355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алма Катсу » Голод » Текст книги (страница 5)
Голод
  • Текст добавлен: 5 октября 2021, 12:00

Текст книги "Голод"


Автор книги: Алма Катсу


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Ничего страшного, – ответил Стэнтон, но тут он кривил душой. Воспоминания словно бы комом застряли в горле, да так, что не сделать ни вдоха.

Мэри, подступив ближе, окинула его пристальным взглядом.

– Что это? – спросила она, и в то же время ее пальцы, оставив в покое плечо, коснулись шеи, тех самых царапин, новых отметин, оставленных Тамсен. – Вы ранены? Похоже, на вас напали, и…

На этот раз ее прикосновение не принесло никакой радости: шею словно огнем обожгло. Подстегнутый болью, Стэнтон невольно оттолкнул руку девушки.

– Пустяки, – сказал он. – Не троньте, прошу вас.

Мэри поспешно шагнула назад, словно между ними внезапно возникла стена. Прежде чем Стэнтон успел хотя бы раскрыть рот, произнести хоть слово, издали звонко, отчетливо донесся зов:

– Мэри!

Развернувшись туда, откуда слышался голос, Мэри в последний раз оглянулась на Стэнтона и стрелой помчалась назад, к лагерю. Бежала она с удивительной быстротой, мелькая среди деревьев, точно луч солнца, и вскоре исчезла из виду.

Глава седьмая

Четыре бочонка муки…

Поддев крышку с отпечатками пыльных ладоней, Джеймс Рид заглянул в бочонок. Наполовину пуст. Постучав по клепкам других трех бочонков, Рид убедился, что эти еще полны. Муки, стало быть, примерно пять сотен фунтов… Под ложечкой тревожно заныло: два месяца назад они тронулись в путь, имея без малого восемьсот.

Сделав пометку на клочке бумаги, Рид заглянул в следующий бочонок. Сахар… и тоже почти наполовину опустошен. Похоже, Элиза Уильямс, девчонка, нанятая в стряпухи, многовато печет пирогов да булочек для детишек.

Покончив с проверкой припасов, Рид перекинул ногу через задний борт, спрыгнул наземь, извлек из кармана платок, отер ладони от пыли, секунду помедлил, еще раз с силой вытер руки платком. Платок он, прежде чем спрятать в карман, понюхал и лишь после этого, с трудом преодолев дрожь в пальцах, сощурился, окинул взглядом листок, сплошь испещренный цифрами. Семейные запасы съестного Джеймс Рид с тех самых пор, как обоз вышел из Спрингфилда, проверял каждые несколько дней. Провизия убывала с устрашающей быстротой, однако тревогами делу не поможешь. Тут нужно действовать.

Итак, первым делом – поговорить с Элизой. Отныне и впредь никаких добавок, никому, даже детям, а уж возницам – тем более: эти, сколько ни дай, все сожрут, не задумываясь. Далее… Рид снова окинул взглядом бумагу. Что, если он ошибся, рассчитывая, сколько провизии требуется на семью из семи человек? Нет, нет, его расчеты спутали шестеро слуг: эти мужланы не знают меры в еде, набивают брюхо удовольствия ради, и плевать им, во что это обходится нанимателю.

И все-таки Рид сознавал: его семья в лучшем, в гораздо лучшем положении, чем многие прочие поселенцы. На людях все держались, как ни в чем не бывало, но он подозревал, что в глубине души кое-кто уже начинает паниковать. Даже пополнившие запасы в форте Ларами рассчитывали на дичь, добытую по пути, однако за фортом Ларами прерия словно вымерла: вся живность, от кроликов до луговых собачек, исчезла без следа. Сезон шел к концу, и, очевидно, опередившие их обоз поселенцы извели все живое в округе под корень.

Хотя, скорее спутники рассудили, что в случае истощения припасов могут положиться на человеколюбие товарищей по партии. Что ж, явившись за подаянием к Джеймсу Фрезеру Риду, они будут крайне разочарованы. Христианское милосердие, знаете ли, небезгранично.

Накануне вечером он пробовал уломать Доннера назначить его хранителем съестных припасов всей партии… но, разумеется, его и слушать никто не пожелал. Никто не понимает, какая опасность грозит им, если провизия кончится наверху, в пути через горные перевалы, а ведь к этому все и идет. Все признаки налицо, только потрудись приглядеться.

– Чтоб ты моими припасами распоряжался? – Уильям Эдди со смехом сплюнул табачную жвачку едва ли не на Ридов башмак. – Вот уж дудки! Позволь тебе решать, что нам можно есть, да когда, да по скольку, все отощаем вроде скелетов. Вроде тебя.

На Эдди Рид даже не взглянул, но как же ему захотелось развернуть тот самый листок бумаги и сунуть Доннеру под нос!

– Сейчас у нас на двадцать пять коров мясной породы меньше, чем в день отбытия из форта Ларами, а ведь с тех пор трех недель не прошло. Если не все они съедены, значит, их кто-то крадет. Продолжим в том же духе – до Калифорнии двух дюжин голов не доведем.

Забавы да сумасбродства – вот и все, чего хочется этому дурачью. Взять хоть громадную (не фургон – баржа!) повозку Доннера, битком набитую пуховыми перинами и прочей ненужной в дороге роскошью… А батраки, каждый вечер усаживающиеся к костру, резаться в карты, проигрывающие жалованье еще до того, как оно заработано? А пляски под скрипку Люка Хэллорана вокруг жарящихся на вертелах туш? А этот «пикник» – он-то понадобился для чего? Чтоб Джорджу Доннеру представился удобный случай взобраться на пень и, сказав речь, убедить поселенцев выбрать его в капитаны? Одно это обошлось в две коровы, забитых на мясо, дабы все убедились: тревожиться не о чем, вон сколько в обозе пищи, каждому хватит с избытком!

Вдобавок Рид полагал, что праздник должен был занять умы поселенцев чем-нибудь новеньким: в обозе шептались, будто Тамсен Доннер замечена расхаживающей по ночам там, где ей ошиваться вовсе не след. Кроме того, кое-кто из женщин считал ее ведьмой, умеющей исчезать и появляться где-нибудь в другом месте, летать по ветру, точно пух одуванчика, очаровать любого мужчину, всего лишь дохнув на него… В этакий вздор Рид, конечно, не верил, но понимал: Тамсен изменяет мужу, выставляет Джорджа на посмешище как раз в то время, когда ему необходима поддержка и уважение спутников.

Рид выпрямился, расправил плечи, разминая изрядно ноющую спину: как ни крути, ревизия припасов под невысоким навесом, в тесноте фургона, среди множества бочек и джутовых мешков, наполненных фасолью и отрубями, да хогсхедов[9]9
  Хогсхед – большая бочка емкостью 60 галлонов (около 230 л).


[Закрыть]
с уксусом и патокой, дело нелегкое. И тут мимо, размахивая в воздухе шляпой, привстав в седле, проскакал Доннер.

– Запрягай! – побагровев от натуги, орал он. – Запрягай! В дорогу пора!

Как же Рид ненавидел его зычный голос…

Однако, едва раскрыв рот для ответа, он увидел двоих сыновей Брина, выползающих на четвереньках из-под соседнего фургона. Оба были бледны, на ногах не держались, стонали, будто нещадно избитые.

Сердце в груди так и сжалось. Риду немедля вспомнился мальчишка, убитый месяц назад: бледное, без кровинки, неподвижное, словно во сне, лицо, жутко истерзанное тело… Что это с сыновьями Брина? Уж не захворали ли?

Внезапно сначала один, а затем и другой, перегнувшись едва ли не пополам, склонили головы книзу и принялись неудержимо блевать. Ударившую в ноздри вонь – медицинскую, нестерпимую вонь – Рид узнал безошибочно.

– Эй, вы! – подойдя к ним, пока не успели удрать, заговорил он. – Напились, стало быть? Отпираться не вздумайте: я все чую.

Мальчишки, оба не старше десяти, упрямо насупились.

– Не ваше дело, – огрызнулся один.

Блевотина пополам с перегаром… Воняло так омерзительно, что Риду отчаянно захотелось зажать ноздри платком. Вряд ли мальчишки получили выпивку от отца: Патрик Брин за такое с них бы всю шкуру спустил.

– Напились, стало быть, а виски украли, так? У кого? Выкладывайте да не врите.

В глазах мальчишек сверкнула злость.

– Еще чего, – откликнулся тот, что тщедушнее и грязнее.

Как ни велик был соблазн влепить обоим по оплеухе, пришлось сдержаться: вокруг начала собираться толпа зевак.

– Чего вы к детишкам пристали? – покачав головой, спросил Милт Эллиот, возница Доннеров.

– Не твоя забота, – отрезал Рид.

– Вы им вроде как не папаша, – поддержал Эллиота еще один из батраков Доннера, Сэмюэл Шумейкер.

– Папаша их, весьма вероятно, сам носом в канаве лежит, – не сдержавшись, прорычал Рид и тут же проклял свой острый язык.

При мысли о том, как примут его резкость зеваки, в большинстве сами мучающиеся с похмелья, проплясавши полночи, тревожно заныли, зазудели ладони. Казалось, грязь оседает в ушах, в ноздрях, под ногтями. Вымыться бы поскорей…

– Послушайте, я просто пытаюсь узнать, где мальчишки раздобыли виски.

Эллиот приподнял бровь.

– Хотите сказать, это мы виноваты, что мальцы набрались?

– Нет. Я просто говорю, что за всеми припасами лучше нужно следить, – покачав головой, объяснил Рид. Хочешь не хочешь, а нужно попробовать снова. – К примеру, спиртное под замок запереть…

Тут к нему сквозь толпу протолкался Льюис Кезеберг, рослый, угловатый, вечно нависающий над собеседником, словно зловещее пугало. Что ж, следовало ожидать: Кезеберг ссоры искал постоянно.

– Значит, тебе хотелось бы выпивку от нас спрятать? Дай тебе волю, ты бы небось, всю ее, до капельки, вылил в Литл-Сэнди, пока никто не видит? – зарычал он, чувствительно ткнув Рида в грудь. – Да если ты хоть пальцем хоть до одной из моих бутылок дотронешься, богом клянусь, я тебя…

Верхняя губа Рида покрылась бисером пота. Оглядевшись вокруг, ни жены, ни детей Кезеберга он рядом не обнаружил. Похоже, все человеческое в себе Кезеберг держит под надежным замком, напоминаниями о семье и благопристойности его не проймешь. Однако спустить Кезебергу прилюдное хамство Рид не мог, иначе прослывет трусом. С другой стороны, Кезеберг славился исключительной злопамятностью. За покер с ним давно уж никто не садился, так как он никогда не забывал, кто мухлюет, кто любит блефовать, а кто не меняет карт при любом раскладе. И при том, помня, какие карты в колоде уже разыграны, подсчитывал, на что может рассчитывать после сброса. Памятью он обладал острой, как бритва. А еще был на полфута выше ростом и фунтов на тридцать тяжелей.

И придвинулся так близко, что Рид не сомневался: Кезеберг вот-вот заметит в нем неладное.

Риду нередко казалось, будто его тайна – таящийся в нем порок – столь основательна, что ее можно увидеть или учуять, подобравшись поближе. Подобно мелкой, всепроникающей дорожной пыли, от которой никак не избавиться, следы его грехов покрывали лицо и ладони, проступали наружу из-под одежды, как их ни оттирай.

Рука невольно скользнула в карман, за платком.

– Уберите руки, – всем сердцем надеясь, что голос не дрогнет, не подведет, потребовал Рид. – Иначе…

Но Кезеберг только придвинулся к нему еще ближе.

– Иначе что?

«Остра, как бритва…»

Прежде, чем Рид нашелся с ответом, Кезеберга заслонила широченная спина втиснувшегося между спорщиками Джона Снайдера, наемного возницы Франклина Грейвса. Пожалуй, с этим любой разумный человек предпочтет не связываться.

Снайдер грозно сощурился, однако в его усмешке чувствовалось озорство.

– Что тут стряслось? Опять наш малыш всеми командует?

С некоторых пор Снайдер повадился звать Рида «малышом», напоминая, что он-то может хамить Риду, сколько захочет.

– Я думал, тебе еще вчера втолковали, что ты здесь никому не указ.

С этим Снайдер повернулся к нему, и Риду почудилось, что во взгляде здоровяка мелькнула искорка осведомленности. Джеймс Рид похолодел. Не заметил ли взгляда Снайдера еще кто-нибудь?

Но нет, никто ничего не заметил. Никто ничего не понял. Всех их по-прежнему волновало только одно.

– Это точно. Капитан здесь Джордж Доннер, не ты, – сказал Кезеберг.

– Да я же только о здравом смысле говорю, – не уступал Рид. В таком важном деле уступать было нельзя. Страх страхом, однако он все же попробует достучаться до них еще раз. – Форт Ларами – последнее поселение по пути в Калифорнию. Дальше нет ничего – ни факторий, ни лавок, ни хлебных складов, ни поселенцев, готовых продать хоть мешок кукурузной муки. У кого бы эти мальчишки, – Рид указал пальцем на злоумышленников, до сих пор валявшихся навзничь в пыли, – ни стащили виски, он уже через пару недель пути пожалеет о собственной беспечности, обнаружив, что от запасов не осталось ни капли.

Зеваки притихли, и Рид мысленно поздравил себя хоть с небольшой, но победой.

– Друзья, – продолжал он, – по всем свидетельствам, дальше нас ждет самая трудная часть пути. В форте Ларами я разговаривал с ходившими этим маршрутом. Все в один голос утверждали: путь впереди страшнее всего, что мы себе представляем. Потому я и призываю вас, пока не поздно, принять кое-какие нелегкие решения.

Никто не проронил ни слова. Все в нетерпении ждали, что скажет он. Даже Снайдер не сводил с него глаз, отливающих золотом в лучах солнца.

– Многие из нас обременены пожитками, тащат из дома то, с чем будто бы не в силах расстаться. Я призываю вас: выбросьте все это без промедления. Оставьте здесь, на лугу, иначе в горах там, впереди, своих же волов погубите.

Собравшиеся молчали, и Рид слишком поздно понял, что хватил через край, пусть даже все вокруг сознают (не могут не сознавать) его правоту. Сколько миль уже пройдено мимо вещей, брошенных прочими поселенцами возле тропы! Мебель, сундуки с платьем, детские игрушки, даже пианино, стоявшее в чистом поле, словно бы дожидаясь, когда же кто-нибудь подойдет к нему и сыграет хоть какой-нибудь пустячок. На глазах Рида юная немка, Дорис Вольфингер, с тоской пробежалась пальцами по твердым белым клавишам, и при виде этой картины у него отчего-то защемило в груди.

Но к этой истине, как и ко многим другим, прислушаться никто не пожелал.

– Кто бы говорил, – усмехнулся Кезеберг. – Ты на свой особый фургон погляди. Паре волов не под силу – две пары нужны, и это на ровном месте!

– Сам-то наверняка собственным поучениям не последуешь, а? – небрежно, вычищая грязь из-под ногтей и даже не глядя на Рида, поддержал его Снайдер. – Нечего тут лицемерам всяким нас жизни учить.

Тут Риду само собой бросилось в глаза, как огромны, сильны руки Снайдера. Что, если вот эти ручищи сомкнутся на его горле?

Прежде чем Рид успел хоть что-то ответить, сквозь толпу к нему, ведя под уздцы лошадь, протолкался Джордж Доннер.

– Соседи, время идет, дневной свет зря сгорает! За дело, за дело! Запрягаем – и в путь! Четверть часа – и чтобы фургоны тронулись!

Толпа вмиг поредела. Доннер вскочил в седло.

«Самодовольства-то сколько», – подумал Рид. Пожалуй, вмешательству Доннера следовало бы только радоваться, однако в эту минуту – пусть даже мрачные мысли о Джоне Снайдере, о его мощной челюсти, о жутких могучих ручищах, начали отступать – он не чувствовал ничего, кроме жгучей обиды. Когда собравшиеся разошлись, Рид заметил невдалеке жену, Маргарет, закутанную в вязаную шаль. Ветер играл длинной бахромой из разноцветных шнурков. Не ожидавший ее появления, Рид поразился: да ведь на вид она совсем старуха!

Маргарет отвернулась, но не так быстро, чтоб Рид не успел разглядеть выражение ее лица. Жалость… а может быть, отвращение?

Поспешив следом, Джеймс Рид придержал жену за локоть.

– В чем дело, Маргарет? Ты что-то хочешь сказать?

Жена лишь отрицательно покачала головой и потащилась дальше, к их костру, медленно, будто терзаемая нестерпимой болью. Похоже, страдала она (если такое возможно) еще сильнее, чем дома, в Спрингфилде. Возможно, со здоровьем у Маргарет действительно стало хуже, однако Рид был твердо уверен: «страдает» она напоказ, притворяется, чтоб он почувствовал за собою вину.

– Выкладывай, Маргарет. Облегчи душу, расскажи, что покоя тебе не дает. Чем я тебя настолько расстроил?

Маргарет задрожала, и тут ему сделалось ясно, каких усилий ей стоит сдерживать чувства… а именно – злость. Эх… какой же она была, когда они поженились! Вдова, искушенная в брачной жизни, понимающая, в чем состоит роль мужа, а в чем – роль жены, знающая, где пролегает граница их сфер ответственности… Поразившая Рида достоинством, исполнительностью и аккуратностью, Маргарет неизменно оставляла все решения в семейной жизни на его усмотрение, неизменно поддерживала его на глазах у детей, и у слуг, и у соседей.

– Не понимаю я тебя, Джеймс. Отчего ты во все эти споры с соседями ввязываешься?

– Я не стремлюсь ни к каким спорам. Эти мальчишки выползли из-под фургона и едва не заблевали мне башмаки, а…

– Зачем ты все это делаешь? – раздраженно оборвала его Маргарет. – Зачем ведешь себя, будто ты лучше всех, зачем превосходством перед людьми козыряешь? И меня превращаешь в посмешище для… – Осекшись, она зажмурилась что было сил. – Хоть убей, не пойму. Чего ради ты настоял на отъезде из Спрингфилда, продал прибыльный бизнес и прекрасный дом?

Тут Маргарет снова умолкла и шумно перевела дух. Казалось, она тонет – вот-вот захлебнется на сухом месте.

– Знай я обо всем заранее, Джеймс, трижды подумала бы, стоит ли за тебя выходить…

– Не говори так, Маргарет, – машинально сказал Рид.

Однако жена даже взгляда не подняла от земли. Насчет их союза ни он, ни она не питали никаких иллюзий: брак их был заключен не по любви. Обычный брак по уговору, куда больше похожий на отношения брата с сестрой… но многие ли могут похвастать чем-то иным?

– А о детях что скажешь? Ты хоть разок подумал, каково им придется, увозя их от друзей, от соседей, от всех знакомых? Делая предложение, ты обещал нам заботу.

– Обещал, и слово держу. Ради этого все и затеяно.

Обнаружив, что вновь, сам того не замечая, оттирает руки платком, Рид сунул платок в карман.

Сказать откровенно, правда была вовсе не так проста.

Сказать откровенно, он вправду не сделал всего возможного, чтобы обезопасить жену и детей. Он совершил ряд ошибок.

В частности эту.

Однажды жена, неожиданно заглянув на склад, повидать Рида, столкнулась с Эдвардом Макги. Вначале Риду подумалось, будто она, услышав кое-какие сплетни, явилась в центр города, чтоб убедиться во всем самой. Однако с Ридом Маргарет ни разу об этом не заговаривала, ни разу не намекнула на какие-либо подозрения, а Эдварду даже пожала руку. Странную, слегка насмешливую улыбку на губах Эдварда во время того рукопожатия Рид во всех подробностях помнил по сей день.

Но с этим было покончено. Прошлое следовало оставить позади. Вместе со страхами и чувством вины. Вместе с мыслями о лапищах этого возчика, Снайдера, сомкнутых на его горле либо запястьях. Главное – постараться. Главное – не раскисать. Вот только… как это ни неразумно, как это ни невероятно, в глубине души Рид верил: сынишка Нюстремов погиб из-за его греха. Из-за его греха, привлекшего к обозу внимание дьявола.

Но нет. Терять головы нельзя. Как только они окажутся в Калифорнии, вся жизнь их пойдет иначе.

Сощурившись, Рид взглянул в небо. Солнце поднялось еще чуточку выше. Скоро обоз снова двинется в путь.

Вытащив из кармана листок с результатами ревизии, он принялся пересчитывать все заново, но, сколько бы ни считал, результат оставался прежним. Провизии на дорогу не хватит.

И этого так оставлять нельзя.

Глава восьмая

ИНДЕЙСКАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Дорогой Чарльз!

Пишу это письмо, заплутав в дикой глуши за фортом Бриджера. Возможно, в горах Уосатч? Не могу сказать, не уверен… и даже не знаю, получишь ли ты когда-либо мою весточку. После мытарств, пережитых в течение первой пары недель, мне ясно одно: я должен, обязан записать все, что узнал и увидел. Но если это письмо найдет тебя, Чарльз, даже не думай отправиться следом за мной. Все, что я затеял, делается в интересах науки и истины.

Перед самым отъездом из форта Ларами я нанял проводника, семнадцатилетнего парнишку-пайюта по имени Томас. Обращенный в истинную веру миссионерами (от которых и получил христианское имя) шесть лет назад, он с тех самых пор жил среди белых. Он рассказал, что знаком с уашо, живущими возле озера Траки, которых я и ищу, и даже может общаться с ними, поскольку воспитавшие его миссионеры приютили сироту из этого племени. Об анаваи он тоже слыхал, хотя о них рассказывал неохотно.

Можешь вообразить себе, как я был рад заручиться услугами проводника, знающего и нужную местность, и нужное племя, и даже говорящего на их языке! Не прошло и пяти дней после отбытия из форта Ларами, как Томас с честью прошел первое испытание: в дороге наш небольшой отряд столкнулся с охотничьей партией пайютов. Держались индейские охотники вполне дружелюбно и в тот же вечер разделили с нами ужин у походного костра. И, мало этого, рассказали кое-что в ответ на расспросы об анаваи. Сказать откровенно, мой интерес привел их в немалое возбуждение. Пайюты в один голос принялись отговаривать меня от поисков встреч с анаваи: дескать, затея эта крайне опасна.

Насколько я мог судить по пересказам Томаса, анаваи отреклись от традиционных богов и ныне поклоняются духу волка, обитающему в долине, где живут они сами. Еще пайюты утверждали, будто анаваи порой внезапно впадают в ярость и тогда их кровожадность не знает границ, приписывали сему племени всевозможные злодеяния, но с этого момента я утратил нить объяснений, далеко превзошедших предел лингвистических способностей Томаса.

Так или иначе, все эти странные сведения на удивление точно совпадали с историей Фарнсуорта о человеческих жертвоприношениях, и сей факт лишь укрепил мою решимость продолжить поиски. Разумеется, спутники меня в этом не поддержали, хотя парней этих ты знаешь: Ньюэлл, Андерсон, братья Мэннинг – ребята здоровые, сильные, и в трусости их вовсе не упрекнуть. Мне удалось уломать их ехать со мною дальше до форта Бриджера, напомнив, что наш обоз будет там проходить и ничто не помешает им присоединиться к вам снова.

После того как я успокоил спутников, Томас отвел меня в сторону. С первого взгляда было ясно: он тоже изрядно напуган. И вправду, парнишка сказал, что хочет вернуться назад. Пришлось напомнить, что я плачу ему за услуги, а уговор наш гласит: «все или ничего», и если он хочет получить от меня хоть пенни, то должен остаться со мной до конца. Томас, как ты наверняка догадался сам, ничуть этому не обрадовался и попросил, раз уж дело так повернулось, дать ему ружье. Однако держался он столь боязливо, что я отказал – из опасений, как бы он с перепугу не подстрелил кого не след (к примеру, меня самого). Вдобавок, я, признаться честно, слышал такую уйму рассказов о краснокожих проводниках, ополчившихся на нанимателей, что… одним словом, Томас, конечно, казался парнишкой вполне порядочным, но ружья ему я почел за лучшее не доверять. Просто напомнил, что вокруг полно вооруженных людей, и о его безопасности мы позаботимся, однако успокоиться он не мог до самого форта Бриджера.

Форт Бриджера… Сроду я еще не был так рад прибытию в заштатную, на глазах приходящую в упадок дыру вроде этого городишки! Вскоре ты сам убедишься: на форт Ларами он ничуть не похож. Джим Бриджер, один из владельцев форта, откровенно признался, что их благосостояние изрядно подорвано популярностью Маршрута Гринвуда, открытого в позапрошлом году. Из-за него обозы, направляющиеся в Орегон, сюда больше не заезжают.

Форпост цивилизации превратился в город-призрак.

Насколько отчаянно их положение, я узнал следующим же вечером, в кабинете Бриджера, за бутылкой дрянного виски. В минуту пьяной откровенности он рассказал нам о шестилетней давности инциденте, о партии золотоискателей, заблудившихся по пути через те самые места, ныне известные как Маршрут Гастингса. Одни говорили, что они перемерли с голоду, другие – будто их перерезали непредсказуемые анаваи, и Бриджер, познакомившийся со старателями, когда те проходили через форт, организовал их поиски. Впрочем, дело с самого начала выглядело безнадежным: территория огромна, а ресурсы спасателей были весьма скудны. Однако едва они собрались сдаться, один из пропавших золотоискателей вышел прямо к лагерю спасательной партии. К несчастью, живший все это время в глуши, словно зверь, бедняга повредился умом и не сумел рассказать кому-либо, что стряслось с остальными.

Рассказ этот, странным образом перекликавшийся с историей Льюиса Кезеберга о его собственном дядюшке, бесследно сгинувшем в тех же местах многие годы назад, изрядно меня насторожил.

Как бы там ни было, мнение о Бриджере у меня складывалось хуже некуда. Цены у него возмутительно высоки, а качество припасов скверно (мука в катышках, солонина с душком, выпивка безбожно разбавлена). Гарнизон уж сколько месяцев, как перевели в куда более оживленный Форт Холл, и Бриджер с партнером, Луисом Васкесом, остались одни. По-моему, оба в отчаянии.

Под впечатлением от встречи с охотничьей партией пайютов и от рассказов Бриджера, на следующее утро, взяв с собой только Томаса, я двинулся дальше. Признаться, на сердце кошки скребли. Вскоре нам стало ясно: маршрут из рук вон плох. По словам Бриджера, Лэнсфорд Гастингс в форте действительно был, но уехал сопровождать идущий его маршрутом обоз. Опережали они нас примерно на неделю, и потому мы пробовали держаться их следа, однако путь вел сквозь леса с весьма густым подлеском. Время от времени мы натыкались на старые индейские тропы, но всякий раз обнаруживали, что тропа завершается тупиком, упираясь в каньон либо крутой обрыв. Проехать здесь и верхом трудновато, а уж с фургонами – практически невозможно. Ты должен, ты просто обязан отговорить попутчиков следовать этим маршрутом. Здесь вас ждут только неодолимые трудности и гибель.

Потратив целую неделю, мы с Томасом сумели преодолеть горы. Следы обоза, сопровождаемого Гастингсом, мы потеряли и ни минуты не знали покоя, надеясь отыскать хоть какой-нибудь знак, услышать человеческий голос – что угодно, только бы убедиться: рядом есть еще кто-то. Однако чем дальше мы углублялись в лес, тем острее чувствовали одиночество. Вдобавок, как это ни парадоксально, меня не оставляло странное, невероятной силы ощущение, будто за нами следят.

Томас к этому времени сделался пугливее зайца, и я начал всерьез беспокоиться о здравии его рассудка. Прошлым вечером, у костра, поддавшись на мои уговоры, парнишка признался, что, переводя рассказы пайютов, кое о чем умолчал. Да, это правда, пайюты советовали держаться подальше от племени анаваи с озера Траки, однако их кровожадность имеет причины. Чужаков анаваи похищают, чтоб приносить их в жертву тому самому духу волка.

Так вот, Томас очень жалел, что не рассказал об этом раньше: дескать, боялся, как бы мне не втемяшилось в голову убедиться во всем самому – ведь тогда нас обоих ждет смерть в руках анаваи. Меня он явно счел умалишенным и на разумные доводы не полагался. Напуган Томас был так, что мне сделалось совестно: ведь это я поставил его в подобное положение, а между тем он – всего лишь семнадцатилетний парнишка, опасающийся за свою жизнь.

Едва я собрался достать кошелек, расплатиться с Томасом и отпустить его восвояси, из зарослей донесся треск. Оба мы вскинулись, развернулись, точно ужаленные, я потянулся к ружью, а Томас выхватил из костра горящую ветку.

Кусты затрещали со всех сторон. Томас поднял ветку над головой, будто факел. Прямо перед нами треснуло так, будто кто-то изрядно грузный, наступив на упавший сук, переломил его надвое. Вскинув ружье, я направил дуло на звук.

– Покажись! – крикнул я в непроглядную тьму.

Топот. Кто-то, сорвавшись с места, бросился к нам. Я собрался было выстрелить, но в тот же миг Томас со всех ног бросился в лес. Мальчишка был безоружен (в панике он выронил наземь даже горящую ветку), и мне пришлось бежать следом, чтоб уберечь его от возможной беды. В погоне за Томасом, ломившимся сквозь кусты без оглядки, я слышал, как кто-то неотвязно следует за мною сзади. Еще пара минут, и Томас исчез в черной как смоль темноте, но топот и треск позади сделались громче, приблизились, и наконец подстегнутый инстинктом самосохранения, я обернулся и выстрелил в невидимого преследователя наугад. Вспышка выстрела осветила нечто живое среди деревьев. Я выстрелил снова. На сей раз из зарослей донесся жалобный вой – определенно, звериный, и я (глаза мои к темноте уже попривыкли) сумел разглядеть невдалеке отблески желтых глаз и клыков, однако, кто б это ни был, из виду он тут же исчез. Тогда я весь обратился в слух – не обходят ли меня кругом, чтоб напасть сбоку, но и все звуки вокруг разом стихли.

И звери, и Томас пропали бесследно. К костру мой проводник в ту ночь не вернулся. Что с ним случилось, так и осталось для меня загадкой.

Упрямство мое тебе, Чарльз, прекрасно известно, и посему ты наверняка нисколько не удивишься, узнав, что я продолжаю путь к озеру Траки. Слишком далеко я зашел, чтоб повернуть назад. Возможно, ты сочтешь мою затею безрассудной, смертельно опасной, и, разумеется, будешь прав. Однако в похожих положениях мне бывать уже доводилось, но я, как видишь, до сих пор жив и здоров. Отправляюсь на поиски Томаса, а также на поиски истины.

Благослови тебя Бог, и удачи в пути.

Твой друг,

Эдвин


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю