Текст книги "Посвященная. Как я стала ведьмой"

Автор книги: Аманда Йейтс Гарсиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава пятая. Входя в преисподнюю

 
Однажды я спущусь в преисподнюю.
Когда я прибуду туда,
оплакивай меня на рассыпавшихся могильных холмах.
Бей в барабаны в святилище.
Обойди по кругу дома богов ради меня.
 

Из «Нисхождения Инанны в преисподнюю», ок. 1700 г. до н. э.

Инанна, Королева небес, шумерская богиня с волосами цвета воронова крыла, богиня магии и могущества, путешествует по преисподней, чтобы спасти своего возлюбленного Думузи. Это один из старейших мифов об обряде инициации в существующей истории. Инанна Мудрая появляется у врат ада, готовая к приключениям. Она идет туда по своей воле. Она спускается под землю, в историю, где хранятся все летописи, и рассказы оставляют в поверхности земли шрамы, как вода в камне. Ведя пальцами по стене, она чувствует запах разлагающихся листьев, шорох летучих мышей за камнями. Она слышит свою сестру, демона Эрешкигаль, беснующуюся глубоко под землей, в жаровне вулкана. Бывшая богиня всего мирского, под влиянием патриархального мира Эрешкигаль превратилась в тень Инанны, пониженная в должности. Уродливая, гниющая в своем дворце из зловонных могил, сидящая одиноко на троне между сталактитами, роняющими минеральное молоко в лужи кровавой глины.

Чтобы противостоять своей сестре-демонессе и спасти любимого, Инанна прошла через семь врат ада. Каждые врата требовали жертвоприношения. Первым был ее инкрустированный лазурью меч. Потом бронзовый щит. Хранители ворот забрали у нее золотые браслеты и окрашенные хной одежды. Они требовали ее серебряный пояс, медную корону, даже черный уголь, которым были подведены ее глаза. «Не спрашивай о путях преисподней», – приказывали ей хранители. Каждая вещь, забранная стражами, символизировала собой кусочек власти, которой обладала богиня, ее положения в жизни, ее могущества. Когда все было потеряно, Инанна попала в яму в центре ада, раздетая и беззащитная. Ее сестра превратила ее в кусок плоти, протухший и висящий на крюке в стене.

Тысячи лет историю Инанны рассказывают и пересказывают. Имя ее претерпело изменения сквозь века. В Ассирии Инанна стала смелой Иштар, несущей свет воительницей, требующей пройти сквозь врата смерти под угрозой «разбить их и выпустить мертвых на поверхность земли, если ее требования откажутся выполнять»[39]39
  Patricia Monaghan. The Book of Goddesses and Heroines, 1981.


[Закрыть]. В библейские времена Инанна стала Саломеей, исполняющей танец с семью покрывалами, чтобы получить голову Иоанна-Крестителя на блюде. В Греции, после триумфа патриархата, – Персефоной, богиней преисподней, невинной похищенной девушкой, которую насильно забрали под землю и превратили против ее воли в королеву. История спуска Богини в преисподнюю всегда отражает ценности времени и культуры, в которых про нее рассказывают. Всегда в этих рассказах происходит битва с властью, сексом, смертью и священным таинством регенерации.

Снова и снова наши богини отправляются в подземный мир. Опять и опять мы погружаемся в наши собственные жизни. Почему мы постоянно пересказываем эту историю? Преисподняя – это место, где мы противостоим травмированной, изгнанной части самих себя. Той составляющей, о которой мы забыли, которую спрятали или не хотим видеть. Мы противостоим монстрам наших культур, частям, требующим внимания и заботы. Мы спускаемся в преисподнюю восстановить целостность нашего рода, вытащить его из лап тех, кто отобрал его у нас. Иногда забирающие – это наши родственники, наша кровь, наша Эрешкигаль, мы сами.

В мифах Богиня страдает, но, поскольку она бессмертна, ей предстоит много приключений в будущем. Когда эти посвящения в преисподней происходят с нами, нет никакой гарантии, что они закончатся удачно, и правильный выбор пути редко когда четок и понятен. Богиня, которая дремлет в нас, знает дорогу, но наша человеческая часть может потеряться. Словно птицы во тьме пещеры, мы преследуем солнечные зайчики, думая, что это дневной свет – когда это лишь блики, отражающиеся от поверхности воды, а подземные реки ведут нас глубже в лабиринт, к раскрытым пастям монстров, живущих там.

После ночи крови я стала восприимчивой к течению времени. У меня было чувство изолированности, потребности сбежать. Все казалось назойливым. Работа в кафе, которая мне раньше нравилась, стала невыносимой. Раньше меня привлекали запах жареного чеснока в булочках и процесс приготовления капучино, когда ты медленно вспениваешь молоко снизу вверх, не позволяя пару слишком сильно подогревать его, чтобы пузырьки были крошечными и медленно таяли. Я писала загадки на меловой доске, украшая их сложными витиеватыми узорами из цветов, вызывающими улыбки у постоянных клиентов, и угощала их бесплатным кофе, когда им удавалось отгадать загадки. Но после обряда крови, приведшего к моему разрушению, преследуемая криками, воронами, сломленная, живущая в сарае, изгнанная из семьи, питающаяся в основном круассанами двухдневной давности, однажды я сломалась окончательно, когда делала сэндвичи.

Это случилось спустя неделю после моего восемнадцатого дня рождения. Размазывая ложку за ложкой салат с тунцом по чиабатте, я почувствовала, как утекают часы моей жизни. Я увидела болезненность нищеты и однообразие, перетекающее в смерть: здесь, в такой прекрасной жизни, я оказалась в ловушке этой кафешки с ее сэндвичами, в бесконечном будущем, состоящем из чиабатты, и ключей от туалета, и сокрушенности. С постоянно дразнящими меня парнями, которые работали со мной и которым казалось, что они должны занимать место супервайзера вместо меня, с сексуальными домогательствами повара, норовящего вечно зажать меня в угол и поцеловать. Меня расстраивали даже мелочи: грубый клиент, кофе, разлитый по барной стойке. Я пинала швабру, била по стенам кулаками, а потом, всхлипывая, свернулась клубочком на полу рядом с посудомоечной машиной на кухне. Несколько человек из тех, с кем я работала, окружили меня, стоя молча с широко раскрытыми глазами, не зная, что им делать, пока один из них не сказал: «Отправляйся домой, Аманда. Тебе просто нужно пойти домой. Пойти и отдохнуть». И я пошла, обратно в свою лачугу на Сола-стрит, окруженная компанией ворон, которые сидели, болтая друг с другом, вокруг моего дома. В кафе я уже не вернулась.

Стоимость аренды жилья в Санта-Барбаре тогда была такой же возмутительной, как и сейчас. Моя восемнадцатиметровая хижина на Сола-стрит, пронизанная растущими сквозь стену виноградными лозами, с раскладушкой вместо кровати, с грязным полом, висячим замком вместо полноценного дверного и санузлом только в хозяйском доме, обходилась мне в 450 долларов в месяц.

Даже потеряв работу, я была счастлива, что здорова, принадлежу к своему полу и, по меркам общества, привлекательна. Не имей я этих незаслуженных привилегий, не знаю, что бы со мной случилось, поскольку ходить на обыкновенную работу и при этом переживать трудности, вызванные психическим заболеванием, оказалось для меня невозможным. Если у меня нет работы – я не могу платить аренду и не могу есть. Что случается с людьми, у которых нет таких преимуществ, как у меня? Тем не менее у меня не получалось продержаться восемь часов подряд – приблизительно сорок часов в неделю, плюс полноценное время учебы. Я еще не приобрела навыки, способные помочь мне обеспечивать себя. Вместе с тем, однако, у меня был вкус к жизни, страсть к приключениям, к путешествиям, к сочинению стихов. Мне хотелось чувствовать себя в безопасности, и одновременно я была призвана исследовать свои скрытые глубины, испытывать себя, посетить место, где все еще жили ведьмы.

Наша жизнь часто определяется выпадающими нам случайными встречами. Бетани, девушка, с которой я работала в кафе, приходила туда всего раз в неделю, чтобы скрыть от отца, что работала стриптизершей. В то время в Санта-Барбаре не появилось стрип-клубов. Вместо этого приходилось присоединиться к службе, в которую звонили мужчины, и затем ездить по отелям, исполняя «приватный танец».

Запретные и заманчивые, немного опасные, такие, против которых невозможно устоять, стриптизерши появлялись в фильмах и на телешоу: они были броскими и скверными, принимая деньги, которые мужчины швыряли в них. Мысль стать одной из них казалась мне невозможной, я никогда не рассматривала ее всерьез. Помимо этого, я еще с первого класса знала, что стану объектом сексуальных домогательств для мужчин. Казалось логичным, что раз уж мне придется страдать от них, то это должно хотя бы оплачиваться.

Если бы я не встретила Бетани, сомневаюсь, что стала бы стремиться к подобной работе самостоятельно. И потом, меня беспокоило, что, если я стану стриптизершей, я превращусь в наркоманку, стану циничной, мерзкой. В Бетани этого не было. Светловолосая и жизнерадостная, казалось, она должна бы работать в сфере обслуживания и играть в волейбол. Она дала мне номер парня, владельца сервиса по оказанию стрип-услуг, но перед тем как позвонить, я спросила у нее: «Тебя это изменило?»

Бетани пожала плечами: «Все тебя меняет». Собеседование в основном заключалось в том, что Джереми, владелец бизнеса, приехал к моему окруженному воронами сараю. Джереми, одетый в джинсы и толстовку оверсайз, разговаривал со мной о том, как мне стать стриптизершей, но это больше напоминало болтовню с барменом о бейсболе. Джереми был практичным: «Я или один из моих ребят сопровождают тебя до дверей. Клиент дает мне деньги. Ты в безопасности, потому что он знает, что мы с тобой, прямо за дверью, и у нас деньги до тех пор, пока ты не выйдешь. Ты просто заходишь, исполняешь небольшой танец. Делаешь парню массаж. И все. 415 долларов за час, ты получаешь 315 из них, а как заработать сверх того – это уже зависит от тебя».

Я считала, что если кто-то даст мне чаевые, то они мои. Позже выяснилось, что он не это имел в виду.

Но, так или иначе, 315 долларов за час такой работы было больше, чем я зарабатывала за сорокачасовую рабочую неделю в кафе. Я сказала Джереми, что готова попробовать, и он ответил: «Отлично. Мне только надо увидеть твою грудь».

Я сидела на краю своей кровати, босиком, в рыжих брюках-клеш и майке с маленькими желтыми цветочками, с челкой, убранной под аляповатую пластиковую заколку с цветами. На миг я задержалась, взвешивая ситуацию и пытаясь определить, угрожает ли мне опасность. День был в самом разгаре, я слышала стук молотка соседей и звон посуды, которую мыли на кухне дома в нескольких ярдах от меня. Я задрала майку и оголила грудь. Джереми безразлично кивнул. Моя грудь была маленькой, но пригодной к эксплуатации. Джереми оставил на моей книжной полке пейджер и сказала, что позвонит, когда появится клиент.

Два дня спустя Джереми сбросил мне сообщение на пейджер, сообщив, что у него есть один такой, несложный для моего первого раза.

Мы прибыли на парковку возле Мотеля 6 в Голете уже в сумерках. В дороге я чувствовала себя уверенно. Я ездила мимо этого мотеля бесчисленное количество раз по дороге в школу, он был напротив «Тако Бэлл», где я намазывала себе буррито с фасолью и огромным количеством специй перед тем, как после школы отправиться на работу, где я заполняла конверты.

Сонно клонясь к горизонту, солнце шептало сквозь пальмы – розовый электрический свет в горячем соленом морском воздухе. Я сидела, прилипнув к сиденью автомобиля, на коленях – бумбокс, стекло опущено; и наблюдала за девственно белой цаплей, исполнявшей балет в камышах возле соседней парковочной площадки. Джереми возился со своим пейджером. Он не сказал мне ни слова в течение всей поездки. Казалось, ему не хотелось сближаться со мной. Но наконец он мне улыбнулся, слегка толкнул меня в плечо и спросил: «Ты готова?»

Я прижала бумбокс к груди, словно щит, ощущая его тяжесть и целостность. Джереми уже вылез из машины и стоял рядом, ожидая, пока я выберусь, чтобы затем закрыть машину.

– Еще раз, что я там должна делать? – спросила я его.

– Пол – постоянный клиент. Он неплохой парень. Тебе с ним будет просто. – Джереми обошел машину и закрыл мою дверь на замок.

Мой желудок ухнул вниз. Мне хотелось задать ему больше вопросов. Я по-прежнему не понимала, что должно было происходить. Я старалась себе это представить: «Танец-вспышка», Дженнифер Билз[40]40
  Американская актриса, наиболее известна благодаря главной роли в фильме 1983 года «Танец-вспышка», которая принесла ей номинацию на премию «Золотой глобус», а также Бетт Портер в телесериале «Секс в другом городе».


[Закрыть] поднимается на сцену в костюме из восьмидесятых и на шпильках, снимая и вращая над головой свою одежду, словно Чудо-женщина[41]41
  Вымышленный персонаж, супергерой комиксов издательства DC Comics.


[Закрыть], обливая себя ведрами воды, встряхивая насквозь мокрыми волосами и ударяя каблуками по полу со всей яростью и эротизмом, которые эта божественная женщина сдерживала в себе столетиями. Я воображала себе что-то вроде этого.

– Не надо делать из этого проблему, – сказал Джереми, тряхнув головой и заявив, что я напоминаю ему его подружку. – Все пройдет настолько спокойно, насколько ты сама хочешь.

Я глянула вниз на свою обувь. Пока я не могла себе позволить купить новую пару просто так. У меня не было туфель на каблуках – я просто их не носила – поэтому я сделала все, что могла: обула потрепанные льняные эспадрильи на танкетке. В своем фиолетовом летнем платье с узором пейсли, бледным, как луна, лицом, неаккуратно подстриженными черными волосами и помадой рыжего оттенка из девяностых, я выглядела так, словно пережила самый неудачный день на пляже.

– А ты будешь снаружи? – Я представляла, как он стоит за дверью, скрестив руки: солдат, защищающий нечто очень ценное.

– А ты – та еще нервная особа, не так ли? – фыркнул Джереми.

– Неправда! – соврала я. Разумеется, я была крайне нервозной. Я постоянно находилась на грани, всегда готовая сорваться.

– Я буду в машине, – ответил он.

* * *

Комната Пола была на нижнем этаже, под номером пять. Пять, число предательства и борьбы. В нумерологии пятерка символизирует собой человечество. Джереми постучал, и мои внутренности сжались, скользкие и вздутые, словно дрожжевое тесто. С колотящимся сердцем я взялась за ручку бумбокса, мои пальцы хрустнули и побелели. Пол со скрипом открыл дверь, и я ощутила порыв воздуха из кондиционера. Он стоял в полутьме, как тень, полностью голый, за исключением неряшливых беловатых трусов. Ниже меня на несколько дюймов, но загорелый, коренастый, он выглядел сбитым с толку и уязвленным. Его карие глаза были красными и колючими, а волосы, темные и редкие, зачесаны назад. Пол сунул Джереми комок бумажек правой рукой. Его левая шевелилась у него в трусах.

Он мастурбировал. Уже. Когда я это увидела, весь дух «Аманды» просто испарился. Я стала пустой, безразличной: автоматический мозг ящерицы, опирающийся на инстинкты. Мне хотелось призвать Уизера, моего фамильяра. Хотелось, чтобы я знала, как это сделать. Хотелось чувствовать себя устойчивой и собранной – то, в чем ведьма практикуется ежедневно, когда призывает свою душу полностью воссоединиться с телом, когда она представляет себе, как пускает корни к самой середине земли. Мне хотелось создать каменный щит или использовавшуюся Королевой Мечей способность к проницательности, спокойной и ледяной. Но я не могла ничего из этого. Я не знала как.

Как мне говорили в начальной школе, я медленно учусь. И по всему выходило, что часто мне приходилось чему-то учиться на собственном горьком опыте.

Несомненно, в комнате Мотеля 6 под номером пять жил вред. Почему я попала прямо в него? Я могла бы развернуться и уйти. Я могла бы сказать: «Нет, это не для меня». Но я не сделала этого. В глубине души я понимала, что это как раз-таки для меня. А знала я это, потому что причинение вреда было моей участью еще в раннем, уязвимом возрасте. Это оружие застряло в моем сердце, когда я росла. Оно обросло мной, но по-прежнему лежало там, похороненное, манящее, привлекающее. Но это оружие было не только моим – наследие, переданное мне сквозь поколения. Мой дед вонзил его в сердце моей матери так, что оно коснулось ее позвоночника, коснулось ее предков и моих. Можно было бы дойти по пути этого раненого сердца назад аж до Европы, до Инквизиции, до крови, которая лилась на разбитые алтари богинь Вавилона.

Пол открыл дверь пошире, но я стояла за порогом, заглядывая внутрь. Казалось, я все это уже видела раньше. Каждый мотель выглядит одинаково – неубедительный набор мебели, притворяющийся уютным, в то время как стены готовы обрушиться в любую секунду и открыть… что? Пустоту. Ничто. Никого. «Входи», – взмолился Пол. Он схватил меня за запястье и затащил внутрь, дверь за ним закрылась автодоводчиком.

Все в этой комнате было липким и влажным, кондиционер зло вибрировал в углу. Я поставила бумбокс возле телевизора, пока Пол включал лампу и суетился вокруг, переставляя с места на место пивные банки и разгребая бумажки.

– У меня есть «скорость», если хочешь, – он махнул рукой в сторону двери в ванную комнату. – Она в туалете.

Я вытянула шею, чтобы заглянуть туда. На бачке лежал маленький пакетик с липким желтым порошком, шприц для подкожных инъекций, и с края свисал жгут – жуткий, толстый, сделанный из резины тошнотворного сопливо-зеленого оттенка.

Я была в комнате отеля с мастурбировавшим незнакомцем. Пол предложил поделиться шприцем, чтобы я могла уколоться. Молча, с пересохшим горлом, я помотала головой и сфокусировалась на своем бумбоксе, стоя поближе к нему, словно это был мой якорь или телепорт, что-то знакомое, родное. Я держала в руках пленку, надеясь, что музыка будет громкой. Магнитная лента истончилась от постоянного слушания: Эдди Брикелл, The Violent Femmes, Тори Амос, Depeche Mode, The Cure. Я хотела, чтобы меня окружали мои люди. Я хотела услышать, как Тори Амос поет: «Она – девочка для всех остальных, может быть, однажды она будет для самой себя», словно она была рядом со мной и понимала меня.

Я обвела комнату взглядом. Телевизор на дешевом комоде из шпона. Складной походный стол в полоску, и походный рюкзак на нем. Банки из-под пива и энергетиков. Пол стащил с себя трусы так, что они болтались на его лодыжке, как зверек, которого он ударил ногой и убил. Он распластался по центру кровати, держа свой вялый член в руке, а над головой его висела напечатанная картина с сельским пейзажем. Пятнистый солнечный свет, мост. Это напомнило мне об одной из очень популярных книг в букинистическом магазине, где я работала – «Мосты округа Мэдисон»[42]42
  Книга Уоллера Роберта Джеймса, считавшаяся крупнейшим литературным феноменом Америки.


[Закрыть]. Сто шестьдесят четыре недели в списке бестселлеров. Дошло до того, что, если в магазин заходили женщины средних лет, я просто тыкала пальцем в направлении полки с бестселлерами и говорила: «Это там». Они всегда хотели одного и того же. Быть по-настоящему любимыми. Быть действительно замеченными. Если у них этого не было, они хотели хотя бы об этом прочитать. Справедливо.

– Наверное, я… Хочешь, чтобы я начала? – спросила я.

Стиснув зубы, с шеей, напряженной, как у лошади, Пол сказал:

– Да, да, давай, вперед. Я собираюсь просто полежать здесь и передернуть, я обычно так и делаю. Не парься, у тебя все отлично получится.

Он откинулся назад и сделал жест рукой по кругу, означавший «делай то, зачем пришла». Поначалу он даже не смотрел на меня. Он дергал себя за член, но не мог его поднять.

– Это все наркота, – пояснил он, извиняясь. Я наклонилась нажать кнопку на бумбоксе. «Yeah, I like you in that, like I like you to scream…» – заунывный голос Роберта Смита пропел и затих. Мой бумбокс выключился. Я потрясла его и достала пленку, перевернула ее и включила снова. Нажала еще несколько кнопок.

– Не работает, – сказала я Полу. Может, это означало, что мне надо уйти. Я не могла танцевать. Я должна просто уйти.

– Не парься, – он улыбнулся. Не прекращая своих попыток мастурбировать, свободной рукой он тыкал в пульт телевизора, пока не нашел MTV. R’n’B-певица, Des’ree, появилась в черном костюме свободного покроя с военными пуговицами. Маршируя на плоской белой площадке, она указывала на меня, словно была Дядей Сэмом, демонстрирующим меня всей нации: «Ты должен быть плохим, ты должен быть дерзким, ты должен быть мудрым и должен быть резким, ты должен быть сильным, ты должен быть жестким…»

По сей день я не могу слышать эту песню, не вспоминая тот первый раз, когда я танцевала стриптиз в Мотеле 6 на Холлистер-Авеню.

В течение следующих нескольких лет во мне появилось и крепло ощущение того, что это именно то, чего мир хочет от меня, что это та роль, в которой он меня видит и ценит. И я обязана нажить капитал на том, что предлагается преимуществами моего пола, и на своей сексуальной привлекательности. Я должна перестать плакать. Я находилась на враждебной территории. Мне нужно делать все, что могу, чтобы выжить. Мой пол призван на войну против их пола. Я знала, что у моей стороны невыгодное положение, но я буду бороться так, как только смогу. Я говорила себе, что многие люди находились в худшем положении, чем я. И я была права. Даже в такой ситуации, по сравнению со многими другими, мне повезло.

В надежде на то, что танцевальные движения придут ко мне сами собой, я попыталась сделать несколько па из начальных занятий по джазовому танцу в колледже, двигая плечами вверх и вниз. Пола не волновало, что я делаю. Сопя, с потным лбом, он издавал такие звуки, словно что-то его царапало изнутри. Я, извиваясь, прошла мимо него и, кружась, подняла подол своего платья. Развязав бретельки на плечах, я позволила платью упасть на пол и стояла топлес в хлопковом кружевном белье из «Миллер Аутпост»[43]43
  Miller’s Outpost – крупный американский ритейлер одежды.


[Закрыть]. Я взглянула на Пола, он вроде одобрял, кивая и скрипя зубами.

– Да, да, да, – пробормотал он, словно пытаясь убедить самого себя. Я стянула трусики, но они запутались в босоножках. Тогда я присела и, ерзая, сняла и обувь. Когда песня закончилась, я стояла голая, и мои босые ноги прилипали к загадочным пятнам на ковре у кровати. Не продлившись и полную песню, мой стриптиз занял всего три минуты.

У меня еще оставалось пятьдесят шесть минут.

Проблема моего первого стриптиза была в том, что я ожидала конца света. Какая-то часть меня полагала, что я войду в эту комнату, сниму свою одежду, и земля разверзнется, и грянет гром. В меня ударит молния. Но никакого катаклизма не случилось. Моя одежда была на мне, а потом не на мне. «Все меняет тебя», – говорила моя стрип-наставница Бетани. Мы ожидаем, что перемены будут мгновенными. «И с того самого момента все стало по-другому…» В нас живет мысль о том, что, когда табу нашей культуры нарушены, мы тоже ломаемся. Но как-то, невероятным образом, даже когда все ощущается разрушенным и безнадежным, жизнь продолжает идти своим чередом.

То, что случилось дальше, расплывшись, слилось воедино.

– Почему бы тебе не сделать мне массаж? – предложил Пол. – Обычно это то, что они делают. Иди сюда.

Я подошла к нему. Он схватил меня за грудь, но я сказала нет.

– О, хм, обычно они мне позволяют. – Он схватил меня за руку и попытался уложить на кровать. – Позволь мне трахнуть тебя, – взмолился он.

Я отказала. Он огрызнулся:

– Вы, бабы, всегда так говорите. В следующий раз я спрашивать не буду, я просто это сделаю.

У меня не было времени раздумывать над этой угрозой или над тем, что может быть «следующий раз», потому что он перевернулся на живот, пряча в смущении лицо:

– У меня там кое-что, – и показал на свои плечи, пылающие от акне, и шелушащуюся кожу. – Это из-за работы. Дайвинга. Я дайвер. Ты в курсе? Источники. Нефтяные скважины там, – он пренебрежительным жестом указал в сторону океана.

Мне предпочтительнее было держать его лицом вниз, чтобы находиться вне досягаемости. Я массажировала его спину, и он сказал мне, что у меня хорошо получается. Я часто это слышала потом, в течение времени, проведенного мною в секс-индустрии. Целитель из меня был лучше, чем секс-работница. Вероятно, потому что мне нравилось лечить людей, меня возмущало сексуальное взаимодействие с теми, кого я не знала или кто мне не нравился, с теми, кто видел меня как какой-то бракованный и вместе с тем волшебный талисман, который можно использовать в надежде на то, что это излечит их страхи относительно собственной мужественности.

Пол пытался спокойно улечься для массажа, он крутился и так и сяк, но никак не мог удобно устроиться. Я пыталась двигаться медленно, чтобы все занимало больше времени, но Пол был в ускоренном мире. Казалось, он хочет войти в мой мир, который был спокойнее, но не может найти туда дорогу. Он тоже оказался в ловушке своей собственной преисподней.

– Сейчас. – Он поспешно соскочил с кровати и вытащил из мини-холодильника холодную банку «Будвайзера». – Встань.

Я встала с противоположной стороны кровати. В отчаянии он нахмурился в мою сторону через всю комнату, умоляя:

– Может, ты могла бы подержать эту холодную банку у меня под яйцами.

Я задумалась над его просьбой. Если мы будем стоять и что-то делать, это поможет мне избежать изнасилования на кровати. Я подошла к нему. Его яйца были фиолетовыми и опухшими, словно сморщенный баклажан. Мы медленно двигались по комнате, я держала банку с пивом между его ногами, а он свою не-мастурбирующую руку положил мне на плечо, словно мы находились на каком-то извращенном студенческом балу. Мы занимались этим около пяти минут, потом он пришел в возбуждение. На что бы он ни надеялся, он этого не получил.

– Можно я тебя нарисую? – выдохнул он, пораженный приступом вдохновения. Я разлеглась на кровати как на картинах Дега, которые видела на уроках истории искусств, а он крутился на вращающемся стуле и рисовал скетчи шариковой ручкой на гостиничных бланках. Рисунки были детскими и неуверенными. И он все время разговаривал:

– У тебя есть парень?

– А у тебя есть девушка? – спросила я в ответ.

Его плечи поникли.

– Нет. Ну, типа. Я вроде встречаюсь с одной. Хотя вообще-то нет. Понимаешь, меня постоянно нет из-за работы.

– Ты поэтому такой грустный? – спросила я. Меня не волновало, почему он грустил. Мои вопросы служили щитом, отвлекая его внимание. Моя печаль, мой страх, мои чувства тут были неуместны.

Он пожал плечами, так щипая себя за шею, что кожа в том месте покраснела.

– У меня была подружка, но отношения у нас были сложные. Она хотела от меня всякое, а я… я не знал, как дать ей это все. Что бы я ни делал – ее это не удовлетворяло. Не так, как с тобой. Я думаю, у нас много общего. – Он улыбался мне, ранимый и сгорбленный. – Я чувствую, что ты одобряешь меня. Одобряешь?

– Мда?

Казавшийся удовлетворенным моим ответом, Пол остановился и на какой-то момент уставился на меня, глаза большие, как у оленя.

– Ты действительно красивая. Хотела бы сходить со мной пообедать как-нибудь?

– Я… Ммм…

Но, прежде чем я успела ответить, Пол вмешался:

– Я никогда не смог бы выдержать, если бы моя девушка занималась тем, чем вы. – Он сплюнул на ковер и встал. – Это все вина моей матери.

Он начал ходить взад-вперед по комнате.

– Серьезно, я знаю, люди всегда так говорят, но в моем случае это правда. Она зависимая. Она абьюзер, понимаешь? Манипулятор.

Пока Пол доставал еще одну банку пива, я встала и выглянула в окно. Машины Джереми не было. Я осталась одна. Адреналиновые иголки внезапно вонзились в мой живот. Полу я не сказала. Не была уверена, что произойдет, если сказать ему об этом, но мне не хотелось, чтобы он знал.

– Твоя мать плохо с тобой обращалась, когда ты был маленьким? – спросила я у Пола, стараясь отвлечь его. Он провел рукой по лицу и потер сухую кожу в уголках рта.

– Я был всего лишь ребенком, единственным в семье, а у нее были завышенные ожидания, которым я не соответствовал.

Пол упал обратно на кровать и начал ерзать и дергать себя за волосы, словно пытался вытащить что-то из головы.

– Ты знала, что я еще и поэт? – Я помотала головой. – Иди сюда, – попросил он.

Неохотно я просеменила к кровати и остановилась вне досягаемости, как кошка. Но он извернулся и, схватив меня, потянул вниз, прижал к постели и попытался раздвинуть мои ноги.

– Такая белая кожа лишь фее под стать, – начал декламировать он. – Я хочу твою сладость, но ее не достать.

Пока я боролась с ним, а он сжимал меня, словно в тиски, я чувствовала, как его тревога, его стыд, его страх вливались в меня. Я пришла к пониманию, что это фактически то, чего он хотел от меня – он хотел, чтобы я носила в себе его страдания вместо него. Переносить страдания и выглядеть при этом привлекательно – главная задача секс-работницы. Но я не владела ни подготовкой к тому, чтобы выдержать его страдания, ни знаниями, что с этим делать, и более того, я не хотела этого. Я сопротивлялась. Я брыкалась и боролась, и в итоге он устал и отпустил меня. Я слетела с кровати и стояла, глотая воздух, за вращающимся стулом, разряды электричества вертелись вокруг моих запястий, словно змеи. Я воспользовалась стулом, чтобы отгородить себя, пока смотрела еще раз через окно на парковку.

– Я просто сочинил стих на ровном месте, понимаешь? – сказал мне Пол.

Я потрясла головой. Определенно, мы с ним получили абсолютно разный опыт.

Машина Джереми вползла обратно на парковку, и я прижала ладонь к окну, создавая на стекле запотевший контур. Я хотела прикоснуться к машине, я была так рада ее видеть. Пол поднес кулаки к глазам в драматическом греческом жесте.

– Мне кажется, я влюблен в тебя, – захныкал он. – Пожалуйста, пожалуйста! Просто обними меня. Обними меня на секундочку, на минуточку?

Он перевернулся и похлопал по пустому месту рядом с собой, умоляюще и настойчиво.

– Я… я не могу, – произнесла я, запинаясь, собирая свои вещи, натягивая на себя белье и завязывая бретельки платья. Раздался стук в дверь. – Мы закончили.

Я стояла, положив руку на дверную ручку и держа в другой сломанный бумбокс.

– Спасибо? – намекнула я.

– Да, точно, – нахмурился Пол, направляясь к ванной. – Вы, сучки, все одинаковые. Ничего для вас не имеет значения. Там чаевые на столе.

Уличные огни жужжали, когда мы с Джереми шли к машине. Чайка подхватила кетчуп с засаленной восковой обертки, а небо было маслянистым и темным. В свете фонарей все выглядело зернистым, оцифрованным: паршивый фильм по ночному кабельному телевидению.

– Я выглянула на улицу один раз, а твоей машины не было, – сказала я Джереми, когда он открывал мою дверь.