где ты прячешься? Я тебя не вижу.

Фиона открыла глаза и посмотрела на него сверху вниз.

– Я здесь. Совсем рядом!

– Где? И как ты сюда попал? Ведь это моя квартира!

– Попала, – сказала Фиона.

– Что?

Она весело засмеялась:

– Я говорю, что не попал, а попала. Я девушка. И я сижу у тебя на полке. Молодой человек был сбит с толку.

– На какой еще полке? Прекрати дурачиться! Где ты?

Фиона снова засмеялась, и, склонив голову набок, ласково прищурилась:

– Не веришь? А ты сначала подними глаза – и посмотри.

Вздохнув, молодой человек поднял взгляд, и тут глаза его расширились, потому что на одной из кухонных полок он и вправду увидел маленького человечка – маленькую рыжеволосую девочку в желто-зеленом платьице, которая сидела и болтала своими крохотными ножками, весело глядя на него.

– Ну что? Поверил?

Молодой человек немного помолчал.

– Не знаю, – сказал он в конце концов неуверенно, – Я, наверное, сплю?

– Вовсе нет, – ответила девочка, – Просто ты, вероятно, таких как я никогда не видел. Вы, люди, редко опускаете глаза, чтобы обратить на нас внимание. Да нас не так просто и увидеть.

– Мы, люди…

Молодой человек попятился и неуверенно сел на старенький кухонный диванчик, схватился обеими руками за голову и снова замолчал, глядя на Фиону.

А она по-прежнему сидела и болтала ножками. Ей уже не было страшно, скорее ей было забавно оттого, что не она боится такого большого человека, а он ее – такую маленькую.

– Что примолк? – крикнула она ему задорно.

Он еще немного поводил рукой по волосам, потом откашлялся и произнес как-то хрипло и неуверенно:

– А можно, я… Ну, сниму тебя оттуда?

– Пожалуйста, – ответила Фиона, – Тем более что я проголодалась, и я думаю, что ты не пожалеешь для меня пары своих ягод.

– Да, конечно! – он вскочил, бросил взгляд на стол и снова посмотрел на нее, – Ешь, пожалуйста, сколько захочешь…

Фиона покачала головой, улыбаясь:

– Боюсь, что больше двух мне не съесть.

– Да, да…

Молодой человек осторожно подошел к полке и неуверенно подставил Фионе руку.

– Благодарю, – ответила она и сошла ему на ладонь, отчего у нее даже слегка закружилась голова – так необычно было то, что сейчас с ней происходило, так высоко она находилась, и так тепла была его ладонь, и так близко было его лицо, которое было таким большим – его, того, ради кого она бросила родной дом и свою семью, и сбежала сюда…

Молодой человек осторожно приблизил свою ладонь к столу, и Фиона аккуратно сошла на него. Взяв в руки ягоду черники, она уселась поудобнее и начала есть. Юноша нерешительно опустился обратно, на свой обшарпанный маленький диванчик подле стола и принялся наблюдать, как она ест.

Фиона держала ягоду обеими ручонками и откусывала по малюсенькому кусочку, тщательно пережевывая его, и молодому человеку на какой-то момент показалось даже, что у него на столе просто сидит мышонок и ест его ягоды.

Но он знал, что это вовсе не мышонок. Он не мог отвести от Фионы глаз, отчего она слегка зарделась и ела несколько смущенно, улыбаясь и поглядывая на него. А он смотрел на девушку, красивее которой, казалось, никогда в жизни не видел, и давался диву, какая же она все-таки маленькая.

– Кто ты? – спросил он тихо, чуть охрипшим голосом.

– Меня зовут Фиона, – вежливо представилась девушка, – А тебя?

– Меня – Максим… А кто ты такая?

– Я – принцесса Левобережного леса – того самого, где ты собирал ягоды, – начала рассказывать Фиона, которая, конечно, ожидала этого вопроса.

А он смотрел на принцессу, которая уже доела ягоду и теперь сидела, облизывая свои крохотные пальчики, и улыбался.

– Не думал, что этот лес имеет название, – мягко сказал он.

– Конечно, имеет! – ответила Фиона воодушевленно, – Каждый лес имеет свое название, ведь это – целое королевство. И у каждого леса есть свои король и королева. Просто вы, люди, редко смотрите себе под ноги и не обращаете на наш народ никакого внимания. Хотя, вообще-то говоря, находитесь на территории наших владений, куда мы, гномы, вам милостиво разрешаем зайти.

– Извините… – смущенно пробормотал Максим, – Я… Я не знал, что такое может быть…

– Вы много чего не знаете! – весело крикнула Фиона, взяла вторую ягоду и продолжила свой рассказ, – Итак, я – принцесса Фиона, дочь короля Митона и королевы Изабеллы. Наш лес называется Левобережным, поскольку он лежит на левом берегу лесной реки. Ты ведь, верно, видел реку, когда был в лесу?

Максим задумался и припомнил, что через лес действительно идет тонкая полоска ручейка – но для таких маленьких человечков этот ручеек, должно быть, и впрямь кажется целой рекой.

Он кивнул.

– По другую сторону реки находится, соответственно, Правобережный лес, – продолжала Фиона, – Там правят король Арнольд и королева Илькея. У моих родителей трое сыновей – Дэнис, Филипп и Альберт. Дэнис уже совсем взрослый, он женат на красавице Юте, так что у него есть своя семья. Но мы все равно часто с ним видимся.

Второй мой брат – Филипп, еще не женат. Он очень хороший, только бывает таким занудой.

Третий сын – Альберт, он еще совсем малыш.

Кроме этого, у моих родителей есть четыре дочери.

Самая старшая из нас – Агафья. Она очень красивая, и она замужем за чудесным человеком по имени Фаин.

Вторая по старшинству – я…

Потом – сестра Флора. Она очаровательна, мы дружим с ней, только такая трусишка!

Последнюю сестру зовут Лола, и она у нас еще совсем-совсем крошка.

Флора говорила и улыбалась своим словам. Улыбка освещала ее лицо, когда она вспоминала каждого из своих близких, а Максим все слушал и не мог наслушаться, удивляясь, какие же чудеса бывают на свете, и как глупы могут быть люди, совершенно не обращая внимания на то, что такое волшебство живет совсем рядом с ними. А Фиона все рассказывала и рассказывала Максиму – про своих родных, про маленький волшебный народец гномов, про желто-зеленые и белые платьица, про тоненькие голоса и песни в кругу, про вечернюю игру короля на флейте, про крохотные каминчики, подле которых гномы греются в своих маленьких хижинках, про игры детей на траве да про белочек, птиц и других обитателей леса, которых можно погладить рукой.

В течение всего рассказа Фиона счастливо улыбалась, но потом прекрасная улыбка ее неожиданно потухла, и она посмотрела на Максима грустно и задумчиво.

– Я должна была стать невестой Марка – принца Правобережного леса, старшего сына короля Арнольда и королевы Илькеи. Наши отцы договорились между собой, что наш брак послужит соединением наших двух лесов в одно большое королевство, которым будем править мы. А я убежала. Представляю, как все сердятся на меня.

Фиона печально опустила глаза.

– А почему ты убежала? – тихо спросил Максим. Ему вдруг самому стало очень грустно, когда он представил, что эта необыкновенная девушка из волшебного царства гномов покинет его навсегда и станет женой неизвестного принца.

– Потому что я хотела быть с тобой, – ответила Фиона совсем тихо и подняла глаза на Максима.

На душе его потеплело, и он осторожно провел кончиком пальца по ее волосам:

– Я рад, что ты пошла со мной, Фиона, – ласково сказал он, – Хотелось бы мне, чтобы ты осталась со мной навсегда.

– Это правда? – спросила его Фиона, глядя Максиму в глаза.

А он смотрел на нее, и ему казалось, что никогда еще не видел он никого чище и прекрасней, чем она, и никогда не сможет он полюбить обычную девушку, встретив в своей жизни такую необыкновенную, как Фиона.

– Правда, – ответил Максим.

На глазах у Фионы выступили слезы от счастья.

– Так будем же вместе всегда, любимый! – крикнула она.

– Будем, любимая! Только как же нам быть с твоими родными?

– Мы придумаем, придумаем, любимый! Главное – будем вместе, навсегда!

– Будем вместе навсегда.

Так и остались они жить вместе – Максим и Фиона. Души они друг в друге не чаяли, и жили они так счастливо, что уже не могли представить свою жизнь друг без друга – так сильно они друг друга любили.

Максим носил девушку на своем плече или в кармане, выходил с ней каждый день на прогулку, а вечерами они пили чай с вареньем из лесных ягод, Фиона всегда сидела на столе и смотрела в окно вдаль – туда, где заходит солнце, ибо где-то там, в этой стороне стоял ее родной лес.

Однажды Фиона послала своим родным весть, подозвав к себе белого голубя, который по ее зову влетел в комнату через окно.

– Передай все, как я велела, – сказала она ему на прощание, и через некоторое время птица вернулась, усевшись на окно.

– Молодец, – ласково говорила Фиона голубю, гладя его по перышкам и подкармливая хлебными крошками, а потом сказала Максиму:

– Мы должны идти.

– Куда? – заволновался молодой человек, – Скажи, ты хочешь вернуться домой? Тебе со мной наскучило?

– Нет, что ты, что ты! – поспешно отвечала Фиона, – Просто мы должны показаться моей семье. Они все знают и требуют нашего прихода.

Максим волновался:

– Фиона! Зачем же нам туда идти? Они ни за что не позволят тебе остаться со мной!

Не менее взволнованной была и Фиона:

– Милый Максим, нам все равно нужна помощь. Посмотри на нас – как мы будем жить вечно вместе, если я такая маленькая, а ты такой огромный по сравнению со мной?

– У любви нет преград, милая!

– Максим, нам нужно получить благословение. Я должна увидеть своих родных и понять, осуждают ли они меня или нет.

– А если они не отпустят тебя, Фиона? Что, если они отнимут тебя у меня? Я не смогу более без тебя жить.

– У любви нет преград, милый! Обещаю, я останусь с тобой, я всегда буду с тобой! Ты ведь мне веришь? Но сейчас нам надо идти.

По дороге в лес они оба молчали – и Максим, и Фиона. Оба они волновались и не решались заговорить друг с другом. Максим шел, Фиона сидела у него не плече, одной ручкой придерживаясь за его шею, другой – перебирая рыжую прядь своих длинных волос.

Впереди них летел белый голубь, не улетел он и когда они уже зашли в лес.

Наконец, на одной из полянок, он опустился на пенек и сложил крылья.

– Мы пришли, – сказала Фиона шепотом.

Максим замер, затем опустился на колени на зеленый мох и подставил Фионе ладонь, помогая ей сойти на землю.

Из-за зарослей величественно вышел старый лесной король, одетый в плащ желто-зеленых цветов, и остановился подле путников, сложа руки на своей груди, по которой струилась длинная седая борода.

Максим робко отвесил ему поклон.

– Приветствую вас, король Митон, правитель Левобережного леса. Смею вам донести, что я люблю вашу дочь всем сердцем и прошу у вас позволения, чтобы она осталась со мной.

Король молчал, лишь молча взирал на человека снизу вверх, а потом обратил свой взгляд на Фиону.

– Это правда, отец, – произнесла девушка, – Я тоже люблю этого человека. Я виновата, что сбежала от вас и что нарушила свой обет выйти замуж за принца Марка, но я не могу иначе. Мы с Максимом любим друг друга и хотим провести вместе всю оставшуюся жизнь.

В лесу на мгновенье стало совсем тихо. Стихли все дуновения маленьких ветерков, замолкли птицы и перестали шуршать зеленые травинки. Белый голубь тоже сидел неподвижно. Все ждали, что ответит на это старый король.

– Счастье моей дочери важнее обетов и обычаев, – произнес он после молчания, – Тем более, – добавил он хитро, – что когда к нам в гости приезжал принц Марк посмотреть на свою невесту, он избрал себе другую, которая была очень этому счастлива.

Из-за куста выглянула Флора, щеки ее порозовели, она опустила глаза и улыбнулась.

Фиона посмотрела на сестру и улыбнулась тоже. Она была счастлива за нее.

– Но как же вы будете вместе? Разве не мешает вам то, что вы такие разные? Фиона ведь совсем малышка по сравнению со своим возлюбленным.

– У любви нет преград, – ответили они хором – Фиона и Максим.

Старый король расплылся в улыбке. Затем он подошел к пеньку, где сидел белый голубь, отчего тот заворковал, сел с ним рядом, достал свою волшебную флейту и стал играть.

Тут же отовсюду – из-за кустов и деревьев, травинок и кочек стали выходить гномы, образуя вокруг влюбленных яркий желто-зеленый круг.

Максим оглядывался по сторонам и не мог поверить своим глазам. Он наяву увидел то, о чем столько рассказывала его возлюбленная, он своими глазами увидел настоящее чудо – лесной народ!

А гномы все выходили и выходили, и круг становился все шире и теснее.

Фиона радостно вертела головой, осматривая тех, кого она так сильно любила. Она без труда узнала в первых рядах своих родственников, даже трусишка Флора подбежала так близко, что стояла совсем рядом с Максимом, а она ведь так боялась людей.

Король все играл, а гномы все выходили, и все они поднимали руки ввысь и пели так звонко и чисто, что даже слух человека различал сейчас эти божественные звуки как песню, а не как шум гуляющего по кронам деревьев ветра.

И чем больше гномы пели, тем больше становилась Фиона, она росла на глазах под звуки волшебной музыки, изумленно оглядываясь по сторонам. Даже она, проведя всю свою предыдущую жизнь среди необыкновенного народа гномов, еще никогда не видела такого волшебства.

Когда она доросла до размеров обыкновенного человека, король перестал играть на флейте, и пение гномов смолкло.

Фиона стояла посреди поляны, лицом к лицу к ней стоял изумленный Максим, и они счастливо рассматривали друг друга, кажущиеся сейчас друг другу еще прекраснее, чем раньше.

– Будьте счастливы! – крикнул лесной король, и гул тонких голосов подхватил его фразу, разливая ее по воздуху всей лесной поляны: «Будьте счастливы!».

Фиона и Максим бросились в объятия друг друга, и обняли друг друга крепко-крепко, как не могли сделать этого ранее, и целовали друг друга, и плакали от счастья, и кружились, взявшись за руки, в центре лесной поляны, а лесной народ все прыгал вокруг них и махал им желто-зелеными шапочками:

– Будьте счастливы!

2008

Сельская сказка

– Ванечка, не ходи, – уговаривала его старушка, которая проживала по соседству с Иваном.

Они сидели на ее крохотной кухоньке в стареньком покосившемся домике и пили горячий чай из больших фарфоровых кружек.

– Не могу, баба Люся, – отвечал ей крупный молодой человек, студент, – Как же я могу не пойти? Ведь я ученый. Я не могу оставить неисследованным такое место. И тем более я не могу допустить, чтобы вы все тут боялись всяких поверий.

– Ишь ты, какой! – проворчала баба Люся, недовольно подливая гостю чай.

– Ученый он. Может, Ваня, ты и ученый, вот только городской ты, не сельский. Не жил ты в деревне, а вот я давно уже тут живу. Так что уж послушай ты меня, старую бабку Люсю!

– Ну что вы, бабушка? – молодой человек улыбался, – Вы не думайте, что я вам не верю – я вам верю. Только у страха, сами знаете – глаза велики. А поэтому я просто схожу на это ваше кладбище да покараулю там одну ночь.

И устройства некоторые с собой прихвачу, какие требуются. А наутро сразу к вам – и сразу же вам доложу, бабушка Люся, что нету здесь никаких привидений. И зря вы все-таки говорите, что я не местный. У меня ведь все-таки здесь дача. Или, по-вашему, я вам не сосед?

– Сосед, сосед, – отмахнулась старушка, – Только слушай сюда, внучок, а то волнуюсь я больно за тебя. Ты знай, Ванечка, что поверья не всегда такие уже и нелепые, какими ты их себе представляешь. И если я говорю тебе, что есть там призрак – значит, правда он там есть! И нечего тебе по кладбищу ходить. Молодой еще, небось никого пока не схоронил, да и сам в могилу не торопишься. Так к чему беса-то дразнить и только несчастий к своей голове притягивать? Или ты несчастий еще на своем веку не повидал? Успеешь еще, Ванечка, много их в жизни, несчастий, тут уж никак без них не обойтись… Зачем же тебе еще, лишние?

– Да поймите вы, бабушка Люся, – Иван по-прежнему улыбался старушке, – Что я ученый, и мне просто необходимо знать правду. Хотя правду я и так вам могу сказать: нету там никаких привидений, не бывает такого, бабушка. Это все выдумки да бредни. Мужики местные напьются, так им спьяну и мерещится, что попало – а потом ходят, вытаращив глаза, людей пугают. А я вот покараулю одну ночку – и докажу вам, бабушка, что никакого призрака нет, чтобы вам не страшно по селу ходить было.

– Не надо мне ничего доказывать, Ванечка! – отмахнулась от него баба Люся, – Ничего я не боюсь, мне-то чего бояться? Я на кладбище ночью не хожу, и тебе не советую. Для чего тебе идти, на какой грех? Только, видно, ты меня не послушаешь, поэтому слушай другое.

Коль призрак пугает – видать, он злой, а раз злой, то и тебя запугивать будет что есть мочи. И знай же тогда, что как бы он ни юлил, как бы ни баловал, ты в глаза ему не смотри ни на мгновенье. Глянешь – и пропадешь, не сможешь уже от глаз его мертвых оторваться. Увидишь его – так глаза сразу опусти, перекрестись и иди с Богом. Молитвы ты знаешь, Ванечка? Крест есть у тебя?

– Не верю я в Бога, бабушка. Некрещеный я. И в призраков я тоже не верю, а потому и бояться не буду.

– Ну тогда я помолюсь за тебя! Но от имени Божьего ты не отрекайся, – баба Люся вздохнула и сокрушенно покачала седой головой, заискивающе заглядывая Ване в глаза, – Не ходил бы ты, Ванечка. Не дерзил бы понапрасну. Чует мое сердце, на верную беду я тебя отпускаю, на смерть. А тебе бы жить еще да жить. Поживешь – вон, гляди, и внучке моей, Дуньке, женихом наречешься…

– А ты за других-то не решай, бабушка! – послышался голос Дуни откуда-то из передней.

– А ты чужих бесед-то не подслушивай! – крикнула бабушка, – Вот стрекоза какая, до всего ей дело имеется…

Отставив пустую чашку, Иван встал из-за стола.

– Спасибо вам, баба Люся, – произнес он добродушно, – Вы не переживайте, ступайте лучше Дуне чайку налейте. Вечереет уже, а мне еще домой зайти надо, приборы собрать. А наутро я сразу к вам, обещаю.

– Ступай, ступай, внучок, – запричитала старушка сокрушенно, – Впрочем, лучше бы ты не ходил никуда, да тебя, верно, не переубедишь, упертый ты зародился… Ступай с Богом, только ты не забудь, о чем тебя старая бабка Люся предупреждала…

– До свидания, бабушка.

Уже на крыльце домика он увидел Дуню, которая, казалось, его и поджидала.

– Пойдешь все-таки? – спросила она, легко спрыгнув с деревянных перил, – Не ходил бы… Ты знаешь, бабка ведь правду говорит, лучше бы ты ее, старую, послушал.

– Ты не бойся, Дунечка, – ласково ответил ей Ваня, – Я ведь завтра вам же первым обо всем расскажу.

– Завтра… То завтра! Я ведь, верно, всю ночь теперь спать не буду…

– Еще чего! Спать она не будет. Ложись вечером в постель и спи. Тебе-то что не спать?

– Беспокоюсь я за тебя, Ваня! – схватив его за краешки локтей, девушка придвинулась ближе к его лицу и зашептала ему быстро-быстро, глядя снизу вверх в его глаза, – Глупый ты, дурной… На беду ведь идешь, на несчастье, на верную погибель. Как же мне дальше быть, коль тебя не станет? Тебя ведь ничем не уймешь. Нечистая тебя не трогает, вот и ты ее не трогай. Зачем же горе на себя накликивать, зачем беду в свои объятия звать? Надо ли тебе этих непутевых встреч? Остался бы, и жили бы спокойно дальше, от кладбища этого в стороне… к чему оно нам?

Дуня вдруг отстранилась от Ивана и отвернулась, заплакав.

– Дуня! – он растерялся, – Дунечка!

Помедлив, он подошел к ней сзади и положил руки ей на дрожащие плечи.

– Дунечка. Ты что? Ну зачем ты плачешь? Все в порядке будет. Ничего страшного не произойдет, вот увидишь.

– Ты почем так уверен? – крикнула она сквозь слезы, – Тебе откуда знать?

– Дунечка, ничего страшного не случится. Случиться просто ничего не может. Это всего лишь сказки. Страшные деревенские сказки. Только и всего. Я потом тебе другие расскажу, хорошие. Хочешь? А сначала тебе правду всю расскажу про это место. А правда в том, что ничего страшного в этом месте нет. Кладбище – это всего лишь место, где мертвые спят. Там просто тишина и покой. Знаешь, сколько таких кладбищ в больших городах? Море! И ничего страшного там не происходит. Я тебя потом в город свожу как-нибудь, и ты сама все увидишь.

– Не надо мне никаких сказок! Не надо мне городов! – отскочив от него, Дуня обернулась и снова прижалась к Ивану, подняв на него светлые глаза, полные слез, – Только не надо никуда уходить, слышишь? Я прошу тебя, не надо! А впрочем, ты все равно уйдешь, я знаю. Ты храбрый… Ты такой храбрый! А хочешь, хочешь я с тобой пойду, Ваня?

– Вот еще! Это еще зачем?

– Я тоже… Я тоже хочу быть храброй. Я боюсь… Боюсь отпускать тебя одного!

Ваня осторожно погладил заплаканную девушку по волосам:

– Вот кому не место на кладбище, Дуня, так это тебе. Твоя храбрость будет в том, если ты отпустишь меня спокойно и будешь ждать. Иди домой – видишь, на тебя бабушка из окна смотрит. Она уже давно чай тебя ждет пить. Сейчас чаи погоняете – и спать. А я утром к вам приду. Договорились?

Посмотрев Ване в глаза с мгновенье, Дуня отшатнулась и бросилась в слезах к дверям. На пороге она обернулась:

– Не придешь ты, не придешь, Ваня! Кабы не был бы ты дураком, так не полез бы с нечистой силою мериться! А коль такой ты невежда и храбрец, так одолеет она тебя, непременно! Береги себя, Ваня! Береги, если сможешь.

Всхлипнув, Дуня убежала в дом, а Иван так и стался в растерянности стоять на крыльце.

Помедлив с несколько минут, он пошел к себе домой. Ему все-таки стало не по себе от слов Дуни, и в душу его начали было закрадываться сомнения, но он тут же отогнал их прочь от себя.

«Глупости!» – подумал Ваня, – «Какие привидения? Я же ученый. Разве можно поверить в такое? Вот девчонка – такого мне наговорила, что и впрямь не по себе стало. Видно, голову я от ее рассуждений и от голоса ее потерял. Правда, что ли, мне на ней жениться?».

Но и эти мысли он отогнал от себя прочь. Прежде всего для него было дело.

Когда он добрался до кладбища, висели уже серые сельские сумерки, и все вокруг уже, казалось, начало приобретать иные, чуждые очертания. Но Иван, как ученый, знал, что это всего лишь не более чем игра его настороженного воображения, обусловленная некоторым помутнением видимости.

И все же, когда он подошел к обветшавшей ограде старого кладбища, ему стало как-то нехорошо, неловко, и он замер было в нерешительности перед входом, с сомнением глядя на древние, почерневшие и покосившиеся от времени кресты.

Глядя на них, казалось, что над темными очертаниями надгробий висят не сумерки, а самая настоящая пронизывающая тьма, сотканная не из времени суток, а из чего-то иного, настоящего и очень черного, чернее самой глухой ночи.

«Ерунда. Нервы шалят твои, ученый! Стыдно.».

Он шагнул ко входу, но тут же вздрогнул и снова замер – так ему стало жутко, и так холодно, словно его окатили только что ледяной водой, так, что даже прожилки его озябли и затряслись.

«Не ходи!» – словно в самой глубине его головы прозвучал чей-то протяжный голос, и тут же перед глазами его всплыли снова и Дуня, и баба Люся, и он словно бы заново услышал их голоса.

«Молодой еще, небось никого пока не схоронил, да и сам в могилу не торопишься. Так к чему беса-то дразнить и только несчастий к своей голове притягивать?» – засокрушалась, запричитала совсем рядом баба Люся, качая седой головой, – «Не ходил бы ты, Ванечка. Не дерзил бы понапрасну. Чует мое сердце, на верную беду я тебя отпускаю, на смерть».

«Как же мне дальше быть, коль тебя не станет?» – крикнула ему в слезах Дуня, – «Кабы не был бы ты дураком, так не полез бы с нечистой силою мериться! А коль такой ты невежда и храбрец, так одолеет она тебя, непременно!».

Ваня вздрогнул и стал озираться по сторонам. Здесь, где он стоял, за пределами старого кладбища, было бы будто светлее и спокойнее, здесь еще висели серые сумерки, не успевшие еще перейти в черную ночь.

– Глупости, – выдохнул Ваня, – Я пойду. Пойду!

Где-то неподалеку громко завыла собака, и он снова вздрогнул, но уже не обернулся – и переступил черту кладбища.

И тут же, в это мгновение, вокруг него стало тихо-тихо.

– Вот и хорошо. Тишина и покой. А значит, никого здесь нет, – сказал сам себе Иван, но голос его прозвучал совсем неуверенно, были в звучании его и дрожание, и трепет, и лишь сердце стучало громко-громко в его висках, словно крича о том, что нету на самом деле никакого покоя в этой зловещей тишине, и не несет она на самом деле в себе никакого облегчения.

Темные кресты, казалось, окружили его, обступили своим тесным кольцом, опутанным кладбищенской тьмою, и тишина эта стала какой-то ватной, неестественной, вокруг не было ни шороха – ни шелеста травинки, ни пичуги, ни ночного кузнечика, и Ване показалось, будто это место поглотило его, забрало себе, спрятало небрежно у себя на черной ладони, словно бы раздумывая, в какой момент стоит раздавить его тонкие виски своими скользкими пальцами.

Страх опутал его тело, но назад пути уже не было – он пришел.

«За работу, ученый», – мрачно усмехнувшись, Иван осторожно побрел по одной из узких кладбищенских дорожек – ступая подошвами своих ног так тихо, словно боясь разбудить мертвых, словно и впрямь остерегаясь каких-нибудь призраков или ходячих мертвецов, в которых он, как ученый, не верил.

Пройдя некоторую долю черного кладбища, Иван свернул к одному из заброшенных земляных холмов и нерешительно присел подле одного из полуразрушенных мрачных надгробий и принялся ждать.

«Тоже мне, ученый», – подумал он про себя, и неприятный зябкий холодок пробежал у него по влажной спине, – «Ну какой же я ученый, на самом деле. До ученого мне еще далеко, мне еще учиться и учиться. И зачем я полез в это дело? Кому я, в самом деле, и что захотел доказать? Пустоголовый студент, захотевший блеснуть искрой своего мнимого профессионализма. Физик недоделанный.».

Иван вздохнул, с напряжением обводя взглядом безмолвные кресты.

«Ладно, пришел уже. Надо работать. Приборы у меня есть. Хотя какие уж тут особенные приборы. Лишь фотоаппарат да камера ночного видения. Даже датчиков никаких… Ученый! Что ж, поначалу должно и этого хватить, впрочем. Что же мне фиксировать этими самыми датчиками, в самом деле? Неужто правда каких-нибудь призраков? Это чушь. А вот на каких-нибудь сатанистов, алкоголиков да вандалов данной аппаратуры как раз должно хватить – все же они люди».

Иван сидел на темной кладбищенской земле, которая казалась совсем холодной, несмотря на то, что еще стояло лето – такой, словно местную промозглую почву уже коснулись своим мертвенно ледяным дыханием и пробили до основания заморозки.

Кладбище казалось совсем другим миром, мрачным, отличным от всего прочего окружающего мира, словно это был некий остров, оазис черной тьмы и холодного тлена среди целого мира – живого и ярко-подвижного, наделенного множеством тональностей нежных звуков этих движений.

Он сидел и ждал, робко ежась от холода, и размышлял, пытаясь скоротать долгие часы черного пустого времени, царившего в этом страшном маленьком мирке, пытаясь унять колотящееся безумно сердце и пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль, никак не желавшую уйти из его головы: скорей бы утро. Скорей бы рассвет.

Но рассвет был еще совсем не близок, секунды шли мучительно медленно – так, что Ивану казалось, словно целая жизнь его проходит сейчас в этих мрачных холодных секундах.

Призрак плавно проплыл молочно-белым пятном, балансируя легкими бесплотными касаниями над верхушками покосившихся надгробий.

Ваня сморгнул и зажмурился, встряхивая головой.

«Этого не может быть. Ученый! Ты же знаешь, что этого просто не может быть.».

Он открыл глаза и снова посмотрел в ту сторону, в какой, как ему показалось, он видел призрака.

Там ничего не было.

Он вздохнул облегченно и осторожно оглянулся по сторонам, пытаясь унять расшатавшиеся нервы. Но вокруг были только кладбище да ночь, да тишина – такая мертвая, что ему было понятно, что здесь действительно никого, кроме него, не было, и ни о каких сатанистах не могло быть и речи.

И о призраках тоже.

Ваня взглянул на часы, желая узнать, сколько еще часов предстоит ему провести в этом черном месте, где холодным дыханием кожу обжигает смерть – так, что сердце обливается ледяной влагой, да его собственное дыхание на фоне всей этой зловещей тишины кажется оглушающее громким звуком, разрушающим остатки его потрепанных нервных сил. Но часы его остановились, словно стрелки их прилипли к окоченевшему циферблату, намертво приклеившись и потеряв всякую возможность движения.

Краем глаза Ваня заметил белое пятно, ярко выделяющееся на фоне окружающей его черноты. Призрак плавно направлялся куда-то в сторону, казалось, не замечая ни черных крестов, ни их отчаянного гостя, рискнувшего бросить наглый вызов этой кладбищенской, потусторонней силе, вторгнувшись на их запретную, леденящую территорию, где правили лишь холод и тьма, да что-то еще, непонятное, неподвластное человеческому уму.