Текст книги "Сказки лесной ведьмы (СИ)"

Автор книги: Алисия Клэр

Соавторы: Ульяна Скибина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Аннотация

Каждый вечер она садится в кресло у огня, чтобы услышать очередную сказку, горькую, словно реальность, из уст таинственной ведьмы с черными, как ночь, волосами… И с каждой услышанной сказкой ее глазам, сердцу и душе открывается что-то новое…

Что же за тайны в сказочном обличье рассказывает вечерами ведьма в платье красного бархата юной королеве?

Сказки лесной ведьмы

Хорошая сказка всегда берет верх над жалкими огрызками правды.

«Тринадцатая сказка» Диана Сеттерфилд

Пролог

Солнечные лучи яркими потоками скользили на мраморный пол тронного зала. Солнечные зайчики весело прыгали по стенам и полу, жизнерадостно выявляя собой картинки из вечного союза света и тени – картинки, уже давно полузабытые, картинки из летних сказок, которые отдавали сладостью на языке.

Массивные, стройные колонны, которые держали высокий потолок, украшенный затейливыми фресками, обвивала живая лоза. Пожалуй, единственное живое существо средь всей этой пустой торжественности.

Нет, тронный зал был прекрасен – светел, торжественен, пышен, даже помпезен, – но он был неуютен. Тут нельзя было забраться на подоконник, обхватив колени руками, и долго-долго смотреть туда, вдаль, за горизонт; нельзя было потанцевать в тесной компании подружек-фрейлин или пригласить талантливого дворцового музыканта или поэта. Нет, тут – только слушать, слушать и слушать…

Абель быстро закрыла глаза, неуютно поежилась, попытавшись сделать это как можно незаметнее, и вновь выпрямилась на троне. От долгой неподвижности затекло все тело, на голову сильно давила корона – не слишком большая, но богатая и тяжелая, украшенная алмазами и сапфирами. О, как хотелось сейчас вскочить, вылететь из зала, сбросить с себя эту тяжесть, сбросить это тяжеленное платье с расшитым драгоценными камнями подолом и длинными рукавами. И бежать – далеко-далеко, подальше от замка, навстречу солнцу, навстречу горизонту –  на равнины, в леса и поля… кинуться в траву, упоенно проведя по ней руками, закрыть глаза, слушая песню ветра в тиши, колосьев, под ним сгибающихся, мерный шорох листьев в лесу… Что может быть прекрасней музыки природы?

Но, к сожалению, это было невозможно. Ведь королева не должна без особой необходимости или собственного желания отлучаться от дворца – но тут и желание всякое пропадает, ведь каждый раз ее должны сопровождать гвардейцы и целая толпа фрейлин! Нет, этого она точно не вынесет.

Нет, не думала Абель, будучи принцессой, что быть королевой так трудно. Ты королева, тебе все можно, посланник Божий на земле… Высшая власть – хоть балы каждый день устраивай, хоть маскарады, хоть пиры. Ан нет! Реальность жестоко выдернула ее из пучин мечтаний – впрочем, разве она не всегда так поступает? В реальной жизни за каждым движением молодой королевы пристально следили, не давали и шагу ступить без чужих глаз – и вечно совали ей под нос все какие-то бумажки. Больше, чем бумаги, она ненавидела только такое пристальное внимание, если не сказать, слежку – теперь Абель даже в своих личных покоях не могла остаться наедине с собой. Она любила своих фрейлин, но иногда они ей до чертиков надоедали – и, даже когда королева уединялась, она все равно чувствовала на себе несколько пар чужих глаз – за ней наблюдали, за ней следили.

О, Господь всемогущий, когда же этот нескончаемый поток, наконец, иссякнет?

Вот еще одно ее заблуждение – Абель всегда полагала, что принимать просителей легко и приятно. А что? Сидишь на троне, все тобой любуются, подносят дары, делают комплименты. Что же касается самих прошений… Она всегда думала, что это легко, и клялась, что будет справедливой и милосердной королевой. Оказалось, что все далеко не так просто. Ей нужно было решать проблемы. Много проблем. Правда – и, наверное, к ее счастью, – проблемы решала не Абель, а ее немолодые уже советники. Вот и сейчас тоже – стоят около трона, шушукаются. Интересно, о чем? Как будто ее посвящают. Если они и подходят к ней, то только ради приличия. Абель скривилась. «Ваше Величество, а стоит ли подписать торговый договор с тем-то и тем-то? Совет пэров решил, что…»

Ох ты, Боже мой.  Все они были властными и честолюбивыми – слишком властными и честолюбивыми. Она бы и маленький мешочек золота не могла поставить за их преданность. У них нет чести, и все они пекутся лишь о собственном богатстве. Хм. Они полагают, что, раз королева молода, ей можно будет легко управлять. Ха! Как бы не так!

Абель вновь взглянула с высоты своего трона в зал, стараясь скрыть раздражение и старательно растягивая губы в милой улыбке. Королева никогда не должна показывать своих истинных чувств. Никогда. Этому ее учили с самого детства, это врезалось ей в память, наверное, навсегда.

– Ее Величество королева решила, что… – донесся до нее голос одного из советников.

О Боже. Она решила. Да ничего она не решала! Интересно, зачем она вообще здесь торчит, для украшения трона? Даже дары через очень короткий срок времени перестали ее прельщать. На кой черт ей очередные туфли или украшения? Их и так больше, чем ей было нужно, больше, чем она хотела, больше, чем она могла носить.

Но вот, наконец, просители, кланяясь, потянулись к выходу. Наконец-то! О, наконец-то!

Девушка постаралась не двигаться, держать голову величественно, высоко поднятой, чтобы никто не понял, как она рада.

Едва только за последним человеком закрылась дверь, как Абель начала медленно приподниматься – о Боже, чертовы королевские манеры, чертов этикет, кто бы знал, как она их ненавидела. Ведь именно они сейчас мешают ей вскочить, подобрать юбки и бежать. Бежать, бежать, не останавливаясь… в поля, в леса, в горы…

– Ваше Величество!

Дверь тронного зала вновь с грохотом распахнулась. Вошли два рыцаря – два молодых человека, набранные недавно, после смерти предыдущих короля и королевы, ее родителей. Рыцари были ненамного старше нее, но Абель они не нравились – слишком много заносчивости было во взгляде, слишком много высокомерия. Они были так молоды и так мечтали прославиться… Королеве порой казалось, что за славу и богатство они готовы были продать душу самому Дьяволу.

Перед собой они вели девушку – хотя нет, скорее молодую женщину. Она была боса, облачена в платье яркого, насыщенного кровавого оттенка, с отделанным чистейшей белизной снега подолом. Чуть смугловатая кожа, большие темно-серые глаза, густые, черные, как ночь, волосы водопадом струились по спине. Она двигалась легко, неслышно, с кошачьей грацией, держась прямо и с достоинством – и это несмотря на то, что руки ее были связаны!

Один из рыцарей, кажется, Арчибальд, грубо ткнул женщину меж лопаток древком копья и громко проревел:

– На колени перед Ее Величеством!

Даже не поморщившись, а лишь едва заметно, краем губ улыбнувшись, та изящно опустилась на колени недалеко от трона, чуть опустив голову.

– Увидь же, ведьма! Перед тобой – Ее Величество королева Абель I, надежда нации, свет государства! – распинался рыцарь.

– Ваше Величество, – голос у женщины был высоким, чистым и мелодичным. Она едва заметно улыбнулась. Лицо ее было совершенно непроницаемо. О чем она думает, какие чувства плещутся в ее душе? Никто бы, наверное, не смог этого сказать.

– Что с этой женщиной? – Абель собиралась спросить это совершенно спокойно, однако голос почему-то изменил ей, и королева взяла на тон выше.

– Видите ли, Ваше Величество… – Юный рыцарь явно наслаждался ситуацией и обращенным на него пристальным вниманием – в глазах его поблескивал тот довольный огонек, который порой видели, когда Арчибальд сражал очередного противника на тренировочном дворе. – Эта женщина – ведьма, самая настоящая. Эти сведения абсолютно точны, Ваше Величество, в них нет никаких сомнений. Мы схватили ее, когда она проводила колдовской ритуал, там, на лесной поляне. Самый настоящий ритуал, Ваше Величество! Колдовство издревле запрещено законом, вы же знаете. Она может принести вред. Поэтому эту ведьму нужно предать смерти! – Выпалив этот монолог, рыцарь обвел находящихся здесь людей победным взглядом. Весь его вид будто кричал: смотрите, я поймал ее, а не вы, я послужил на благо Родине, а не вы! Его спутник, юноша не менее молодой, выглядел и не менее довольным.

Советники, сидящие за столом, кратко переглянулись. За много лет у них сложилось уже такое взаимопонимание, что не нужно было и смотреть друг на друга. Впрочем, они все были похожи. Во всяком случае, цели имели совершенно одинаковые.

– Ваше Величество, эту ведьму нужно казнить, – медленно, будто смакуя, катая эту новость у себя на языке, произнес граф де Роттердам.

«Я здесь королева, а не вы!»

Молодая королева перевела взгляд на женщину.

Та мгновенно вскинула голову. Взгляд скованной поразил Абель. Он проникал в самое сердце, в самую душу. Он не давил, но – изучал, просчитывал слабости, пороки. Он проникал насквозь в сердце, в душу, в плоть, видел все, все тайные мысли, все тайные уголки обнаженной души – души, с которой сорвали одежду внезапно для нее самой.

Губы ведьмы расползлись в медленной улыбке, едва обнажив зубы. Абель внезапно поняла, что в глазах этой женщины заключались тайны Мироздания. Единственное, чего она в нем не увидела, – это страха.

У Абель слова застряли в горле. Но тут заговорила она сама.

– Это решение будет ошибочным, юная королева.

Голос у нее был низкий, грудной… и одновременно он завораживал. Каждое слово истекало медом, притягивало, очаровывало. Королеве захотелось, чтобы она говорила. Говорила и говорила… без остановок, без пауз…

– Моя смерть ничему вас не научит.

Абель резко вскинула голову – ощущение у нее было такое, будто она очнулась от глубокого сна.

– А твоя жизнь? Твоя жизнь должна меня чему-то научить?

Слова сами сорвались с языка – она их не продумывала. Да даже если в пику своим советникам королева решила сохранить ей жизнь – как смеет эта женщина ей в чем-то перечить! Она королева!

Женщина пожала плечами – настолько, насколько позволяли связанные руки.

– Каждая жизнь может чему-то научить, Ваше Величество, ибо она неповторима. Но дело в том, что, если вы сохраните мне жизнь, я могу рассказать вам такие сказки, каких вы не слышали никогда в жизни. И вряд ли услышите от кого-то другого.

Сказка первая, или Цена поступка

Мягкий, сливово-золотистый свет заходящего солнца свободно лился, точно поток вод, на полы, красиво подсвечивая выделанные в мраморе прожилки – персиковые, коралловые, кремовые.

Порой последние закатные лучи почему-то кажутся слабыми, будто бы исполненными отчаяния, но эти, хотя и неустанно угасали с каждым получасом, не были таковыми. Напротив, они почему-то дарили необъяснимую радость, странное, казалось, ничем не обоснованное, какое-то перенасыщенное удовольствие – словно предвещали не смерть нынешнего, а, напротив, расцвет нового дня.

Задумчивое небо, застывшее в ожидании, медленно покрывалось поразительно тонким, однако насыщенным слоем масла – трепетного, розового. Слой этот решительно, без малейших колебаний разбивали капли, растекаясь затем большими, до чрезвычайности уместными пятнами – сиреневыми, пурпурными, даже алыми. Пылающий оранжевый шар почти уже скрылся за западным склоном, окрашивая верхушки выступающих оттуда гор в нежные персиковые и бежевые тона.

На горизонте уже показалась луна – полная, уверенная, она выглядела царицей – царицей, лишь ждущей своего часа, а когда он придет, изысканно опуститься на престол небес. Она выглядела весьма и весьма необычно – прямо под цвет склонившегося солнца, будто целиком окунутая в оранжево-золотистую краску – словно огненный глаз взирал на землю, бесстрастно подсчитывая все людские грехи и ошибки.

Но, как бы волшебен ни был бы пейзаж за окном, Абель он мало трогал, во всяком случае, сегодня. В обычное время юная королева весь вечер не отходила бы от окна, любуясь чудесной картиной даже и в пику государственным делам. Возможно, даже попыталась бы его зарисовать, хотя была и не слишком искушена в искусстве живописи. А на самом деле, если дела эти хоть немного помешали бы делам королевства, а еще лучше вызвали бы недовольство лордов-советников, то доставили бы девушке еще большую радость и наслаждение. Так случилось (и что, несомненно, наши читатели уже поняли), что Абель вовсе не была прирожденной королевой, а романтическим мечтаниям, и созерцанию прелестных видов она предавалась с гораздо большей охотою, чем просмотру разнообразных правительственных бумаг, требующих ее настойчивого внимания.

Однако сегодня удивительное зрелище за окном мало интересовало девушку – она ожидала другого.

Когда теплое солнце уже почти скрылось, она вновь остановилась перед окном – в тысячный уже, наверное, раз. Сегодня она решительно не могла усидеть на месте, а к вечеру от нетерпения даже начали покалывать кончики пальцев.

«Она сказала: в час, когда луна бросит свой первый взор на землю… Уже скоро. Скоро. А хотя… почему это я должна ждать? Я королева, в конце концов! Королева!»

Утвердившись вполне в этой мысли, юная леди кивнула, как бы подбадривая сама себя, и после короткого раздумья вызвала камеристку.

Вообще-то, она предпочла бы одеться самостоятельно – это было бы быстрее, и намного. Однако, как и все коронованные особы, Абель вынуждена была подчиняться тоскливым дворцовым условностям, вызывающим на лице ее лишь гримасу раздражения. Да и, на самом деле, привыкшая к постоянной помощи фрейлин, девушка была не вполне уверена, что сможет сама справиться со всеми этими нюансами – булавками, пряжками, поясочками, ленточками и складками.

Для сегодняшнего необычного визита Абель выбрала платье из тонкого бордового шелка с золотым шитьем – платье, быть может, и не слишком подходящее ей по возрасту, но зато весьма внушительное. Девушка настойчиво хотела произвести впечатление, правда, зачем, собственно, ей его производить, она, наверное, и сама не смогла бы с точностью сказать.

Облачившись с помощью весьма быстро появившейся камеристки, королева взглянула в зеркало, которое ей поднесли, и осталась довольна своим выбором.

Бордовый шелк спадал изысканными складками, выгодно подчеркивая хрупкую фигурку Абель. Золотые же нити, змейками вьющиеся по подолу и расширяющимся книзу рукавам, придавали ее облику еще большую торжественность. Светлые волосы, расчесанные до блеска и красиво уложенные, сияли, как расплавленное золото.

От сопровождения девушка досадливо отказалась – она терпеть этого не могла, но, к сожалению, ей редко удавалось от него увильнуть. Когда за ней шли фрейлины или еще кто-нибудь, не важно, кто именно, королева почему-то чувствовала себя гусыней, сопровождаемой выводком гусят – а это, надо сказать, отнюдь не самое приятное ощущение.

Выйдя из своих апартаментов, королева быстрым шагом направилась вперед, в многочисленные хитросплетения дворцовых коридоров. То и дело ей приходилось останавливаться, с кем-то обмениваться приветствиями, слегка кивать, чуть улыбаться, совершать вежливые реверансы. Она уже и не могла скрывать своего нетерпения – бурлящего, неистового, то и дело грозящего вырваться наружу. Однако каждый поворот коридоров, каждый лестничный пролет приближал Абель к столь заветной цели.

Но вот, наконец, последняя ступень – и девушка остановилась у двери, единственной во всем этом коридоре. И, несомненно, самой бедной во всем дворце – не обитая никакими дорогими тканями, как это было нынче принято, она была сделана из самого обыкновенного дуба.

Королева не успела еще даже поднять руку, хоть как-то оповестить о своем присутствии – дверь уже распахнулась с мягким скрипом, приглашая гостью войти – званую или незваную.

Абель помедлила – она ощущала себя воровкой, застигнутой врасплох. Тревога, странная, необъяснимая, вспыхнула в груди ее пока еще слабым, блуждающим огоньком, и этот огонек уже начал оплетать судорожно бьющееся сердце. Королева робко, как-то вопросительно обернулась, будто готовясь уже отступать – все эти чувства появлялись и исчезали на уровне инстинктов, каких-то диких, животных инстинктов, и вряд ли девушка вообще осознавала их до конца.

Но пути назад не было. Ее уже ждали.

Чуть дрожа и преодолевая эту дрожь, Абель шагнула в приглашающую, тонкую полоску льющегося из-за двери света, наверняка отбрасываемого догорающей свечою.

Комната была объята полумраком – пламя стоявшей на столе свечи давало мало света, все больше теней, – теней, растворившихся в лунном сумраке, затаившихся в самых дальних углах этого помещения, готовых броситься и растерзать по первому знаку, по первому зову. Лунный свет заливал пол, из-за чего в покоях виделись осколки молочно-белого, пенистого тумана.

Апартаменты эти и впрямь, наверное, были самыми бедными и темными во всем дворце – высокопоставленные советчики, словно в насмешку, заселили лесную гостью именно сюда, будто бы желая отыграться за спонтанное решение своей госпожи. Однако пленница, а теперь гостья, казалось, ничуть не была стеснена – напротив, покои эти за очень короткий срок превратились в ее уединенную обитель – точно маленький островок в бескрайнем открытом море.

Свеча давала хоть и малый свет, но весьма многое все же было видно – какие-то скляночки, большие и маленькие, на двух грубых деревянных полках, небольшая стопка каких-то книг на столе… Интересно, откуда все это? Неужели она покидала дворец? Но каким образом? Ее ведь не выпустили бы! А впрочем, наверное, удивляться не следовало – она ведь была колдуньей. Мало ли, какие силы ей подвластны?

Обдумать эту мысль как следует Абель уже не успела – она появилась… Появилась из ниоткуда, словно соткавшись из тени, из прозрачного лунного луча – она и стояла-то, впрочем, в лунном луче.

Омытая этой рекой серебра и света, кожа молодой женщины, немного смугловатая, казалась белой, точно кость, а глаза, большие глаза – темными, словно ночная мгла. Волосы же потоком смолы лились с плеч. Никакого удивления, никакого беспокойства не было написано на лице ее, не читалось в черных глазах – они, если и горели чем-то, то лишь огнем бесстрастности. Изогнув полные, чувственные губы в полуулыбке, ведьма присела в легком реверансе (юная королева с неким отрешенным изумлением отметила, что он весьма изящен для лесной жительницы) и проговорила голосом высоким и чистым, как горный ручей:

– Ваше Величество.

Абель едва сумела кивнуть в ответ – девушка внезапно с неприятным удивлением поняла, что эта женщина в хлопковом, почти бесформенном сером одеянии похожа на королеву больше, чем она сама в своих изысканных шелках – мятущаяся, изумленная непонятно чему, почти испуганная.

Ведьма же – невозмутимая до крайности, будто и не замечающая, что творится с девушкой (хотя королева была уверена, что эти глаза цвета темного грозового неба замечают, подмечают абсолютно все – и ничего, ничего не упускают), спокойно кивнула на кресло у стены, буквально впихнутое в небольшой закуток и накрытое какой-то светлой вязаной тканью.

– Прошу.

Абель вновь лишь кивнула – королеве смутно казалось, что если она сейчас заговорит, то что-то разрушит… что-то чарующее, волшебное и… странное – и довольно неловко опустилась в предложенное кресло; то возмущенно скрипнуло в ответ на ее движение.

Колдунья отошла к стылому камину, который уже давным-давно не разжигали и в котором был виден лишь ледяной, подернутый какой-то противной и вязкой серой дымкой пепел. Молодая женщина склонилась, поворошив старые, рассыпающиеся уже угли кочергой не менее старой, уже насквозь пропитанной трухой и ржавчиной.

Вскоре, то малое количество бревен, небрежной грудой сваленной около камина, все же дало нужный результат, и пламя высоко запылало, весело потрескивая и отбрасывая на стену длинные, скользкие и пылающие тени – они тоже начали свой вечный, бессмертный танец.

Королеве показалось, что на лице женщины, озаренном всепоглощающими и всепожирающими красными языками, скользнула улыбка – однако в этом теплом полумраке ничего нельзя было сказать наверняка.

Наконец, она отошла от камина и, подойдя, бережно подобрав подол своего серого платья, бесшумно опустилась в кресло напротив Абель. Свободно откинувшись на его спинку и чуть прикрыв глаза, ведьма поинтересовалась, все столь же невозмутимо, все так же размеренно.

– Как прошел день Вашего Величества?

«В ожидании».

Королева нашлась не сразу – что-то сбивало ее с толку и даже пугало – но она не понимала, что именно, и от этого становилось еще страшнее. То ли общее достоинство – достоинство поистине царственное – этой женщины, то ли некая загадочная аура, навеки окружившая ее… а может, и вовсе что-то иное.

– Это… это не важно. Ты обещала мне сказку.

Ведьма медленно кивнула, задержав подбородок в нижней точке, принимая такой ответ.

«Держится, как с равной», – не без досады подумала Абель, раздраженная так же и на саму себя – настолько по-детски прозвучала ее последняя реплика.

Колдунья молчала. Молчала и сама королева. Молчание беспокоило, пробудив того мягкого зверька тревоги, который оплетал сердце девушки все это время и который, казалось, заснул… Но так лишь казалось.

Наконец, женщина плавно вскинула голову, точно очнувшись ото сна (Абель отчего-то подумалось, что, должно быть, прошло уже тысячу лет), и заговорила голосом мягким и сладостным, словно текучая патока:

– Что ж…– Она сделала паузу, – когда-то, давным-давно… а может, не столь уж, впрочем, и давно – жила на этой земле пожилая чета, не слишком богатая… чета Лукас. Сыновей у них не было, зато были две дочери, девчушки-близнецы. Обе белокожие, бледны той бледностью, какую называют порой аристократической, с тонкими чертами лица, изящные и стройные, с густыми локонами оттенка полированной меди и глазами того удивительного оттенка, какой бывает у моря на границе мелководья и глубины. Девушки, тем не менее, никогда не выглядели в глазах родных и друзей точными копиями друг друга. Да, они были похожи, как оригинал и его отражение в зеркале, однако отпечаток характера каждой скрадывал это сходство настолько, что их нельзя было перепутать даже во сне.

Сьюзен была серьезной, молчаливой особой, замкнутой, сдержанной и, пожалуй, малообщительной; любящей одинокие прогулки в лунном свете, залпом поглощающей книги и прилежно внимающей всем наставлением своих учителей.

Полной противоположностью ей была Элен. Живая, эмоциональная, даже легкомысленная, одиночеству она предпочитала тесную компанию подруг и заливистый смех на ветру. Если и читала – то только легкие романы, хотя такие и нелегко было сыскать в небольшой библиотеке их отца. Из учений же выделяла лишь танцы и пение, не затрачивая усилий ни на какие другие науки.

Дни шли за днями – девушки росли, оставаясь все такими же непохожими. Одна постигала учения Томаса Мора, а другая – науку флирта.

И вот, однажды, в год, когда им исполнилось семнадцать лет, жизнь их кардинально переменилась. Дело в том, что по соседству с их земельными угодьями купил владения молодой лорд, единственный наследник своего богатого рода – купил, надо полагать, польстившись на обширные охотничьи территории…

Абель подалась вперед, вслушиваясь с большим интересом – о своем полубеспокойстве она и думать забыла, – предчувствуя начало романтической истории. И, надо признать, предчувствие ее не обмануло.

– Как вы, Ваше Величество, полагаю, уже догадываетесь,– продолжила колдунья, – молодой лорд, а звали его, кстати говоря, сэр Эдвард Бертрам, тут же стал объектом повышенного внимания со стороны юных провинциальных барышень. Сами понимаете, каждая из этих леди мечтала удачно выйти замуж – а молодой наследник богатого рода, к тому же в высшей степени образованный и учтивый – партия, о которой можно было только мечтать. Поэтому дни лорда Бертрама проходили в компании воркующих девиц – но особенно сблизился он с сестрами Лукас.

Часто можно было наблюдать такую картину: сэр Эдвард и леди Сьюзен, сидя в высокой траве и прислонившись спинами к широкому дубу, неспешно рассуждают о книгах, которые оба читали, о странах, в которых когда-то бывал молодой лорд и в которых никогда не бывала она. Периодически сэр Эдвард отвлекался, чтобы ответить на тот или иной вопрос Элен – вопросы ее касались в основном развлечений, и на них молодой лорд отвечал довольно коротко и, как могло показаться, не слишком-то охотно.

Юная королева восторженно улыбнулась, предчувствуя скорую романтическую развязку – и она была вполне права… только, быть может, была жестоко обманута в своих ожиданиях.

Ведьма, взглянув на нее, неожиданно мягко улыбнулась, призывая к терпению.

– И вскоре настал тот день, когда сэр Эдвард в очередной раз пришел в дом Лукасов и, преодолевая смущение, сделал предложение руки и сердца… Элен.

Абель показалось, что она ослышалась.

– Что? Элен?! Но…

– Оказалось, что молодого лорда с самого начала пленили ее живость, ее веселость, общительность… и, наверное, с самого первого дня решил он сделать ей предложение – хотя за это не поручусь, это мне неведомо.

Женщина вздохнула – и в первый раз в ее голосе сквозь мелодичность и беспристрастность стало проступать совершенно иное чувство… совершенно явное чувство. Сочувствие.

– Бедная, бедная Сьюзен! В семнадцать лет каждая юная леди уверена, что если уж она влюблена – то навек, и ни о какой другой сердечной привязанности и речи быть не может, но только в случае с Сьюзен и немногими другими девушками подобного склада можно с уверенностью утверждать, что это так и есть. Сьюзен любила Эдварда и знала, что никогда не полюбит никого другого; ее сердцу, не слишком пылкому, будет достаточно одной несчастной любви, чтобы перегореть, оставив после себя лишь горсть пепла, способную еще греть родных и близких, но не ее саму.

Молодой лорд с самого первого дня понравился ей своей вдумчивостью, серьезностью, он постоянно стремился к самосовершенствованию и самопознанию, стремился впитывать новые знания и делиться ими с теми, кто был к этому готов. Они столько говорили об искусстве, о литературе. Он сделал ей лучший комплимент, заметив, что не ожидал встретить здесь столь образованную леди, к тому же совершенствующую свой ум отнюдь не потому, что внешность не оставляет ей иного выбора, кроме как обратить на себя внимания своей ученостью.

Он был так непохож на всех тех шумных соседских мальчишек, необразованных  не желающих образовываться и со временем вырастающих в таких же шумных и необразованных мужчин.

И все это время он, оказывается, мечтал об Элен.

Сьюзен провела в душной, бессильной ночной тишине несколько дней, даже недель – волны отчаяния захлестывали ее с головой, пропитывали тело и душу и совершенно не желали высыхать. И хуже всего было то, что она не могла, никак не могла открыто показать свою боль и свои слезы.

– А что Элен? Неужели она не видела, насколько сестре плохо? Неужели не замечала? Неужели… неужели не могла отказаться от помолвки ради сестры?

– Отказаться от помолвки? Нет. Ей казалось это совершенной глупостью – отказать молодому лорду. Ведь лучшей партии у нее никогда, скорее всего, и не будет! К тому же и родители не позволили бы упускать такой шанс, а о чувствах Сьюзен она не знала…Та так привыкла скрывать их, да и ее весьма легкомысленная сестра в порыве своего ликования просто не увидела бы печаль и подавленность. Хотя, на самом деле, сэр Эдвард не особенно был и нужен Элен – галантные комплименты вскоре приелись, а рассказы молодого лорда и страстные декламации пьес Уильяма Шекспира неизменно наводили тоску. Ей с каждый днем все труднее было слушать все это и держаться с ним вежливо и любезно…

А Сьюзен наблюдала, видела и металась от тоски. Тоска захлестывала, лилась через край, душила, убивала… и усугублялась еще и тем, что девушка должна была быть подружкой невесты на свадьбе. На счастливой свадьбе сэра Эдварда и… ее сестры.

И вечно так продолжаться не могло. В конце концов, любовь и отчаяние толкнули девушку на один шаг… на шаг дикий, решительный и губительный.

Колдунья выдержала паузу, во время которой Абель слышала только, как учащенно бьется ее собственное сердце, тревогой, уже другой тревогой, разрывая грудь.

– В одну, промозглую, ненастную и сырую ночь, за пару дней до венчания, как только луна выплыла из-за туч и пролила свой благостный свет на землю, Сьюзен зажгла свечу и, встав перед зеркалом в своей комнате, произнесла заклятие – заклятие приворота, которое вычитала в одной старой и ветхой книге. Где она ее нашла, неизвестно и по сей день, ведь в роду ее, говорят, никогда не было никаких ведьм и колдунов, но, вестимо, где-то нашла. К сожалению, девушка не отдавала себе отчет в том, что за все в этом мире принято платить, а за любое прикосновение к Силе – тем более.

На следующий день помолвка была расторгнута. И очень скоро молодой лорд повел под венец Сьюзен – и, кстати, нельзя сказать, что Элен особенно огорчилась – напротив, она прекрасно понимала, что сэр Эдвард по характеру гораздо больше подходит ее сестре, чем ей самой. Очень скоро она обручилась с небогатым вольным художником и навсегда покинула ту провинцию – но речь сейчас не об Элен и ее судьбе, которая, впрочем, сложилась весьма и весьма неплохо…

Что же до сэра Эдварда и его жены, счастье их продлилось недолго – а вернее, его и вовсе не было. Сьюзен, конечно, оказалась рядом с любимым человеком, но… но молодого лорда разрывало на части – почти в буквальном смысле этого слова. Он горел и бился в агонии – так души страдают в Аду. Умом он понимал, что сердце его стыло к жене, но что-то неведомое, какая-то сила влекла его к ней, заставляя осыпать поцелуями нелюбимое лицо. Его разрывало и сковывало одновременно – и, в надежде стряхнуть эти цепи из металла гораздо более прочного, чем сталь, он бился и бился… и угас – угас буквально через полгода после замужества. Кстати, те, кого приворожили, и не живут долго – максимум, только пару лет после совершения ритуала и не более того.

Сьюзен, потерявшая так скоро мужа и любимого, а вскоре и, как оказалось, обоих родителей, была вне себя от горя, боль душила ее даже хуже, чем тогда, когда она, лежа ничком на кровати и сжимая в руках горячие простыни, судорожно молила, чтобы что-нибудь помешало свадьбе… а еще лучше, чтобы что-нибудь образумило Эдварда.

Она тысячу раз уже успела проклясть себя за то, что когда-то настолько поддалась эмоциям и желаниям – но стрелки времени неутомимы, и их никак не повернешь назад …

Но в то время молодая женщина уже носила в себе ребенка – а вернее, двух детей – от покинувшего этот мир и так горячо любимого мужа. Это и только это еще держало ее – мысль, что она нужна своим детям. Что она должна учить их, растить их, любить их… и всеми силами предохранить от той ошибки, какую совершила сама – Сьюзен поклялась себе в этом.