Текст книги "Дневник 1956 года"

Автор книги: Анаис Нин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Лето 1956

Чтобы быть поближе к друзьям, я уехала из Сьерра-Мадре в Голливуд. В маленькую двухкомнатную квартиру, которую Тави, теперь уже совсем слепой и глухой, считает тюрьмой. Он так привык гулять на свободе в Сьерра-Мадре, где он мог найти дорогу домой за километры, но здесь интенсивное уличное движение, и я боюсь отпускать его на улицу.

Он сбежал и был подобран полицией, и мне нужно было съездить за ним в собачий приемник, который здесь называют «убежищем для животных». Просто как-то раз я не нашла его и забеспокоилась. Когда я описала его и сказала возраст, меня отвели в отапливаемое помещение, которое специально отведено для очень старых собак, именно там он и находился.

Познакомилась с необыкновенной женщиной, Милдред Джонстоун, для друзей просто Милли. Она пришла послушать меня в Y.M.H.A.[27]27
  Y.M.H.A. – Ассоциация Молодых Иудеев (Евреев) (Young Men’s Hebrew Association) – религиозно-благотворительная американская организация.


[Закрыть] и подошла ко мне в компании Аннетт Нанкарроу. У нее красивое лицо с голубыми глазами и совершенно правильными чертами лица, теплая улыбка и теплый смех. Раньше она была танцовщицей, затем вышла замуж за одного из директоров «Бэтлим Стил» и окунулась в мир бизнеса. Ее выходом из положения я восхищаюсь больше всего: она поставила себе задачей превратить данный ей мир в мир, в котором она могла бы жить и творить что-нибудь из него.

Вот то, что она, по ее словам, сделала:

Использовать промышленность в качестве сюжета для рукодельной работы, казалось, естественным образом подходило нашей эпохе, особенно тем из нас, кто живет в Бетлиме. Его соседство объясняет то, почему нас привлекает ритм его напряженности и его мощь: бурные толчки производства. Визуально и эмоционально мы связаны со сталью. Это мощный образ нашей повседневной жизни.

Коллекторы пыли, вагонетки, кровли в виде зубьев пилы, или доменная печь, вырисовывающаяся на фоне красного неба… механические формы легко поддаются рукодельной работе. Возбуждающий визуально раскаленный металл, который превращается в холодную сталь, вдохновляет на бесконечные формы его выражения в шитье: флюоресцирующий красный потрескивающих шлаков или желтый, оттенка ангоры, льющейся стали. Промышленность изобилует мотивами для ручной работы. Ряд таких картин, словно вышитых по канве, ожидал меня на заводе, с его магической атмосферой неведомых происшествий, мужчинами с масками на лицах, нажимающих на рычаги, кнопки и переключатели. Красочность и мотивы диктовались динамикой производства, ее диссонансами, драматической текстурой и символическими формами машины по отношению к людям, поэзией сталелитейного цеха.

Каждый концепт рождается из личностных реакций на специфические операции внутри цеха: ощущение ритуальности перед этими ударами науки, очищающей грубую материю благодаря современной алхимии.

Наблюдение мира, который простирается перед нами с его звуками и новыми зрелищами, открытие вещей и их отношений – вот что превращает канву в бесконечное приключение, экспериментирование с неожиданным. Я распарываю столько же, сколько шью. Вышивание самолетов, поездов и кораблей приносит покой в мире скорости, вневременные моменты. Материя, темп и форма выстраиваются согласно женской логике, личностному началу, связанному с вибрациями двадцатого века и тайной, скрывающейся в «стальном» пейзаже.

Я сходила посмотреть гобелены, они выполнены в богатой цветовой гамме. Им присуща красота примитивных картин; впервые примитивный взгляд был перенесен на машины и рабочих. Это было необыкновенное преобразование: различные аспекты производства стали были переведены в абстрактные декоративные мотивы.

Я также была тронута человеческой мотивацией. Будучи артисткой и всю жизнь прожив среди богемы, Милли вошла в мир незнакомый и странный. Вместо того чтобы отвергнуть его, как это, возможно, сделала бы я, она овладела им, переведя его в понятия, которые были ей знакомы и близки. В графической форме она выразила вдохновение, которое там заключалось в силе.

Мне кажется, что это – метафора, показатель того, как современный мир, вместо того, чтобы уничтожить артиста, мог бы использоваться им в его собственных целях. Это то, что сделала Милли.

Я прочла «Тузы» Симоны де Бовуар с интересом и восхищением. Не то чтобы я верила в то, что она рассказывает, но она так хорошо драматизирует сюжет, трагическое жертвование личностью по политическим соображениям, и делает это объективно, описывая драму политики, совести, отречение от личности, принесение в жертву художника, притом без всякого смысла. Она пишет о другом, но для меня речь в книге как раз об этом. Политика предает всех героев без исключения. Она показывает, что личностное начало никогда нельзя уничтожить, что не бывает ни объективности, ни истинного самопожертвования, а индивиды используют политические идеи для того, чтобы причинить себе вред и бороться друг с другом; что дело не в преданности голодающим или беднякам, а в идеологии, которая способна сделать каждого человека врагом того, кто мыслит иначе.

Названия, которые я хотела бы когда-нибудь использовать:

Архипелаг вины.

Пылкий узник.

На известковом ложе.

Крик в глазах статуи.

Астроблема.

Раненая звезда.

Оспины луны.

Пораженный астероидом.

Названия тетрадей Дневника, написанных от руки:

Распад; женщина, которая умерла – 1931.

Дневник одержимой – 1932.

Безумно ясное равновесие – 1932.

Уран – 1933.

Дерзость – 1933.

Самобичевание – 1933.

Инцест – 1933.

Шизофрения и паранойя; триумф магии, белой и черной – 1933.

«А на седьмой день он почил от трудов своих». Произвольная цитата из книги, которую я никогда не читала – 1933.

Неоспоримое явление демона – 1934.

Поток – 1934.

Истинная пьеса, рождение юмора – 1935.

Tubereuse Aux Muqueuses Pleureuses[28]28
  Сама по себе эта строчка определенного смысла не имеет – это лишь игра слов, важна рифма. В качестве перевода мне на память приходит строка из Б. Пастернака: «Пью горечь тубероз, небес осенних горечь…»


[Закрыть] –1935.

Бунт – 1935.

Да здравствует динамит – 1936.

Дрейф – 1936.

Фата Моргана, смеющийся бог – 1937.

Огонь – 1937.

Майя – 1937.

Круги уединения: цель – коллектив – самоотречение – мир – 1937.

Ближе к луне – 1938.

Текучие слова – 1938.

Единственный способ завоевать мир – это сделать его прозрачным, спускаясь на Землю лишь для Секса – 1939.

Смерть матери – 1939.

Книга моей метаморфозы; книга Майя – 1939.

Дом смерти и бегства – 1940.

Интермеццо: книга апогея – 1941.

Рождение печатного станка – 1941.

В поисках утраченных игр – 1942.

Прозрачное дитя – 1946.

Вчера вечером прогулялась в Гринвич Вилледж[29]29
  Гринвич Вилледж (Greenwich Village) – район Манхэттена в Нью-Йорке и один из самых интересных его уголков: считается районом богемы со множеством уютных кафе и ресторанчиков.


[Закрыть] в компании Джима. Мы остановились в Риенци, на Макдугал стрит. Это итальянское кафе-кондитерская – самая совершенная имитация парижского кафе, которую только можно найти в Нью-Йорке. Мы встретили Тамбимутту, индусского поэта, который руководил журналом «Поэтри» в Лондоне. Но от других индусских поэтов его отличает ярко выраженное пристрастие к западным горячительным напиткам. Его белый костюм был грязен, а темно-синий фрак покрыт пятнами. Чернокожие музыканты там прогуливаются в ярко-красной рубахе, берете и с библейской бородой. Женщины в шляпках колоколом, надвинутых на лицо, накрашенные в бледных тонах, но с ярко подведенными глазами, как эмансипированные девицы 20-х годов. Нью-йоркский климат, с его изнуряющей тропической жарой и последующим пронизывающим полярным холодом, определенно действует на нервы.

Я познакомилась с маленькой девочкой, которую назвали Джуна в честь моих романов.

Прочла «Тенсинг с Эвереста», автобиографию Тенсинга о восхождении на Эверест. Однажды вечером все обсуждали, в чем смысл предприятий такого рода. Чтобы доставить себе удовольствие? Совсем не в этом, а в том, чтобы придать смелости другим. Можно задаваться вопросом о ее цели или приложении, но нельзя ставить под сомнение пример смелости и выдержки. Я прочла книгу как метафору. Мне показалось, что все мы пытаемся взойти на Эверест. Все мы рискуем быть ранены, упасть в пропасть, отморозить руки и ноги, получить ожоги и ослепнуть от снега.

Я влюбилась в «Солнце» Липпольда в Метрополитэн[30]30
  Музей Метрополитэн – самый знаменитый в Америке, находится в Нью-Йорке на Пятой Авеню.


[Закрыть]. Я хожу туда, чтобы искупаться в сиянии его золотых нитей. В конце концов, наше старое светило являет лишь плоский и круглый диск, а щупальца этого так полны жизни, что кажется, будто они проникают глубоко в вас и наполняют светом. Когда я угнетена, оно рассеивает черные мысли. Я чувствую себя как мистик, к которому пришло озарение. Это один из самых совершенных символов того, что художник может сотворить с понятием, которое уже существует в природе. Порой он может превзойти природу в его интерпретации. Настоящее солнце дает нам тепло и жизнь; солнце Липпольда – внутреннее озарение, которое напоминает нам о том, что мы изголодались по свету.

Картина неудачно расположена. На стенах вокруг нее висят старинные ковры. Ей бы находиться в темном зале, чтобы подчеркнуть его мощные вибрации. Кажется, что золотые нити и в самом деле трепещут в воздухе. То, что создает художник, может сиять в мире, раздираемом войной. Красота в небе художника может вынести всю жестокость и ужас братоубийства.

В тот же день был концерт Рави Шанкара[31]31
  Рави Шанкар (р.1920) – индийский музыкант-ситарист и композитор.


[Закрыть]. Исполнение было таким прекрасным, утонченным, сложным, невероятным, полностью импровизированным – ничего подобного я раньше не слышала. Пьянящая дуэль между табла[32]32
  Табла – пара небольших барабанов, используемых в камерной музыке Сев. Индии (так. наз. «правый», или dahina, с высоким звуком, и «левый», или bahina, с низким звуком).


[Закрыть] и ситаром[33]33
  Ситар – муз. инструмент лютневого семейства, преимущественно 3-струнный; распространен в арабских странах и Сев. Индии.


[Закрыть]: они как будто пытались одержать друг над другом вверх в поединке, но им это не удавалось, и они находили в этом такое же удовольствие, что и джазовые музыканты в своих подвигах. Вся Y.M.H.A. была заполнена индусами. Я повстречала множество старых друзей. Сантха Рама Рау, индийская писательница, и ее муж Фобион Бауэрс, который в очень изысканной манере пишет о танце. После концерта мы говорили о новых электронных машинах, которые используются издателями вместо критиков. В них вводятся статистические данные, и они вычисляют, будет ли писатель иметь успех, или нет. Не думаю, что это хуже неразумных мнений и человеческих предрассудков, которые существуют сегодня. Но поскольку машины ломаются, мы попытались представить машину-психоаналитика, которая анализировала бы машины, страдающие неврозами. «Представьте себе, – говорю я, – машину, разлегшуюся на диване и заявляющую электронному психоаналитику: «Прошлой ночью мне приснился кошмар: я стала превращаться в человека!»»

От музыканта, который играл на ситаре, исходил такой сильный запах сандалового дерева, что под конец все мы пропитались этим ароматом, хотя даже руки ему не пожали, ведь обычай приветствовать у индусов заключается в том, что они складывают руки, как католики для молитвы, и склоняются.

Анн Метцгер, которая переводит «Зеркала в саду»[34]34
  «Зеркала в саду» – один из романов Анаис Нин.


[Закрыть] из любви к искусству, показала рукопись французскому издательству «Плон», где ей предложили опубликовать роман при условии некоторые сокращения, чтобы не оскорбить читателей в связи с отношениями Лилиан и Джуны.

Какая ирония: в течение двадцати лет я терпела неразумность американских издателей, их пуританизм и меркантилизм и идеализировала образ французских издателей, публиковавших Колетт и Жене, которые вовсе не двусмысленны. Я представляла себе либеральную, терпимую, великодушную Францию, всегда влюбленную в хорошую прозу.

Я написала Анн:

Я разрешаю Вам делать все, что Вы сочтете нужным, с «Зеркалами в саду». Вы можете сокращать, вырезать, опускать и смягчать, как того пожелает «Плон». Они так похожи на американских издателей – робких, боязливых пред табу, что это потеряло для меня всякое значение. Я потеряла свои последние надежды и иллюзии. Я бы хотела опубликоваться во Франции. И если мне суждено быть опубликованной узколобым издателем – это моя судьба. Я бы предпочла, чтобы в свет вышли сначала новеллы, где нечего подвергать цензуре, но в том, что касается публикаций, мои пожелания никогда не исполняются, и я вижу, что от Франции мне тоже нечего ожидать. Полагаю, что после этого французские критики напишут, что моим женщинам следовало бы вернуться к своим кастрюлям и рожать детей, как это написали в «Saturday Review of Literature»[35]35
  «Saturday Review of Literature» – «Субботнее литературное обозрение»


[Закрыть], и что мне не нужно писать о богеме. Я искренне надеюсь, дорогая Анн, что Ваша вера, так же как и все неприятности, которые Вы претерпели из-за меня, не будут напрасны, и что в контракте будете фигурировать, прежде всего, Вы, мой переводчик. Если они примут решение опустить эпизод с Лилиан и Джуной, получится слишком коротко, и они, возможно, захотят добавить «Зиму притворств»[36]36
  «Winter of Artifice» – «Зима притворств», роман А. Нин, ранее в России не публиковавшийся.


[Закрыть]. Делайте по Вашему усмотрению. Я умываю руки.

Я встретила Бетти у Сильвии Спенсер. Она попросила устроить встречу со мной. Она приехала прямо с работы (в каком-то журнале), выпила коктейль и заснула. Она была очень красива, когда спала – юное и нежное лицо, пышущее здоровьем, пепельные волосы – в кошачьей позе. Когда она открыла свои глаза, серые, тоже кошачьи, то пояснила, что не спала две ночи.

Разговаривая со мной, она сказала безразличным тоном: «Я уезжаю в отпуск. Почему бы вам не поехать со мной?»

Я сочла знакомство приятным и ни к чему не обязывающим. Я подарила ей на прощание мои книги, и мы стали переписываться.

По возвращении она нанесла мне визит. Она была одета во все черное с позвякивающими серебряными украшениями. В ней было что-то чувственное и сладострастное, бледное и в то же время яркое, она была поразительным воплощением моих женских образов.

Она так легко коснулась моей руки, и я подумала, что все музыканты, художники любви, знают власть первого прикосновения.

Перед уходом она сказала мне шепотом: «Я хочу, чтобы вы навсегда вошли в мою жизнь. Я люблю вас».

Все женщины, которых я знала и о которых писала, слились и засияли в ней с живостью и жаром, неведомым мужчинам.

Я взяла ее руку и ответила с огромной нежностью:

– У меня никогда не было интимной близости с женщиной.

– А как же Сабина[37]37
  Сабина – женский образ из поэмы в прозе «Дом инцеста», прототипом его для А. Нин также послужила Джун Мансфилд-Миллер.


[Закрыть] и Лилиан?

– Мое влечение к Джун[38]38
  Джун – имеется в виду жена Генри Миллера, к которой Анаис испытывала утонченное эротическое влечение и с которой в 30-х годах, когда она жила в Париже, ее связывала тесная дружба.


[Закрыть] так и не воплотилось в реальность, поэтому я развивала его в моем воображении, в романе.

Она все же пустила в ход весь свой талант соблазнительницы. Она хотела попытаться вынудить меня своей страстностью сказать слова, от которых назавтра я бы отреклась.

Однажды вечером она позвонила мне, было довольно поздно:

– Я так устала, к тому же подхватила простуду. Собираюсь лечь спать.

– Кошмары прекратились? – спрашиваю я, имея в виду те три кошмара, о которых она мне рассказывала.

– Если я представлю вас рядом со мной, мне перестанут сниться кошмары. Хотите, чтобы я воображала, будто вы рядом?

Я ответила ей «да», как ответила бы больному ребенку. Но когда она спросила меня: «Это и вправду невозможно?», я ответила: «Разумеется, нет».

Джим знал, что я испытывала угрызения совести, отказываясь провести вечер с Бетти, поэтому, пытаясь развлечься, мы решили поиграть. В таких случаях я люблю надевать черные колготки, полосатый бурнус, а волосы распускать по спине. Мы начали вечер с пародии на претензии Бетти. Я взяла огромный будильник, которым пользуюсь, когда варю яйца всмятку и, прижав его к сердцу, вышла навстречу Джиму: «Вы опоздали на одну минуту! Когда стрелка остановится на нуле, и будильник зазвенит, вы должны будете сказать, что любите меня».

Он повиновался.

А я ему ответила: «Какое прекрасное, неожиданное объяснение в любви!» Но мы оставили игру, поскольку она напомнила нам о тех случаях, когда мы принимали часы слишком всерьез. Мы неторопливо отправились в Риенци. В этой богемной толпе я чувствую себя в своей тарелке. Много лет назад я решила, что если и носить спортивный костюм, то он должен быть лыжным, потому что в нем есть определенный шарм, а теперь у молодежи это в моде. Я не знаю, что они читают, но разделяю их страсть к джазу. Я знаю, что они находят в Беккете глубину, в которой я не уверена. Он отошел от поверхностного, но ради того, чтобы углубиться в мир призраков и смерти; антиподы сознания должны быть исследованы, и в бреднях Беккета больше жизни, чем в некоторых романах для домохозяек, нашей привычной участи.

Джим его не читает.

Кое-кто воображает, будто это путешествие в себя эгоцентрично и эгоистично, но я позволю себе заметить, что каждый раз, когда я проясняю что-то насчет себя, это немедленно отражается на моем окружении, как если бы речь шла о неком психическом освобождении, которое, в свою очередь, влияет на конфликты других. Перемены в моем расположении духа оказывают воздействие на коммерсантов, кондукторов автобусов, служащих, домохозяек, телеграфистов, а не только на мое окружение. Это похоже на распространение какого-то потока позитивной энергии. Это более мощно, чем самоотверженность так называемых альтруистов, ибо самопожертвование неизбежно влечет внутреннее опустошение, и все золотые вибрации гаснут.

Осень 1956

Есть разница между старением мужчины и старением женщины, которая, я надеюсь, однажды исчезнет. Мы допускаем то, что стареет мужчина. Он может стареть благородно, как доисторическая статуя, он может стареть как бронзовая статуя, покрываясь патиной, приобретая характер, качество. Женщине старение не прощается. Мы требуем, чтобы ее красота никогда не увядала. Пленительные женщины, которых я знала, и которые были так прекрасны, не потому ли они не могут стареть достойно, что на них косо смотрят?

Благородно стареют женщины Италии и Мексики. Их культура это допускает. Они перестают носить платья, которые не гармонируют ни с их фигурой, ни с их лицом. Очарование голоса, смеха и живость остаются, но поскольку для нас женственность связана с шелком, атласом, кружевом, цветами, вуалью, то женщина не имеет права обладать красотой каменной скульптуры. С таким благородством старела Корнелия Руньон. Не было ни разрушения, ни распада, а только переход к камню и пергаменту, как будто она обретала свойства статуи. Если для женщины чуть-чуть и трагично увядать, это лишь потому, что мы делаем из этого трагедию. Цвет лица женщины должен соперничать с цветком, ее волосы должны оставаться по-прежнему густыми; старение не представляет собой красоты нового типа – религиозной, готической, классической. Женщина может показаться лишь неприличной, обреченной, покинутой посреди шелков, цветов, духов, креповых ночных сорочек и белого неглиже. Почему ей нельзя сгладить это соперничество длинными черными платьями, как это делают греческие или японские женщины? Именно соперничество со стороны элементов, которые ассоциируются для нас с женщиной, препятствуют переходу к другому роду красоты. Я испытала шок, когда увидела Каресс Кросби[39]39
  Каресс Кросби (Caresse Crosby) – (1892–1970) – жена скандально известного поэта, издателя и мецената Гарри Кросби (1898–1929); сама она тоже прославилась своей творческой, издательской и политической деятельностью.


[Закрыть], одетую в свободное и шуршащее платье сочного красного цвета, на высоченных каблуках, но лицо ее при этом было как фреска, стертая временем. Пудра и помада не ложились на ее иссохшую кожу, и казалось, будто они готовы рассыпаться в прах. Грустным было, что личность Каресс не старела одновременно с телом: ее голос и смех были моложе, как и ее удивительный энтузиазм по поводу «Граждан мира».

Печально то, что женщина, которая стареет, подобна смятому атласу, увядшим цветам, в то время как для мужчины это скорее подобно архитектуре, как будто древнее поверье, предписывающее нам любить мужчину за его характер, а женщину за ее преходящую свежесть, все еще в силе.

Продала права на «Шпиона в доме любви» «Издательству карманных книг Эйвон». Получила письмо от Томаса Пэйна, художественного директора. Похоже, что аванс будет щедрый – тысяча двести пятьдесят долларов.

Джим вспоминает, что в Блэк Маунтэн Колледж[40]40
  Блэк Маунтэн Колледж (Black Mountain College) – колледж в Сев. Каролине, небольшое экспериментальное учебное заведение, в котором преподавали многие новаторы в искусстве. Помимо искусства, Д.Л.Герлихи изучал там музыку и литературу. Именно там и состоялось его знакомство с А.Нин.


[Закрыть] я никогда не говорила: «Вот это написано хорошо, а это – плохо», но «Продолжайте, идите дальше, углубляйте, и написанное станет лучше. Найдите вашу нишу. Вы еще не обрели себя».

Как-то давно я писала о симпатии Сименона к его персонажам, а теперь читаю о нем монографию («Сименон в суде» Джона Рэймонда), где эта симпатия подчеркнута. «Его не отталкивает ничто: ни телесная болезнь, ни преступление, ни извращения». Он испытывает симпатию к человеку во всей его целостности и никогда не судит.

Эта симпатия, в свое время, была свойственна и мне. В семилетнем возрасте я знала, что подарки, которые нам дарила госпожа Родригес, недостаточно ценились из-за ее богатства, и произнесла при ней такую речь (которая превратилась в семье в предмет для шуток): «Вы знаете, Альта Грасия, я ценю не столько роскошь подарков, которые вы нам делаете, сколько то, как, на мой взгляд, вы их выбираете».

Была ли эта симпатия частично подточена неврозом? Невроз – это что-то вроде неисцелимой раны. У человека, неисцелимо раненого, не всегда есть запасы симпатии к другим. Люди всегда чувствовали мою симпатию в жизни, но она никак не проявляется в моих произведениях. В этом году у меня появилось ощущение, что она вернулась ко мне во всей своей силе, потому что я не истощена беспокойством.

Полезно возвращаться к пройденному. Я исправляю ошибки и предотвращаю их повторение. Почему я сочла уход моего отца поражением в любви, сексуальным поражением? Потому что я пришла к убеждению, что именно сексуальное влечение отдаляло его от дома и семьи (моей матери и двух братьев). Сравнивала ли я себя, будучи еще девочкой, с женщинами, которые бывали в нашем доме, и находила себя посредственной, слишком маленькой, не стоящей внимания в присутствии их, элегантных и надушенных? Слышала ли я сцены, которые устраивала моя мать, обвиняя его в измене? Было ли это причиной того, что я предпочитала играть роль скорее любовницы, чем супруги, что примирение любви и чувственности для меня было возможно, лишь если женщина оставалась, прежде всего, соблазнительной?

Метафора перемены и перевоплощения. То, что мне больше всего запомнилось в прекраснейшем фильме «Тайна Рифа», – это рождения: малыш черепахи, выползающий из скорлупы, малыш осьминога, вылупляющийся из яйца, будто сделанного из пластмассы, омар, с трудом вылезающий из своей истрепанной скорлупы.

Познакомилась с Уильямом Гойеном, творчеством которого я так восхищаюсь. Это тонкий поэт, который охватывает неисследованные земли фантазии и грез, которые смешиваются с жизнью и ее расцвечивают. Он мастер создавать атмосферу и подтекст.

Красивый, с седыми волосами. Еще одна жертва мира издателей. Его книги, хотя и вызывают восхищение и уважение, но продаются плохо, поэтому его вдохновение сейчас почти иссякло. Еще один раненый писатель. Но мы внушили ему надежду на успех. Он прочел нам одну из своих новелл. Рэндом Хаус отказался опубликовать его последнюю книгу после того, как запросил одобрение у литературного критика из журнала «Тайм». Они заплатили ему 175 долларов, чтобы он прочел рукопись, и поскольку он ответил «Нет», то Рэндом Хаус ее не принял. Новая игра, заведомо бесчестная, в отношении публикаций, поскольку во власти «Тайм» сделать или сломать карьеру писателю – лишь бы издатель был в курсе. Критики зарабатывают подобным образом до двух тысяч долларов в неделю. Один из моих друзей, музыкальный критик, ушел на покой в тридцать восемь лет, обеспечив себя таким доходом за счет музыкантов и домов грамзаписи. В каком мире мы живем!

Уильям Гойен преподает в Новой Школе. Студенты спрашивают его: «Кому я могу продать свой рассказ?» А он им отвечает: «Не знаю. Я свои-то никому не могу продать!»

Письмо от Аллена Гинзберга:

Рут Уитт Диамант сказала мне, что напишет Вам, чтобы удостовериться, что Вы получили это послание. Я собираюсь подгрести в Лос-Анджелес, чтобы продлить контракт с Голливудом, да повидаться с семьей в Риверсайде, так что я прибуду примерно через неделю… Со мной будет приятель, поэт Грегори Корсо. Мы организовали интересные вечера буддистской поэзии (они ведутся буддистом, который, говорят, с приветом) в Сан-Франциско, и я отправился вместе со своим барахлом и спальным мешком в Норт-Уэст и Рид Колл автостопом с одним молодым монахом-хиппи, который сейчас уехал в Японию с той же самой целью, а еще чтобы погулять.

В любом случае, если Вы или еще кто-нибудь в Лос-Анджелесе захотите уделить нам внимание, нам будет приятно почитать Вам свою поэзию лично. Мне бы хотелось устроить настоящий, хорошо организованный вечер, но, возможно, времени на это недостаточно; я хочу добавить, что мы пробудем там неделю, чтобы попытаться завести новых друзей, посмотреть город, и у нас есть что преподнести, совершенно безвозмездно, любителям сенсаций, если Вы, или кто-нибудь другой, захотите нас послушать, неважно при каких обстоятельствах, когда и где, лишь бы все составили нам компанию за бокалом вина, которое мы охотно оплатим, хотя мы всего лишь бедные кочевники; но читаем мы хорошо. Если случайно Вы знакомы с Хаксли, то все мы перепробовали мескалин[41]41
  Мескалин – психоактивное наркотическое вещество, вырабатываемое из вида кактуса (peyote), растущего в Центральной Мексике и Северном Техасе.


[Закрыть] и еще много чего, и у нас есть, что сказать, чтобы его заинтересовать. А если Вы знакомы с Марлоном Брандо, уговорите его прийти послушать нашу поэзию; в противном случае, если Вы знакомы лишь со странными гражданами битниками, мы споем для них еще мелодичнее. Не знаю, где Вы нас разместите, но будет лучше, если Вы наденете на ноги что-нибудь удобное, а после вечера, каким бы он ни получился, я гарантирую Вам полный упадок сил. Говорят, в нашей поэзии есть ритм, что она имеет художественную ценность и нравится. Мы обещаем, что будем единственной поэзией в Голливуде, да и вообще повсюду, на все века и времена года.

Как Ишервуд[42]42
  Кристофер Ишервуд (Christopher Isherwood) – (1904–1986) – англ. писатель и драматург (по одному из его Берлинских рассказов, кстати, был снят в 1972-м знаменитый фильм «Кабаре» с Лайзой Минелли), эмигрировавший в США, где стал пацифистом и сторонником Веданты, индуистской философии, центральными идеями которой являются самоотречение и иллюзорность реального мира.


[Закрыть] и Джимми Дин[43]43
  Джимми (Джеймс) Дин (James Dean) – (1931–1955) – один из самых культовых актеров амер. кино 50-х, трагически погиб в 24 года.


[Закрыть]. Есть ли такой старый поэт 30-х годов, по имени Бернард Вулф? Так вот, он его сменил, написал «Асфальтовые джунгли» под не помню каким псевдонимом, а еще раньше, в 30-х, он написал великую и мощную поэму под названием «Город».

Лоренс Липтон организовал вечер, на который я привела всех своих друзей, но не тех, о ком он просил. Он хотел спать на полу в моей студии, но я уклонилась, зная, что не могу ни пить, ни говорить ночь напролет.

Вечер прошел в одном из тех маленьких домов с деревянными стропилами, коих полно в Голливуде. Гинзберг и Корсо сидели в противоположных концах стола, на котором стояла огромная бутылка красного вина, и читали свою поэзию. Одна из поэм Гинзбурга называлась «Вой». Это была бесконечная, безнадежная жалоба, попытка отвоевать право делать поэзию из всех предметов, мест, людей, которые он знал. Это походило иногда на что-то вроде американского сюрреализма, какую-то горькую иронию; это производило дикий эффект. Она и вправду напоминала иногда завывания животных. Я невольно подумала о безумных лекциях Арто[44]44
  Арто, Антонен (Antonin Artaud) – (1856–1948) – фр. драматург, режиссер, теоретик театра. Основоположник «театра жестокости».


[Закрыть] в Сорбонне.

Потом какой-то человек совершенно глупым образом набросился на Гинзберга: «Зачем вы говорите о трущобах? Вам мало того, что они и так у нас есть?»

Гинзберг был вне себя от бешенства. Он начал срывать с себя всю свою одежду, швыряя ее по очереди в аудиторию. В мою подругу Ингрид попали его грязные трусы. Он провоцировал этого человека и призывал его выразить все его чувства и истинное «Я» самым неприкрытым образом, как он сам. «Иди сюда, и покажись голым перед всеми присутствующими. Я бросаю тебе вызов. Поэт всегда обнажает себя перед другими».

Мужчина посреди битком набитой аудитории пытался пробиться к выходу. Гинзберг вскричал: «А теперь кто посмеет оскорбить человека, который обнажает то, что чувствует, перед всем миром?..» Это проделывал все это так неистово и прямолинейно, все это было так осмысленно, особенно когда думаешь о тех страхах, которые мы испытываем при мысли о саморазоблачении. Мужчина из аудитории был освистан и удалился под шиканье присутствующих. Гинзбергу начали возвращать его одежду. Но он без всякого стеснения сидел на канапе и не проявлял ни малейшего желания одеться. Липтон хотел, чтобы вечер продолжился, и робко сказал: «Среди нас есть женщины и дети», что у всех нас вызвало смех. Чтение обоих поэтов продолжалось несколько часов. Я уехала, размышляя о том, что это напоминает новый сюрреализм, рожденный в Бруклине из сточных канав и супермаркетов.

Перевод с английского Ксении Кунь