Текст книги "История Наташи Кампуш"

Автор книги: Аллан Холл

Соавторы: Майкл Ляйдиг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В 2002 году в интервью австрийскому журналу «Женщина» госпожа Сирни признала, что от кое-каких людей она знает, что является подозреваемой. Вот это интервью:

Недавно специальный отдел возобновил расследование по делу Наташи. То, что госпожа Сирни, мать Наташи, сейчас является одним из главных подозреваемых, отнюдь не шокирует ее. Однако ее удивило, как она говорит нам в интервью, что она узнала об этом новом расследовании через Телетекст:

«Женщина» : Как вы узнали о недавнем возобновлении полицией расследования исчезновения вашей дочери?

Сирни : Я сидела в своей машине, когда зазвонил мобильник, и моя невестка сообщила мне, что она только что прочла новость по Телетексту.

«Женщина» : Следователи уже связались с вами?

Сирни : Нет, и именно это и выводит меня из себя. Им даже в голову не пришло, что меня надо как-то поставить в известность. Я звонила в Федеральное бюро расследований Австрии несколько раз…

«Женщина» : И что они вам сказали?

Сирни : Ничего. Потому что никто из этих господ так и не соизволил со мной поговорить. Я просила их перезвонить мне и жду до сих пор!

«Женщина» : Что вы думаете обо всем этом?

Сирни : Это недопустимо, что они оставляют меня в неведении, что мне приходится бегать за ними.

«Женщина» : Вашу дочь собираются искать в некоем озере близ Вены. Что вы об этом думаете?

Сирни : Если они хотят копать, то пусть копают. Если они думают, что найдут там что-нибудь…

«Женщина» : Но разве вам не доставит облегчение, что все снова проверят? Что, быть может, выяснится, что же произошло с Наташей?

Сирни : Да, конечно же доставит. Вдруг они тогда что-то просмотрели.

«Женщина» : Прежде чем преступник будет найден, каждый, кто был близок к жертве, находится под подозрением. А значит, и вы, как мать Наташи. Как вы с этим справляетесь?

Сирни : А что мне еще делать, если они снова подозревают меня? Приходится лишь мириться с этим. Но я, естественно, буду с ними сотрудничать.

«Женщина» : Владелец озера – ваш знакомый. Что он сказал о планируемых поисках?

Сирни : Сказал, пускай, мол, ищут…

«Женщина» : Вам когда-либо приходило в голову, что же могло произойти?

Сирни : Нет. Никогда!

Позже полиции пришлось признать, что госпожа Сирни исключена из числа подозреваемых.

Время шло, времена года сливались в одно. Людвиг Кох терял свой бизнес один за другим, по мере того как тратил деньги и время на поиски дочери, скитаясь по ночным улицам, рассматривая беспризорных детей у венского Западного вокзала и даже юных проституток в квартале публичных домов, прося каждого встречного посмотреть на фотографию Наташи, которую носил с собой.

«Вы не встречали эту девочку? – спрашивал он. – Не видели ли ее с кем-нибудь?» Но беспризорники, наркоманы, проститутки, это городское отребье, лишь молча отрицательно качали головами.

У госпожи Сирни тоже был свой ад – сначала враждебность мужа, затем людей вроде Аннелиз Глезер. Вера ясновидящим придавала ей успокоение и надежду, но лишь ненадолго. Ничто не могло возместить утрату ее плоти и крови.

Мучения усугублялись каждый раз, когда в газетах появлялись сообщения о детоубийцах в других странах, и хуже всего пришлось в 2004 году, когда пресса заговорила о Мишеле Фурнире, «французском звере», убившем по крайней мере девятерых женщин и девочек. Некоторых своих жертв он заманивал в фургон, похожий на тот, в который, по показаниям одной свидетельницы, кто-то затаскивал Наташу. Госпожа Сирни сказала в вымученном интервью того времени:

Около трех недель назад, поздно вечером, когда я смотрела репортаж об аресте этого человека и узнала, что он часто пользовался белым фургоном, выискивая жертв, я сразу же подумала о Наташе. И я начала молиться: «Пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, мой ребенок не может быть одной из его жертв…»

Я знаю одно: есть столько вещей, которые могут просто совпасть. Этот белый фургон – как раз одна из них. Тем временем я также узнала, как этот убийца заманивал своих жертв: он притворялся больным и просил о помощи. А Наташа всегда была готова оказать помощь. Она подошла бы к незнакомцу, если бы поняла, что ее помощь действительно необходима. Тогда она наверняка подошла бы к нему. А дальше я и думать не хочу. Мысль о том, что мой ребенок стал жертвой этого зверя, просто ужасна.

Когда ее в том же интервью спросили, не оставила ли она до сих пор надежды, что Наташа жива, она ответила: «Я никогда не лишусь этой надежды, пока не буду убеждена на сто процентов, что Наташа мертва. И я то и дело вижу в своих снах, как моя маленькая девочка появляется на пороге и говорит: „Мамочка, вот я и вернулась“. А пробуждение столь ужасно, потому что я возвращаюсь в реальность, где есть кошмарная неизвестность…»

Если бы она знала, как ее дочь вела себя в те первые часы, она бы только гордилась ею. Впоследствии Наташа скажет: «В принципе уже в первую пару часов моего похищения я знала, что ему чего-то недоставало. Что у него была нехватка чего-то».

Также она скажет, что он был «неустойчивой личностью», в противоположность тому, что она оценила как «здоровая социальная обстановка вокруг меня – может, не особо счастливая, но любящая семья. Мои родители убедили меня, что любят меня. У него же этого не было. В некотором смысле ему недоставало уверенности в себе. И даже более – уверенности вообще. Не было у него ее».

Неустойчивая личность. Словосочетание, описывающее сложное заболевание, узнанное маленькой девочкой, которая подобным вещам научилась в своем подземном мире.

Ее свобода стала для профессии психоаналитика тем же, что и война для военной промышленности, со всеми этими теориями о нем, о ней, о ее семье и отношениях, нагромождающимися одна на другую подобно разбитым остовам во время гонок на автомобилях серийного производства. Но она была ближе всех к Приклопилю в «оранжерейной» обстановке, не обремененной какими бы то ни было социальными контактами. Быть может, ее мнение о нем как раз и обладает большей ценностью, нежели любая точка зрения тех «экспертов», что будут роиться вокруг нее после 23 августа 2006 года.

Неустойчивая личность, согласно описаниям, проявляется у неуравновешенных людей, чьи отношения с другими неистовы, недолговечны и непостоянны. Страдающие пограничным личностным расстройством часто испытывают неустойчивое – очень сильно колеблющееся – чувство самоуважения и самооценки и примериваются к ощущениям, которых на самом деле не испытывают.

Сэм Ванкин, крупнейший специалист по подобным типам, автор книги «Злокачественное себялюбие – еще раз о нарциссизме», пишет:

Главной движущей силой при пограничном личностном расстройстве (ПЛР) является боязнь оставления. Как и находящиеся в патологической зависимости от партнера, страдающие ПЛР пытаются предвосхитить или предотвратить их оставление (как реальное, так и воображаемое) самыми близкими и дорогими им людьми. Они отчаянно и контрпродуктивно цепляются за своих партнеров, товарищей, супругов, друзей, детей и даже соседей. Подобная неистовая привязанность сочетается с идеализацией, а затем с быстрым и безжалостным обесцениванием объекта внимания страдающего ПЛР.

Страдающие ПЛР головокружительно мечутся между дисфорией (печалью или депрессией) и эйфорией, маниакальной самоуверенностью и парализующей тревогой, раздражительностью и безразличием. Это напоминает перемены настроения у страдающих биполярным расстройством. Однако страдающие ПЛР более гневливы и более вспыльчивы. Обычно они завязывают драки, испытывают приступы гнева и бешенства.

Любопытно, что большинство страдающих ПЛР – женщины, хоть и не всегда, и что женщина, мать Вольфганга, была единственной, кто оказывал на него столь сильное воздействие. Слабый, вспыльчивый, зависимый, порой ненавидящий самого себя… Наташа распознала слабые места в доспехах своего похитителя с самого начала.

Это окажется неоценимым оружием в войне воли против Вольфганга Приклопиля.

Глава 4
ЖИЗНЬ В АДУ

Представить это невозможно, но мы должны попытаться. Мы должны попробовать поставить себя на место Наташи Кампуш, чтобы понять, через что она прошла в той искусственной пещере. Астматический хрип вентилятора, нагнетающего тепловатый воздух, свет, ежедневно включаемый рано утром и гаснущий вечером, полнейшая тишина – ни пения птиц, ни болтовни соседей, ни гула самолетов высоко в голубом небе, ни приятного шуршания листвы, кружащейся в миниатюрных вихрях в саду. Когда там наступала тьма – по ночам или же если Приклопиль выключал свет в приступе гнева, – это было сродни полному отключению органов чувств. Что-то вроде психологической подготовки бойцов спецназа, дабы они научились переносить пытки в плену и сохранять рассудок, потерявшись в пустыне или джунглях. Но такая подготовка не предназначена для маленьких десятилетних девочек, у которых на уме кошки, куклы да невыполненное домашнее задание. В подобном эксперименте время сжимается: хотя он и более чем неприятен, но, если пленник не может следить за ходом времени, как это было с Наташей в первые несколько месяцев, время, как это ни парадоксально, кажется короче, нежели в обычных условиях. В одном из опытов, проведенном в 80-х годах, испытуемый, остававшийся под землей 58 дней для оценки влияния подобных условий как на психику, так и на физическое состояние, полагал, что прошло всего лишь 33 дня. Но Наташа не имела представления об этом, проснувшись после первой ночи, да и, знай она, это не принесло бы ей облегчения.

Каковы бы ни были недостатки ее воспитания, но, как и всех детей, родители научили ее остерегаться подозрительных людей, не входить в лифт с незнакомцами, не заговаривать с ними за пределами школьных ворот и не брать ни у кого конфет. Добродушные полицейские, либо слишком толстые, либо слишком старые, чтобы и дальше патрулировать улицы, заходили в ее школу, чтобы внушить то же самое. Теперь же, 3 марта 1998 года, когда в семь часов утра в ее камере зажегся свет, она осознала, что все кошмары разом стали явью. То, что она оправилась, решительно собралась с силами и сказала самой себе: «Он меня не сломит. Я спасусь», – свидетельство невероятной воли, объединившейся с проницательным умом.

Если она и вышла необыкновенной девушкой, то только потому, что она вошла туда поразительной девочкой.

Позже ее спросили, не прокляла ли она судьбу, которая забросила именно ее, а не кого-то другого, на глубину три метра под землей. Она ответила: «Нет! Сразу же после похищения я спросила себя, что сделала не так. Я спросила себя, чем провинилась перед Богом. Я была в полнейшем отчаянии. В этой крохотной комнатке у меня возникла клаустрофобия, и это было действительно мучительно. И я понятия не имела, что со мной произойдет – убьют ли они меня, что захотят со мной сделать. Поначалу я думала, что преступников несколько».

Однако преступник был один. Во время написания данной книги полиция только закончила длительное обследование места преступления. Чтобы обнаружить возможные тайники для других потенциальных жертв, они задействовали специально обученных собак и напустили искусственный туман, но так и не нашли еще каких-либо потайных камер или спрятанных тел девочек. Они перелопатили почву на участке и продолжают сосредоточенно изучать древний компьютер «Коммодор», которым он пользовался и который не был подключен к Интернету, дабы узнать, хранятся ли в его относительно примитивной памяти какие-либо тайны его плана или того, чему он мог подвергать Наташу все эти годы. И был ли когда-либо в его дьявольском замысле сообщник.

Однако, хотя детективы и полагают, что он мог иметь контакты с другими извращенцами, они все же уверены, что при похищении он действовал в одиночку и у него была только одна жертва – Наташа. Его участок исследовали с помощью тепловых датчиков и щупов, но никаких захоронений выявлено не было.

«Gebieter, – сказал он ей во время их первой встречи, когда она была упрятана в потайную тюрьму, – вот как я хочу, чтобы ты меня называла». «Gebieter» – немецкое слово, означающее «повелитель», и оно доказывает, что с того момента Вольфганг Приклопиль намеревался избавиться от образа полнейшего ничтожества, которому всегда недоставало мужества. Он хотел командовать так, как не командовал никогда в жизни. Но Наташа не подчинилась его желанию.

Криминальный психолог Томас Мюллер утверждает, что Приклопиль был «преступником в высшей степени садистским, стремившимся к полному контролю над своей заключенной. Он хотел быть для нее властелином жизни и смерти». Несмотря на все эти книжки со сказками, которые он покупал, фильмы, которые он позже позволил ей смотреть, одежду, которую он выбирал, туалетные принадлежности, столовые приборы и еду, он утверждал свое право на превосходство.

Это был момент, которого он так ждал, который он миллион раз прокручивал в своем мозгу, вызывая у себя сексуальное возбуждение. Хозяин! Правитель странного мира с населением всего из двух человек. Он предвкушал этот миг, и, хотя он всегда отмечал с Наташей дни рождения и Рождество, в его памяти из всех празднеств лучшим останется годовщина этого дня, когда он начал действовать, наконец-то начал, и привел ее в свой мир. Или в действительности сделал ее своим миром.

Помимо того что он едва не лишился пальца, прищемив его стальной дверью, когда в первый раз запирал ее в темнице, это стало его первой ошибкой. На свободе Наташа была упрямой девочкой, и, если уж на то пошло, в заточении эта черта характера еще больше обострилась. Несмотря на то, что он был старше ее, и несмотря на то положение, в которое он поставил ее силой – его полный контроль над ее перемещениями, ее абсолютное отдаление от семьи, – если он мечтал о податливой красавице в своей потайной комнате, то он не мог ошибаться больше. Посвятив себя задаче в духе Пигмалиона, заставить ее полюбить его, он вступил на стезю к собственному уничтожению. Она отнюдь не была покорной и застенчивой девочкой из его больных мечтаний, как он вскоре понял.

Естественно, в нее вселился страх, особенно в те первые часы и дни. Она боролась с ужасами, которые нахлынули в ее разум, с беспокойством, что останется без воды, или воздуха, или пищи. Она боялась, что он попадет в автокатастрофу и уже не сможет прийти и спасти ее – именно такая тема звучала в опубликованном в 70-х годах в рассказе из серии «Рассказы ужасов» издательства «Пан букс», в котором несчастная женщина, запертая в подвале после похищения, превращается в полубезумный скелет, поедающий крыс, после того как ее похититель из-за дорожной аварии на полгода попадает в больницу [13]13
  Рассказ Мика Харрисона «Крысоловка».


[Закрыть].

«Когда он уезжал из дома, я всегда задавалась вопросом: сколько он там пробудет – часы? целый день? Мысль о том, что с ним что-то может случиться… несчастный случай, сердечный приступ. Тогда я никогда, никогда не выберусь отсюда. Сколько продержится вентилятор? Дольше, чем я?»

Кто-нибудь в ее положении мог бы сказать себе: «Если ему поднимает настроение, когда его называют повелителем, то почему бы и нет?» Но только не Наташа. Она твердо отказалась подчиниться ему.

Зависимой она, может, и была: сахар, как позже она скажет полиции, убеждает лучше уксуса, независимо от ситуации. Но умолять? Это не в духе Наташи Кампуш.

Неискренние уверения в преданности его претенциозному идеалу о самом себе отнюдь не были склонением ее воли перед ним. Это она отказалась делать с первого же дня. Именно поэтому позже она скажет, что все, что происходило между ними, делалось добровольно. Именно поэтому она остается убежденной, что он так и не сломал ее. «Я всегда была сильнее, – заявила она. – Думаю, он испытывал укоры совести, но старался подавить их и отвергал их. Само по себе это подтверждает, что он чувствовал себя виноватым».

Так они и отправились в это необычайное путешествие – путешествие, которое, прежде чем закончится, украдет остаток ее детства, период созревания и часть молодости. Они пришли к компромиссу, который удовлетворял его фантазии и позволял Наташе одерживать маленькие победы, которые в конечном счете сложатся в великое множество.

Первые шесть месяцев он не позволял ей покидать тюрьму. У нее были книги – в основном сказки, хотя Наташа и выросла из них задолго до того, как угодила ему в лапы, – но ни телевидения, ни радио в этот период не было. В своей изоляции она ела, отправляла естественные потребности, мылась, спала, плакала, мечтала и становилась сильнее. Она регулярно виделась с ним, но впоследствии она не особенно распространялась, о чем они говорили. Известно, что они вместе читали и что она начала с нетерпением ожидать его общества: когда у вас нет ничего и никого, с кем поговорить, тогда, говорят эксперты, обязательно начинает действовать стокгольмский синдром.

Стокгольмский синдром – психологическая реакция, порой наблюдаемая у похищенного или заложника, при которой жертва, вопреки угрожающей ей опасности, проявляет лояльность к преступнику. Стокгольмский синдром также иногда рассматривается применительно и к другим ситуациям с подобной противоречивостью, таким как синдром избитого ребенка, случаи жестокого обращения с детьми и похищения невест.

Синдром получил свое название после «Норрмальмсторгского ограбления» Кредитного банка на площади Норрмальмсторг в Стокгольме, Швеция, во время которого с 23 по 28 августа 1973 года грабители удерживали работников банка в качестве заложников. Тогда жертвы эмоционально привязались к своим мучителям и даже защищали их после освобождения из шестидневного заточения. Термин запустил в обращение криминалист и психиатр Нильс Бейерот, помогавший полиции и упомянувший синдром в выпуске новостей.

И все же то, чему подверглась Наташа, а также длительность самого процесса, потребовало нового термина для нового явления, и, когда все было кончено, оно получило название «венский синдром». Выражение «стокгольмский синдром» оказалось не очень уместным применительно к девушке, которая во многих отношениях станет задавать тон жизни в доме номер 60 по Хейнештрассе.

В своем любопытнейшем «Письме миру», опубликованном после того вихря известности, что поглотил ее, когда она наконец-то освободилась, она поведала, как развивалась эта повседневная жизнь:

Она была тщательно вымерена. В основном жизнь начиналась с совместного завтрака – он все равно большую часть времени не ходил на службу. Работа по дому, чтение, просмотр телевизионных программ, разговоры, готовка – вот и все, что было, из года в год, и неизменно связанное со страхом остаться в одиночестве.

Он не был моим повелителем. Ведь я была так же сильна, как и он, но иногда, образно выражаясь, он был моей опорой, а иногда тем, кто грубо со мной обращался. Но во мне он нашел не ту, и мы оба знали это.

Действительно, подтверждение тому, что она была «не той», пришло в течение первых нескольких недель пленения. Приклопиль установил в ее комнате звонок, чтобы она пользовалась им, когда ей что-нибудь было нужно. И она пользовалась им столь много и столь часто, что он в приступе разочарования просто вырвал его. Еще одно очко в пользу Наташи.

После первой темной ночи, во время которой она едва ли спала, началось нечто вроде рутины.

Я всегда просыпалась очень рано, свет включался автоматически в семь часов. Существовал определенный порядок, но не было ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы. Не как у других детей, которые ходили в школу, у которых были каникулы и которых обнимали их матери. По вечерам свет выключался не так точно, но рано или поздно все равно становилось темно.

Она объяснила, что ее похититель постоянно приносил ей книги по ее выбору: «Поначалу я хотела детскую классику вроде Карла Мая, „Робинзона Крузо“ и „Хижины дяди Тома“. Я читала и читала». Из книг Карла Мая ей особенно нравились романы о Диком Западе и потрясающей дружбе между ковбоем, стариной Шаттерхендом, и индейцем Виннету. Как и Наташа, Карл Май не был в Америке, когда писал эти книги. Как и он, она мечтала об огромных открытых пространствах, пытаясь представить их себе в своем заточении.

Такие неправдоподобные приятели, старина Шаттерхенд и Виннету. Почти как Наташа и Приклопиль.

Первые полгода ей не позволялось подниматься наверх. Ей приходилось принимать душ в своей темнице – с помощью бутылки из-под минеральной воды с проделанными дырками. Потом ее сменил шланг с прикрепленным к нему подобием душевой насадки. Только значительно позже ей было разрешено принимать душ или ванну наверху, раз в неделю или две. Она выходила под тщательным наблюдением своего похитителя. Прежде чем провести ее из темницы в ванную, он проверял мониторы охранной системы, удостоверяясь, что к дому никто не приближается, закрывал жалюзи и задергивал шторы. На окне в ванной он установил специальные замки, на двери же их не было вовсе, так что он мог вломиться, если ему казалось, что она занята чем-то отличным от омовения.

Как только она получила разрешение перемещаться по дому, Приклопиль начал приносить ей видеокассеты – например, серии «Звездного пути», телесериал 80-х «Частный детектив Магнум», записанные программы австрийского телевидения. Позже полиция отметила, что он был «очень бережливым» с кассетами. У него их оказалось несколько сотен, и запись производилась на каждый дюйм пленки годных к употреблению кассет, даже если это были фрагменты информационных видеосюжетов или рекламы после окончания основной программы, которую он хотел записать.

Впоследствии он установил в ее темнице телевизор и радио. «Так что я развивалась все больше и больше, – рассказывала Наташа. – Потому как очень много читала, я решила, что могла бы тоже писать романы. И начала писать в разных записных книжках, это не походило только лишь на личный дневник».

Были ли эти заметки о побеге, о любви, о заключении, нечто вроде «Папийона» [14]14
  Роман француза Анри Шарьера, автобиографическое повествование осужденного на пожизненную каторгу по подложному обвинению в убийстве.


[Закрыть]? Наташа хранит тайну от мира так же, как и хранила от Приклопиля.

Хотя она и вверяла свои мысли и мечты бумаге, она заявила, что Приклопиль соблюдал ее право на частную жизнь. Она вспоминала, что он никогда не входил в ее комнату – после побега она называла ее по-разному: либо комната, либо тюрьма – без стука.

«Повелитель» пал до такого уровня, что стал исполнять роль слуги за необыкновенно короткий срок. Также стало очевидно, что в его намерения не входило причинять Наташе вред. Если он замышлял, чтобы она полюбила его, то готов был делать все, в том числе и воплощать в жизнь прихоти, которые быстро начала диктовать она.

Наташа продолжила: «Мой дневник и все, что я писала, принадлежало лишь мне. Он никогда даже не заглядывал в мои записи, в мое личное. Однако довольно беспардонно вмешивался, когда дело касалось обычных бытовых вещей вроде того, как именно мне надо мыть свою зубную щетку и тому подобное. Но мои записи принадлежали лишь мне одной. И он никогда не входил в мою комнату просто так, без предупреждения».

Возникла система поведения, которая поставила Наташу в необычайное, но прочное положение. И она справлялась лучше, чем это получилось бы у многих взрослых. Генерал-майор Герхард Ланг, представитель пресс-службы австрийской полиции в деле Наташи, рассказал, как он заперся на пять минут в темнице, дабы испытать и понять, что она пережила во время своего заключения:

Я многое повидал на своем веку, но это нечто новое. Поразительно, как трудно туда забраться, как прекрасно замаскировано место и сколь мало там пространства, когда оказываешься внутри.

Она держалась там взаперти более полугода, прежде чем ей было позволено выходить наружу. Я же находился там менее пяти минут и едва вынес это. Тишина, безнадежность и отчаяние от ощущения отрезанности от всего внешнего мира. Это было просто ужасно.

Представьте себе, что же пережил ребенок десяти лет, запертый подобным образом. Она рассказала нам, что стучала по стенам пластиковыми бутылками и звала на помощь. Но прошло более шести месяцев, прежде чем он позволил ей подниматься наверх, да и то только принимать ванну да пользоваться туалетом.

Профессор Макс Фридрих, главный консультант-психиатр Наташи, заявил: «Она подвергалась пытке изоляцией. Самой жуткой ее разновидности, когда жертва полностью отрезана от внешнего мира».

Полиция полагает, что Приклопиль в течение первых дней и недель ее заточения проявлял по отношению к себе крайнюю самодисциплину. Он обзавелся тем, что всегда его раздражало, и перед ним встал вопрос, как теперь этим «наслаждаться».

Изнасиловал ли он ее? Она никак не прокомментировала их сексуальную связь, и полиция и окружающие ее эксперты разделились во мнениях.

Первая женщина-полицейский, с которой Наташа общалась после обретения свободы, говорила о «сексуальном насилии».

Наташа отказывается отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся «близости», – позиция, которая сама по себе доказывает, что близость была. В одном из своих загадочных ответов в беседе с полицейскими следователями, позже напечатанной австрийским «Ньюс мэгэзин», она сказала: «Вольфи не был сексуальным зверем, равно как и я. У нас были нежные взаимоотношения».

Однако вопрос о физической стороне этих взаимоотношений, сложившихся в силу обстоятельств и развившихся благодаря ее сильному характеру, не снимается. Наташа, окружившая себя адвокатами сразу же после побега, угрожает подать в суд на газеты, где бы они ни издавались, если они назовут ее «сексуальной рабыней», хотя сама отказывается рассказывать, что между ними происходило. Австрийские средства массовой информации цитировали несколько полицейских источников, утверждавших, что ее изнасилование было «неизбежным», хотя она и отказывается признать или опровергнуть, что какие-либо сексуальные отношения имели место.

Если у нее был сексуальный контакт с ним до того, как ей исполнилось шестнадцать лет, тогда он виновен в нарушении законов Австрии и большинства других европейских государств. Если же это произошло после и по обоюдному согласию, тогда Приклопиля можно было привлечь к ответственности только за похищение. То, что он решил свести счеты с жизнью, когда Наташа начала свою заново, сберегло уйму электроэнергии в кабинетах Министерства юстиции Австрии.

Эта скрытность Наташи мутит воду всей саги, а ее формулировки приводят в недоумение весь мир: как же понятие «нежность» можно отнести к человеку, похитившему ее? В чем выражалась эта самая нежность, в какой физической форме, остается секретом, все еще хранимым Наташей. Она стала женщиной, способной прекрасно понимать своего похитителя и сочувствовать ему: оказавшись на свободе, она даже просила прессу прекратить писать о нем, так как считала, что подробности причинят боль его пожилой матери.

Нежный – быть может, иногда. В другое же время он мог – и довольно легко – проявлять свою жестокую, расчетливую сторону, благодаря которой он и похитил ее без всякого сожаления. «Он говорил мне, что постоянно звонит моим родителям, – вспоминала она. – Они получат меня назад, если будут готовы заплатить ему 10 миллионов шиллингов. Он показал мне клочок бумаги, на котором были записаны телефоны моих мамы и папы. Но сообщал мне, что трубку никогда не берут. Потому что я, наверное, не так уж и важна для них».

Ее похититель начал использовать выражения вроде «мы сидим в лодке» – немецкая фраза, подразумевающая сотрудничество и оторванность от всех остальных, – и разглагольствовать о том, что «ты и я – мы единственные, кто имеет значение», и «мы принадлежим друг другу навечно». Изредка они смотрели репортажи о поисках Наташи, и она, случалось, переживала жуткое чувство, наблюдая, как полицейские ищут ее тело в местах весьма далеких от маленького загородного дома ужасов.

По словам Наташи, Приклопиль на протяжении недель и месяцев пытался сломить ее чередованием жестокости и заботы. Она говорила, что очень скоро поняла, что если будет «хорошей», то будет вознаграждаться новыми книгами, одеждой, сладостями, – поэтому она старалась быть «хорошей». А Приклопиль принялся создавать, по собственному представлению, ту красавицу, которая, как надеялся, из нее вырастет.

Чтобы не возникало подозрений, он ездил в магазины, находящиеся далеко от его дома. Он покупал ей наборы макияжа и всяческую косметику, крем для лица «Нивея», а также небольшие косметички, где все это можно было хранить. Еще он покупал ей журналы для подростков, дабы она могла прочитать, как наносить блеск для губ и правильно красить волосы. Порой он говорил своим знакомым, как трудно найти красивую женщину, которая понимала бы его, но он уверен, что однажды все-таки найдет свою «красавицу из грез».

Наташа объяснила, что именно из-за невероятного чувства изолированности, испытанного ею в своей темнице в десятилетнем возрасте, она и стала с нетерпением ожидать визитов Приклопиля.

Поначалу я даже не знала, что хуже: когда он со мной или когда я одна. Я пришла к соглашению с Приклопилем только потому, что боялась остаться одна. Когда я вела себя с ним хорошо, он проводил со мной много времени; когда нет – мне приходилось сидеть в своей комнате в одиночестве. Если бы я не могла время от времени бывать в доме, где можно было хоть как-то двигаться, я не знаю, наверное, я сошла бы сума.

У Приклопиля в жизни не было подруги, не говоря уж о ребенке. Однако он, кажется, интуитивно представлял, как стать для Наташи отображением отца, как пользоваться ее ранимостью, чтобы утверждать и поддерживать свою развращенность.

Она поведала, что похититель постепенно заслужил ее доверие, став подобной авторитетной фигурой, обучая ее географии и истории, читая с ней книги для девочек и приключенческие романы. Она добавила, что «он приносил мне книги для чтения, и я задавала ему совершенно обычные детские вопросы» о зарубежных странах и животных, на которые он, по ее словам, всегда отвечал.

Ее похититель также читал ей сказки о принцессах, которых спасали благородные рыцари, – как метафору их совместной жизни. Он заявлял, что он единственный, кто по-настоящему о ней заботится. Это была довольно неуклюжая попытка «промывания мозгов», воздействия на ее разум, все еще несформированный и восприимчивый к взрослому влиянию. И все же представляется, что она позволяла ему влиять на себя ровно настолько, насколько сама того хотела. Она стремилась сохранить над собой контроль. С кристальной ясностью увидев в самом начале своими детскими глазами, каким он был ущербным, позже она смогла манипулировать им до такой степени, что внешне они вели вполне обычную жизнь.

Когда после «долгого времени» изоляции Приклопиль начал выводить Наташу из ее тюрьмы наверх в дом, она расплачивалась за эту привилегию, исполняя то, что он велел, то есть занималась обычной работой по дому, готовкой и уборкой. Они, бывало, вместе ели, иногда ей разрешалось посмотреть с ним фильм. Он рассказывал ей о своем детстве и показывал фотографии матери. Со слов полиции, Приклопили были семьей, помешанной на фотографиях: в его доме были найдены десятки альбомов с сотнями снимков Вольфганга, его отца, дедушек и бабушек, матери, кузенов, теток и друзей семьи.