Текст книги "История Наташи Кампуш"

Автор книги: Аллан Холл

Соавторы: Майкл Ляйдиг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Когда Наташа была на выходных в Венгрии, совсем незадолго до похищения, к ней пришла детская любовь. Мартин Барч, двадцати одного года, сын друга ее отца Ханнеса, рассказал, что думал о ней как о «маленькой подружке», и вспомнил, как он любил бывать с ней, пускай она и была на три года младше его – в то время разница, несомненно, большая:

Для своего возраста она была необыкновенной девочкой. Обычно такие меня раздражали, но Наташа была воспитанной, с ней было интересно поговорить. Мы объезжали на велосипедах всю округу. Часто останавливались у футбольной площадки – я был без ума от футбола и постоянно хотел погонять мяч, и она всегда присоединялась ко мне, хотя я и не знаю, нравился ли ей футбол. Но именно такой она и была, всегда хотела во всем поучаствовать.

Мы никогда не брали с собой провизию, перекусить ездили домой, как правило ко мне, где всегда была моя мама, которую Наташа очень полюбила. Ее же маму в Венгрии я не встречал. Здесь она появлялась с папой. Я знаю, что он был отличным поваром, это точно, особенно касательно хлебобулочных изделий, но мне кажется, что на выходных он предпочитал отдохнуть и держался от всего этого подальше. Было заметно, что он очень любит Наташу, у них сложились великолепные отношения, и он по-настоящему был внимателен к ней и заботился о ней. Когда мы устраивали барбекю, собиралось иногда пять человек, иногда пятнадцать.

Когда Наташа не играла, она обнималась с папой. Думаю, он принимал самое деятельное участие в ее поисках. Он так и не сдался. Все остальные, я уверен, считали, что она никогда не найдется, – я сам думал, что больше ее не увижу. А ее папа ни на секунду не сомневался, что однажды найдет свою Наташу.

Свой последний день свободы, перед тем как началось ее испытание, Наташа провела в Венгрии с отцом и семьей Барчей. Они вместе пообедали, собравшись за столом уже поздно, из-за чего с опозданием вернулись в Вену и из-за чего, в свою очередь, вспыхнула ссора, которой было суждено вызвать такие катастрофические последствия.

На этом обеде, как рассказывала Эрика Барч, жена Ханнеса, все «смеялись и болтали». Утро Наташа провела за игрой с домашней овчаркой Барчей, а начало дня – в их саду за сбором слив для варенья. Она запомнилась ей как ребенок, обожающий природу, – Наташа восхищалась бабочками, ей нравилось гулять по тропинкам, во множестве проложенным в том районе. Она любила лазить по деревьям, гладить гривы лошадей на близлежащем лугу, а зимой ей особое удовольствие доставляло катание с горок на санках. Наверняка ей было особенно тяжело переносить изолированность от природы, от времен года, когда она была узницей в подвале.

Иногда она брала с собой на выходные набор для шитья и мастерила наряды для кукол. Она часто плела из травы браслеты и говорила Барчам: «Я делаю его для мамочки». В основном ее помнят как полную противоположность человеку, который ее похитил: дружелюбная, привлекательная, очаровательная, добрая и общительная. Госпожа Барч вспомнила те счастливые дни:

Как правило, дети вместе играли в футбол на соседней площадке или же бегали и прыгали, лазили по деревьям. Прямо напротив нас проходила тропинка, уводившая в лес, и по ней было здорово кататься на велосипедах. Жизнь для них была замечательной. В известной степени они были вынуждены развлекаться одни, потому что их окружали венгерские дети, а они знали по-венгерски лишь пару слов, так что и поговорить друг с другом не могли.

Когда мы устраивали барбекю, дети обычно играли в саду, а мы, взрослые, сидели и болтали обо всем на свете. Мать Наташи никогда у нас не показывалась, Наташа всегда была только со своим отцом. Было видно, что она счастлива и что у них прекрасные отношения. Иногда, устав, она садилась к нему на колени и обнимала его, они были очень близки.

Венгрия для Наташи была чем-то вроде Нарнии [7]7
  Сказочный мир из фэнтезийного цикла для детей «Хроники Нарнии» англо-ирландского писателя Клайва Стейплза Льюиса (1898–1963).


[Закрыть], нескончаемым праздником вдали от угнетающих многоэтажек и разбитых улиц, где она жила. Там никто не обзывал ее Порки и не насмехался над ее недержанием. По словам ее отца, этот недуг даже прекращался, когда она жила там.

Это были счастливые моменты, которые Наташа лелеяла в заточении, и ее отец надеется вскоре снова увезти ее туда, дабы она вспомнила любимые места своего утраченного детства.

Действительно, утраченное детство – и детство, в котором, быть может, была и более темная сторона, нежели часы, проведенные в одиночестве в квартире матери, или запертой в своей комнате, пока ссорились родители. Она обнаружилась, когда в руки полицейских из оперативной группы по делу Наташи попали четыре ее детские цветные фотографии. Это произошло вскоре после ее исчезновения. Они потрясающе отличались от снимков ее первого причастия или же ее улыбающейся со школьных фотографий, что красовались на плакатах «Разыскивается», расклеенных по всему городу.

Почти обнаженная, в сапогах до бедра, с хлыстом для верховой езды в руке и в крошечном топе, смущенная, она смотрит куда-то налево вниз. На другой – обнаженная на постели, укутанная лишь в накидку из искусственного меха.

Эти фотографии неохотно отдала мать Наташи, после того как их увидел некто, бывший в курсе всех событий с первого же дня, взял некоторые из них и передал полиции и специалисту-психологу по жестокому обращению с детьми. На условиях анонимности обнаруживший снимки человек рассказал авторам:

В коробке с семейными снимками находились фотографии Наташи, и я просматривал их во время разговора с ее матерью.

Увидев их, я поразился и спросил, что это такое, а она пришла в замешательство и отмахнулась, сказав, что это семейные снимки, сделанные Клаудией. До этого она пообещала мне дать какие-нибудь фотографии, и я попросил эти. Она отказала, и тогда я спросил ее: «Так какие они, безобидные или же нет? Если невинные, тогда я могу их взять?»

Она согласилась, но я видел, что ей стало неловко. Я сразу же передал их полиции и специалисту по жестокому обращению с детьми, который немедленно заявил, что они его весьма заинтересовали.

Однако полицейский эксперт, доктор Макс Фридрих, на которого было возложено руководство бригадой медиков по уходу за Наташей в первые недели после ее бегства, заявил, что фото не носят криминального характера.

Доктор Ева Вольфрам-Эртль, другой психиатр, специализирующийся на помощи детям, пострадавшим от сексуального насилия, тоже видела эти снимки. Она четко заявила, что на них изображен ребенок примерно пяти лет и что по характеру они сексуальные. Также доктор Вольфрам-Эртль сообщила, что она и ее коллеги сходятся на том, что данные снимки «не оставляют никаких сомнений для интерпретации». Как она заявила в интервью ведущему австрийскому журналу «Профиль» в 1998 году: «Фотографии наталкивают на серьезные вопросы по поводу сексуального насилия. Эти позы маленький ребенок никогда бы не принял по своему желанию. Они свидетельствуют не о самой девочке, ее здоровье, развитии или потребностях, но именно о запросах взрослых, которые, несомненно, и заставили ее принимать подобные позы».

Согласно мнению доктора Вольфрам-Эртль, у детей в процессе развития проявляется собственный эротизм, а также эксгибиционистские фазы, но акт насилия начинается, когда взрослые с педофильскими наклонностями используют сексуальность детей для удовлетворения личных извращенных желаний.

Как психоаналитик доктор Вольфрам-Эртль тогда заявила, что она исключила бы какую-либо связь между фотографиями и исчезновением Наташи. Она требовала проведения досконального расследования в отношении всех мужчин, кто мог быть знаком с Наташей, – например, друзей ее матери или отца. Также она упомянула Наташины симптомы отклонений – ночное недержание, плохая успеваемость в школе, изменение веса – в качестве связанных с чересчур сексуальной атмосферой в доме, которую предполагают фотографии.

Когда мы связались с доктором Вольфрам-Эртль по поводу комментариев относительно ее замечаний, приведших к конфликту с одним из известнейших австрийских психиатров, она отказалась от дальнейшего сотрудничества. Тогдашнее интервью остается ее единственным анализом фотографий.

Что касается профессора Фридриха, то именно его мнение как эксперта, заключавшееся в том, что ее исчезновение можно не связывать с педофильской порнографией, остановило полицейское расследование в данном направлении.

На пресс-конференции вскоре после освобождения Наташи ему задали вопросы: «Правда ли то, что в 1998 году вы написали заключение относительно среды в ее семье? Что в 1998-м существовало предположение, будто в обстановке ее семьи могло осуществляться сексуальное насилие? Правда ли то, что вы разбирали данное предположение в своем заключении? И к какому выводу вы пришли?»

Профессор Фридрих заметно сконфузился и ответил: «Я работал с группой криминалистов, снабжавших меня информацией. Также я мог получать ее и сам».

ВОПРОС: К какому же выводу вы пришли?

ОТВЕТ: Я не знаю, засекречен ли до сих пор полицией тот доклад. Я не буду давать каких-либо комментариев. Написанное там было лишь моими соображениями.

Клаудии не предъявили обвинений в каком-либо преступлении из-за фотографий, если их сделала действительно она, как утверждает ее мать. Когда авторы обратились к ним за подтверждением, семья отказалась объясняться. Тех нескольких детективов, что работали по делу Наташи на протяжении нескольких лет, потрясло, что эти снимки были расценены как невинные.

Макс Эдельбахер, шестидесяти двух лет, бывший руководитель созданной для поисков Наташи полицейской группы, ответил на наши вопросы и классифицировал Наташу как подвергшуюся жестокому обращению. Он рассказал:

Девяносто пять процентов дел о пропавших детях разрешаются в течение двадцати четырех часов, когда же в данном случае этого не произошло, мы вызвали ее мать для беседы.

Она была хорошо известна как любительница мужского пола. Подробности ее отношений быстро выяснились в самом начале расследования. Необходимо было должным образом изучить мужчин из ее окружения, особенно тех, кто был знаком с Наташей. Примером недобросовестного ведения дела явился провал в организации поисков местопребывания Наташи. Было ошибкой больше не придерживаться данной версии.

Я знаю и о фотографиях, и о том, что их показывали Максу Фридриху, но я полагаю, что он ввел в заблуждение всех, внушив, будто это не стоит расследовать дальше. Я также считаю, что был допущен промах в назначении его ответственным за уход за ней, когда она нашлась. Я все-таки поговорил с Клаудией, и она подтвердила, что фотографии сделала она.

Когда Наташа оказалась на свободе и ее отвезли в полицейский участок в Донауштадте, ее продержали там, может, час или два, и, по моему мнению, это стало самым неверным шагом из всего допущенного. Это было время, когда можно было раскрыть дело и выяснить всю правду. Вместо этого ее допрашивали женщины-полицейские в участке, где по делу ничего не знали и не имели представления, какие вопросы нужно задавать. Вдобавок те, кто принял следствие в 2002 году, прежде им не запинались и поэтому не были информированы так, как первоначальная группа. Если бы в этот ключевой час или два к ней получил доступ кто-нибудь из первоначальной группы, то он смог бы раскрыть загадки, которые до сих пор остались в этом деле. Я не критикую полицейских из Бургенланда, но все-таки у них не было опыта работы с преступлениями столичного уровня, и если бы ее допросил венский полицейский, то положение могло бы оказаться совершенно другим.

В итоге у Наташи теперь собственная история, которой она и придерживается. Я не знаю, что происходило во время бесед между ней и Максом Фридрихом, но мне известно, что полиция так и не получила надлежащего доступа к фактам и что ее семья также отмалчивается. Вместо этого ее проконсультировали, и возможность прояснить все события оказалась упущенной. Ей позволили создать собственную версию, и вряд ли кто теперь разберется с этим на какой-либо стадии. Думаю, самое большее, на что мы можем надеяться, это на то время, когда ей исполнится по крайней мере лет тридцать или больше, вот тогда и сможет проясниться хоть что-то, похожее на истину, или, возможно, вся истина, сейчас же это нереально.

Нам известно, что тогда с Наташей дурно обращался любовник ее матери, он кричал на нее и был с ней жесток, а она рассказывала об этом другим, с кем мы беседовали, в том числе жаловалась и своему отцу. Моя жена работала учительницей в ее школе и говорила мне, что Наташа определенно была странным ребенком, несомненно умной, но не исполнительной, как того можно было бы ожидать, и обладала не по годам искушенным здравым отношением к себе.

Венцель Шриманек, пятидесяти шести лет, и его жена Лотта до сих пор живут на той же лестничной площадке в той же многоэтажке, где и Бригитта Сирни: некогда они сидели с маленькой Наташей, когда Сирни отсутствовала – что, по их утверждению, случалось довольно часто. Господин Шриманек, водитель грузовика, чех по национальности, очень хороший друг Людвига Коха и регулярно встречается с ним, чтобы посидеть за пивом да поболтать о старых денечках. Маленькая Наташа произвела на него впечатление, как он рассказал нам:

Наташа была самым умным ребенком из всех, кого я когда-либо встречал. Она постоянно говорила и развлекала всех вокруг себя. В шесть лет она могла по-настоящему поговорить со взрослым и всегда знала ответы на все вопросы. Когда ей было около пяти, мы играли с ней в карты.

Она была и очень забавным и остроумным ребенком, все время шутила и всех веселила. Она и вправду была очаровательной маленькой девочкой.

Наташа любила животных, играла со всеми соседскими кошками и собаками, у нее у самой была кошка, Таши, которая до сих пор живет у господина Коха. Ей нравилось смотреть телевизор, но она также часто гуляла и играла с другими детьми.

Раньше она много рисовала. Ей нравилось рисование и тому подобное – она любила творческий процесс.

Чета Шриманек вместе с Кохом, Сирни и маленькой Наташей когда-то вместе уезжали из Вены на выходные и часто наведывались в соседнюю Венгрию (но не в дом Коха). Господин Шриманек вспомнил одну из этих поездок:

Однажды, когда мы были в Венгрии, Люки (прозвище Коха) объявил, что у него для нас сюрприз. Он усадил нас в повозку, и мы поехали по проселочной дороге. Он как раз объяснял, каким интересным будет сюрприз, когда перед нами на дороге оказалась лужа. Одна из лошадей попыталась перепрыгнуть через нее, а другая просто остановилась. Из-за этого ось повозки сломалась и та начала переворачиваться.

Люки быстро среагировал и выбросил маленькую Наташу на траву, но остальные, в том числе и он сам, вместе с повозкой упали в лужу. Мы все вымокли и перепачкались в грязи, а маленькая Наташа начала смеяться и кричать: «Это твой сюрприз, это твой сюрприз, какой смешной сюрприз! Посмотри на себя!» Нам ничего не оставалось, кроме как и самим засмеяться, мокрым и грязным, в этой кошмарной луже.

Затем Шриманек перешел к тому, что за два года до исчезновения Наташи госпожа Сирни без всякой видимой причины просто перестала с ними разговаривать, и до сегодняшнего дня они так и не выяснили почему.

Но в атмосфере «Войны Роузов» [8]8
  Роман американского писателя Уоррена Эдлера, в котором рассказывается о болезненном и жестком разводе некогда счастливой и благополучной пары Роузов.


[Закрыть], что начала устанавливаться в квартире номер 18, Наташа все чаще и чаще оказывалась в гуще бурных событий. Довольно цинично утверждать, но то, чему она научилась, состязаясь за любовь своих родителей, сослужило ей добрую службу в заточении.

Ни госпожа Сирни, ни Наташа так и не сказали, была ли та пощечина, что она получила в день, когда была похищена, единичным случаем: эксперты полагают, что нет. Сирни признала, что немного жалеет об этом, но в то же время заявила, что от детей требуется «дисциплина». Сама Наташа с тех пор отмахивается от этого как от «затрещины», на которой незачем заострять внимание.

Госпожа Сирни никогда не указывала, что подобное произошло один-единственный раз. Пощечина, конечно же, не систематическая жестокость, однако представляется, что окружающая обстановка отнюдь не благоприятствовала здоровому развитию Наташи: ссорящиеся родители, разлады с матерью, которая часто и подолгу отсутствовала по вечерам, несчастливый для девочки выбор матерью любовников. Наташа возвела внутри себя незримые стены, выработала скрытые защитные механизмы.

Она захватила с собой в тот подвал искусство выживания, которому обучилась дома и которое дало ей возможность не только пройти через тяжкое испытание, но и взять над ним контроль.

«То, как вы ведете себя в экстремальной ситуации, зависит от ваших знаний, полученных до того, как вы в ней оказались», – писал один из репортеров: короткая фраза из миллиона, что были написаны о ней после обнародования истории. И далее: «Наташа выжила, потому что уже знала, что люди могут быть мерзкими, это не явилось для нее потрясением. У нее не было друзей, она была одинока и несчастна и к моменту похищения уже была сведуща, как позаботиться о себе самой».

«Это были взаимоотношения, которые Наташе пришлось установить со своим похитителем, Вольфгангом Приклопилем. Судя по всему, у нее уже был подобный тип отношений с родителями, так что она умела извлекать максимальную выгоду, когда он был в настроении, и справляться с ним, когда он был озлоблен, – такой вывод сделал из медийных репортажей один британский психиатр. – Было бы намного хуже, будь у нее всецело любящая мать. Ее похититель относился к ней как к чему-то особенному, и это одаривало ее нежным и добрым отношением, которого она не получала от родителей».

Со времени ее освобождения многие эксперты высказывали мнение, что Наташа не является «самостоятельной личностью», и это совпадает с воспоминаниями ее одноклассников. «Сейчас она больше контролирует себя, чем хотела показать еще тогда», – проворчал один из них. Контроль – это тот классический Грааль, что ищут дети, когда ощущают себя одинокими.

Бриджит Вебер – женщина, с которой у Людвига сложились отношения после того, как закончилась его длительная связь с матерью Наташи, – знала Наташу по нескольким совместным поездкам в Венгрию, также девочка гостила у нее дома в Вене. Она рассказала, что Наташа очень подружилась с ее старшей дочерью и, даже когда их отношения с Людвигом прекратились, та частенько звонила им по телефону.

Госпожа Вебер вспомнила, что однажды произошло, когда восьмилетняя Наташа проводила с ней один из выходных, пока Бригитта Сирни была в Париже. Она пожелала остаться с госпожой Вебер навсегда, не хотела возвращаться домой. По ее словам, Наташа всегда искала физического контакта, когда они смотрели телевизор – прижималась к ней, просила ее обнять и часто забиралась к ней на колени и сидела так, пока «они не начинали деревенеть». Она добавила: «Наташа говорила, что ее мать не разрешает ей этого делать из боязни, что та помнет ее одежду».

Более того, Наташа утверждала, будто ее мать запрещает ей отвечать на телефонные звонки, если она дома одна, опасаясь, что звонящий поймет, что девочка находится без присмотра в таком раннем возрасте. Наташа ей призналась, что часто притворялась спящей, когда ее мать уходила из дому. Одной же ей зачастую становилось страшно, и она «находила утешение в беседе с соседями через щель почтового ящика, потому что госпожа Сирни запрещала ей открывать дверь».

Аннелиз Глезер, соседка, с которой Наташа провела несколько часов последнего вечера своей свободы, также резко отзывается о материнских качествах госпожи Сирни. Быть может, в прошлом эти бывшие подруги сильно поссорились или же подобная оценка вызвана ревностью и ненавистью, но ее критика проникает в суть того, что говорили и другие: Наташа была несчастна. Аннелиз рассказала нам:

Госпожа Сирни постоянно жаловалась на Наташу, она всегда говорила о ней так, словно девочка была трудным ребенком, что было совсем не так. Но Наташа никогда не отзывалась плохо о своей мамочке, хотя мы и знали, что ей было тяжело с ней.

Однажды Наташа ворвалась в магазин, где я работала, бросилась ко мне, крепко обняла, и это продолжалось целую минуту. Затем вошла ее мать, вся красная от гнева. Когда же Наташа подняла голову, я увидела, что ее глаза полны слез, а щека просто пунцовая – на ней алел отпечаток ладони.

Наташа часто говорила о папе и бабушке, она действительно наслаждалась временем, которое проводила с ними, и очень любила к ним ездить. У нее были великолепные отношения с папой и бабушкой, что очень раздражало мать.

Я была так счастлива, когда пришла весть о ее освобождении. Это произошло за день до моего дня рождения, и я отправилась к господину Коху, чтобы отпраздновать с ним, мы были так счастливы.

Но я считаю, что вся правда до сих пор не выяснена.

Профессор Иоганн Запотоцки, заведующий психиатрической клиникой для взрослых и детей в Граце, рассказал:

Наташа была похищена в возрасте десяти лет, и к тому времени ее личность уже сформировалась. Она знала мир. Если она жила в счастливой и любящей семье, как Наташа говорила в интервью, то у девочки была здоровая основа, эмоциональный базис, на котором и развилась сильная личность.

Но и в противоположном случае: если ее предшествующая жизнь была тяжелой, то это означает, что она научилась справляться с трудностями и в этой ситуации правильно воздействовать на взрослых. Другими словами, если ей приходилось сталкиваться с невзгодами до похищения, она была подготовлена к тому, что последовало за ним.

Доктор Рейнхард Халлер, самый известный криминальный психиатр Австрии, поделился с нами своими мыслями:

Судя по тому, что мы слышали и читали, Наташа привыкла к страданиям с раннего возраста и освоила защитные приемы. По-видимому, она подвергалась жестокому обращению и выработала стратегию, как вести себя в подобных случаях. В годы заточения эта стратегия выживания несомненно оказала ей огромную услугу. Личность, которая, так сказать, закалилась, которая знала, как действовать в экстремальных ситуациях, и которая подвергалась насилию в раннем детстве, но научилась противостоять ему, бесспорно более подготовлена к испытаниям различного рода, нежели любая другая.

Такова была жизнь Наташи Кампуш, как ее видели знавшие ее и те, кто узнал впоследствии: семья, соседи, друзья и, наконец, эксперты-психиатры, перед которыми была поставлена задача посредством заживления травмы прошлого построить счастливое будущее. Ее мир не был лучшим из миров, хотя она и испытывала счастливые моменты. Она переедала, мочилась в кровать, над ней насмехались одноклассники, она ощущала неуверенность в себе.

Хотя вполне вероятно, что ее жизненный опыт – пускай и короткий – помог ей перенести нагрянувшее испытание много лучше, нежели это получилось бы у других детей, и она оказалась способна извлекать из случившегося крохотные будничные радости, такие как обычный порядок и внимание, сделавшие ее кошмар более терпимым.