Текст книги "Тварь(СИ)"

Автор книги: Анастасия Химич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Я слышал, что сирены считаются вымершими, – через время проговорил Павел Григорьевич, – но наверняка это неизвестно. И если тогда больше ста лет назад мой дед наблюдал семейную пару, есть вероятность, что жителям города угрожает большая опасность...

– Вы хотите, чтобы я проверил, одна она здесь или с самцом? – я сглотнул комок.

– Да...

– А если с самцом? А если самцов несколько? Вы представляете, чем эта охота может закончиться для меня? Да что там я – единороги крайне агрессивны. Если я ненароком разозлю его – а может, и их – сколько же людей погибнет!

– Сергей, послушайте. – Павел Григорьевич вдруг вскочил со своего места и схватил меня за плечи. От его хватки у меня перехватило дух. – Поверьте мне, вы ничем не рискуете. Она не опасна. И ваша задача всего лишь проверить, она одна или нет.

– Как вы себе это представляете? – спросил я, когда он отпустил мои плечи.

– Вам нужно войти с ней в контакт.

– Допустим, – еще сильнее нахмурился я. – Допустим, я выяснил, что она здесь не одна. А дальше что? Я один с единорогом не справлюсь, даже если в комиссариате меня считают одним из лучших...

– В этом случае, мы вызовем еще охотников, – сказал Павел Григорьевич, гордо вскинув голову.

– Понятно, с вашими возможностями, вы можете размещать срочные заявки хоть каждый день, – я махнул рукой.

– Но если она одна, – "дядя Паша" понизил голос, – то вы приведете ее мне живой.

Я широко раскрыл глаза. Нет, сирена, конечно, считается совершенно мирным существом, но кто ее знает, как она отреагирует на попытку взять ее в плен.

– Вы... вы... не понимаете... о чем просите, – с трудом выговорил я.

– Я не прошу, – вдруг не терпящим возражений тоном произнес Павел Григорьевич. – Я – заказчик. Я плачу деньги за то, чтобы вы выполнили работу. Я определяю, какую именно работу вам предстоит выполнять, и я же сужу о том, насколько качественно вы ее выполнили. Понятно?

Я вздохнул и опустил голову:

– Да...

– В таком случае, ступайте в свой номер и хорошенько отдохните. Я распоряжусь, чтобы вас не тревожили до семи часов. А ровно в семь вас со всеми вашими инструментами отвезут на место.

– Мне понадобится веревка, – глухо произнес я. – Около двадцати метров. Не меньше восьми миллиметров в диаметре, не слишком плотного плетения, но достаточно прочная. И фрукты или овощи, чтобы подманить ее...

– Мы обеспечим вас всем необходимым.

– И на всякий случай... – я замялся. – Нужно эвакуировать жителей в радиусе трех километров...

– Об этом не беспокойтесь, – кивнул Павел Григорьевич.

– И ваши люди пускай высадят меня примерно в трех километрах от места, – закончил я.

– Разумеется...

Когда коротышка сопроводил меня обратно в номер, на часах была половина двенадцатого. Я завел будильник на пять, разделся и лег в постель.

Однако сон не шел.

Сердце бешено колотилось, но не от страха, а от предвкушения. От самой мысли о том, что я лицом к лицу встречусь с сиреной, у меня кровь приливала к щекам и к паху. Что уж греха таить, среди Охотников ходят упорные слухи о том, как некоторые занимались любовью с тварями. Конечно, от одной мысли о сексе с истекающим слизью белым моллюском или с похожим на морского ежа колючим паном лично меня пробивала дрожь отвращения, но есть же вполне человекообразные твари. Те же хрустальные девы, хоть и выглядят довольно специфично с этими просвечивающими сквозь прозрачную кожу внутренними органами, имеют вполне человеческую анатомию. Но сирены это же отдельный разговор – почти мифические создания с теплой бархатистой кожей и будоражащей воображение налитой грудью, которую так и хочется ласкать, целовать и трогать, плюс кроткий нрав, не в пример девам.

Поэтому, с одной стороны, я хотел отправиться на эту охоту, заглянуть в глаза этому прекрасному зверю, прикоснуться к ней, ощутить тепло ее соблазнительного тела, но с другой, я почему-то заранее чувствовал себя предателем. Ну, вот поймаю я ее, приведу заказчику, и что дальше? Что он с ней сделает? Посадит на цепь? Отдаст каким-нибудь ученым для экспериментов? Убьет забавы ради?

Но и отказаться я не могу – меня прислал сюда комиссариат, от меня потребуют отчет, да и денег же не заплатят, если я вдруг откажусь или сбегу. Ну, ладно я не выполню работу, но ведь Павел Григорьевич ясно дал понять – не справлюсь я, он вызовет кого-то еще. Ему это раз плюнуть.

И что делать?

Сказать, что она не одна? Сымитировать нападение единорога? Хе-хе, то есть вспороть себе брюхо и сдохнуть на месте. А если там и правда есть единорог? А вдруг ему не понравится, что я лапаю его подружку?

На дерево он за мной, конечно, не полезет – вес не тот, да и не приспособлены его ноги к лазанью по деревьям. Но ведь и я не смогу все время среди веток прятаться. В какой-то момент мне придется слезть. А единороги опасны не только тем, что свирепы и сильны, но и тем, что умны.

Помню одну охоту на эту тварь, так он нас в ловушку заманил – в пещеру, кишевшую огненными крысами. Я тогда оттуда еле ноги унес. Тело одного мы так и не нашли, а двое других в больнице скончались от ожогов и крысиных укусов.

Но как бы меня не пугала возможность встретиться с единорогом один на один, в моем мозгу все время всплывала картинка, как моя рука, кажущаяся почти черной на фоне ее белоснежной кожи, касается груди сирены, и как нежно розовеют при этом ее сосочки, как трепетно подрагивает почти безволосый живот...

Черт, надо поставить не такую гадкую мелодию на будильник.

Я открыл глаза. За окном уже стемнело, и в свете от далекого фонаря у самого стекла кружились снежинки.

Только этого не хватало! Болван! Как можно было, зная какой у нас климат, ехать севернее столицы и не прихватить с собой хотя бы банальные "кошки"? Все, о деревьях можно забыть – в кедах я по мокрым ветвям и пяти минут не пробегаю. А если еще и температура снизится, можно сразу копать себе могилку. Потому что если меня и не раздерут на кусочки, ноги я точно отморожу.

Я поднялся с постели, пошел в ванную, умылся, побрился. Затем надел рабочие штаны и свитер, попутно проверив, насколько легко выходят ножи из ножен подмышками. Это мои последние аргументы, когда закончатся дротики и метательные кинжалы. А после этого вывалил на пол посреди номера содержимое рюкзака. Включать свет мне было не нужно – в темноте я вижу даже лучше.

Первым делом разложил свой "патронташ", проверил надежность креплений и застежек и только потом обернул его вокруг пояса. В кармашки под правой рукой – короткая духовая трубка с уже заряженным дротиком с транквилизатором, четыре малых метательных кинжала один перед другим и небольшой бумеранг. Все это рассчитано на то, чтобы на какое-то время выбить противника из колеи, оглушить, усыпить... Только транквилизатор действует через раз, кинжалы некоторых тварей только злят, а бумеранг настолько легкий, что особо крупные звери даже не замечают его ударов. Поэтому ношу я их для равновесия, чтобы "патронташ" не перекашивало в одну сторону. В следующие кармашки укладывается уже оружие посерьезнее – большие метательные кинжалы, которые при удачном попадании могут не только пробить кожу каменного буйвола, но и нанести ему серьезную травму, дротики с взрывными капсулами вместо острия и – моя гордость – когда-то купленный на блошином рынке минигарпун. Многие мои коллеги смеются, когда видят его в сложенном виде. Еще бы, вся конструкция по длине меньше стандартного телефона, но когда я ее раскладываю – одним движением! – эта крошка превращается в поистине смертоносное оружие. А если острие еще и смочить ядом... м-м-м...

На левый бок обычно привешиваются ножны с мечом, но сегодня я его брать не буду, раз уж моя задача не убить тварь, а только "войти с ней в контакт". А вот пару дополнительных капсул с ядом и дымовую шашку захвачу – на всякий пожарный.

Конечно, нагружаться оружием мне совсем необязательно, но раз уж есть хоть небольшая вероятность встретиться там лицом к лицу не только с сиреной, но и с единорогом, лишняя железяка с собой может подарить мне шанс хотя бы уйти оттуда живым.

Затем я надел черную легкую куртку из прочного и мягкого синтетического материала, выключил телефон и уложил его на дно рюкзака, завернув предварительно в свою гражданскую куртку, а сверху аккуратно уложил оружие, которым сегодня пользоваться не планировал.

Затем еще раз выглянул в окно. Снег перестал, но небо было затянуто косматыми тучами.

Я цокнул языком и натянул на голову шапочку из того же материала, что и рабочая куртка, закинул на плечо рюкзак и, крадучись, вышел в коридор. Почему крадучись? Нужно было проверить, насколько легко я могу двигаться с грузом, и не лязгают ли кинжалы при ходьбе.

В холле на первом этаже по-прежнему монотонно вибрировали ртутные лампы. Еще не видя их света из-за угла коридора, я надел защитные очки – после темной комнаты даже приглушенный свет будет мне неприятен, а потом в лесу я потеряю время, ожидая, пока глаза снова привыкнут к темноте.

У лестницы меня уже ждали. Коротышка держал в руках объемистый полиэтиленовый пакет, видимо, с приманкой, а один из амбалов стоял с мотком веревки на плече. Павла Григорьевича в холле не было.

При моем появлении метрдотель протянул мне пакет. Я хмыкнул, опустился на одно колено, одновременно сбросив с плеча рюкзак, и быстро переложил фрукты и овощи прямо на оружие, затем затянул завязки и принял из рук амбала веревку. Отлично, именно такая, как нужно, и ровно столько, сколько нужно.

– Машина ждет вас у подъезда, господин С, – с поклоном сообщил коротышка.

Я кивнул и опять с трудом открыл дверь. За моей спиной кто-то прыснул.

Машина – уже не давешняя колымага, а вполне себе приличная зверюга, похожая на каплю ртути – стояла под парами. За рулем сидел сам Павел Григорьевич.

– Почему вы не оставили свои вещи в номере? – спросил он, когда я сел на заднее сиденье.

– Потому что это охота, – сказал я, снял очки и расправил шапочку, полностью закрыв лицо и шею, а затем надел перчатки из все того же материала, – никогда не знаешь, что тебе может пригодиться.

– А маска зачем?.. Трогай!

Я хмыкнул – значит, цивилизация сюда все-таки добралась. Вот и машина с голосовым управлением обнаружилась, да еще и с индивидуально настраиваемыми командами.

– Маска, перчатки, штаны и куртка блокируют запах моего тела, – пояснил я. – Конечно, не полностью, но намного лучше, чем гражданская одежда.

– Это какой-то специальный материал? – Павел Григорьевич развернулся ко мне вместе с водительским сиденьем.

Солидно.

– Да, он был разработан специально для Охотников.

– То есть тварь не заметит вас, пока вы не подойдете к ней достаточно близко?

– Да, – кивнул я. – Минимальное расстояние, на какое я могу приблизиться, не будучи замеченным, около пяти метров. Кроме того, я не оставляю свой запах на предметах, которых касаюсь, так что тварь будет гнаться за мной лишь до тех пор, пока я остаюсь в поле ее зрения.

– Хитро, – похвалил Павел Григорьевич и снова развернулся к приборной панели. – Именно поэтому вы попросили эвакуировать жителей из трехкилометровой зоны?

– Именно, – подтвердил я.

– Почему не больше?

Я передернул плечами:

– Это стандартный протокол – если тварь появляется вблизи человеческого жилья, людей эвакуируют из трехкилометровой зоны от той точки, где тварь наблюдают чаще всего.

– И все-таки – почему именно три километра? А не пять, не десять, – Павел Григорьевич блеснул на меня глазами через плечо.

Я нахмурился:

– Вероятно, на то есть причина.

– Хотите, расскажу? – он снова развернулся ко мне вместе с сиденьем.

Я кивнул.

– Потому что твари физически слабы, – победоносно улыбнулся он. – Даже самые сильные твари не могут безостановочно пробежать расстояние больше трех километров.

– Откуда вам это известно? – мрачно спросил я.

– А вы еще не поняли? – Павел Григорьевич вскинул брови. – Я работал в комиссариате на заре своей юности. Не Охотником, конечно. В канцелярии.

Я улыбнулся:

– Да, мне следовало сразу догадаться. Кто бы еще мог снабжать вас информацией, как не канцелярия, где хранятся досье на всех Охотников?

Он удовлетворенно похлопал себя по животу:

– Да, некоторые люди в вашей структуре мне все еще кое-чем обязаны...

– Значит, я один из лучших по мнению канцелярии?

– Дело не только в этом, – Павел Григорьевич вдруг посерьезнел. – Скажите, Сергей... или, может, все-таки Владислав?

Хорошо, что я уже натянул маску, а то бы ошарашил заказчика выражением полнейшего недоумения на лице.

– Какие еще услуги предоставляет комиссариат? – закончил "дядя Паша" после затянувшейся паузы.

Я поджал губы и снова промолчал.

Это, пожалуй, самое гнусное в работе комиссариата, из-за чего я чуть не уволился, не успев даже толком сходить на охоту. Но меня отговорили, и я остался.

– Вам ведь тоже предлагали, не так ли?

Я кивнул.

– А знаете, почему Охотникам присваивают инициал и запрещают сообщать заказчикам свои личные данные – имя, фамилию, адрес, номер телефона?

Я прищурился, и он не мог этого не заметить.

– Комиссариат уже давно пытается монополизировать рынок заказных убийств, – почти шепотом договорил Павел Григорьевич.

– Потому что тварей становится все меньше, – произнес я ему в тон, – а такой огромной организации нужно с чего-то жить.

И от одной мысли об этом мне захотелось выйти из машины на полном ходу.

Да, мне предлагали. Сулили большой гонорар. Обещали полную конфиденциальность и защиту от полиции. Говорили, мол, какая тебе разница, кого убивать? Это те же твари, только в человеческом обличье. Угрожали. Но я не согласился. Хотя и пообещал, что никогда и никому не скажу об этом ни слова.

– Заказчики должны общаться только с посредником, а посредник это комиссариат, – Павел Григорьевич тяжело вздохнул.

– Только не говорите, что вы ушли из-за этого, – я нахмурился.

– Нет, – он ухмыльнулся, – ушел я не из-за этого. Я не так принципиален, как вы.

– Что это значит? – понизив голос, спросил я.

– Вы спрашивали, почему я направил заявку лично на вас, – он вскинул голову и победоносно прищурился на меня. – Так вот, дело не в вашем профессионализме, а в вашей принципиальности. Вы единственный из всех Охотников, кто ни разу не принимал заказов на убийство людей.

– А это-то вы откуда знаете? – напрочь позабыв об этикете, я вытаращил на него глаза.

– О, это совсем просто, – рассмеялся Павел Григорьевич. – Все оплаты заказов комиссариата проводятся через бухгалтерию. Выплаты Охотникам формируются там же. Разумеется, никто не разносит плату за охоту на тварей и за убийства людей по разным статьям, и стоимость убийства равна стоимости охоты на самую опасную и свирепую тварь. Но разница все равно есть, и знающий человек эту разницу без труда разглядит.

– Гонорар за охоту на самую опасную тварь распределяется между несколькими Охотниками либо между выжившими Охотниками и семьями погибших, – догадался я.

Павел Григорьевич лишь молча развел руками, мол, ты сам все понимаешь.

– Так что же, выходит, только... я...?

Мне стало по-настоящему гадко. На весь комиссариат, на добрую сотню Охотников, я один выполнял только свою работу...

– Какое отношение все это имеет к сегодняшней охоте? – убитым голосом спросил я.

– Бросьте, вы уже все поняли, – вдруг рассмеялся Павел Григорьевич. – Я знаю, что сделал правильный выбор.

– Вы хотите предложить мне работу?

– Хочу и предлагаю, – он снова развернулся к приборной панели, а я опустил голову.

Мне вдруг показалось, что из меня выкачали все силы и вынули все кости. Нестерпимо захотелось лечь и лежать, прижав колени к животу. Закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Просто сдохнуть.

Как все гадко...

Но выходит, что и сирену ловить необязательно?

Эта мысль словно глоток живой воды наполнила меня надеждой.

– Но задания это не отменяет, – будто прочитав мои мысли, не оборачиваясь, бросил Павел Григорьевич.

– Зачем она вам?

– Ну, как же, – в его голосе прозвучала усмешка и немного горечи, – еще никому не удавалось поймать тварь живьем. Изучить ее повадки, физиологию, анатомию, наверняка узнать, чем она питается и как ей удается выживать при явном недостатке физической силы.

– А если честно? – я прищурился.

Павел Григорьевич хмыкнул, но так и не обернулся:

– Если честно, просто хочется утереть нос комиссариату, а заодно напомнить им, ради чего была создана эта организация.

Я затаил дыхание и закусил губу – я, сотрудник комиссариата, сейчас фактически шел против него! То есть только что заказчик дал мне железобетонное оправдание моего отказа от задания, выполнение которого повлечет за собой подрыв авторитета моей организации. Я же поклялся защищать ее интересы, когда принимал присягу Охотника! И все, что мне нужно сейчас, это сказать одну единственную фразу: "Я не стану в этом участвовать". После этого я со спокойной совестью вернусь в комиссариат, напишу докладную, рапорт, отчет – все, что угодно. И буду прав!

Но я молчал. Потому что комиссариат действительно берет на себя намного больше, чем было задумано изначально. Потому что он зарабатывает скорее на заказных убийствах людей, чем на охоте на тварей. Потому что если не дать им по носу, славное имя Охотника, которое даже в личной переписке всегда пишется уважительно с большой буквы, станет синонимом банального наемника без совести и жалости. Потому что комиссариат уже давно негласно руководит всей страной и может давить даже на самых влиятельных людей. Потому что...

Но она-то тут не причем! Сирена пострадает по единственной причине – ее легко поймать! Ее запрут в лаборатории, будут проводить над ней опыты, наверняка, болезненные. Она будет страдать и мучиться, а затем умрет, и от нее не останется даже следа...

Я зажмурился и подумал, что хорошо бы там действительно был единорог. Пускай бы он меня убил, искалечил, ворвался в город, но защитил ее, раз уж я сам не в состоянии отказать...

– Приехали, – прервал мои мысли Павел Григорьевич.

Машина мягко качнулась и застыла, затем с тихим шелестом распахнулась задняя пассажирская дверца.

– Ваша задача, господин С, – с улыбкой произнес заказчик, – привести сирену вон к тому фургону, – он махнул в сторону темного провала открытых ворот гаража. Я снял очки – в гараже действительно стоял просторный белый фургон наподобие тех, что используются для перевозки лошадей. – Дальше вы получаете деньги – гораздо больше, чем вам заплатили бы в комиссариате – и думаете, стоит ли вам туда возвращаться или достаточно направить заявление об уходе по почте.

Я поджал губы. Эта охота действительно станет для меня последней. Я действительно уволюсь, но и здесь не останусь. Пускай я больше ни на что не гожусь, зато у меня есть принципы, которыми я не поступлюсь.

Хоть бы там действительно был единорог!

Я спрыгнул на дорогу, закинув рюкзак себе за спину, и двинулся в направлении черной громады леса.

По небу плыли рваные косматые тучи, ледяной ветер бросал в лицо мелкую снежную крошку и неприятно холодил тело под одеждой, но мне было все равно. Пожалуй, впервые в жизни, я не ощущал физического дискомфорта. В голове стучала единственная мысль: "Спасти сирену любой ценой". И я почти бежал, не задумываясь ни о холодном ветре, ни о влажной скользкой дороге, ни о том, как громко бряцало оружие в рюкзаке за моей спиной и в патронташе на моем поясе.

Она не опасна!

Я вдруг замер как вкопанный, едва войдя под сень деревьев, и обернулся. Павел Григорьевич стоял возле машины и курил. Ветер относил дым от его трубки назад к городу, но я все равно ощущал запах его табака. Если ему так нужно поставить на место комиссариат, зачем он прислал мне ту записку?

Я сбросил рюкзак с плеч, развязал тесемки и высыпал его содержимое прямо на припорошенную снегом траву. Похлопал по карманам гражданской куртки – бумажный квадратик тихо хрустнул. Я вынул его и поднес к носу. Записка пахла канцелярским клеем, кремом для рук, гелем для волос и мужским одеколоном. Я напряг память.

Обостренное обоняние это хорошее подспорье на охоте, когда выслеживаешь тварь, но в повседневной жизни это сущее проклятие. Потому что запахов вокруг не сотни, не тысячи, а миллионы! Каждый человек пахнет массой вещей – косметика, парфюмерия, стиральные порошки, кремы для обуви и множество других средств по уходу за всем на свете имеют свой запах. Как правило, химический и довольно резкий. Они смешиваются в невообразимый коктейль с собственными запахами человеческого тела. И этот "коктейль" неукротимым потоком льется мне в нос. Не только мне, конечно, а всем "счастливым" обладателям чуткого обоняния.

Поэтому одно из первых умений, которым учат при поступлении в комиссариат, это навык "отключать" обоняние там, где оно не очень-то и нужно. То есть попросту игнорировать большую часть запахов.

Поэтому сейчас я тщетно напрягал память, силясь вспомнить, кто же из обитателей гостиницы мог так пахнуть. И по всему выходило, что это мог быть только коротышка-метрдотель.

Я нахмурился, спрятал записку обратно в карман гражданской куртки и снова упаковал все свои вещи в рюкзак. Зачем коротышке передавать мне такую записку? Зачем ему идти против своего хозяина? Это не имеет смысла. Хотя...

Снег под ногами был влажным, а оттого сминался практически бесшумно. Ветер, бушевавший в городе, утих. Вокруг стояла оглушительная тишина. Точнее, торжественная тишина, будто лес набрал в грудь воздуха и ждал только условного сигнала.

И через каких-то сто метров от того места, где я вошел в лес, послышалась музыка. Точнее, я не знаю, когда зазвучала музыка. Вполне вероятно, что я слышал ее с того самого момента, когда выпрыгнул на дорогу, а может, лишь когда ступил под деревья. Но возможно, что она зазвучала буквально только что. В принципе, это было неважно, потому что музыка означала одно – сирена близко.

Я ускорил шаг, побежал, выскочил на поляну и замер, уронив рюкзак на землю.

Это была сцена из моего утреннего сна. Сирена сидела на задних кошачьих ногах, длинный хвост свивался кольцами вокруг нее, передние лапы-руки были сложены на груди, так похожей на грудь человеческой женщины, а небесно-синие глаза смотрели спокойно и по-матерински тепло. Ее почти безволосый живот был округлым с сильно выпирающим пупком.

У нее будет детеныш!

На трясущихся ногах я приблизился к ней и упал на колени.

– Прости меня, – по моим щекам потекли слезы.

Она вдруг опустилась на передние лапы, ее хвост со звонким свистом распрямился, а налитые груди качнулись на расстоянии моей вытянутой руки. А затем необычайно мягкие пальцы коснулись моей щеки в маске, а лошадиный рот как будто растянулся в улыбке.

– Я же говорил, что она не опасна, – раздался за моей спиной голос метрдотеля, но говорил он сейчас совсем не так, как в отеле.

Я повернулся к нему. Он стоял в десяти шагах правее меня, обнимая ствол березки, и по его щекам тоже текли слезы.

– Я не могу заставить Павла Григорьевича отказаться от этой затеи, – почти шепотом говорил коротышка, – но подумал, что вы... если бы вы отказались, он...

– Он бы вызвал кого-то другого, – мрачно закончил я. – А этот другой убил бы и ее, и детеныша, и сказал бы, что в лесу был еще и единорог...

– Но вы же этого не сделаете? – в голосе метрдотеля зазвенела мольба.

– Не сделаю, – я мотнул головой и снова посмотрел на сирену.

Она чуть склонила голову набок, будто понимая, о чем мы говорили.

– Ты ведь здесь не одна? – спросил я.

Сирена кивнула.

– Вас здесь много?

Она снова кивнула.

– Вы смогли выжить, потому что держитесь все вместе, да?

Ее губы снова как будто растянулись в улыбке.

– И нам бы поучиться у вас, – я тоже улыбнулся и сорвал с лица маску.

Сирена дернулась, собираясь убежать, но потом вдруг кинулась ко мне, обняла мои плечи и прижала к себе. Мне оставалось лишь ответить на ее объятия. А в голове забилась мысль – они такие же, как мы! Они не дикие звери, не твари, они люди! Возможно, мутанты, возможно, результат каких-то экспериментов, но люди. Такие же как я или этот коротышка. Они смогли загнать нас в норы благодаря тому, что они вместе – защищают и спасают друг друга. А мы разбились по одному, ценим свои индивидуальности и свой комфорт. Мы ссоримся и ругаемся, убиваем друг друга, а они нет.

И от этой простой истины мне стало одновременно легко и гадко. Я понял, что возвращаться туда я не хочу. Не хочу работать в комиссариате, не хочу выполнять поручения этого Павла Григорьевича. Хочу остаться здесь, с ними. И пускай меня разорвет на части единорог, испепелит стая огненных крыс, отравит ядом мраморный паук – мне все равно. Я хочу остаться с ними.

– Я хочу к вам, – прошептал я в самое ухо сирены.

Она отшатнулась от меня, кивнула и протянула руку. Я улыбнулся, стянул перчатки и взял ее под локоть. Сирена фыркнула, повела ушами и свободной рукой указала на мой рюкзак. Я кивнул опрометью бросился к нему, схватил и тут заметил взгляд коротышки.

– Идем с нами, – предложил я и, улыбнувшись, протянул ему руку, но он мотнул головой и отступил в чащу.

– Почему? – не понял я.

Но он лишь молча мотнул головой, громко шмыгнул носом и отступил еще дальше в темноту.

В этот момент мягкая рука сирены легла на мое плечо. Я обернулся к ней, улыбнулся и...

Я даже не могу охарактеризовать этот звук – что-то среднее между хлопком в ладоши и жужжанием мухи, которая бьется о стекло. Что-то теплое попало мне в лицо и потекло в рот, а на месте правого глаза сирены теперь зияла кровавая рана. Она тяжело оперлась на меня – я еле устоял на ногах. И метнул кинжал, скорее, на слух, чем видя бегущего среди деревьев человека. Раздался короткий вскрик, и в лесу снова повисла гнетущая тишина.

Я аккуратно уложил истлевающее тело сирены на землю. Кожа на ее животе лопнула, и теперь мне был виден ее так и не родившийся детеныш. Он был похож на человеческого ребенка. Чем-то даже на меня...