Текст книги "База 211"
Автор книги: Алла Дымовская
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Еще чего! Станет он водить знакомство с агентурой этого пройдохи Ховена, держи карман шире! Решил подсунуть ему бабу? Не на того напал. Небось этакая голубоглазая Лизхен с секретным пистолетом под юбкой и слащавым голоском: а не желаете ли в постельку для добровольного сотрудничества? Сэм невольно огляделся вокруг еще расплывающимся взором.
Рядом с ним, с другой стороны, на корточках действительно сидело нечто. Вовсе не Лизхен и вовсе не голубоглазая. Строгое, немного грустное существо, плотно сжатые губы и неодобрение в раскосых глазах. А может, это ему лишь показалось, потому что секретный агент Лис была то ли китаянкой, то ли японкой, но молодой и очень необычной, чтобы Сэм с ходу счел ее хорошенькой. Однако Лис покачала в ответ аккуратной, словно кукольной, головой, то ли укоряя его, то ли возражая. И протянула крошечную ладошку, помогая встать.
– Идите, идите. Здесь рядом, в соседнюю комнату. Спите, главное, побольше и делайте, что вам говорят. С такими ранениями не шутят, уж я знаю, – напутствовал его напоследок гауптштурмфюрер Лео Ховен, царь и Бог антарктической базы 211.
3
Капитан Хартенштейн порядком злился. Да и как было не прийти в скверное расположение духа, когда с ним, Вернером, как с мальчишкой, обошелся какой-то плюгавый выскочка из СС, к тому же званием ниже его собственного. Он, видите ли, занят допросом пленного. Разве где-то в отсеках горит или юнга по ошибке отвернул кингстоны? Бедолага еле ходит, так куда он денется с подводной лодки, простите за военно-морской юмор? А ему, капитану 3-го ранга с посыльным передано распоряжение (вот нахальство!) отдыхать, но и быть в готовности. Конечно, переживать особенно нечего, на борту остался Мельман, а у того и не начищенная до зеркального блеска торпеда – уже целое ЧП. Но подобное пренебрежение кому же охота сносить? Однако делать было нечего, и Хартенштейн отправился гулять по базе. Правда, далеко он не ушел. Холодно и неизвестно куда идти. К тому же посыльный не отстал, предложил услуги экскурсовода, пообещал, если капитан желает, показать хозяйственный ангар, а в нем всамделишный танк, хотя и без боевой башни, или осмотреть радиостанцию, или, лучше всего, кухню. И намекнул, дескать, время терпит, что значит: для славного подводника найдется кое-что поесть, но главное, кое-что попить. Видимо, посыльный и сам был не прочь. Хартенштейн кочевряжиться не стал, пускай потом этот Ховен ловит его по камбузам, пошел следом. Заодно и познакомился.
Посыльный оказался никаким не посыльным вовсе, а местным инженером по авиационной специальности, одно это само по себе для Вернера было подозрительным, но, как говорится, руководству видней. Если авиаконструктор нужен посреди антарктических просторов, то либо для него имеется ответственное дело, либо наверху кто-то сбрендил. Последнее тоже не исключено.
Звали малого Вилли Бохман, если по метрическому статусу, но вот звания военного он не имел, а представлял собой лицо гражданское, как сам и поведал о том Хартенштейну. Сей факт еще более изумил Вернера. Чтобы секретный инженер не носил погон, хотя бы эсэсовских, хотя бы номинально, такого ему встречать еще не приходилось. «А военную базу посреди Антарктиды приходилось?» – тут же спросил себя Хартенштейн и решил впредь ничему более не изумляться, со временем все и так разъяснится. Пока же Вилли в ожидании чего-то чего именно, Вернер так и не понял до конца, – скитался по базе без конкретного дела, оттого что все от него зависящее уже переделал и забот имел немного. Потому искал себе приключений то тут, то там, в настоящую минуту выполнял поручение гауптштурмфюрера. Все сказанное Бохманом звучало как настоящая абракадабра из восточных сказаний, но уж раз капитан решился не лезть с расспросами, то и оставалось только кивать и поддакивать собеседнику.
В столовой, одной на всех, без отдельных помещений для командного состава, оказалось полно народа. То ли наступил час обеда, то ли пришли полюбопытствовать на его счет. Однако Вернер все же вспомнил и о субординации и попросил Бохмана представить его командующему базы, если тот находится среди присутствующих.
– А никакого командующего нет, – с наивной мальчишеской улыбкой пояснил Вилли.
– Что значит нет? – Хартенштейн решил, он ослышался. Как это так, на военной базе и вдруг нет командующего? – Кто у вас хотя бы заведует штабом?
– И штаба нет, – рассмеялся в ответ Вилли.
– А что есть? – Хартенштейн уже ничего не понимал. – В чье распоряжение я прибыл?
– Что у нас есть? У нас есть гауптштрумфюрер Ховен, «Аненэрбе». Начальник исследовательского отдела зоогеографии и зооистории. Меморандум от 1938 года.
Хартенштейну явно расхотелось пить и есть, несмотря на то что перед ним уже стояла алюминиевая миска с аппетитным гуляшом по-венгерски и к ней стакан чистейшего, как родниковая вода, неразбавленного спирта. Он бредил наяву. Какой зооотдел, какая история, при чем здесь вообще «Аненэрбе»? Это же научное общество по расовым вопросам, правда, в прямом ведении рейхсфюрера Гиммлера, но концы с концами все равно не сходились.
– Не расстраивайтесь, есть еще Ени. Почетный бригадефюрер Рейнеке, старый пень, – последние слова Вилли произнес тихо и с насмешкой. – Можете представиться ему, если хотите. Он вроде как научный руководитель. Только наш старина Ени болен, схватил катар легочных путей, теперь лежит бревном и пьет микстуру. Ему седьмой десяток стукнет в нынешний Сочельник. Вообще-то он мой шеф, притом гениальный строительный инженер, хотя во многом – зануда и конформист. Так что мы и до сих пор с ним ругаемся понемногу. А раньше, бывало, битвы Тевтонского ордена за Литву устраивали между собой.
Тут интересную беседу пришлось прервать, потому что люди, тоже сидевшие за общим с ними длинным столом, жаждали и своей доли внимания. Он узнал расположившегося неподалеку вечно сонного радиста Бруно, тот и сейчас дремал над своей тарелкой, еще капитану представились человек десять из персонала базы. Хартенштейн, как это свойственно моряку, запомнил особенно двух – миленькую девушку Гуди, повара станции, судя по гуляшу, весьма неплохого, и Шарлоту Эйгрубер, блондинку среднего возраста с внушительным бюстом, оказавшуюся военным врачом и унтершарфюрером СС.
К Хартенштейну немедленно пристали с расспросами: «Что делается на Восточном фронте? Правда ли, дивизии вермахта уже на Волге? Сколько единиц вражеских судов потопил сам капитан? Действительно ли гросс-адмирал Редер поссорился с его шефом Карлом Деницем?» На базе связь имелась только местного значения, очень маломощный передатчик. Вступать в контакты на дальних расстояниях было запрещено. Единственно, удавалось подслушивать изредка сообщения, перехваченные из Мельбурна и еще реже – Кейптауна, иногда и с других радиостанций, но с большими помехами. На базе ощущался явный информационный голод.
Хартенштейн рассказывал и вспоминал в подробностях, что мог. И эпопею с «Лаконией», и свои операции в северных морях, и даже как однажды крепко запил на базе в Лориане, угодил на гауптвахту, едва не был разжалован, лично папа Дениц обозвал его головорезом, но после был помилован и вот послан в секретный поход.
Здесь повествование его внезапно прервалось, к столу подошел еще один человек, только что с улицы, или со двора, или оттуда, что на базе подразумевалось под этими понятиями. От вновь прибывшего тянуло холодом, принесенным снаружи. Высокий блондин, несколько костлявый, с вытянутым, породистым лицом, очень тонким, но и приятным. Ему улыбались и приветливо предлагали садиться, кто-то даже потеснился, освобождая место поближе к Хартенштейну. Словно явился всеобщий любимец и душа компании, а может, так оно и было на самом деле. Парень, еще совсем молодой, тоже в ответ улыбался до ушей, несколько застенчиво отводил глаза, хотя на предложенное место все же сел.
– Знакомьтесь, капитан. Это – наш Волк, – представил молодого блондина Ганс Тенсфельд, старший механик базы, и вдруг ухмыльнулся неприятно и нехорошо.
Хартештейн сразу понял, то ли по интонации, то ли по общей атмосфере, внезапно возникшей за столом, что Волк – никакая не фамилия и тем более не имя, а прозвище, видно, на базе это было принято. Ведь недаром он сам слышал, как посредника Марвитца называли Медведем. Но Вернер Хартенштейн был еще и командир военной подводной лодки, а значит, имел неординарную способность подмечать вроде бы малозначащие мелочи. Вот и сейчас от него не ускользнуло, как хорошенькая Гуди, ставя перед Волком его порцию, заученным и слегка испуганным жестом схватилась за серебряный медальон, висевший у нее на груди. А врач Эйгрубер укоризненно покачала головой, мол, как не стыдно.
Хартенштейн засмотрелся на медальон, пытаясь разгадать его значение. Но без успеха. Это определенно была вырезанная из металла буква, и не буква даже, а кажется, руна. В СС полагалось знать такие вещи, но спрашивать у Шарлоты было неудобно. Хотя надо же! И у врача Эйгрубер, и у Тенсфельда, и у дремлющего Бруно, и у всех вообще, за исключением самого Волка, имелся такой же точно знак. Однако он не висел медальоном, но в виде значка был приколот у кого к куртке, а у кого прямо на толстой вязки свитер. Значок напоминал готическое «Z», только перевернутое по горизонтали и в центре перечеркнутое вертикальной короткой полосой. Впрочем, Хартенштейн не слишком удивился: почитай, каждое, пусть и самое маловажное подразделение теперь претендует на собственное отличие. Вот и его лодка имеет свой личный герб, сделанный по средневековому образцу. Придавать таким вещам излишнее значение и вправду глупо, правильно Гуди поставили на место. Все же он отважился спросить, в чем дело. И едва открыл рот, как в столовую, даже не сняв меховой, подернутой инеем куртки, ввалился Марвитц, испуская от себя и вокруг клубы морозного пара.
– Собирайтесь, капитан, нам пора, – громким, ревущим голосом приказал он несколько фамильярно и без должного уважения.
Хартенштейн заспорил было – каким бы влиянием ни пользовался здесь Марвитц, а он тоже не последняя шишка. Однако Медведь столь дружелюбно, хоть и крепко, хлопнул его по спине, будто родного, пускай и непослушного ребенка, что Хартенштейну сделалось не до обид. Невоспитанный грубиян, зато рубаха-парень, подумал он о Марвитце и принял решение не спорить, но следовать за ним. Ведь не впустую, а по делу его спешно вызывают из-за стола.
Но Марвитц привел его сначала в складской ангар, где выдал меховые сапоги, подобные тем, какие Хартенштейн видел на севере у пленных советских летчиков, и еще настоящую короткую по колено шубу тоже из жесткого коричневого меха.
– Теперь будет в самый раз, – удовлетворенно оглядел его Медведь-Марвитц и опять хлопнул тяжелой дланью по спине.
«Еще раз стукнет, отвечу в глаз!» – подумал про себя Вернер, впрочем, без злобы, а так, чтобы знал наших. Все же волки папы Деница не дадут себя в обиду простому сельскому увальню.
После они отправились в небольшую пристройку, где стояли рядком давешние сани, а их уже и ждали. Невысокого роста человек, даже человечек. В таких же точно шубе и сапогах, в меховой шапке с опущенными ушами. Очень неприятное, даже страшноватое лицо, не в смысле уродливое, а непроницаемое и зловеще наблюдающее, особенно зеркальные, сверлящие черные глаза, будто украдкой высматривающие из-под мехового козырька. Хартенштейну уже приходилось встречать именно такой взгляд, и надо ли объяснять, у представителей какой организации. Но его-то на испуг не возьмешь, подумаешь, СС!
– Гауптштурмфюрер Лео Ховен, – представился обладатель страшных глаз. Не отдал честь, не протянул руки, даже не вскинулся в традиционном приветствии. Так что и «Хайль!» осталось за бортом.
– Капитан третьего ранга Хартенштейн, – неохотно отозвался Вернер.
– Вы, капитан, прибыли в мое распоряжение согласно приказу, – так, словно сообщал никому неинтересную и банальную истину, просветил его гауптштурмфюрер. И речь его звучала, как холодный, со льдинками, посвист арктического ветра, будто указывала – где ты, капитан, а где я, гауптштурмфюрер СС Лео Ховен.
– Согласно какому приказу? Я лично никакого приказа ни от кого не получал! – взбрыкнул Хартенштейн, желая поставить наглого эсэсовского выскочку на место.
– Получал я. Сами вы и передали в ящиках с документацией, адресованной лично на мое имя. Это так. Если хотите ознакомиться в письменном виде, после я удовлетворю ваше законное желание. А сейчас у нас другие дела, – отчеканил Ховен без малейшего намека на неудовольствие.
«Стальное чучело», – подумал про себя Хартенштейн, но и невольно зауважал надуто-высокомерного гауптштурмфюрера. Самого Вернера редко кому удавалось осадить, даже и папа Дениц не каждый раз достигал в этом успеха. Но вот у Ховена получилось, и капитану ничего не оставалось, пусть ворча и плюясь в душе, как уступить и подчиниться.
Они кое-как разместились в мотосанях, один Марвитц занял больше половины места. Зато щуплый гауптштурмфюрер честно примостился в скромном уголке. Так что получилось по справедливости.
Вернер думал, сейчас они двинутся в направлении его лодки, возможно, Ховен желает сообщить экипажу приказ и определить будущие задачи, однако сани свернули совсем в другую сторону. Ехали теперь совсем недолго. Вдоль пути тоже стояли высокие тонкие вехи, по обеим сторонам отмечавшие дорогу через каждые пятьдесят шагов, флажки на них были уже не красные, а черные с желтой полосой. И дорога оказалась вовсе не простым накатанным снежным настом, а военной колеей, очень широкой, так что сани неслись посреди глубоких параллельных ледяных выбоин, с легкостью умещаясь между ними. «Здесь, кажется, имеется и танк», – припомнил Хартенштейн рассказ своего добровольного экскурсовода, и наличие гусеничной колеи сразу сделалось понятным. Дальнейшие выводы осмыслить он не успел, сани внезапно выскочили на открывшийся за пригорком берег. Точнее, в узкую, словно прорезанную среди льдов, безветренную бухту, впрочем, весьма удобную для стоянки, отметил он наметанным глазом. На изломе берега, который чуть ли не острым углом сходился в одну точку, стоял такой же хозяйственный ангар, как и на самой базе, разве более скромный размером. К этому сооружению, запертому на тяжелый замок с деревянным засовом, и подлетели сани.
– Вам придется немного обождать, капитан, – кратко сообщил ему гауптштурмфюрер и полез из саней прочь. За ним следом вывалился всем гигантским телом Марвитц.
Вернер остался сидеть, только нарочно вызывающе посмотрел в зазеркальные глаза своего нового начальства, так некстати свалившегося на его капитанскую голову. «И чего? Какого черта мы сюда приперлись?» – как бы без слов спросил Хартенштейн. Гауптштурмфюрер, понятливый черт, снова не утрудил свою особу длинным объяснением:
– Скоро все узнаете, – и пошел себе к сараю.
А там уже копошился проворный Марвитц, вытаскивал длинные деревяшки, окрашенные в черно-белую полоску, мостил их на снегу, так, чтобы краем они доставали до воды. Удобный спуск, нарочно вырубленный в ледяном береге. «Да это же самодельная пристань!» – сообразил Хартенштейн. Кажется, он уже догадывался, что к чему. И правда, Медведь мощными рывками стал крутить протянутую наскоро лебедку, вскоре из дверей ангара показался нос небольшого удобного катера, из тех, что в дни инспекции торжественно доставляют на борт высоких чинов. Малютка без трюмного помещения и даже без полубака, прогулочная игрушка – на кой она здесь? Хартенштейн вылез из саней и, ведомый любопытством, зашагал к ангару. Однако не такая уж и игрушка, подойдя поближе, с удивлением заметил Вернер. Бронированный корпус, ну это, положим, чтобы не убиться о лед, турель с пулеметом на корме, там же полукругом, понизу, натянута стальная сеть неизвестного назначения, да еще в носовой части довольно внушительный прожектор на шарнирах. А сам крошка катер с нешуточным двигателем, со специальными крыльями сзади – по боками и возле днища. Вернер подобного никогда еще не видел. На такой штуке, прикинул он, если развить порядочную скорость, можно перелетать через небольшие препятствия. Подобно крылатым рыбам, какие ему случалось наблюдать в тропических широтах.
Вскоре катер уже был спущен на воду, довольно быстро и ловко, в основном благодаря сноровке Марвитца, и капитана жестами пригласили на борт. Хартенштейн, чье любопытство сделалось невмоготу жгучим, без возражений перепрыгнул с берега на заднюю деревянную скамью возле пулемета. Там и сел, чинно и мирно ожидая, что гауптштурмфюрер предложит ему, как единственному кадровому моряку, стать к штурвалу и принять управление. Но ничего подобного не произошло. Место рулевого уже занял Марвитц и вовсе не собирался его никому уступать. А жаль, он, Вернер, с удовольствием опробовал бы это игрушечное диво.
К его несказанному изумлению, катер развернулся совсем не в сторону выхода из уютной бухты, а прямо к угловой, ледяной стене, смыкавшейся в отвесной и ровной белизне утесов и завершавшей собой весь залив.
В какую-то секунду Хартенштейну показалось, что их крошечный кораблик, набравший весьма быстро огромную скорость, вот-вот врежется в ее основание, но этого не случилось. Под стеной возникла вдруг черная полукруглая дыра, издали казавшаяся простой темной точкой, а вблизи весьма большого диаметра, не то что катер, а и легкий крейсер прошел бы, как на параде. Вообще в здешних местах все неладно с размерами, отметил про себя Вернер. На фоне изломанных чудовищных глыб нельзя судить о том, что мало, а что велико, уж очень гигантские масштабы для сравнения. К примеру, бухта на вид узенькая змейка, а ведь может вместить целую флотилию. Катер тем временем скользнул под своды зияющей черной пасти, Марвитц немедленно включил прожектор, столь мощный, что Вернер на некоторое время даже совершенно ослеп. А когда прозрел, то, несмотря на достаточное освещение, где-то наверняка отраженное от искристых белоснежных сводов, так и не сумел охватить взглядом все представшее перед ним пространство, словно уходящее в никуда. Катер теперь сбавил скорость и скользил по мрачно антрацитовой водяной глади то ли в пещере, то ли в тоннеле – нельзя было разобрать. А еще минуту спустя Марвитц сделал резкий, ухарский разворот (за подобное сам Вернер без размышлений влепил бы внеочередную чистку клозетов) и заглушил двигатель.
– Здесь, – будто приговор произнес, сказал ему гауптштурмфюрер Ховен.
– Моя благодарность отразилась бы даже в письменном приказе, если бы вы, гауптштурмфюрер, сделали одолжение и потратили на меня несколько больше из вашего словарного запаса, – очень вежливо и язвительно ответил Вернер. Игра в прятки в подземных лабиринтах его уже порядком допекла. Хотелось определенности, особенно от этой мелкой гадины в эсэсовском звании.
– Оглядитесь хорошенько. Медведь, посвети, – приказал Ховен, никак не отреагировав на уничижительный тон капитана.
Именно его полное равнодушие к преднамеренному ерничеству показалось Хартенштейну особо обидным. Проклятый гауптштурмфюрер снова поставил его на место, и бог весть как ему это удалось. «Все их полицейские штучки, ну да ладно, будем смотреть», – подосадовал про себя Вернер и стал следить за поворотами прожектора.
– О Господи! Господи! Господи! Боже ты мой, и его матерь! – богохульно принялся восклицать капитан, не найдя от неожиданности других выражений.
– Ваш словарный запас тоже отличается некоторой скудостью, – злорадно прозвучал над его ухом рассыпавшийся колючим смехом голос Ховена. – Когда вам надоест призывать всевышние силы, чтобы прояснить себе мозги, подайте знак, и я приступлю к сути дела.
– Что здесь за чертовщина? – Хартенштейну удалось преодолеть собственную растерянность, и не последнюю роль сыграло пренебрежение, высказанное в его адрес поганцем гауптштурмфюрером.
– Собственно, это и есть пресловутая база 211. А то, что вы видели в поселке, – всего-навсего временное наше пристанище. Предстоит еще строить и строить, – Ховен коротким взмахом руки обозначил пространство вокруг своей особы.
Прямо по курсу в белом свете мощной прожекторной лампы перед Вернером лежала абсолютно ровная гранитная площадка с натянутыми леерами, ограждавшими от воды, недалеко от которой и качался на плаву их катер. С правой ее стороны в обледенелый камень была врублена стальная дверь с сейфовым замком, а рядом, метрах в десяти, еще одна. Но не это поразило Хартенштейна. Еще дальше, по боковому периметру, вверх, вглубь горы уходил бетонный желоб непонятного назначения, но тщательно заминированный, и тут же неподалеку второй, недостроенный, но отчего-то лишь снизу, где из скалы торчали скелетообразные куски погнутой арматуры. И всюду масса всевозможной техники, то ли брошенной, то ли временно законсервированной. Гусеничные трелевочные трактора, огромные пневматические домкраты и даже один портовый кран, пришвартованный на платформе. Как это было возможно, оставалось совсем неясным. Слева и напротив зиял пустотой пролом, укрепленный опорами, какой можно проделать направленным взрывом. Словно прокладывали шахту, да и бросили на полдороге.
– Там будет располагаться следующая установка, – указал на нее Ховен, ничего, в сущности, не разъяснив. – Но вы не беспокойтесь, те две тоже еще пусты.
– Не беспокоиться? С чего бы мне беспокоиться? Но раз уж вы начали, то поведайте мне, дураку, отчего и зачем пусты? И что это вообще такое?
– Пусковые шахты ракетных снарядов ФАУ-2, особого назначения, прототип. Барон фон Браун сконструировал по личному приказу фюрера. Ждем в скором времени их доставки на борту «Швабии» вместе с дополнительным горным оборудованием и сменой рабочего персонала. Проект базы создал наш бригадефюрер Рейнеке, вы с ним еще будете иметь честь познакомиться. Первая фаза строительства завершена, предстоит вторая. Зимовка закончена, теперь всех нас ждет нелегкая работенка.
– А какова моя роль в этом… предприятии? – осторожно спросил Хартенштейн. Похоже, ему впервые в жизни повезло по-настоящему. Ничего более тайного и ответственного ему никогда еще не поручали. И даже гауптштурмфюрер Ховен сделался ему почти приятен.
– Не в предприятии. В секретном задании. Даже сверхсекретном, – несколько потеплевшим тоном ответил ему гауптштурмфюрер. А Марвитц, тот от восторга пару раз мигнул прожектором. – Скажите, капитан, на борту у вас ведь имеется кое-что и помимо предназначенной для меня документации?
– Есть приказ передать груз согласно ордеру на получение, подписанному рейхсфюрером, – Хартенштейн ни слова не солгал, такое распоряжение он действительно получил.
– Прочтите, – и Ховен сунул ему в руки непромокаемый пакет.
Вернер принял пакет, осторожно развернул. Света было достаточно, и он стал читать.
– Хорошо. Когда начнем выгрузку? – в приказе все было в полном порядке, и у Вернера не имелось ни малейшего повода перечить. Да ему самому до смерти хотелось избавиться от лишнего балласта, занявшего половину продовольственного отсека, и мало ли что там может быть? Хартенштейн теперь ожидал чего угодно.
– Никакой непосредственной выгрузки! Вам придется доставить контейнеры прямо сюда вместе с лодкой! Это не обсуждается, – последние слова Ховен произнес даже ласково.
– Вы совсем с ума спятили! Куда, сюда? У меня не прогулочный катер и даже не торпедный! У меня подводная лодка класса IX–C, дальнего радиуса действия, полтораста тысяч тонн, почти восемьдесят метров в длину, вы представляете, что это такое?! Какое ей нужно место для маневра?! А промеры глубин, а рельеф дна?! И вы желаете, чтобы я протащил такую махину в игольное ушко?! – Хартенштейн захлебнулся в возмущенном крике, так был взбешен.
– Я попрошу умерить ваши вокальные способности. Здесь жуткое эхо, – спокойно ответил ему Ховен, язвить он умел, пожалуй, не хуже капитана. – Для нас с Медведем доставленный груз не составляет тайны и не будет отныне неизвестным для вас. Иначе, капитан Хартенштейн, выйдет неравная доля ответственности… Все одно вам придется подписывать акт передачи, – при этих словах Ховен слегка сморщился, будто откусил от лимона. – Так вот. Ваши контейнеры – золотой запас, его некоторая часть, принадлежащая непосредственно партии. Слитки по килограмму с клеймом рейхсбанка. Их следует затопить здесь и в месте, которое я вам укажу. И никаких перегрузок у всех на виду не будет. Более того, в операции не примут участие члены вашего экипажа. Их задача лишь помочь провести лодку в секретное убежище. Только вы, я, Медведь и еще двое из моей личной охраны.
– Это немыслимо! – опять возопил капитан, понимая уже, что все его возражения обречены. – Одно то, что я вообще доставил свою лодку по назначению, есть чистейшее везение. Сквозь льды, без развернутой карты навигации. Мы сто раз могли погибнуть. И вот теперь, когда мы выполнили задачу и уцелели… Я, извините, морской офицер, а вы, Ховен, – дилетант и не понимаете всю опасную глупость вашего требования.
– Очень может быть. Зато вопреки данному приказу самовольно не топлю гражданские корабли, а после не смываюсь с позором, – задушевным голосом, опустившимся до нежного шепота, произнес в ответ гауптштурмфюрер. И нагло уставился на Вернера, глаза в глаза.
– Да как смеешь ты, штабная крыса! Я… я… от самого папы Деница!.. – одной рукой Хартенштейн рвал на груди застежки неуклюжей шубы, другой пытался нащупать кобуру с табельным пистолетом. – Спустя четыре дня! Только четыре дня! Семнадцатого сентября – Рыцарский Железный Крест! По-твоему, это за прогулочное корыто? За храбрость и доблестную службу рейху! К черту «Лаконию» и тебя, дерьмо собачье, вместе с ней!
– Вот и чудно! Мы еще не пили на брудершафт, а уже перешли на «ты». Все же попрошу соблюдать субординацию. – Ховен и бровью не повел, лишь сделался еще более монументально-спокоен. Поиск кобуры его нисколько не напугал, а вопли обиженного капитана и того менее. – Раз вы отмечены Рыцарским Крестом, тем паче для вас составит сущий пустяк выполнить мое задание. Не стоит кипятиться и набивать себе цену. Если желаете, я отмечу в рапорте ваш секретный вояж как особо опасную операцию. И второй Крест будет не за горами.
– Плевал я на вас и на ваши Кресты, – уже спокойней, но все равно сквозь зубы прошипел Хартенштейн. – Свои я привык добывать в бою.
– Вы правы, капитан, и, наверное, заслуживаете какой-нибудь дурацкой сентиментальной похвалы. Но здесь у нас не бой, здесь гораздо хуже. И самое последнее дело, какое вы можете натворить, – это поссориться лично со мной. Вы в свою очередь и понятия не имеете, что именно затевается в этом месте и для чего оно нужно. А пока, советую, осмотритесь с нашей помощью, мы готовы оказать любое содействие, лоции же сможете получить на базе. И если их окажется недостаточно, мы произведем дополнительные замеры глубин. Я вас не слишком тороплю, но и вы усвойте одну простую вещь – здесь, на этой базе, все произойдет, только как и когда я сказал, и любые споры единственно впустую потратят ваше время.
Так и произошло. Следующие несколько дней Хартенштейн оказался занят по горло. Все лоции ни к черту не годились, да и производил те измерения радист Геделе, и, видно, спустя рукава, а может, ничего не смыслил в порученном деле. Но, к чести гауптштурмфюрера надо было сказать, что помощь он действительно оказал всю возможную. Вплоть до регулярного подвоза горячих обедов прямо в ледяную пещеру, и даже пожертвовал знаменитый патефон из радиорубки для увеселения.
И вот день настал. Капитан Хартенштейн занял место на мостике, готовый к любым неожиданностям, Мельман лающими выкриками передавал его приказы команде, работа началась. Пару раз все-таки царапнули правым бортом при вхождении, но повреждения оказались мелки, не стоили внимания. Шли на самом тихом ходу, включив на полную мощность прожекторы, хорошо еще, что Ховен додумался выставить освещение на строительной площадке. Метрах в тридцати от края платформы плавучего крана Хартенштейн застопорил двигатели. И отдал приказ экипажу грузиться в шлюпки. К нему навстречу уже спешил крошка катер с Медведем-Марвитцем у руля.
Хартенштейна доставили на причал. Здесь его поджидал гауптштурмфюрер вместе с двумя другими своими охранниками. И опять, как не раз уже случалось за эти дни, личная команда Ховена произвела на него тревожное и загадочное впечатление. Медведь еще куда ни шло, но вот девушка-китаянка, коротко остриженная, очень молчаливая особа, и старый его знакомец по столовой, весельчак по кличке Волк, задорный молодой парень, меньше всего на свете годились на роль телохранителей. А все же по всему было видать, что им-то Ховен доверял, как никому другому, и вся троица по совсем уже непонятной причине чуть ли не молилась на своего гауптштурмфюрера и предводителя.
– Уф! Еле забрались, ну и ну! – капитан демонстративно вытер лоб, холодный и ничуть не вспотевший. – Теперь Мельман, мой помощник, со свету сживет. А как же, кровная обида! Я здесь, с вами, а его, как щенка, на берег, кормить команду гороховой кашей. Представляю, как стану выбираться назад. Развернуться почти негде, дать задний ход – чистое самоубийство.
– Это не так важно, капитан. За виртуозную работу примите благодарность, а лодка ваша может найти стоянку и здесь. До дальнейших распоряжений, – милостиво заметил ему Ховен. За эти дни Вернер привык уже, что в устах гауптштурмфюрера подобные сухие слова служат верхом человеческого одобрения и похвалы. Если не бросил в лицо откровенную мерзость, уже было хорошо и свидетельствовало о приятном расположении духа милейшего Лео.
– Гхм! Да не хотелось бы! Ребятам вряд ли понравится в тутошней крысиной норе. Каждый раз отсюда выбираться на белый свет, так не наездишься. И без того просидели взаперти достаточно, который месяц благодаря вам кочуем без конкретной цели.
– Поставьте вахту, а экипаж до поры разместится на базе. Только помните, капитан, здесь вам не Лориан, и безобразий я не допущу. Внушите это вашим молодцам, иначе им придется иметь дело с моей охраной, и хорошо еще, если с одним Волком. Он будет за вас ответственен.
– Мы не головорезы с большой дороги, чтобы вы себе там не навоображали, – недовольно пробурчал Хартенштейн. А про себя усомнился, как это Волк, не самого могучего телосложения парнишка, сумеет обуздать при случае его банду. Впрочем, не его это проблемы, а Ховену так будет и надо, раз не желает принимать боевой экипаж всерьез. – И вообще, забирайте поскорее ваше «золото Рейна», не морочьте мне голову.
