Текст книги "Самое страшное слово"

Автор книги: Алла Гореликова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Алла Гореликова
Самое страшное слово

1

Фейерверки отражались в море разноцветными осколками, витражным стеклом.

Лера поглядела на небо.

– Яркие какие сегодня.

– К дождю, – важно разъяснил Тимка.

– Похоже. Пойдем, сына, домой.

Тим, укоризненно вздохнув, слез с парапета. Напомнил:

– А папа меня плавать взять обещал. Ма, ты ему скажи, а?

– Скажу, – рассеянно пообещала Лера. – Вот исполнится тебе шесть, в школу пойдешь…

– Нууу, – протянул Тим, – это когда еще. Аж через две недели!

– Всего через две недели, – вздохнула Лера. Она думала, что начало учебы – событие, в сущности, необратимое; но, поскольку дети учатся чему-то с рождения, первый школьный день – всего лишь тревожный звоночек для мамы. Как напоминание о будущем.

Однажды расставшись, родители и дети редко когда встречаются снова.

Фейерверки, распустив по ветру серебристые щупальца, уплывали за острые городские крыши. Сегодня, пожалуй, отнерестятся как раз над северной окраиной. То-то будет визгу.

Лере нравился этот мир. Спокойный, уютный. Тихий мир, в котором можно плыть по течению. По воле ветра, как фейерверки…

Мир, который не требует от тебя необратимых поступков. Дает подрасти детворе.

– Ма, – Тимка дернул за рукав, ну что за привычка, – а правда, что папа мне неродной?

– Ну что значит «неродной», – Лера остановилась, посмотрела на сына. – Тим, родной – это тот, кто любит.

– А Машка говорит, что как раз кто любит – чаще всего неродной. И что тут у всех папы неродные. Только у некоторых не папы, а мамы.

– Машка перепутала, – Лера пригладила Тимкину челку. – Понимаешь, сына, есть слово «родной», а есть – «кровный». Да, мало у кого здесь кровный папа. И у тебя, и у Машки – не кровный. Зато родной. Потому что любит. И мы его любим, верно?

– Машка – путаница-запутаница, – Тимка смешно наморщил нос. – Ма, а почему родные не любят?

– Не знаю, сына, – прошептала Лера.

Виктор ее любил. Точно – любил. Но…

– Понимаешь, Тим… есть еще одно слово. «Необратимый поступок». Самое страшное слово во всех мирах.

Необратимый поступок. Когда они с Виктором справили свадьбу, думали – полиция придет наутро. А пришли – почти через месяц.

Поздравили.

– Не поздно? – съехидничал Витёк, натягивая свитер.

– В самый раз, – ответил старший полицейский. Лере он показался похожим на очень усталого ангела: седоватый, с худым лицом и хмарными серыми глазами.

– Свадьба что, – весело добавил младший, блондин с улыбкой до ушей, – как сбежались, так и разбежались. Дело строго добровольное. А ребенок…

Да… в тот раз они перенеслись вместе, и казалось – иначе быть не может. Молодые-глупые, тогда они были счастливы. И – там был хороший мир, мир для любящих. Веселый и шумный. В самый раз молодоженам.

А потом, однажды утром, за Виктором пришла полиция.

– Почему? – спросил он.

Ему ответили одним словом. Именем:

– Ольга.

– Но почему? Что было-то? Сбежались-разбежались, никто не в обиде.

– У тебя семья, парень, – буркнул старший полицейский, похожий на усталого ангела и на того, первого. И добавил: – Была.

– Но Валерке все равно нельзя! Шестой месяц!

– Когда будет можно, – чужим голосом сказала Лера, – я не захочу. Они правы. Я тебе больше не верю.

Вспышка ослепительно белого света – и всё. В какой мир он попал?

– А я? – спросила Лера.

Полицейский помоложе, хмурый и взъерошенный, с глазами хронически недосыпающего человека, ответил вопросом:

– Ребенка оставите?

Лера невольно схватилась за живот.

– Оставит, – кивнул старший. – Умница. Знаешь, дочка, это жизнь. Обычное дело. Ты не глупи. Все образуется, увидишь.

Потом, родив Тимку, Лера думала: как знать, не будь в мире, во всех мирах, закона необратимого поступка, – может, она простила бы со временем? И жили бы они дальше… и она, встречая Витю с работы, целуя, тайком бы принюхивалась: не пахнет ли чужими духами? А он, сколько еще раз он соврал бы ей? Ни одного – или сотню? Не будь встроен в саму основу мироздания непостижимый механизм, измеряющий последствия – и воздающий по ним, а не по самому поступку.

А потом она встретила Николая. И был еще один перенос – сюда. Втроем.

* * *

За Николаем пришли в вечер Тимкиного одиннадцатилетия. Стыл на столе недопитый чай, а они, втроем, смотрели, как за окном брызжут из фейерверков алые и золотые искры. И полицейские, почему-то именно сегодня переступившие порог ее дома… их дома… показались Лере злобными ракшасами из читанной давным-давно сказки.

Небо рухнуло осколками стеклянного купола, брызгами разбитого витража.

– Почему? – спросила Лера.

– Прости, – опустил глаза Николай. – Понимаешь, кто-то должен был… а у нас Тимка самый старший все-таки, у других ребят вовсе мелкота…

Озаренный алым и золотым ракшас-полицейский заметил, видно, Лерино непонимание. Проворчал:

– Вечно эту детвору заносит, сколько ни запрещай. Плот они выловили, мальчишек в море унесло. Трое суток мотало, а спасатели вовсе не в море искали, а в горах. Конспираторы чертовы.

Другой добавил:

– У вас хороший муж, мэм. Ваш сын может гордиться таким отцом. Но…

Тимка взял Николая за руку. Лера вдруг – а такое всегда только «вдруг» и бывает, – заметила, как он вырос. Коле по плечо. И, вот странно, – похож. Как сын на отца.

– Я пойду с папой, – фейерверки отнерестились, и комната погрузилась во тьму. – Я знаю, нам в школе говорили, дети имеют право не разлучаться с родителями. До совершеннолетия.

– С родителями, – повторил младший полицейский. – Но твоя мама…

– А она с нами, – перебил Тим. – Ведь так, ма?

У Леры задрожали губы. До слез вдруг стало жаль покидать этот дом. Дом, где рос Тимка…

Как-то оно будет на новом месте?

2

Иммигрант-бюро поразило Леру безлюдьем. Сколько она помнила, всегда в них толпились очереди. А ведь ее родители меняли миры чуть ли не каждый год, она раньше и думать не думала, что можно прожить на одном месте так долго, как вышло это у них с Николаем.

– У нас хороший мир, – сказала девушка-клерк, – но уходят чаще, чем приходят. Рады приветствовать вас, – в ее улыбке не было профессиональной отработанности, обычная теплая улыбка искреннего и открытого человека. – Вот каталог жилья, выбирайте.

– Море, – сунулся под руку Тимка.

– Море, – кивнул Николай. – Я на траулере работал, не хочу переучиваться.

Девушка повернула к ним экран своего терминала:

– Тогда начнем с каталога вакансий.

Лера, помявшись, сказала:

– Выбирайте сами, ладно? Я подожду на улице.

Она всегда боялась первого взгляда на новый мир. Но выказывать страх перед сыном…

* * *

Тимке новый мир понравился. Жаль только, фейерверков нет. Зато море глубже, и дельфины. А за городом, на мысу, развалины древней крепости.

С крепостью с этой вышла целая история.

С крепостью, пещерой и рыжей Петрой.

Петра пришла к ним в первый же день на новом месте. Рыжая конопатая девчонка в цветастом сарафане напомнила Тиму Машку, и настроение от этого сразу испортилось. По Машке он всерьез скучал.

– Вы ведь новенькие? – спросила рыжая-конопатая. – Мама вас в гости зовет. Можно прямо сейчас. – И добавила несомненно убойный аргумент: – У нас торт.

Вообще она оказалась на редкость нахальной особой. Без церемоний отхватив по куску торта себе и Тиму, заявила:

– Ну ладно, вы тут общайтесь, а мы гулять пойдем. Мне Тиму столько показать надо!

Будто без экскурсовода он бы не обошелся! Маленького нашла.

– Пусть идут, – улыбнулась Тимкиным родителям такая же рыжая, как дочка, хозяйка дома. – Вы не волнуйтесь, у нас хороший мир. Спокойный.

– Пошли, – Петра дернула Тима за руку. – Воробей уже ждет.

Что за «воробей», Тим понял, выйдя вслед за Петрой на крыльцо. С перил им навстречу соскочил пацаненок лет восьми, и впрямь похожий на взъерошенного воробушка.

– Отпустили? – строго вопросила Петра. Да, девчонка тут явно в заводилах…

– Аха, – пацан шмыгнул носом и мстительно добавил: – Под твою личную ответственность.

– На, – рыжая протянула Воробью свой кусок торта, – такого еще не делали. Вы ждите тогда, я переоденусь.

– Новенький? – Воробей снова забрался на перила и уж оттуда, с высоты положения, оглядел Тима. – А плавать умеешь?

– У моря жили, – буркнул Тим. Хотел было добавить, что такая вот мелочь пузатая у них дома при старших помалкивала в тряпочку, но тут выскочила Петра, в полосатой майке и спортивных штанах. Спросила Тима:

– С равновесием как у тебя? Башка на высоте не кружится?

Нет, ну прям допрос устроили!

– Что ли я по горам не лазил? – Тимка облизал вымазанные в креме пальцы. – Где тут у вас высота?

– Пойдем, – тряхнула рыжей челкой вредная Петра. – Увидишь.

– Это хорошо, что ты именно сегодня приехал, – тараторила Петра. – А то б я тут со скуки загнулась. Наши все в поход ушли, один Воробей и остался.

– А тебя не взяли или не пустили? – невинно поинтересовался Тим.

Петра подначку уловила, но ответила мирно:

– Не пустили. Я ногу ломала, неделя как гипс сняли. Сказали поберечь.

– Не подумал бы, – признался Тим. Девчонка шла ровно, не хромала, и чтоб чего-то там берегла, тоже незаметно.

– Перестраховщики, – презрительно бросила Петра. – Всё уже прошло давно.

Серебристые ангары складов остались позади, и Тимка понял, почему Петра спросила про высоту. Море ревело внизу, под обрывом. Метрах в десяти от края шла дорога, а по самой кромке вилась опасная тропинка. Тим, усмехнувшись, шагнул на край.

Посмотрел вниз. Присвистнул:

– Круто! У нас такого прибоя не бывает.

– А вон – крепость, – Воробей ткнул пальцем куда-то вдаль. Прищурясь, Тим разглядел на далеком мысу какие-то руины.

– Да туда ж пилить не меньше часа!

– Предлагаешь взять такси? – съязвила рыжая-конопатая.

– Что ли мне велено ногу беречь?

– Ещё один! О своих лапах думай.

Тим пожал плечами: дело, мол, целиком хозяйское.

Говоря откровенно, издали руины смотрелись круче, чем вблизи. Россыпь грубо обтесанных валунов, остатки стены. Желтоватые метёлки мятлика, кузнечики, гул прибоя далеко внизу. Подвалы и прочие подземелья, объяснила Петра, давным-давно засыпаны.

– Классно, аха? – спросил Воробей.

В горы бы тебя, мрачно подумал Тимка. Тьфу, детство.

– А еще здесь недалеко пещера, – гордо заявил мелкий.

– Врешь, – выдохнул Тим.

– Есть, – кивнула рыжая. – Только туда не разрешают. Но мы всё равно… хочешь?

Тимка быстро пожалел, что согласился. Почти сразу. Потому что к пещере надо было спускаться по обрыву – не отвесно, но человеку только из гипса на таких склонах делать нечего. И ведь не скажешь ничего рыжей вредине! Уж если на его слова о страховке ехидно рассмеялась…

Спустились все-таки благополучно. Тим оглядел вымоину в обрыве и чуть не ляпнул вслух, что пещерой это недоразумение могли назвать только дети малые. Остановил вид растирающей ногу Петры. И мысль – как она подниматься будет?

И ведь как в воду глядел! Мелкий взлетел наверх воробьем, а девчонка, добравшись до середины подъема, оступилась и поехала на пузе вниз.

Тим успел схватить ее за руки. Втянул в пещеру. Рыжая дышала часто-часто, лицо и руки – в кровь. Что тут говорить? Если не дура – сама всё понимает. Прикрикнул на слетевшего обратно Воробья:

– Чего топчешься, дуй к дороге, попутку лови!

– Здесь почти и не ездят, – прошептал пацан.

– Тем более! Мы с тобой ее не вытащим, взрослый нужен.

Сказал – и осекся. Взрослый… «Вечно эту детвору заносит…»

– Петра, – дождался ее взгляда и спросил: – Как думаешь, если я тебя держать буду, вылезем?

Они выбрались. Выросший рядом с горами Тим уверен был – чудом. Петра, давно привыкшая к этой тропинке, сказала: «Просто ты меня держал, и я не боялась». Дома обоих ждал нагоняй. А, как известно, совместно полученный нагоняй – не худший путь к долгой дружбе.

3

Петра не успела попрощаться. Тиму осталась только записка в дверях ее дома: «Прощай, не забуду. Ты самый классный!»

– Ты тоже, – сказал он пустоте за дверью. – Вредина рыжая, как же я без тебя…

Узнавать, что стряслось, не имело смысла. Все знают: оценивается не поступок, а последствия. Можно банально пройти мимо голодного котенка – и угодить в настоящий ад. А можно человека предать – и ничего, сменить один ничем не примечательный мир на другой ничем не примечательный.

Куда попала семья Петры, он мог только гадать.

«Необратимый поступок». Самое страшное слово во всех мирах.

Бредя домой, Тим думал: мама ошибается. Есть слово страшнее.

* * *

Тимкино совершеннолетие, хоть и ждала его Лера с трепетом уже лет десять, настало внезапно – да так оно чаще всего и случается с детьми.

– Я не знаю, как, – сказал он. – Ума просто не приложу. Но Петру хочу найти.

Да, подумала Лера. Вот оно. Никто не знает, сколько всего миров и сколько людей в них, и ясно, что найти среди них одного – так же невероятно, как прожить всю жизнь на одном месте. Но, видно, никогда не переведутся желающие попробовать…

И самое странное, что обычно им везет.

По крайней мере, тем из них, кто и впрямь хочет этого всей душой.

– Когда найдешь, – сказал Николай, – попробуйте вернуться. У некоторых получается.

Рано или поздно, добавила про себя Лера. Чаще – поздно. Но ведь можно хотя бы надеяться?

– Одного не понимаю, – сказал Тим, – чего бы такого сотворить, чтоб необратимо и не страшно.

Николай обнял Леру. У них хороший сын. Пусть парню повезет. Сказал:

– Это просто. Закрыть за собой дверь с мыслью, что ты уже взрослый. Удачи, Тим.

– Спасибо, – ответил Тимка. – Спасибо, па. Я… мы вернемся. Обещаю.

Короткое прощание: долгие проводы, говорят, не к добру. Нервно скрипнувшая дверь. И через несколько долгих минут – вспышка ослепительно белого света за окном.

– Пойдешь со мной? – спросил Николай. – Или останешься? Здесь такой хороший мир.

Полицейский возник на пороге бесшумно. Поздоровался. Поздравил. Сказал:

– Хорошего парня воспитали. И отпустить не побоялись. Уважаю. Но…

– Да, – кивнул Николай. – Понимаю.

– Мэм, вы?..

– Конечно, – ответила Лера. – Мы ведь семья. Только…

Говорят, любимые находят друг друга чаще, чем родители и дети.

– Это жизнь, – пожал плечами полицейский. – Обыкновенная жизнь.

© Copyright Гореликова Алла, 23/12/2005-17/02/2009.