Текст книги "Старинные Чешские Сказания"
Автор книги: Алоис Ирасек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
О СТАРОЙ ПРАГЕ
Однажды позвал Карл IV к себе в Пражский замок архиепископа Арношта из Пардубиц, верховного канцлера, наместника королевства Чешского, и других знатных особ и придворных, а также некоторых знаменитых ученых магистров, и среди них – своего астролога[25]25
Астролог (историч.) – лицо, занимающееся астрологией – лженаукой о звездах, основанной на вере в то, что по расположению звезд можно предсказывать будущее. Наука астрономия вытеснила лженауку астрологию.
[Закрыть]. Окруженный гостями, сидел король за столом в великолепной зале, деревянный потолок которой был украшен резьбой, живописью и позолотой, а стены увешаны дорогими гобеленами[26]26
Гобелен – стенной ковер с вытканными на нем художественными изображениями.
[Закрыть] французской работы. На столе в сиянии множества восковых свечей блестела и сверкала золотая и серебряная посуда – тарелки, чаши и кувшины изысканной формы, с вычеканенными на них узорами.
В зале было душно, и когда ужин кончился, встал император[27]27
См. вступительную статью.
[Закрыть] и предложил своим гостям пойти подышать свежим воздухом. Вышел он с архиепископом на балкон, вход на который был прямо из зала, а за ним, оживленно разговаривая, двинулись знатные гости и магистры.
Но, вступив на широкий балкон, замолчал император и его советники, притихли и остальные гости. Все умолкли, взволнованные красотой раскинувшегося перед ними города.
Летняя ночь спустилась на дремлющую Прагу, залитую сиянием полной луны, а местами погруженную в глубокие тени. В волшебном свете вырисовывались фронтоны и кровли домов, храмов, башен, блестели окна и выступы зданий, а купы деревьев в многочисленных городских садах и на островах приобретали в зыбкой полумгле мягкие, неясные очертания.
Все дышало глубоким покоем. Лишь внизу, в запрудах, гулко шумела вода. Как зачарованные, смотрели король в придворные на город, казавшийся еще прекраснее в изменчивом свете луны; взоры их блуждали по окутанным синеватым туманом склонам Петржина, по Малому городу[28]28
Малый город – район Праги.
[Закрыть], лежащему прямо под ними. Долго глядели они на окрестности, озаренные лунным светом, на дворец архиепископа у реки, на сверкающую позолоченную кровлю его сторожевой башни, на старый мост, на реку, что светилась, как разлитое серебро, на гетто и Старый город[29]29
Старый город – район Праги.
[Закрыть], окруженный стенами и бастионами, над которыми возвышались соборы и башни, – на всю обширную Прагу. Темнели улицы и порталы домов; все тонуло в свете, тенях и глубоком мраке.
Дальше, на широких просторах за Старым городом, виднелась церковь святого Лазаря, одиноко и гордо высилась на Здерасском холме церковь святого Петра, за ней дремала деревня Опатовицы, белела в сиянии месяца церковь святого Штепана, что в Рыбнике, а еще дальше – церковь святого Яна на Боиште. Повсюду свободно струился лунный свет, заливая сады, садики, зреющие нивы и всю долину до смутно вырисовывающихся на горизонте покрытых виноградниками холмов.
Все молчали и не могли отвести глаз от этой чарующей картины; наконец король, растроганный величием И красотой раскинувшегося перед ним города, промолвил:
– Прекрасна моя страна! В любви к ней нахожу я великое счастье. Люблю я ее, как чудесный, неповторимый сад, лучший из всех садов мира… И в том саду самое отрадное место– она, наша Прага! Есть ли что-нибудь более прекрасное?
Глаза короля засияли.
– Действительно, прекрасен этот город, – молвил Арношт из Пардубиц, – прекрасен и счастлив, как сказано в летописях, ибо издавна был он высоко возвеличен нашим святым воеводой. А теперь украшается он и будет впредь украшаться твоей неизменной любовью. Растет Прага в величии и славе. Князья ей кланяются, честь и хвалу воздают ей по всему миру, и в будущем еще возрастет ее слава.
– Рад бы я был возвеличить ее с божьей помощью, – взволнованно сказал король. – И верю я, что так будет… – Потом быстро повернулся к старому ученому астрологу, который задумчиво смотрел вдаль: – Ну, почтенный магистр, разве не прекрасна и не величественна будущность этого города? Ты хмуришься? Говори!
– Милостивый король, не желай, чтобы именно в эту минуту открыл я тебе то, что предвещают небесные знамения.
– Говори, говори, – настаивал король. – Хочу я слышать, что прочитал ты по звездам.
– Государь мой, это слишком печально.
– Я хочу знать. Говори!
И омраченный магистр объявил королю и дворянству, напряженно внимавшим его словам:
– Возвестили мне небесные знамения, что Малый город погибнет в огне, уничтоженный великим пожаром, а Старый город погибнет от грозного наводнения. Все сгинет, все, и не останется камня на камне.
Придворные испуганно взглянули на короля, который стоял пораженный и опечаленный. Но вдруг повернулся он к городу, протянул руку и воскликнул:
– Не погибнет Прага! Останется, будет стоять! А если Малому и Старому городу суждено разрушиться, пусть воз никнет тут новый! Глядите, вон там выстрою я Новый город, там будет новая, великая Прага!
И показал он на пространство за Старым городом, вверх по обширной возвышенности, на поля и сады, на селенья Рыбник и Опатовицы. Присутствующие вздохнули с облегчением, лица их прояснились, а мудрый архиепископ высказал то, что чувствовали в ту минуту гости и придворные и что от полноты души желали своему королю:
– Бог да благословит вашу милость!
* * *
Как решил Карл IV, так и сделал. Тотчас начались приготовления к закладке Нового города: король сам определил его размеры, направление его укреплений, сам положил первый камень при их основании, сам присутствовал при прокладке улиц, сам установил места рынков и площадей. Часто разговаривал и советовался он со строителями. А когда приезжал посмотреть, как идет дело, каждый раз беседовал то с каменщиками, то с плотниками, расспрашивал их, давал советы и оделял дарами, радуясь, что работа успешно подвигается.
Лишь однажды разгневался король. Возвратившись из поездки в Германию, пришел он посмотреть на Новый город и увидал, что землемеры проложили в его отсутствие новую улицу. Вела она к церкви святого Индржиха, и на ней уже возводились дома.
Как увидал ее король, так сразу остановился в удивлении и, нахмурив брови, сурово спросил, кто приказал проложить эту улицу.
– Никто не приказывал, всемилостивейший король, – ответил архитектор в испуге, – Думали мы, что так будет лучше. Не желаешь ли, чтобы она была уничтожена?
– Пусть останется! – решил король. – Но пусть именуется на вечные времена «Неказалка», ибо не велел я ее прокладывать.
Так поднимался Новый город, строения вырастали, как грибы после дождя. Не только на средства горожан строился он, но и щедротами самого чешского властелина. Он-то и возводил самые дорогие постройки: монастыри, церкви и башни. Так заложил он церковь святого Иеронима и при ней монастырь бенедиктинских монахов, в том месте, на Скалках, где века назад зеленела роща богини Мораны. И строил он ту церковь, не жалея денег. Особые кирпичи, говорят, для нее обжигались – такие же, как для Карлштейновского замка: из серой глины, а сверху полированные; на церковную кровлю, возведенную основательно и искусно, пошло великое множество стволов – целая роща.
Свыше двадцати лет строились храм и монастырь, и дорого обошлись они королю; стоила, говорят, та церковь лишь на геллер[30]30
Геллер – старинная мелкая серебряная монета.
[Закрыть] дешевле, чем весь Каменный мост.
Когда храм был достроен и совершалось в нем первое богослужение, запели монахи в алтаре по-славянски, чего чешская церковь не слышала многие годы.
И радовался набожный чешский король, пригласивший тех славянских монахов из земли Далматской, а с ним вместе радовался весь народ.
И назвали этот монастырь и церковь «У славян». Так он зовется и поныне.
* * *
Не прошло и трех лет с начала постройки храма «У славян», а уже заложил Карл IV новый собор, на самом высоком месте Нового города, напротив Вышеграда. План этой постройки создал один молодой пражский зодчий. Рассмотрев план, император немало был удивлен тому, как прекрасно и смело он задуман. С ним вместе дивились искушенные зодчие и утверждали, что их молодому товарищу не удастся осуществить свой замысел, не перекрыть ему огромный свод, какой он задумал. Король, однако, доверил молодому мастеру все работы, и тот, обуреваемый желанием возвести здание, какого еще не видывала Прага, ревностно и пылко взялся за дело.
День шел за днем, и собор, заложенный восьмигранником, начал расти на глазах. Уже возвышались стены, уже появились в них двойные и тройные стрельчатые окна, уже стоял портал, щедро украшенный резьбою на камне, уже начали по плану молодого мастера возводить над собором невиданно смелый свод, образующий купол в форме звезды.
Был он еще весь закрыт лесами и не виден из-за досок и бревен, а знатоки уже дивились ему. И каждый утверждал, что не довершит молодой строитель своего творения, что свод не выдержит, ибо дело это неслыханное и невиданное, и когда снимут леса, смело задуманное сооружение пошатнется и обрушится.
Смутили эти речи мастера. Начал он терять веру в свои силы. Страх охватил его, и змея сомнения и недоверия пробралась в его сердце. Уже не спешил он на место постройки с такой уверенностью и радостью, как бывало прежде. А дома, оставаясь в одиночестве, он не знал ни покоя, ни отдыха. Без устали чертил, высчитывал, выдержит ли свод; и ночью и днем все вымеривал и прикидывал.
Забота и тревога не давали ему спать. Долго, до поздней ночи, сидел он в своей мастерской, а когда ложился, обдумывал снова каждую линию либо припоминал речи молодых и старых зодчих, их упреки, их опасения, их утверждения, что того свода довершить нельзя. Снова видел он их усмешки и, когда представлял себе, что будет, если свод останется незаконченным или обрушится, сколько вместо похвал и почестей обрушится тогда на него, зодчего, насмешек и упреков, хватался он за воспаленную голову или, вздыхая, прохаживался по своей каморке. В одну из таких ночей молодой зодчий выбежал из дому и поспешил наверх, к Новому городу.
Там, чернея в ночной тьме, возвышалось его творение, недостроенный храм, весь в лесах. Не раздавался стук молотков; здание было тихо и пустынно. Лишь созидатель его бродил вокруг, то осматривая стены, то обращая взоры свои в вышину, где уже рисовались контуры свода. Затем он прокрался в самую середину, в центр будущего храма, туда, где когда-нибудь должны были зазвучать песнопения и молитвы. В еще незастекленные окна заглядывали звезды и струился свет луны. Освещенный бледным сиянием, взволнованный и обеспокоенный, художник осмотрелся и тотчас невольно глянул вверх на свод, темнеющий среди лесов.
Ясно видел его в ту минуту строитель, видел оконченным, смело вознесшимся ввысь; его стрельчатые линии образовывали большую звезду с восемью лучами, а в ней – две малые; видел он свод уже расписанным живописью и золотом, видел весь сверкающий украшениями собор в сиянии солнечного дня. Вот входит король, за ним придворные, народ; все смотрят вверх, на величественный свод, дивятся и изумляются…
Когда он очнулся от своих мечтаний и подумал о том, что всего этого может не быть и, наверно, не будет, что свод обрушится, в душе его закипело возмущение.
Уходя, он поклялся, что постройку все же доведет до конца, что свод закончит, должен закончить, а если не сам, так, пожалуй, хоть с помощью дьявола!.. Так и сталось. Вызвал строитель дьявола и продал ему свою душу, а тот взамен обещал достроить Карлов собор. И достроил. Того, что каждый день все ожидали, не случилось: свод не обрушился. Закреплено было последнее перекрытие, а весь невиданно огромный свод стоял невредим. Оставалось лишь снять леса, чтобы предстало перед всеми великолепное произведение зодчества.
Но никто из рабочих не хотел убирать леса. Каждый боялся, что свод обрушится, как только их тронут. Тщетно уговаривал молодой строитель своих людей, тщетно сулил им награду. Хотел сам это выполнить, но старшие товарищи и друзья не подпустили его к лесам.
– Тогда я их подожгу, – решил он, послушавшись голоса дьявола.
Густые толпы людей стояли вокруг новой постройки, с нетерпением ожидая, что будет, и толковали, что свод наверняка рухнет, когда молодой мастер подожжет леса. Вот все увидели, как, с лицом, изменившимся от волнения, вышел он из собора. И лишь только он переступил порог, как словно гром загремел. Сильный грохот, точно весь собор рушился, потряс воздух. Перепуганные люди в смятении разбежались, крича, что свод рухнул.
Никто в ту минуту не вспомнил о строителе. Ошеломленный оглушительным грохотом, стоял он мертвенно бледный, словно лишившись памяти, глядя в отчаянии на храм, из окон которого валили клубы дыма.
«Дьявол обманул меня! – мелькнуло у него в голове. – Вот она, кара господня!»
И, не ожидая конца, не желая видеть гибель своего творения, бросился он бежать, словно его преследовали.
Клубы дыма рассеялись, растаяли, и когда через некоторое время люди опять отважились подойти к храму, вскрикнули они снова, но на этот раз от изумления. Доски и бревна беспорядочной грудой лежали на земле, а над ними, в просторах храма, раскинулся удивительный, невиданный свод. Всем был виден он, освещенный полуденным солнцем, прочный, не заслоненный лесами, устремленный ввысь, во всем совершенстве своих стрельчатых линий. И все изумлялись и радовались, глядя на него.
Тут вспомнили о молодом зодчем. Звали его, искали, пока наконец не нашли мертвым в его комнате. В отчаянии лишил он себя жизни.
А между тем исполнилось все, о чем он мечтал в ту ночь, когда прибежал, терзаемый сомнениями, к недостроенному собору. Собор был окончен, стены его расписаны и разукрашены. Король, придворные, каждый, кто впервые входил в него, обращали прежде всего взоры свои к могучему своду, так смело вознесшемуся над священным пространством, и все вспоминали несчастного молодого мастера, заплатившего жизнью за осуществление своей мечты.
* * *
На Градчанах, в замке чешских королей, поднималась, по воле Карла, новая великолепная постройка – собор святого Вита; за рекой же, на просторной возвышенности, рос на глазах Новый город. А между этими двумя славными памятниками любви к искусству и милому его сердцу городу начал Карл строить третий великий памятник – Каменный мост.
Этот мост пережил века. Он знал и времена славы и времена унижения нашего народа. С тех пор как был он построен, многое изменилось в Чехии и продолжало меняться; не раз споры и междоусобия разделяли людей одной крови, одного языка. Лишь мост оставался всеми неизменно любим на протяжении многих веков; устоял он среди всех бурь, даже годы унижения и упадка выдержал он, твердый и сильный, памятник лучших времен и славы, которая его породила и являлась всегда утехой и ободрением для слабых духом. Рассказывают, что из всех мостов Карлов мост самый прочный, ибо при его постройке известь замешивали на яйцах. На шестнадцать его могучих пролетов и на столько же опор, на всю эту громаду камней и кирпича потребовалось их многое множество.
В Праге достаточно яиц не нашлось; в окрестностях их тоже не хватило, поэтому приказал Карл IV всем городам чешского королевства прислать в Прагу определенное количество коп[31]31
Копа – шестьдесят штук.
[Закрыть] яиц на постройку моста. Присылали их отовсюду. Подъезжал воз за возом, яйца сгружали и тут же разбивали и бросали в известь. Привезли и из Вельвар воз яиц. С охотой и радостью посылали их жители и думали, что угодят королю. Когда разбили каменщики первое яйцо из вельварского воза, не поверили они глазам своим. Но когда четвертое, пятое, а затем целую копу яиц раскололи, принялись смеяться. Смеялись каменщики, архитекторы, все рабочие и вся Прага. Повсюду рассказывали, как вельварские жители прислали на постройку моста целый воз крутых яиц.
Когда Каменный мост был построен, не было на нем ни одной скульптуры. Лишь деревянный крест был установлен на том выступе, где ныне стоит металлический, позолоченный. На том месте, говорят, совершались в стародавние времена казни, и приговоренный к смерти творил у того креста последнюю свою молитву.
На пролете, что связывает мостовую башню с монастырем ордена Святого креста, можно видеть, со стороны реки, вытесанную на камне бородатую голову. Это Бородач. Говорят, что изображает он первого строителя моста, который приказал высечь на одной из его каменных опор свое изображение на вечную память потомкам.
Идя по Каменному мосту к королевскому замку, взгляни на длинную зубчатую стену, тянущуюся по левой стороне Петржина. Белеет она сквозь буйную зелень деревьев на вершине холма и оттуда спускается по крутым склонам вниз, к бывшим Уездским воротам. Та стена – дело рук «семьи» Карла IV.
Настала однажды великая дороговизна. Бедный люд умирал от голода, ибо не было работы, не было заработка. В те тяжелые времена собралось в Праге более двух тысяч бедняков. Они выбрали время, когда шествовал король Карл из церкви, предстали перед ним и с плачем просили, чтобы он их обеспечил работой, говоря, что рады бы работать без денег, только за хлеб, что есть они будут мало, лишь бы не помереть с голоду. Тронутый их бедностью, король велел им собраться завтра на том самом месте и в то же время. Бедняки собрались. Король приказал своим людям отвести их на холм Петржин, а сам, поехав туда на коне, распорядился, чтобы одни камень ломали, а другие клали фундамент и ставили стену от Влтавы через Петржин прямо к Страговскому монастырю.
Рабочие денег не получали, но хлеба и разной еды им давали вдоволь, и были они обуты и одеты. Когда о том прослышали другие голодающие, толпами стали они сбегаться туда, чтобы поработать на постройке стены. Карл часто приезжал к ним на Петржин и сам оделял их едой, говоря, что этот трудовой люд – его семья. Тысячи людей благословляли Карла и молились за него утром и вечером.
Из того камня, который они возили, обтесывали и укладывали, вырастал для них хлеб. Поэтому-то назвали они ту стену «хлебной», а также «голодной», ибо отогнала она от них голод и нужду.
А зубчатой эта стена называется потому, что благодаря ей голодающим не пришлось «положить зубы на полку».
* * *
Жил в то время в Праге богатый горожанин, по имени Ян Ротлев. На Иловой горе купил он себе заброшенный рудник, будучи убежден, что там еще довольно золота и что он наверняка до него докопается. Нанял он много рудокопов и принялся рыть неутомимо и настойчиво, не пугаясь никаких затрат. Денег уходило много, а золото все не показывалось.
Через щебень и булыжник вела штольня, и нигде не сверкнула даже крупица золота, нигде не засветилась золотая жила. Много денег потратил на этот рудник Ротлев. Не осталось у него ни гроша, и начал он делать долги, лишь бы работа не стояла. Знакомые и друзья предупреждали его, отговаривали – пусть, мол, лучше все бросит, все равно золота не найдет, а лишится последнего имущества. Но Ротлев был убежден, что золото он в конце концов обнаружит. Он упорно не обращал внимания на советы друзей и постепенно продавал свое имущество, покрывая расходы на работы в руднике. Так он лишился всего, и ему уже нечем стало платить рудокопам. Уныние и отчаяние овладело Ротлевым. Не потому, что пропало все его имущество, а потому, что нельзя было продолжать работу. Он твердил, что будь у него возможность, уж он бы непременно докопался до золота.
Все глядели на него с усмешкой, и никто ему больше не верил. Лишь жена не сомневалась в его словах и от души жалела своего мужа. Но помочь ему ничем не могла. Все свои драгоценности и украшения она уже отдала ему. Лишь дорогую золототканную вуаль сохранила она из всего богатства, как воспоминание о молодых годах. Эта вуаль была особенно дорога ей потому, что она получила ее в подарок от мужа, когда была еще его невестой. Но и с вуалью решила она расстаться. Взял ее Ротлев и поспешил с ней к купцу, а оттуда с вырученными деньгами побежал на Иловую гору, чтобы распорядиться продолжать работу.
И лишь только принялись они за дело, в первый же день напали на жилу чистого золота. Была она такая мощная и богатая, что в короткое время возместил Ротлев все свои расходы. И продолжал он разрабатывать рудник до тех пор, пока не добыл много золота.
Рудник, что принес ему счастье, он назвал в благодарность «Вуалью». В Праге, в Старом городе, против церкви святого Гавли, выстроил Ротлев богатый дом, один из самых больших и красивых во всем городе. Трое ворот вело во двор, внизу был портик, наверху – башенка с красивыми пристройками по бокам. Пожил Ротлев в его богато убранных комнатах и палатах, а затем весь свой обширный особняк продал королю Вацлаву, а король подарил его Карлову университету. Из сокровищ золотого рудника возник тот великолепный дом, а затем сам стал сокровищницей, из которого черпали знания многие поколения чешских и иностранных студентов.
* * *
Осенью 1378 года тихо и печально было в славном замке Карлштейне. Подъемные мосты не опускались; не приезжал, как бывало в это время, король со своей свитой на шумную охоту. Королевские покои стояли запертыми, и в ранних сумерках не пылали окна его дворца румяными отблесками заката. Тихо было в замке, и осенний, холодный ветер доносил лишь окрики бдительной стражи с четырех сторожевых вышек, окружающих высокую башню, с пятой вышки – перед замковым колодцем и шестой – что у королевского дворца.
– Прочь от замка, прочь! – раздавалось с вышек через каждый час, и эти возгласы звучали протяжно и печально в неприветливой тьме холодной, ненастной ночи.
Не становилось веселее и на рассвете, когда первые солнечные лучи освещали багряную и золотую листву окрестных лесов.
Звук охотничьих рогов не разносился в их тишине, не лаяли собаки, крики охотников не оглашали долины и склоны холмов, покрытые яркой осенней листвой. Покинутым казался старый дуб, что стоит в лесу на пути из Карлштейна в пещеру святого Яна под скалой. Не приходил добрый король Карл посидеть под его развесистой кроной, на выступающих мшистых корнях, как сиживал он бывало каждый год.
Проходили мимо поселяне и печально оглядывались на дуб, на «королевское кресло», где часто видели они отдыхающего короля. Было пусто оно, а «королевский родник», у которого король всегда останавливался, чтобы напиться, засыпали желтые и красные листья кленов и буков.
Печаль нависла над лесами и над замком Карлштейном.
Король занемог. Лежал он в горячке, и говорили, что не встать ему уже больше. Он сам знал об этом и готовился к смерти. У ложа его находились архиепископ, сыновья и вся семья. Король завещал наследнику чешского престола, сыну своему Вацлаву, править мудро и справедливо и благословил его слабеющей рукой.
И вдруг ударил колокол на башне собора святого Вита, один, два, три раза, и тотчас после трех гулких ударов понесся жалобный, заупокойный звон.
Ужаснулись все стоявшие вокруг ложа, а по лицу короля разлилось блаженство и умиротворение.
– Вы слышите? – произнес он тихим голосом. – Бог меня призывает. Да пребудет он с вами вовеки!
Испуганный звонарь Святовитского храма поспешил к башне. Была она заперта, ключи были при нем, а похоронный колокол звонил все громче и громче! Торопливо открыл звонарь дверь, взбежал вверх по лестнице и остолбенел от удивления. Похоронный колокол звонил сам собой, а с ним вместе и все остальные большие колокола. Языки их раскачивались, колокола гудели. Так было на Святовитской башне и на всех башнях вокруг. Похоронный звон колоколов широко разливался над всей удрученной горем Прагой.
