Текст книги "Звенья разорванной цепи"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Последний ребенок и единственный сын у родителей, Потемкин имел пятеро сестер. Одна из них, Надежда, умерла совсем молодой и потомства не оставила. Старшая, Мария, стала женой служившего в Санкт-Петербурге дворянина Николая Самойлова и родила двоих детей – сына и дочь. Двое детей было у средней сестры Пелагеи, в замужестве Высоцкой. Но самой многочадной и бедной оказалась другая средняя сестра, Марфа, которая вышла замуж за ротмистра Василия Энгельгардта, обрусевшего немца. У них на свет появилось восемь детей, пять из них – девочки: Александра, Варвара, Екатерина, Татьяна и Надежда.

Старшего своего племянника, Александра Николаевича Самойлова, в 1772 году служившего поручиком в лейб-гвардии Семеновском полку, Потемкин очень любил и сразу взял к себе адъютантом. В 1788 году Самойлов – уже генерал-поручик, при штурме Очакова командовавший двумя колоннами наших войск. Вместе с солдатами он первым взошел на стены крепости и за храбрость получил орден Святого Георгия второй степени.

Другой племянник светлейшего князя, Василий Васильевич Энгельгардт, тоже выслужился в генералы. Он командовал Екатеринославским кирасирским полком, состоявшим из 30 эскадронов, шефом которого числился его дядя. Екатеринославские кирасиры выступали в роли телохранителей тайного супруга императрицы. Но прославился Энгельгардт не военными подвигами, а невероятным казнокрадством. Зная, что родственника Потемкина к суду не притянут, он смело манипулировал счетами на покупку строевых лошадей, овса и сена для них. Своим пяти незаконнорожденным детям генерал оставил более десяти тысяч крепостных, около 180 тысяч гектаров земельных угодий, роскошные дома в Санкт-Петербурге и Москве, прекрасный дворец в селении Ляличи Черниговской губернии.

С Самойловым, человеком весьма грубым и заносчивым, курская дворянка познакомилась еще в Херсоне осенью 1780 года. С толстяком и первостатейным нахалом Энгельгардтом, пытавшимся за ней ухаживать, – под Очаковым. Но в голову ей не могло прийти, что в Яссах она буквально носом к носу столкнется с представительницей женской родни светлейшего князя…

Латунный, с фигурной чеканкой фамильный герб на дверце парадной кареты дворянина – вещь, достаточно распространенная в России во второй половине XVIII столетия. Другое дело, что Аржанова слабо разбиралась в геральдике и по изображению на гербе определить владельца не могла. Она знала лишь основные отличия. Например, щит на фоне горностаевой мантии – княжеский. Щит под большой императорской короной – графский. Щит под обычной короной – баронский. Щит без короны, под рыцарским шлемом с плюмажем – нетитулованный дворянский.

На простом дорожном экипаже из каретного сарая Потемкина-Таврического, в котором Анастасия въехала в город Яссы, естественно, никакого герба не имелось. Вероятно, на этом основании некая богато одетая дама лет тридцати пяти в карете с графским гербом требовала уступить ей дорогу на узкой улочке, ведущей к западному предместью. Двигалась она в одном направлении с княгиней Мещерской и желала ее обогнать, опустив стекло и рукой указывая на свой латунный герб, прибитый к дверце.

Чтобы пропустить даму вперед, требовалось съехать на обочину и вообще остановиться. Однако кучер светлейшего князя к подобным маневрам не привык. Высокомерно усмехнувшись, он хлестнул лошадей длинным кнутом. Они помчались вперед, громко стуча копытами по грунтовой дороге. Графский кучер сделал то же самое. Оба экипажа, чуть не сцепляясь ступицами колес, понеслись параллельно, что выглядело опасно. По крайней мере, места для пешеходов на улице уже не осталось.

Анастасия продолжала слушать рассказ белого мага, который сидел в карете на откидной скамье напротив нее. Гончаров повествовал о том, как наш простой народ относится к чародейству и колдовству. Например, в одной деревне за излечение от падучей внука совсем бедная старушка предложила ему от чистого сердца шкурки от домашнего свиного сала. На самом интересном месте рассказа окна обеих карет поравнялись, и они услышали визгливый голос:

– Арите! Арите сон вуитир имедиатмо… Ву вендра репандр![7]7
  – Остановите! Остановите свою повозку немедленно… Вы будете отвечать! (непр. фр.)


[Закрыть]

Аржанова поняла, что рассерженная незнакомка из экипажа с графским гербом пытается изъясняться с ней по-французски. Выглянув из окна, курская дворянка обратилась к ней:

– Madame, que voulez-vou dire? Je suis tres etonne de vous isi et crier a tue-tete[8]8
  – Мадам, что вы хотите сказать? Я очень удивлена, что вы здесь и кричите во все горло. (фр.)


[Закрыть].

– Же сви контес Браницкая!

– Очень приятно. Но давайте говорить на родном языке.

– А разве вы не та французская певица из Парижа, которую тут все ждут к завтрашнему концерту? – удивилась графиня Браницкая.

– Нет. Я – княгиня Мещерская. Позвольте мне проехать.

– Ну да, конечно. Конечно. Прощеньица просим! – сразу сдала назад Браницкая, то есть урожденная Александра Васильевна Энгельгардт, племянница Потемкина. Княжеский титул стоял выше графского. Потому преимущество на дороге, бесспорно, принадлежало Флоре.

– Благодарю, ваше сиятельство! – вежливо помахала рукой Аржанова, удаляясь от нее.

Сергей Гончаров, наблюдавший в молчании всю сцену, вздохнул и вынул изо рта короткую глиняную трубочку, которую он не курил, однако держал при себе наготове, ожидая остановки. Трубочка была набита табаком. Прижимая его большим пальцем, белый маг задал вопрос:

– Кто эта идиотка?

– Да не идиотка она! – рассмеялась в ответ курская дворянка. – Наоборот, хитрая и расчетливая баба. Просто после мгновенного вознесения из грязи в князи потемкинской родне здорово шибануло в голову. Он-то человек-громадина, умница и талант. А они – люди совершенно заурядные…

Своего замечательного дядю деревенская девушка Александра Энгельгардт впервые увидела только после смерти матери, когда приехала из села Чижово Духовщинского уезда Смоленской губернии в Москву. Ей уже исполнился 21 год. Писаной красавицей ее бы никто не назвал, но фигуру она имела хорошую, лицо – довольно симпатичное. Побеседовав с племянницей, светлейший князь призадумался. Недостатки в ее образовании и воспитании бросались в глаза и вызвали бы вал насмешек при блестящем екатерининском дворе. Государыня, уступив его просьбе, пожаловала Александре звание своей фрейлины, но как представить неотесанную провинциалку изысканному великосветскому обществу?

Потемкин нанял для родственницы учителей музыки, танцев, благородных манер, французского языка, истории, литературы. Из водопада знаний, внезапно обрушившегося на нее, Александра усвоила совсем немного. В частности, весьма своеобразно говорила она по-французски. Зато, оторвавшись от ненавистных книг и забыв о надоедливых преподавателях, молодая поселянка отдалась первому сердечному чувству и без памяти влюбилась в собственного дядю. По правде говоря, трудно было в него не влюбиться скромной и неопытной девушке.

Петербургские сплетники утверждали, будто камер-фрейлина царицы Александра Энгельгардт стала любовницей Потемкина. Это не помешало Григорию Александровичу заботиться о ее будущем и приискивать подходящего жениха. Таковой вскоре нашелся – граф Франц-Ксаверий Браницкий, старше невесты в два раза. Государыня одобрила выбор. Она хотела всемерно укреплять связи российского двора с беспокойной и непостоянной польской шляхтой. Обряд венчания прошел в ноябре 1781 года в церкви Зимнего дворца, после чего состоялся бал и торжественный ужин, на котором присутствовала императрица.

Получив звание статс-дамы Высочайшего двора, госпожа Браницкая уехала с мужем в Варшаву. Там в начале 1783 года она родила первенца, нареченного по местной традиции Владиславом, затем – второго сына, Александра. Но в Польше, уже тогда охваченной антирусскими настроениями, племяннице Потемкина не сиделось. У графа было большое поместье недалеко от Киева, в селении Белая Церковь. Его и выбрала местом своего проживания Александра Васильевна. Она образцово вела хозяйство и удвоила состояние мужа.

Не оставлял заботами Браницкую и светлейший князь. По его протекции она получила выгодный подряд на поставку в армию муки, заработав более ста пятидесяти тысяч рублей. Еще он позволил ей на подводах вывозить соль из крымских озер, что ему принадлежали, в Польшу и Россию. Соль в XVIII веке являлась товаром, весьма дорогим. Разница в ценах производителя и покупателя также частично шла в карман оборотистой графини Александры.

Однако успешная коммерческая деятельность никак не приблизила бывшую жительницу села Чижово к заветной цели. Она часто навещала дядю, можно сказать, ездила за ним повсюду, но вернуть их давние интимные отношения так и не смогла. Потемкин охладел к ней как к женщине, и по-прежнему увлеченной Григорием Александровичем племяннице пришлось пережить это горчайшее поражение.

Впрочем, Аржанова понимала своего возлюбленного.

Легко отданная девственность и по-деревенски явная стыдливость вкупе с собачьей покорностью лишь на первых порах сильно возбуждали его. Постельные игры с родственной по крови молодой партнершей имели терпкий привкус порока и тем в лучшую сторону отличались от множества других его связей с женщинами. Но очень скоро они стали походить на обычные, им уже пережитые романы. Девице Александре, впервые познавшей мужчину, трудно было соревноваться в навыках и умениях с великосветскими куртизанками, окружавшими светлейшего в Санкт-Петербурге и Москве.

Если что он и ценил в женщинах, кроме красоты, то, конечно, неординарный ум, сильный характер и железную волю, позволявшую управлять людьми. Все это в полной мере относилось к великой царице. Она взяла в мужья бедного смоленского дворянина и, наделив необъятной властью, отправила на юг Империи покорять и осваивать Дикое поле, издревле враждебное русским…

В доме, предназначенном для проживания княгини Мещерской, все было готово к ее появлению. Двухэтажный особняк, небольшой, но уютный, имел две спальни, гостиную с камином, кухню, комнату для прислуги, кладовую и ванную. Там, в чугунном чане сразу согрели воду, и Анастасия смогла смыть с себя пыль степных дорог. Пока вода не остыла, она лежала в мыльной пене, размышляя о том, что предстоит сделать сегодня. Глафира, окатив барыню холодной водой из бадьи, укутала ее в льняную простынь и в спальне растерла душистой персиковой мазью.

– Он любит этот аромат, – пробормотала курская дворянка, подставляя ей спину.

– Плевать ему на аромат, ваше сиятельство, – заметила верная служанка, энергично разминая своей госпоже мышцы и сухожилия. – У бабы главное – фигуристое тело. Чем оно пахнет – дело десятое.

– Ну не скажи.

– А вот посмóтрите.

– Когда?

– Да хоть сегодня, матушка барыня…

Действительно, ввечеру приехал к ней один из адъютантов Главнокомандующего Южной армией с известием, что генерал-фельдмаршал справляется о самочувствии и просит пожаловать к нему, коли княгиня Мещерская пребывает в добром здравии. Она на минуту задумалась о своем одеянии и решила Григория Александровича удивить. Анастасия выбрала не женское платье, а зеленый пехотный кафтан, подаренный им при осаде Очакова и перешитый на нее солдатами-портными из Екатеринославского полка. На лацкане мундира в петлице висел офицерский золотой Очаковский крест, который Потемкин Флоре самолично пожаловал.

Так, держа форменную треуголку под мышкой и левой рукой прижимая к боку ножны со шпагой, она и вошла в спальню своего возлюбленного. Генерал-фельдмаршал этого не ожидал. На нем был лишь турецкий халат, перетянутый шелковым крученым поясом с кистями. Однако, будучи любителем экспромтов, светлейший оценил ее находчивость.

– Браво, мой храбрый капитан! – воскликнул он. – Наконец-то ты здесь… Как я этому рад!

Взяв у нее треуголку, он забросил шляпу на комод, расстегнул портупею со шпагой и в одно мгновение сдернул с плеч курской дворянки армейский кафтан, затем подхватил ее на руки и отнес на широкую кровать.

– Сапоги! Сапоги же… – отбивалась Аржанова.

– Сапоги – ерунда! – со сноровкой бывалого солдата Потемкин-Таврический стянул с ее ног уставную обувь с длинными черными голенищами и швырнул на пол. Шпоры при этом как-то жалобно звякнули.

– Осторожнее… – Анастасия, предвкушая восхитительную ночь, смотрела на него повлажневшими глазами.

– Сегодня я буду твоим денщиком! – хохотал светлейший. – Ну-ка расстегнем камзол… Какие рубашки вы носите, ваше сиятельство? Батистовые или полотняные?

– Батистовые, – ответила она.

– Для чего, душа моя? Идет война и надо экономить. Батистовых даже у меня всего три штуки.

– А чтобы было лучше видно, – Аржанова взяла его руку и положила себе на грудь. Сквозь тонкую прозрачную ткань отчетливо и осязаемо выступил темно-розовый сосок, сразу отвердевший.

Наклонившись над Флорой, Потемкин ладонью сжал всю прелестную округлую выпуклость и губами коснулся соска. Она застонала.

– Ты хочешь этого? – чуть охрипшим голосом спросил светлейший.

– Да!

С аржановской батистовой рубахой Потемкин-Таврический поступил плохо. Он ее порвал, потому что слишком торопился увидеть прекрасное, как само совершенство, тело своей любовницы. Желание, овладевшее им, было жгучим, нестерпимым, отчаянным. Он хотел осыпать поцелуями ее бело-мраморные плечи. Хотел языком провести от начала до конца по длинному грубому шраму, напоминающему шов, сделанный суровой ниткой, в ложбинке между ее грудей. Ему снова явственно представлялось, как клинок кривого мусульманского кинжала раздирает живую христианскую плоть и капли алой крови блестят на срезе этой атласной, пахнущей персиком кожи.

О, проклятые варвары!

Убийства невинных людей, которые вы совершаете, одержимые сатанинской злобой, отзовутся бедствиями для всего вашего племени. Гнев Господень настигнет ваших детей, внуков и правнуков. Не будете вы знать, откуда исходит кара, и не сможете ей противостоять. В страхе падете ниц перед победителями, дабы целовать землю под их сапогами…

Настоящая буря бушевала в душе светлейшего князя. Выход она нашла в исступленных ласках и соитии с той, которая принимала его в свое лоно. Содроганием и почти звериными выкриками она отвечала на каждое его новое движение. Красивая, смелая, забывающая о стыде женщина отдавалась ему безоглядно. Она будто хотела раствориться в любовном экстазе, по силе чувств напоминающем ей ненависть к лютым врагам.

Имеющий большой и разнообразный опыт в «науке страсти нежной», очень избалованный женщинами, Григорий Александрович считал, что шлюх вокруг него полно, и все они, как правило, отпетые дуры. Разговаривать с ними ночью не нужно, а утром – бесполезно, ибо ничего толкового тут не услышишь. Как кобылы в табуне, они спешат на призывное ржание жеребца, подчиняясь инстинкту, но не чувству. Искреннее чувство – редкость, особенно в его положении. Он фантастически богат и всесилен, и женщины, искусно притворяясь, рассчитывают на солидный приз: деньги, драгоценности, земельные пожалования, привилегии для своих родственников.

Мудрая государыня давно научила его угадывать мотивы поступков подданных и быть снисходительным к людям: «дурачества сквозь пальцы видишь, лишь зла не терпишь одного!» Еще Екатерина Алексеевна говорила ему, что никогда не следует мстить. Мстительность – опасное свойство характера для самодержца в России. Русские люди великодушны, однако обидчивы. От монарха они ждут прежде всего справедливости, потом – строгости, потом – щедрого воздаяния за подвиги во славу Отечества.

Не жалея щедрых наград, правда, за другие подвиги, Потемкин развлекался со своими подружками в прежние годы. Он с удалью тратил не только деньги, но и собственные силы. И вдруг совсем недавно открылась ему новая истина: деньги прибывают и остаются у него, но вот силы куда-то уходят. Их надо беречь и дарить только тому, кто воздаст сторицей…

Дважды поднявшись на вершину своей бешеной страсти, они крепко обнялись и затем уснули беспробудным сном.

Поздним утром молодой камердинер генерал-фельдмаршала, Иван, довольно долго стучал в дверь спальни и звал барина. Наконец ему ответил низкий женский голос. Слуга вошел. Потемкин-Таврический еще лежал в постели. Крупную его фигуру прикрывал шерстяной шотландский плед, лицо казалось несколько осунувшимся, но единственный глаз смотрел бодро и весело.

Завтрак по приказу Главнокомандующего принесли ему в кабинет. Камердинер Иван с любопытством поглядывал на княгиню Мещерскую, одетую в пехотный кафтан с офицерской наградой в петлице и причесанную по-армейски: косичка на спине и букли, закрученные над ушами. Обычно генерал-фельдмаршал завтракал не спеша и очень плотно. Потому слуга по очереди подавал им блюда: ростбиф, сыр «пармезан», салат из свежих овощей с брынзой, почему-то называемый здесь «греческим», яичницу, шкворчащую на раскаленной сковородке. В довершение Иван водрузил в центре стола горячий металлический кофейник и вазу со сдобными булочками, обсыпанными маком.

Их деловой разговор начался сразу, еще при появлении ростбифа, однако шел на французском языке, поскольку камердинер крутился возле стола. Говорила в основном Аржанова. Это был ее краткий отчет о конфиденциальной работе в Таврической губернии и поведении крымско-татарской общины в последние шесть месяцев.

О деятельности исламского террористического подполья, получавшего деньги и оружие из Турции, светлейший князь и так знал немало. Но Флора расцветила рассказ некоторыми деталями, не попадавшими в ее официальные отчеты.

Например, она поведала о долгом споре за участок у реки Бельбек в деревне Учкуй. Затеял его подпоручик конного крымско-татарского полка Мустафа-эфенди – подумать только! – с контр-адмиралом Ушаковым. Сначала хитрый мусульманин взял деньги у флотоводца за аренду, потом – за покупку участка, но при оформлении купчей на него от всего отказался. И таврический губернатор Жегулин принял его сторону![9]9
  Государственный архив Автономной Республики Крым, фонд 6, дело 313, листы 3–5.


[Закрыть]

– Почему? – удивился Потемкин и даже поставил чашку с кофе обратно на блюдце.

– Большие взятки дают, мерзавцы!

Светлейший князь рассмеялся:

– Вот она, посконная правда! А султанские чиновники в Стамбуле ноют, будто мы в Крыму их единоверцев притесняем.

– Борьба с местной коррупцией – не мое дело, – помолчав, ответила Анастасия. – Естественно, пока они не начнут продавать туркам наши военные секреты. Разбирательство насчет земли в деревне Учкуй к данной категории не относится. Я ездила туда и все проверила.

После сытного завтрака генерал-фельдмаршал был настроен благодушно. Он промокнул губы салфеткой, бросил ее на стол и улыбнулся курской дворянке:

– Душа моя, я искренне радуюсь твоим успехам, но полуденные края тебе придется на некоторое время покинуть.

– Я уже догадалась.

– Конечно, ты – человек опытный.

– Куда теперь благоугодно будет вам, ваша светлость, меня отправить?

– Нет, не волнуйся. Не в Турцию. Есть много других стран и городов, нас интересующих. Например, Вена…

Часть стены в кабинете Главнокомандующего Южной армией закрывали темные шторы. Светлейший князь подошел, резко дернул за шнур, и они раздвинулись. Под шторами находилась большая, мастерски нарисованная и раскрашенная карта. Она изображала весь театр военных действий кампании 1789 года. От голубого Черного моря с крепостями Кинбурн, Очаков и Гаджи-бей темно-коричневые нити дорог уходили по желтоватым степным пространствам вверх на север, к галицийским городам Черновцы, Хотин, Липканы. Густо-бежевым цветом картограф обозначил предгорья Карпат, салатовым – долины рек Сирет, Бырлад, Путна, Дунай. Квадратики разных группировок войск имели разные цвета: австрийцы – ярко-синий, турки – ярко-зеленый, русские – ярко-красный. Черные стрелки, сплошные и прерывистые, указывали маршруты их передвижений, скрещенные мечи – места боевых столкновений.

– Австрийцы вместе нами воевали неплохо, – Григорий Александрович остро заточенным карандашом обвел на карте названия «Фокшаны» и «Рымник», где виднелись скрещенные мечи. – Однако мы имеем сведения, что политика императора Иосифа Второго, всегда выступавшего за союз с Россией против Турции, больше не находит поддержки в австрийском обществе. Когда его армия побеждала османов, всем все нравилось. Но при малейшей неудаче наши отношения могут измениться, и тогда русские останутся одни в войне на два фронта: со шведами – на севере и с турками – на юге. Этого нельзя допустить…

– Вы хотите, чтобы я повлияла на коварных австрияков? – удивилась Аржанова.

– Ну, положим, не вы одна. Просто Ее Величество находит полезным пребывание в Вене наших людей, умеющих добывать ценные сведения, завязывать полезные знакомства, например, в Министерстве иностранных дел, и пристально наблюдать за событиями, как при дворе императора, так и за пределами его.

– Да, цель благородная, – курская дворянка с усмешкой на устах продолжала разглядывать карту.

Ярко-зеленые квадратики по количеству преобладали над ярко-синими, сгруппированными в Галиции, Трансильвании, Румынии и Болгарии, и ярко-красными, занимавшими место на желтоватых и салатовых пространствах Северного Причерноморья и в долинах рек. Чего-чего, а воинов, пусть и плохо обученных, султан Селим Третий имел в достатке и армии высылал против кяфиров стотысячные. Только стойкость и мужество, присущие северным народам, могли остановить дикий порыв толп его янычар и феодальной конницы «спаги». Из пушек турки стреляли плохо и обычно надеялись на рукопашную схватку.

– Вижу, вы не слушаете меня, ваше сиятельство! – Потемкин-Таврический снова задернул шторы, скрывавшие карту, и подошел к столу, где по-прежнему сидела Флора.

– Нет, я слушаю.

– Из вашего последнего письма я усмотрел, что в новом путешествии вам нужен помощник.

– Помощник? Да, возможно… – она рассеянно кивнула.

– Через десять минут этот человек будет здесь. Его зовут Якоб-Георг фон Рейнеке.

– Вы уже однажды давали мне помощника. Помните? Его звали Анджей Кухарский, польский дворянин, имевший поместье близ города Рогачева. Его пришлось оставить в Стамбуле, на дне бухты Золотой Рог. Теперь у вас на примете немец. А нельзя ли найти моего соотечественника для исполнения столь деликатных поручений?..

Расхаживая по кабинету, Анастасия произнесла короткую, но пылкую речь. Григорий Александрович несколько раз пытался вставить свое слово, но курская дворянка ему такой возможности не дала. Закончила она, для убедительности энергично постукивая кулаком в грудь генерал-фельдмаршала и в третий раз объясняя, что не желает более подвергать напрасному риску ни собственную жизнь, ни конфиденциальную работу, ей порученную. В подобном положении их застал камердинер Иван, вошедший с докладом.

– Надворный советник[10]10
  Надворный советник – чин седьмого класса по Табели о рангах, примерно равный армии подполковнику. (Примеч. авт.)


[Закрыть] Якоб-Георг фон Рейнеке, – произнес слуга.

– Проси! – приказал Потемкин.

Аржанова постаралась придать лицу спокойное выражение. Какие бы споры ни возникали между ней и светлейшим князем, посторонний человек знать о них не должен.

Отец Якоба-Георга фон Рейнеке действительно перебрался в Россию из Пруссии при царе Петре. Сам Якоб-Георг родился уже в столице нашей страны и являлся потомственным дворянином Санкт-Петербургской губернии, по вероисповеданию лютеранином-евангелистом. В возрасте восемнадцати лет он закончил Дерптский университет и поступил чиновником в Государственную коллегию Иностранных дел. Первая русско-турецкая война многих молодых храбрецов вдохновила на перевод из статской службы в военную, и фон Рейнеке был в их числе. С чином поручика его сперва определили в кавалерийский полк. Но гораздо дольше прослужил он в штабе командующего армией графа Румянцева, где занимался секретной перепиской, поскольку знал четыре языка. Там же, в штабе армии, фон Рейнеке познакомился с никому неизвестным тогда генерал-майором Григорием Потемкиным.

Пока светлейший князь представлял ее будущего помощника, курская дворянка довольно-таки бесцеремонно того рассматривала. Надворный советник имел высокий рост, худощавую, но крепкую фигуру, светлые волосы и голубые глаза. Лицо его, несколько удлиненное, с прямым носом и твердо сжатыми губами производило, впрочем, весьма приятное впечатление. «Живет в России, служит России, но по внешности – вылитый немец!» – с удивлением думала Аржанова.

Она невольно сравнивала Якоба-Георга с Анджеем Кухарским, без которого предыдущая ее операция «Секрет чертежника» едва ли бы осуществилась. Вздорный нрав, чисто польская заносчивость и гордыня, а также пристрастие к алкоголю, обнаружившееся уже после их отъезда из России, сделали Кухарского трудным партнером. Истинные его планы и замыслы остались неизвестными. Однако он пытался помешать Флоре, когда чертежи военного инженера Лафита Клаве находились у нее в руках. Но шутки с Аржановой плохи, и за предательство поляк поплатился жизнью.

Между тем, сказав несколько слов Анастасии о фон Рейнеке, ему – об Аржановой, Главнокомандующий Южной армией закончил традиционное представление пожеланием успеха верным слугам самодержицы Всероссийской при исполнении нового ее поручения. Тут следовало им самим каким-то образом отреагировать на его слова, и курская дворянка, шагнув к надворному советнику, протянула ему руку и сухо произнесла:

– Рада познакомиться с вами.

Поскольку княгиня Мещерская была в пехотном мундире и с офицерской наградой, то Якоб-Георг секунду колебался: то ли поцеловать ей руку как светской даме, то ли просто пожать, как принято сие у однополчан. Он совершенно правильно выбрал последнее, и она сразу ощутила силу и жесткость его ладони. Но и рука Флоры не отличалась ни податливостью, ни мягкостью. На мгновение они посмотрели прямо в глаза друг другу и одновременно усмехнулись чему-то. Может быть, сходству своих характеров.

– Господа! – обратился к ним Потемкин-Таврический. – Сегодня вечером здесь состоится бал с выступлением знаменитой французской певицы Луизы Дюваль. Милости прошу пожаловать на мой праздник…

Григорий Александрович, пристально наблюдавший за их поведением, понял, что его страстная возлюбленная скандала уже не устроит. Это светлейшего обрадовало. Он достал из ящика письменного стола два пригласительных билета, украшенных изображением роскошного княжеского герба, и передал им.

Балы у Потемкина Аржанова посещала неоднократно. Она бывала и в Санкт-Петербурге, в Аничковом дворце на Невском проспекте, и в Херсоне, в доме губернатора, и в Кременчуге, где штаб-квартира Главнокомандующего Екатеринославской армией располагалась в трехэтажном большом особняке предводителя местного дворянства. Организаторский талант Григория Александровича проявлялся во всем блеске не только в многотрудной работе по освоению огромного южного края, сравнительно недавно присоединенного к Империи, но и в мероприятиях камерных, вроде увеселения на закате дня с танцами, музыкой, выступлениями артистов и обильным ужином, завершающим вечер.

Обычно он сам составлял проект оформления зала, сам заботился об оркестре. Здесь, в Яссах, у него играли итальянцы, и играли превосходно. Для отдыха музыкантов каждые полчаса следовала большая пауза между танцами, и ее заполняли концертные номера. Мадмуазель Луиза Дюваль, снискавшая во Франции, Италии и Австрии славу лучшего меццо-сопрано своей эпохи, заломила, как ей показалось, сумасшедшие деньги за трехдневную гастроль в заштатном румынском городишке. Светлейший князь, не торгуясь, согласился. Он еще до начала концерта выдал очаровательной парижанке запрошенную ею сумму полностью, чем несказанно певицу удивил. Весь вечер она была, как говорится, «в ударе», оперные армии в ее исполнении звучали волнующе-проникновенно.

Бал по традиции открылся менуэтом.

Его называли «зеленым». Он отличался простотой и состоял из поворотов, поклонов, переходов пар из одной колонны в другую. «Зеленый» менуэт помогал участникам праздника познакомиться друг с другом. Согласно этикету первой парой в нем шел хозяин дома с какой-нибудь важной гостьей. Генерал-фельдмаршал остановил свой выбор на княгине Мещерской. За ними следовали: генерал-майор Нелединской с графиней Браницкой, бригадир Потапов с госпожой Крынгулеску, женой самого богатого здешнего помещика, сам господин Крынгулеску в кафтане, расшитом на венгерский манер, со старшей дочерью Алисией, девицей на выданье. Далее – три полковника, командиры пехотных полков, расквартированных в окрестностях Ясс, с местными дамами, одетыми весьма причудливо, старшие офицеры этих полков, чиновники из штаба Потемкина-Таврического.

Отгремела музыка. Кавалеры поклонились дамам, те присели в реверансе. Теперь, предложив им руку, мужчины должны были отвести женщин с середины зала на прежние их места, к стульям, расставленным вдоль стен. Григорий Александрович, ловя восхищенные взгляды офицеров, направленные на княгиню Мещерскую, спросил:

– Душа моя, кому ты обещала второй танец?

– Никому, ваша светлость. Никто не знал о моем приезде заранее и, следовательно, не мог пригласить.

– Даже надворный советник фон Рейнеке?

– Очень застенчив этот ваш немец, – Анастасия обмахивалась веером и с улыбкой оглядывала зал. – Он, наверное, и танцевать-то не умеет…

– Еще как умеет!

– Ну тогда сами объясните ему, что я не кусаюсь, – пошутила Флора, слегка ударив светлейшего сложенным веером по руке.

Настроение у нее было отличное. К ним приближался генерал-майор Нелединский, моложавый, бравый красавец, с явным намерением пригласить Анастасию на второй танец, который в пригласительном билете обозначался как «Французская кадриль». Она состояла из шести фигур и продолжалась довольно долго. Это позволяло партнерам, держась за руки, разговаривать свободно, не опасаясь чужих ушей.

– Извини, Никодим Севастьянович, – обратился к Нелединскому генерал-фельдмаршал, – но моя дама уже приглашена, и я должен препроводить ее к кавалеру…

На глазах у изумленного генерал-майора светлейший князь резко повернулся на каблуках, принудив тем самым повернуться и Аржанову, затем решительно направился к Якобу-Георгу фон Рейнеке, скромно занимавшему место недалеко от дверей. Поставив перед ним курскую дворянку, Потемкин-Таврический исподтишка погрозил надворному советнику кулаком и направился к своей племяннице. Распорядитель бала молча наблюдал за маневрами властелина и, убедившись, что все готовы к следующему танцу, громко провозгласил:

– Господа кавалеры, позаботьтесь о ваших дамах и пригласите их на французскую кадриль! Музыка!..

Главное во французской кадрили – особый, скользящий шаг «pas chosse» и знание перестроений, не повторяющихся ни в одной из шести фигур. «Немец» уверенно вел Аржанову в танце. Сначала они двигались через центр зала навстречу другой паре, а это были светлейший князь и графиня Александра Браницкая, потом менялись с ними местами, потом кружились на месте, потом покидали партнера и танцевали «соло» в центре зала, но всегда возвращались и снова подавали друг другу руки.