Текст книги "Синяя Борода"

Автор книги: Амели Нотомб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Это тест.

– Да по какому праву вы подвергаете людей тестам? Кем вы себя возомнили?

– Я – дон Элемирио Нибаль-и-Милькар, испанский гранд.

– Да бросьте вы! Никого, кроме вас, не впечатляет ваше бахвальство!

– Ошибаетесь. Множество женщин готовы на все, лишь бы носить это имя. Экономический кризис еще повысил престиж аристократии.

– Вы говорите, что эти женщины были готовы на все, лишь бы носить ваше имя, а между тем они даже не были готовы соблюдать ваш глупый запрет.

– Увы, слабость души стала нормой.

– Вы-то чем лучше? Сначала грешите, потом суете дукаты вашему духовнику.

– Позвольте! Зная мою любовь к золоту, нетрудно оценить приносимую мной жертву.

– Все в этой истории дураки, кроме вашего духовника.

– И вас. Я восхищен вашим умом.

– В данном случае это всего лишь душевное здоровье. Я не куплюсь на ваши глупости.

– Вы достойны выйти за меня замуж.

– Зато вы меня недостойны.

– Мне нравится, что вы так себя переоцениваете.

– Нисколько. Просто я в своем уме. Десерт будет?

– Есть яичный крем, которым я угощал вас вчера.

– Нет, хватит. Я люблю разнообразие.

– Чего бы вам хотелось?

– «Сент-Оноре», ^[5]– сказала она из бравады и скрылась в своей комнате.

Наутро, когда Мелен принес ей завтрак в постель, Сатурнина спросила его, давно ли он работает у Нибаль-и-Милькаров.

– Двадцать лет. Как и Иларион Гривелан и шофер.

– Вас наняли одновременно?

– Да. Сразу после смерти родителей месье.

– Прежнюю команду похоронили вместе с покойными?

– Нет, – невозмутимо отвечал Мелен. – Родители месье придерживались совсем другого образа жизни. Они часто принимали гостей. В доме было много слуг. Месье их всех рассчитал.

– Для дона Элемирио имело значение, что вы – мужчина?

– Да. Это был один из критериев.

– Почему?

– Не знаю, мадемуазель.

Когда вечером того же дня Сатурнина вошла в кухню, дон Элемирио, странно взбудораженный, встретил ее громогласным «Вы!».

– А кто же еще это может быть? – улыбнулась она.

– Я провел этот день в вашем обществе. Смотрите.

Он достал из холодильника и водрузил на стол огромный «Сент-Оноре». Молодая женщина восхищенно ахнула.

– Мое произведение, – торжественно объявил он. – Я никогда не готовил ни профитролей, ни слоеного теста, ни заварного крема, ни карамели, но все освоил сегодня благодаря моей колдовской книге.

– Это изумительно!

– У меня было искушение положить в кипящую карамель несколько листиков золота, дабы придать этому торту испанское достоинство, но я устоял, чтобы доказать вам, что я способен разделить вкусы других людей.

– С чем вас и поздравляю.

– Это основное блюдо.

– Вы правы. Мы не станем ничего больше есть – у нас сегодня только десерт. А шампанское вы предусмотрели?

– Что, простите?

– Такой «Сент-Оноре» надо запивать хорошим шампанским.

– Мне очень неловко. В доме нет шампанского.

– Я добуду, – сказала Сатурнина.

Дон Элемирио не успел ее удержать, молодая женщина стремглав выбежала на улицу. В этот час в VII округе Парижа ей вряд ли удалось бы найти открытый магазин; она зашла в шикарный ресторан, очаровала бармена и купила по бешеной цене бутылку «Лоран-Перье». Со своей добычей она поспешила обратно.

– Ледяное, – сообщила она, вернувшись.

Дон Элемирио достал высокие фужеры из толедского хрусталя.

– Я не знал, что вы любите шампанское, – промямлил он.

– А вы нет?

– Сам не знаю.

– К чему быть богатым, если не пить лучшее шампанское? Вы одержимы золотом, а разве вам не известно, что шампанское – это его жидкий вариант?

Сатурнина откупорила бутылку, наполнила фужеры и протянула один испанцу.

– Посмотрите, – сказала она, глядя сквозь золотистую жидкость. – Что может быть прекраснее этого удовольствия?

– За что мы выпьем?

– За золото, конечно.

– За золото, – повторил дон Элемирио со страстью в голосе.

Первый глоток пронзил их насквозь.

– Вот теперь мы можем достойно отведать вашего «Сент-Оноре».

Он разрезал торт на две половины, и они не осели: ему сопутствовала благодать.

– Изумительно вкусно! – воскликнула Сатурнина. – Не знаю, какой вы аристократ, но как кондитер вы меня убедили. Что с вами? Вы плачете?

– Впервые мне показалось, что я вам нравлюсь. Я очень чувствителен.

– Полноте, не надо преувеличивать. Я оценила ваш торт, только и всего. Утрите слезы, прошу вас.

– Нет. Мне нравится плакать перед прекрасной молодой женщиной, которой я дарю наслаждение.

– С вами невозможно общаться!

– Вот видите, я прав, что избегаю общества.

Сатурнина рассмеялась.

– Как подумаю обо всех этих женщинах, которые мечтают с вами познакомиться! Если бы они знали, что вы рыдаете по любому поводу и что у вас в доме нет шампанского!

– По последнему пункту я исправлюсь. Вы меня обратили. Откуда у вас эта привычка?

– Привычка? Вы шутите. Я не так много шампанского пила в жизни, но с первого же раза поняла, что ничего лучше быть не может. Но вы-то – как это могло пройти мимо вас?

– Думаю, шампанское для меня было испорчено светскими условностями. Я не притрагивался к нему двадцать лет.

Этот срок напомнил его собеседнице другой.

– Для работы в доме вы нанимаете только мужчин. Почему?

– Мне невыносима сама мысль, что унизительную работу может выполнять женщина. Еще в детстве, когда я видел, как женщина моет пол, мне становилось стыдно.

– А когда мужчина моет пол, вас это не смущает?

– Я всегда считал, что мужчины предназначены для черной работы. Если я требовательнее к женщинам, то это потому, что от них большего можно ожидать.

– Ваши речи довольно двусмысленны. Вы ставите женщин выше, чтобы легче позволить себе их наказать.

– С чего вы взяли, что я их наказываю?

– С ваших собственных слов. «Если вы войдете в темную комнату, вам не поздоровится».

– Из этой фразы не следует, что я наказываю кого бы то ни было.

– Мне кажется, вы играете словами.

– Если вы подозреваете меня в злонамеренности, почему же не уходите?

– Потому что здесь я пользуюсь исключительным комфортом. Потому что мне неинтересна ваша темная комната. Потому что с завтрашнего дня вы будете заказывать коллекционное шампанское.

– В общем, вы меня цените.

– Я этого не говорила. Но я вас не боюсь.

– Вы правы. Я не опасен.

– А что об этом думают восемь моих предшественниц?

– Спросите их.

– У вас мрачный юмор.

– Позвольте, я вам расскажу…

– Я не хочу знать вашу историю, повторяю вам еще раз.

– Вы несправедливы.

– У меня такое чувство, что и вы не образец справедливости.

Дон Элемирио съел немного «Сент-Оноре» и с сомнением на лице произнес:

– На первый взгляд факты говорят против меня.

– Как вы трезво мыслите! – воскликнула Сатурнина смеясь.

– Вы ошибаетесь на мой счет. Мне просто худо делается, как подумаю, скольких женщин точно магнитом притягивает моя чудовищная репутация. Вот вы можете мне объяснить эти женские причуды?

– Наверно, в большинстве женщин заложена от природы некая форма мазохизма. Сколько раз я видела, как женщин тянуло к гнуснейшим извращенцам! В тюрьмах последователи Ландрю ^[6]получают кипы писем от влюбленных поклонниц. Некоторые даже выходят за них замуж. Думается мне, это темная сторона женственности.

– Но вы ведь не такая. Почему?

– Задайте вопрос иначе. Почему другие безумны?

– Женщины лучше или хуже мужчин. Это написал Ларошфуко.

– Впервые слышу, как вы цитируете француза.

– Испанцы способны лишь трагически идеализировать женщин. Я не исключение из правила.

– Это, пожалуй, не подарок – поместить женщину на пьедестал.

– Напротив. Это значит подарить ей возможность исключительности.

– И за малейшую погрешность сбросить несчастную наземь.

– Не за малейшую погрешность.

– Замолчите! Думаете, я не поняла? Вашим действиям нет оправдания.

– Если вы так думаете, донесите на меня в полицию.

– Нет уж, увольте, это не в моих привычках. Донесите на себя сами.

– Мне судья только Господь.

– Очень удобно!

– Вовсе нет.

– Господь, который через посредство вашего духовника отпускает вам грехи за деньги!

– Нет, за золото.

– Перестаньте, прошу вас.

– Разница огромная. Деньги – жалкая штука, и я их не уважаю. Золото же священно.

– И этого достаточно для очистки вашей совести? Вы хорошо себя чувствуете, когда смотритесь в зеркало?

– Я нахожу себя вполне заурядным.

– Вы так и выглядите. Если бы в мире царила справедливость, у людей вашего сорта были бы те лица, которых они заслуживают.

– У меня и есть лицо, которого я заслуживаю. Вполне заурядное.

– Сейчас вы, наверно, будете говорить мне о банальности зла. Я терпеть не могу эту теорию.

– Не приписывайте мне чужих мыслей. Я не собирался вам об этом говорить. Теперь, когда вы познакомились с моими кулинарными талантами, может, вы захотите выйти за меня замуж?

– Все бы вам ерничать. Это сильнее вас, не так ли?

– Я совершенно серьезен.

– Нет, я не выйду за вас. Ради торта замуж не выходят.

– А неплохой был бы мотив.

– И все равно я не собираюсь замуж. Ни за вас, ни за кого другого.

– Почему?

– Это мое право.

– Да. Но почему?

– Я не обязана вам это объяснять.

– Пожалуйста, скажите мне.

– У вас же есть темная комната, куда заходить запрещено. Отсутствие матримониального желания – моя темная комната.

– Это разные вещи.

– Каждый хранит свои секреты там, где хочет.

– Вы в самом деле ничего не поняли. Вы меня разочаровали.

– Не мните себя таким уж таинственным. На уловку с темной комнатой вам меня не поймать.

– Вы меня глубоко разочаровали.

– Тем лучше.

– Увы, разочарование не излечивает от любви.

– Если я доем ваш «Сент-Оноре», это вас излечит от вашей любви?

– Нет. Это ее усугубит.

– Черт! А мне так хочется это сделать.

– Валяйте. Так или иначе, я влюблен до безумия.

– Положить вам еще?

– Нет. Я слишком опечален.

Сатурнина без церемоний приступила к торту, вернее, к тому, что от него осталось. Наевшись, она вновь снизошла до разговора:

– Позавчера, когда я с вами познакомилась, вид у вас был очень депрессивный.

– Так и есть. Только любовный восторг выводит меня из депрессии.

– Вы никогда не думали обратиться к специалисту?

– Сдавать комнату, на мой взгляд, эффективнее и выгоднее.

– Вот это тоже, пожалуй, эффективнее и выгоднее, – сказала Сатурнина, наполняя фужеры шампанским.

Дон Элемирио выпил и вздохнул.

– Вы такая чудесная, умная, красивая и пышете здоровьем. С ума сойти, до чего мне не везет с женщинами.

– Утешьтесь. Я не останусь здесь на веки вечные. Вы найдете недалекую квартиросъемщицу, которая влюбится в вас.

– А я бы хотел, чтобы вы остались здесь на веки вечные, – проговорил он торжественно.

– Замолчите, а то у меня мурашки по спине побежали.

– Но аппетит я вам не отбил.

– Очень галантно с вашей стороны это подчеркнуть.

– Я восхищен: вы столько едите и остаетесь такой худенькой.

– Это называется молодостью. Вы еще помните?

– Да. Чувствуешь себя несокрушимым, но вдруг… Достаточно какого-нибудь пустяка, и ты уже знаешь, что всему конец.

– Полноте, – сказала Сатурнина, разлив по фужерам остатки шампанского, – нельзя впадать в меланхолию, когда пьешь этот эликсир. Завтра же велите Мелену заказать «Лоран-Перье», «Рёдерер», «Дом Периньон» и еще что-нибудь из той же компании. Не скупитесь, средства у вас есть. Только хочу вас предостеречь: не берите розового шампанского.

– Само собой. Предпочесть слащавость розового мистицизму золотого – какой абсурд!

– Изобретателю розового шампанского удалась полная противоположность поискам алхимиков: он превратил золото в сироп.

С этими словами Сатурнина скрылась в своей комнате.

В субботу молодая женщина позвонила Коринне и пригласила навестить ее по новому адресу.

– Ты уверена, что я могу прийти?

– Почему бы нет? Ты боишься?

Подруга приехала под вечер. Сатурнина показала ей все комнаты особняка. Перед последней дверью она остановилась.

– Темная комната? – спросила Коринна.

– Да.

– Как ты думаешь, что он там прячет?

– Надо ли отвечать? Ты сама это знаешь не хуже меня.

– Жуть. Как ты можешь жить под одной крышей с этим психопатом?

– Этот тип подпитывается страхами других людей, в особенности женщин. Я хочу показать ему, что меня он не запугает.

– Почему ты не сообщишь в полицию?

– Забавно, он мне сказал то же самое. Мне кажется, подсознательно он желает, чтобы его сдали в руки правосудия.

– Это доказывает, что совесть у него нечиста.

– Ты думаешь? Он платит золотом своему духовнику – этого ему достаточно, чтобы очистить свою совесть.

– У тебя нет искушения войти в ту комнату?

– Мне любопытно, но легко устоять. Можешь быть уверена, что он понаставил тут камер наблюдения. Я не хочу отправиться вслед за этими несчастными.

– Мне кажется, что я бы пошла сюда ночью в приступе лунатизма. Сатурнина, съезжай из этого дома, прошу тебя!

– Лучше пойдем со мной.

Она отвела Коринну в свою комнату. Та лишь взглянула, и у нее перехватило дыхание.

– Разуйся и пройдись по ванной.

Подруга повиновалась.

– Пол с подогревом!

– Ляг на кровать.

Коринна растянулась на постели и застонала от удовольствия.

– Послушай, как тут тихо.

– Пятьсот евро в месяц, – простонала молодая женщина, платившая больше за свою маленькую квартирку в Марн-ла-Валле.

Сатурнина дернула за шнурок. Тотчас появился Мелен.

– У меня в гостях подруга. Могу я попросить вас принести нам чаю?

Через пять минут Мелен уже ставил в комнате низкий столик, на котором дымился чайник, стояли золоченые чашки и кекс с цукатами.

Дождавшись, когда он уйдет, Коринна сказала:

– Я тебя понимаю. Этот парень хочет на тебе жениться? Соглашайся. А потом устрани его.

– То есть ты хочешь, чтобы я последовала его примеру?

– Этот тип убил восемь женщин!

– Не мое дело вершить суд.

– Ну ты и зануда.

– Я не хочу сесть в тюрьму.

– А если ты совершишь идеальное преступление?

– Такого не существует.

– И что же? Ты будешь жить с этим чокнутым и ничего не делать?

– Пока я здесь, он больше никого не укокошит.

– Ты жертвуешь собой?

Указав подбородком на роскошную обстановку комнаты, Сатурнина ответила:

– Это не называется жертвовать собой.

Она разлила чай по чашкам и отрезала два тонких ломтика кекса. Прежде чем положить свой кусочек на тарелку, посмотрела сквозь него на свет и добавила:

– Взгляни, как просвечивает. Засахаренные вишни похожи на рубины, цукаты – на изумруды. Оправленные в прозрачное тесто, они выглядят как мозаика или витраж из драгоценных камней. А положи его на золотую тарелку – и вовсе получится сокровище.

– Можно мне стянуть блюдечко?

– Нет.

– Жаль. Я могла бы за него кое-что выручить.

Сатурнина улыбнулась. Она была рада видеть подругу – приятное разнообразие после общения с испанцем. Они проболтали несколько часов. Им было по двадцать пять лет, потом по двадцать два, потом по восемнадцать, потом по пятнадцать. Когда в дверь постучал Мелен, они добрались до двенадцати лет.

– Месье просит вас разделить с ним ужин.

– Я побегу, – заторопилась Коринна.

– Нет. Пойдем со мной.

– Меня не приглашали.

– Я тебя приглашаю.

– Мне что-то боязно.

– Не ломайся!

Сатурнина взяла подругу за руку и силой отвела в кухню. Молодая женщина вытаращила глаза от ужаса.

– Дон Элемирио, познакомьтесь, это Коринна, моя подруга детства.

– Добрый вечер, мадемуазель. Выпьете бокал шампанского?

– Но я… мне надо домой. Я предпочитаю не возвращаться слишком поздно, мне далеко ехать, на электричке.

– Мой шофер вас отвезет.

– Вот видишь! – поддакнула Сатурнина.

– Вы наверняка не приготовили достаточно еды, – мялась Коринна.

– Это несерьезный разговор, – запротестовал хозяин.

– С каких это пор ты отказываешься от шампанского? – спросила Сатурнина.

Она приподняла бутылку из ведерка со льдом и воскликнула:

– «Лоран-Перье Великий Век»! Вы сделали отличный выбор! Я открою.

Дивясь, как запросто ее подруга обращается к серийному убийце, Коринна смотрела на нее во все глаза, пока та наполняла три фужера из толедского хрусталя.

– За что мы выпьем? – спросил дон Элемирио.

– Как вчера: за золото!

Коринне подумалось, что Сатурнина, похоже, и сама слегка повредилась умом. Церемонность, ледяной тон, каким прежде ее подруга никогда не говорила, роскошь окружающей обстановки, мужчина, смотревший на Сатурнину как на икону в драгоценном окладе, – все это изумляло и пугало Коринну. Испанец поставил третий прибор и принес на стол блюдо омаров. Гостья так растерялась, что воскликнула:

– Скорпионы!

– Ты что, никогда не ела омаров? – рассмеялась Сатурнина.

– Ела. Конечно же.

Они принялись за еду. Коринне никак не удавалось разделать омара. Подруга ей помогла. Когда они отделяли клешню, струя сока брызнула прямо в глаз дону Элемирио. Сатурнина расхохоталась.

– Извините меня, умоляю! – воскликнула Коринна, вся дрожа.

– Все в порядке, – добродушно отозвался хозяин. – Вы давно дружите?

– С атенеума, – ответила Коринна.

– Что, простите?

– Атенеум, – вмешалась Сатурнина, – это средняя школа в Бельгии.

– Какое дивное слово! Стало быть, вы обе учились под эгидой Афины.

– В самом деле, – кивнула Сатурнина. – Афина – богиня мудрости. Держитесь начеку, дон Элемирио.

– Чем вы занимаетесь? – спросил хозяин Коринну.

– Работаю в «Евро-Диснейленде».

– О чем идет речь?

– Это парк аттракционов. Я выстраиваю очереди во Дворец ужасов.

– Что за странная судьба привела ученицу Афины во Дворец ужасов?

– Сначала я работала в парке Валиби, в Бельгии. Потом подвернулось место в «Евро-Диснейленде». Там лучше платят.

– Вам нравится ваша работа?

– Нет.

– Почему же тогда вы ею занимаетесь?

– Это лучше, чем служить кассиршей в супермаркете «Карфур».

Дон Элемирио посмотрел на двух молодых женщин, словно недоумевая, что у них может быть общего. Сатурнина возненавидела его в эту минуту. Коринна, ощутив ее неловкость, сказала:

– В двенадцать лет Сатурнина уже была первой, а я последней в классе.

– Я тоже был последним в классе.

– Да, но вы-то могли себе это позволить, – заметила Коринна.

Сатурнина рассмеялась.

– Простите, – сконфузилась Коринна. – Я сказала что-то невежливое?

– Нет, ты просто сказала правду.

Не в силах проглотить ком в горле, гостья перестала есть.

– Можно мне закурить? – спросила она.

– Пожалуйста, – разрешил хозяин.

Коринна достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Сатурнина и дон Элемирио тоже взяли по сигарете. Все трое курили молча, глядя на сотрапезников. Это были на диво приятные минуты.

Когда Сатурнина прощалась с подругой, та сказала ей:

– Как ты с ним разговариваешь!

– Как он того заслуживает. Разве нет?

– Да. Знаешь, он вообще-то славный.

– Ты находишь?

– Ты в него не влюбишься?

– С ума сошла?

Они обнялись. Коринна села в «бентли», и машина укатила.

– Мне очень понравилась ваша подруга, – сказал дон Элемирио Сатурнине на следующий вечер.

– Слова хлеба не просят.

– Опять бельгийское выражение?

– Нет. Этому выражению я научилась во Франции. Это значит, что вы запросто можете хвалить Коринну: вам это ничем не грозит и ни к чему вас не обязывает.

Испанец проигнорировал грубость.

– Она может приезжать когда захочет, – сказал он.

– Я на это рассчитываю.

– Я вам не нравлюсь, не так ли?

– От вас ничего не скроешь.

– Почему?

– Я представляю себе доктора Петио, ^[7]задающего такой же вопрос очередной женщине.

– Сегодня воскресенье. Я не видел вас утром на мессе.

– Я не верю в Бога.

– Как это возможно?

– А вы бы верили в Бога, если бы так не нуждались в Его прощении?

– Я верил всегда.

– Это ваше воспитание.

– Нет, это от природы.

– Почему же это не помешало вам… открыть дверь темной комнаты?

– Какая связь?

– Почему вы не защитили этих женщин от них самих? Католичество – это ведь религия любви, не так ли?

– Любовь – это вопрос веры. Вера – вопрос риска. Я не мог устранить этот риск. То же самое сделал Бог в Эдеме. Из любви к своему созданию он не устранил риск.

– Довольно странная логика.

– Нет. Высшее доказательство уважения. Любовь предполагает уважение.

– То есть вы считаете себя Богом?

– Любить – значит быть Богом и принимать Бога в себе.

– Вам место в дурдоме.

– А что для вас любовь?

– Я не знаю.

– Вот видите, вы критикуете, а сами не можете ничего предложить.

– Так, на мой взгляд, лучше.

– Вы никогда не любили?

– Пожалуй, нет.

– Вот увидите, когда это с вами случится, вы сами себя не узнаете.

– Возможно. Но такой, как вы, я не буду.

– Как вы можете это утверждать?

– Я знала людей, которые любили. Не все они были чудовищами.

– Вы полюбите меня.

– Как вы можете быть столь самоуверенны?

– Любить – значит быть Богом и принимать Бога в себе.

– Будь это правдой, все любящие были бы любимы в ответ.

– Нет. Бог не всегда любим. Но вы… вы слишком прекрасны, чтобы не любить Бога.

– Согласимся с вашей логикой. Если бы я вас любила, я тоже была бы Богом и принимала бы Бога в себе. А если бы я была Богом, то отправила бы вас в ад, в который я не верю, но верите вы.

– Нет, если бы вы были Богом, то сжалились бы надо мной.

– А вы сжалились над этими несчастными женщинами?

– Конечно.

– Иезуит!

– Иезуиты мне нравятся, хоть я и предпочитаю суд святой инквизиции.

– Я могла бы посмеяться над вашими мнениями, если бы не знала их пагубных последствий.

– Что вы думаете о чрезмерном любопытстве?

– Понимаю, куда вы клоните.

– Ответьте же.

Вздохнув, Сатурнина проговорила:

– Терпеть не могу чрезмерного любопытства. Это гнусно.

– Вот видите!

– И все-таки есть нечто хуже любопытства. Есть люди, считающие себя вправе карать любопытных. Вашей казуистикой вы меня не переубедите. Я не знаю ничего хуже вашего самодовольства.

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Заперла бы комнату на ключ, если бы не хотела, чтобы в нее заходили.

– Вы изначально поставили бы крест на доверии?

– Я не витала бы в облаках. Я смирилась бы с человеческой натурой.

Дон Элемирио с задумчивым видом отпил глоток «Дом Периньона» 1976 года и произнес:

– Так молода и уже во всем разочарована!

– Сами видите, до чего довел вас блаженный оптимизм.

– Хорошо. Представьте себе: я последую вашему совету и запру дверь на ключ. Квартиросъемщица обшарит весь дом до последнего уголка и рано или поздно ключ отыщет. Стало быть, она все равно войдет в темную комнату. Каковы будут тогда ваши действия?

– Никаких действий.

– Как это – никаких?

– Я буду разочарована. Сердита. Огорчена. Но я ничего не стану делать.

– Мы понимаем друг друга.

Сатурнина поморщилась и сказала:

– Если бы мы с вами не пили лучшее в мире шампанское, я бы немедленно ушла при виде такого криводушия.

– Так возьмите бутылку в свою комнату.

– Терпеть не могу пить одна. Предпочитаю самое худшее общество.