Текст книги "Лейли и Меджнун"

Автор книги: Алишер Навои

ГЛАВА XX

О том, как укрепились нити дружбы между Науфалем и отцом Меджнуна, как Меджнун убежал в степь и встретил там пастуха из племени Лейли, как безумец лишился сознания и уподобился барану или хотанскому джейрану, которого приносят в жертву в честь праздника «Курбан»

 
Кто ехал на верблюдице стихов,
Тот песню пел, и был напев таков:
 
 
Когда безумец в отчий дом вступил,
Обрадовался тот, кто грустен был,
 
 
Отец повеселел душой опять,
Помолодела сгорбленная мать,
 
 
В парчу одели сына, в тонкий шелк…
Об этом деле разговор не молк,
 
 
Сердца людей он заставлял расцвесть!
Узнал и Науфаль благую весть.
 
 
Он тосковал о юноше больном,
Он горевал, скорбел душой о нем.
 
 
Прогнал счастливый слух его печаль!
И, чтоб Меджнуна видеть, Науфаль
 
 
Помчался вскоре к племени Амир.
Забыто горе в племени Амир,
 
 
С любовью встречен знатный воин был,
Прием сердечен и достоин был,
 
 
За гостя каждый жертвой стать готов!
И, дружбу выказав на сто ладов,
 
 
Меджнун и полководец обнялись,
Как две лозы, они переплелись.
 
 
И долго в стане племени Амир
В честь Науфаля шел веселый пир.
 
 
Был весел Науфаль, доволен всем,
Не видел, что Меджнун смущен и нем.
 
 
Когда зашла вечерняя заря,
Как Науфаль, отвагаю горя,
 
 
Когда меджнуноликим небесам
Предаться время пробило слезам,
 
 
Разбросить всюду горсти звезд своих —
Опресноки припасов путевых, —
 
 
Тогда и гость дорогою прямой
Направил скакуна к себе домой.
 
 
Был весел Науфаль, ретив скакун, —
По-прежнему невесел был Меджнун.
 
 
Отец его, с собой наедине,
Так думал: «Прибыл Науфаль ко мне,
 
 
Меня возвысил он среди людей,
Мой дом почтил он милостью своей.
 
 
Мне полководец оказал почет…
Какая цель его сюда влечет?»
 
 
И вспомнил он: «Твердили все кругом:
С Меджнуном Науфаль давно знаком,
 
 
Меджнуна ради обнажил он меч,
Меджнуна сыном он желал наречь,
 
 
На дочери своей женить его…
Да, склонен он вступить со мной в родство
 
 
А нет, – зачем он прискакал в мой стан?
У Кайса не такой высокий сан,
 
 
Чтоб запросто к нам ездил Науфаль!
Без повода он прибыл бы едва ль…
 
 
Мы Науфаля посетим сейчас, —
Того учтивость требует от нас,
 
 
Проявим кротость в разговоре с ним,
Потом слова о браке изъясним.
 
 
Нам будет радость, если скажет: да!
А скажет: нет! – смиримся мы тогда.
 
 
И вот старейшин всех собрал глава.
Одобрили они его слова.
 
 
Решили: Кайс останется в дому, —
Не подобает выезжать ему.
 
 
И вот плеяды полночи зажглись,
И люди, как плеяды, собрались,
 
 
И двинулись они степным путем,
И сто рассказов повели потом,
 
 
И побасёнкам не было конца.
Увеселяя так свои сердца,
 
 
Достигли науфалевых шатров.
Они нашли гостеприимный кров.
 
 
Умом высок и светел Науфаль!
Гостей с почетом встретил Науфаль,
 
 
Он поместил их в лучшие шатры,
И начались веселые пиры.
 
 
И гости, молчаливые досель,
Открыли, в чем их посещенья цель.
 
 
Был Науфаль обрадован весьма.
Благая весть для сердца и ума!
 
 
Сказал: «Давно уже, по мере сил,
Заботу о Меджнуне я вкусил,
 
 
О браке слово я сказал давно,
То слово крепкое навек дано,
 
 
Отказывать не стану и теперь.
Назад ступайте к стану вы теперь,
 
 
А здесь для пира свадебного я
Велю готовить яства, пития.
 
 
Меджнуна сыном скоро назову —
Желаньем этим только и живу».
 
 
И свадьбы день назначил Науфаль.
Приготовленья начал Науфаль,
 
 
Чтоб угощеньем на пиру блеснуть…
Простились гости и пустились в путь,
 
 
Поехали, довольные собой,
Не зная, чтó им суждено судьбой.
 

* * *

 
Случилось так: Меджнун в своем шатре
Метался, как преступник на костре,
 
 
Его объяла пламенем любовь,
Лишила воли, в степь толкала вновь.
 
 
И вырвался язык огня любви,
И выбежал безумец в забытьи.
 
 
Родных разбив надежды, – убежал,
В пустыню без одежды побежал.
 
 
Так мчится до заката солнца он,
Не знает сам, куда несется он, —
 
 
Любовь Меджнуна по степи несла.
Но вот седое небо до Козла [13]13
  Но вот седое небо до Козла… —Имеется в виду созвездие Козерога.


[Закрыть]
 
 
Домчалось, наконец, издалека,
Собрало звезды – капли молока,
 
 
Лепешку приготовило оно,
И снова солнце мира зажжено!
 
 
И услыхал Меджнун блеянье вдруг,
И стадо увидал баранье вдруг,
 
 
И встретился в пустыне с пастухом, —
Казалось, был ему пастух знаком,
 
 
И пастуха страдалец поразил,
Страдальца о здоровье он спросил.
 
 
«Твой лик благословен! – Меджнун вскричал, —
Скажи, где прежде я тебя встречал?
 
 
Меня влечет к тебе твой добрый нрав!»
Сказал пастух, к ногам его припав:
 
 
«Мой жребий скромен – я пастух простой.
К баранам отношусь я с добротой,
 
 
С ягнятами беседую всегда,
Лейли принадлежат мои стада.
 
 
В народе я видал тебя не раз,
Страданья школу ты прошел у нас,
 
 
Давно я знаю про твою беду,
Но я лекарство для тебя найду!»
 
 
Меджнун, чтоб высказать любовь свою,
Упал пред ним, он сделал бровь свою
 
 
Подковкой для сандальи пастуха,
Воскликнул: «О не ведавший греха!
 
 
Твои слова, как душу, я приму,
Вернул ты душу телу моему!
 
 
Ты мертвых оживляешь, как Иса,
В пастушестве творишь ты чудеса!
 
 
О ты – Муса: твой клич законом стал!
Ты – Аарон: твой жезл драконом стал! [14]14
  Ты – Аарон: твой жезл драконом стал! – Намек на легенду, согласно которой жезл Аарона, брата Мусы (Моисея), превратился в дракона.


[Закрыть]
 
 
Нет, Хызром стал ты на моем пути,
Живую воду мне помог найти! [15]15
  Нет, Хызром стал ты на моем пути, // Живую воду мне помог найти! – Имеется в виду одна из легенд о Хызре, который помог Александру Македонскому найти «живую воду».


[Закрыть]
 
 
В ночи разлуки стал ты светом дня.
Я болен страстью. Пожалей меня».
 
 
Сказал пастух: «Благословен твой путь!
Мой друг, со мной до вечера побудь,
 
 
Мне ведомо влечение твое,
Мне сладко излечение твое».
 
 
И вот Меджнун весь день в пыли бредет,
Но длится долгий день, как целый год.
 
 
И вот заходит солнце. День потух.
К становищу погнал стада пастух,
 
 
Потом баранью шкуру показал:
«Накинь ее на плечи, – он сказал, —
 
 
Войди в нее, Меджнун, согни свой стан
И стань четвероногим, как баран,
 
 
И буду в стаде я тебя пасти, —
Такого случая не упусти.
 
 
Узнай: как солнце озаряет мир
В созвездье Овна, так и твой кумир,
 
 
Играя и резвясь в кругу подруг,
Сюда приходит, на зеленый луг,
 
 
Чтобы взглянуть, как мы доим овец,
Блеснуть, как солнце, для простых сердец,
 
 
Дойдет она до головы твоей, —
Тогда на пери бросить взгляд сумей!»
 
 
И вот Меджнун – таков его удел —
Баранью шкуру на себя надел,
 
 
И весь вошел в нее, согнув свой стан, —
И стал четвероногим, как баран.
 
 
И вот встает становище вдали,
И вот бежит с подругами Лейли, —
 
 
Так в ореоле звезд блестит луна.
Она тоской великою полна,
 
 
Огонь разлуки щеки ей ожег, —
Покрыл румянец кожу нежных щек.
 
 
И лепесток – лицо ее: оно
Росой кровавых слез напоено.
 
 
И локон уподобился метле:
Смятенья пыль развеял по земле.
 
 
Смятение сурьмит ее глаза,
В них блещет молния, шумит гроза,
 
 
Печали черный дым клубится там,
Ресница каждая – убийца там!
 
 
Разумного сожжет ее краса,
Безумного убьет ее гроза.
 
 
Воистину красавица она:
Все гибнет, лишь появится она.
 
 
Ей пери позавидовать могли б!..
Ее Меджнун увидел – и погиб.
 
 
Такой издал он исступленный вздох,
Что небо задрожало, мир оглох!
 
 
Среди баранов он упал в пыли, —
Как будто на закланье повели.
 
 
Забывшись, он заплакал, и тогда
Бараны разбежались, кто куда, —
 
 
Друг друга забодали на бегу.
Лишь он один остался на лугу.
 
 
«Что это значит?» – думает Лейли.
«Кто это плачет?» – думает Лейли.
 
 
И видит: шкура на траве лежит.
И видит: в ней возлюбленный сокрыт.
 
 
Он в пепел превращен огнем любви.
Нет, лучше мускусом его зови!
 
 
Как мускус – черен, а в глазах – тоска,
Худое тело тоньше волоска.
 
 
И горестью раздавлена Лейли,
И разумом оставлена Лейли,
 
 
С Меджнуном рядом падает. О нет,
То падает на землю чистый свет!
 
 
Любовью гурия занемогла,
С Меджнуном рядом гурия легла…
 
 
Кто был в любви правдив и светел, тот
Возлюбленную любящей зовет.
 
 
Служанок робких охватил испуг:
С подругою соединился друг!
 
 
И побежали, быстрые, к Лейли,
И подняли ее, и унесли.
 
 
Шли пастбищем овец и кобылиц,
Придумывая сотни небылиц,
 
 
Чтоб успокоить родичей Лейли.
И вскоре скрылись девушки вдали…
 
 
Вот повесть, удивляющая мир:
Когда владыка племени Амир,
 
 
Вернувшись в дом, узнал о беглеце, —
Зажег он слезы на своем лице.
 
 
Он дал излиться пламенным слезам,
Пошел он, плача, по его следам,
 
 
И всех расспрашивал о сыне он,
Безумного нашел в пустыне он,
 
 
Нашел его, покрытого песком,
И на руках понес его бегом,
 
 
Достиг он стана, тяжело дыша:
Сто раз хотела вырваться душа.
 
 
Но вот Меджнуна ложе наконец!
Меджнун очнулся: перед ним отец.
 
 
Где был он? Память бедная глуха:
Баранов он забыл и пастуха…
 
 
В степях Аймана ты пасешь стада. [16]16
  В степях Аймана ты пасешь стада! – Традиционное обращение к богу. Айман – Йемен.


[Закрыть]
Твой пес – тебе я верен навсегда.
 
 
Я только твой рассказ передаю.
Возьми же руку слабую мою.
 

ГЛАВА XXI

О том, как после долгих уговоров отец Меджнуна добился от сына согласия жениться на дочери Науфаля и о том, как после свадебного пира во дворце Науфаля Меджнун убежал в степь, покинув невесту

 
Украшенный жемчужинами слов,
Девичий лик рассказа был таков:
 
 
Когда пришел в сознание беглец,
Заплакал, горько жалуясь, отец,
 
 
Увещевал Меджнуна без конца, —
И тот, взглянуть не смея на отца,
 
 
На землю, от стыда сгорая, лег,
Он целовал следы отцовских ног,
 
 
Молил отца: «Прости меня скорей,
Я прибегаю к милости твоей!»
 
 
Решив: сознался сын в своей вине,
Раскаяньем наказан он вполне,
 
 
Отец сказал: «Ты можешь быть прощен,
Но должен жить, как требует закон.
 
 
Вину свою ты искупи сейчас:
Как я велю, так поступи сейчас».
 
 
Меджнун всегда великодушным был,
Он благородным и послушным был,
 
 
Когда в мозгу не воцарялась мгла,
Чужда ему невежливость была.
 
 
Исполнен вежества прямых людей,
Исполнен мужества святых людей,
 
 
Несправедливости не выносил
И неучтивости не выносил.
 
 
Он так сказал отцу: «Твой правый суд
И слово – пусть прощенье принесут.
 
 
Твой приговор я с радостью приму,
Я слову подчиняюсь твоему».
 
 
От этих слов повеселев тотчас,
Отец повел о сватовстве рассказ:
 
 
«Единственный среди аравитян,
О нет! Скажи: среди подлунных стран, —
 
 
Был Науфаль заступником тебе,
Всегда сочувствовал твоей судьбе,
 
 
Всегда помочь твоей любви хотел,
Но был тебе сужден другой удел…
 
 
Его стараний счесть я не могу,
Ты в неоплатном у него долгу,
 
 
Ты должен повиниться перед ним,
И будешь ты прощен отцом родным.
 
 
Ты хочешь быть покорным до конца?
Исполни просьбу дряхлого отца;
 
 
Мне принеси повиновенья дань,
А Науфалю верным сыном стань.
 
 
Есть у него жемчужина одна,
И сердце каждое влечет она.
 
 
Таит живую розу красоты
Девичий заповедник чистоты.
 
 
Она красой затмила небеса,
Сразила сто племен ее краса,
 
 
Ее невольникам потерян счет,
Открыться ей – невольный страх берет,
 
 
Твое согласье – слава для меня,
А твой отказ – отрава для меня.
 
 
Прощу тебя, когда согласье дашь,
И весь народ возрадуется наш».
 
 
Язык Меджнуна так отец связал,
Что «соглашаюсь я!» Меджнун сказал.
 
 
Обрадовал отца ответ его,
Людей созвал он племени всего,
 
 
И вот выносят яства и вино —
Припасы приготовлены давно.
 
 
Одежды пира украшают всех,
А на Меджнуне – драгоценный мех,
 
 
Вот соболь черный, белый горностай, —
Одетым в день и ночь его считай!
 
 
И двинулся веселый караван,
И показался Науфалев стан.
 
 
Созвал и Науфаль своих гостей,
Созвал он знатных и простых людей.
 
 
Уселись приглашенные в кольцо,
К законам счастья повернув лицо.
 
 
И длился пир семь дней и семь ночей.
И много было сказано речей,
 
 
И много чаш осушено до дна,
И радость остается им одна:
 
 
Сейчас войдут в нарядах дорогих
Прекрасная невеста и жених.
 
 
Невесту девять спрятало завес,
Как месяц девять спрятало небес.
 
 
Жених красив, как солнце поутру.
Ему готово место на пиру.
 
 
И вот, красноречивый, как Иса,
Восславил проповедник небеса,
 
 
Хвалу и славу господу воздал
И солнце с месяцем он сочетал.
 
 
И деньгами осыпана чета, —
Да будет жизнь в богатстве начата.
 
 
Когда, сходна с невестой молодой,
Заря закрылась темною фатой,
 
 
И на земле, на пастбищах степных,
Ночь на колени стала, как жених,
 
 
И дорогих каменьев без числа
На девяти подносах поднесла, [17]17
  На девяти подносах поднесла.– Речь идет о девяти небесных сферах.


[Закрыть]
 
 
Тогда, смеясь над юною четой,
Их вместе привели в шатер пустой,
 
 
Смеялись, ложе разостлав для них, —
Невеста не смеялась и жених.
 
 
Свели, увлечены своей игрой,
Купца – с товаром, Муштари – с Зухрой.
 
 
Но мудрый Науфаль пришел потом,
Людей он попросил покинуть дом,
 
 
Закрыл от взоров любопытных вход,
И разошелся по шатрам народ…
 
 
А Науфаль сидел и пил вино,
Но сердце было смутою полно.
 
 
И, беспокоясь о судьбе детей,
Он тихо встал, чтоб не привлечь гостей.
 
 
И, крадучись, приподнял он кошму,
И что же тут представилось ему?
 
 
Узнав, что любопытные ушли,
Привстала сразу дочь его с земли,
 
 
Привстала, чтоб у ног Меджнуна лечь,
И повела потом такую речь:
 
 
«Единственный средь мира и в любви!
Сияют верностью глаза твои!
 
 
Из-за страдальческой любви к Лейли
Ты притчей стал для жителей земли,
 
 
И славят все влюбленные тебя,
Твою любовь навеки возлюбя.
 
 
Лейли ты отдал сердце и покой,
Зачем же в брак вступаешь ты с другой?
 
 
Желая наших радовать отцов,
Зачем ты сердца заглушаешь зов?
 
 
О юноша! Ты – царь страны любви
И всех, чьи помыслы – верны любви!
 
 
И я внушила страсть душе одной,
И у меня есть милый, есть больной,
 
 
Из-за меня сгорает он в огне,
Привязан путами любви ко мне.
 
 
И я люблю, горю я вместе с ним,
Но пламя наше в тайне мы храним.
 
 
Подумай сам: что будет, если вдруг
Услышит он, что мне Меджнун – супруг?
 
 
Как нынешнюю ночь он проведет?
Не в силах жить, он гибель обретет!
 
 
Отныне тайну знаешь ты мою,
О милости, Меджнун, тебя молю:
 
 
Поняв, что я перед другим в долгу,
Что поступить иначе не могу, —
 
 
Ты встанешь и покинешь мой шатер,
Не выставив народу на позор.
 
 
Из-за меня гонения прими!
Ты строго будешь осужден людьми, —
 
 
Пусть ополчатся всюду на тебя,
Но я молиться буду за тебя!
 
 
Так счастье дашь ты сердцу моему,
Меджнун! К тебе взываю потому,
 
 
Что с прочими людьми не сходен ты,
Великодушен, благороден ты!
 
 
Надеюсь я, что бог, дающий свет,
Убережет Лейли от всяких бед.
 
 
Жемчужину, рожденную для нег,
С тобой соединит господь навек!»
 
 
Меджнун ответил: «В радости живи!
Печальная – счастливой будь в любви!
 
 
Любя, одежды верности надень.
Да будет бог с тобою каждый день.
 
 
Я понимаю боль любви чужой —
И я скорблю израненной душой.
 
 
Упреков не страшись: вот я стою —
Пусть падают на голову мою!
 
 
Прощай. Тебе не причиню я зла.
Я сам хотел уйти. Ты помогла».
 
 
Так, пожелав ей много долгих дней,
Он проявил великодушье к ней,
 
 
Ей братом стал, ее назвал сестрой,
И вышел он и скрылся за горой.
 
 
Опять он по степи решил блуждать,
В пустыню горя он ушел опять.
 

* * *

 
Был Науфаль беседой изумлен.
Своим ушам с трудом поверил он!
 
 
Весь разговор, подслушанный в тиши,
Потряс его до глубины души.
 
 
И воин встал, и полон был тоской,
И тяжело пошел он в свой покой,
 
 
Как тот, кто крепким опьянен вином,
Не ведая, что бендж таился в нем.
 
 
Что предпринять ему? С чего начать?
Нельзя рассказывать, нельзя молчать!..
 
 
А за другой стеною в эту ночь
Скрывался тот, кого любила дочь.
 
 
В руке держал карающий кинжал,
От ярости и ревности дрожал:
 
 
Замрут в блаженстве, – душу погубя,
Он их убьет сперва, потом себя!
 
 
Но был он чистой страстью опалим,
И смилостивилась любовь над ним.
 
 
Он, у Меджнуна чистоте учась,
Меджнуном был обрадован сейчас.
 
 
Меджнуновым величьем поражен
И разумом девичьим потрясен,
 
 
Он понял, что любимая верна:
Любовь неколебимая видна!
 
 
К земле припал он, в нем вскипела кровь,
Он сделал явной скрытую любовь.
 
 
Терпенье робкое замолкло в нем, —
Любовник пламенный ворвался в дом,
 
 
Перед любимой головой поник.
Испуганная, – подавила крик,
 
 
И сердце друга ласково взяла,
И голову страдальца подняла,
 
 
Укрыла голову в своей тени.
Давно друг друга жаждали они,
 
 
До этой ночи, жажде вопреки,
Не подавала встреча им руки,
 
 
Но был их пламень чистым, не плотским,
И подало свиданье руку им.
 
 
Безгласные, слились они в одно,
Их опьянило близости вино.
 
 
Но птица утра прокричала вдруг,
И вот с возлюбленной расстался друг…
 
 
Когда заря-невеста поднялась,
Белилами рассвета набелясь,
 
 
И небеса прислуживали ей,
Держа пред нею зеркало-ручей,
 
 
Тогда решили гости поутру
Направиться к счастливому шатру,
 
 
И, радостные, вместе все пошли,
К Меджнуну и невесте все пошли.
 
 
И что ж? Нашли одну, а не двоих.
Увидели невесту. Где жених?
 
 
Два племени заплакали тогда,
Два племени погибли от стыда!
 
 
И головою Науфаль поник.
Был скован немотой его язык!
 
 
Но все же долее молчать не мог.
Сказал: «Так пожелал всевышний бог,
 
 
Судьба такая свыше суждена,
Не ваша здесь и не моя вина,
 
 
Здесь не виновны даже сын и дочь.
Забудем все. Не в силах мы помочь».
 
 
И, проводив гостей, вернулся он,
Упал на землю, растянулся он,
 
 
От всех скрывая, как душа скорбит,
Скрывая боль страданий и обид…
 
 
О лекарь мой искусный! Болен я,
Твоим леченьем недоволен я.
 
 
Когда тебе меня взаправду жаль, —
Верни мне душу, прогони печаль.
 

ГЛАВА XXII

О тому как справили свадьбу Ибн-Селляма и Лейли, как Лейли убежала в степь и встретилась там с Меджнуном

 
По всем страницам пробежав, калам
Такую повесть поверяет нам:
 
 
Немало в небе вероломства есть,
С обманом у него знакомство есть,
 
 
И шутки начало шутить оно!
А шутки – что? Бесстыдство лишь одно!
 
 
Меджнуну повелело: «В брак вступи!»
И в то же время мчится по степи
 
 
Со всеми родичами Ибн-Селлям:
Он в стан Лейли велел скакать коням!
 
 
С почетом племя встретило гостей —
И жениха, и всех его людей.
 
 
И свой народ созвал отец Лейли,
И вскоре кубки пира принесли.
 
 
Продлилось пиршество немало дней,
А наливались кубки все полней.
 
 
Но только свадьба веселит пиры!
Дождались гости радостной поры.
 
 
И выбран был благословенный час,
Для двух народов незабвенный час.
 
 
И проповедник высунул язык —
Он попусту давно болтать привык —
 
 
И закрепил он брачный договор,
И все пошли к Лейли, в ее шатер,
 
 
Вступили в целомудрия приют,
И вот луну дракону отдают.
 
 
Невесту к Ибн-Селляму подвели,
Он руку протянул руке Лейли,
 
 
Но странный случай с ним произошел.
Страдал он сердцем. Был недуг тяжел
 
 
И мучил Ибн-Селляма издавна.
К тому же много выпил он вина,
 
 
Как будто заливал вином пожар, —
И на пиру его хватил удар.
 
 
Все тело судорогой сведено, —
Вперед запомнит он, как пить вино!
 
 
Но вот затих, недвижный, как мертвец,
И люди все подумали: конец.
 
 
Казалось, был он смертью покорен…
Смех свадьбы стал рыданьем похорон.
 
 
И жениха скорее унесли —
Забыли о невесте, о Лейли.
 
 
От горьких дум, которым нет числа,
Павлиньи сломаны ее крыла.
 
 
И думы ей покоя не дают,
Уйдут – придут на смену сотни смут.
 
 
Она решила ночью мертвой лечь
И притаила ядовитый меч.
 
 
Желанье Ибн-Селлям не утолит,
Она себя от мира удалит!
 
 
Она свободной сделает себя,
Умрет, единственного полюбя!
 
 
И выбран этот меч недаром был:
Наказан Ибн-Селлям ударом был…
 
 
Коварству неба где найти предел!
Как много в мире непонятных дел!
 
 
И вот одно: Меджнуна и Лейли —
Две несказанных радости земли —
 
 
Ударила судьба такой волной,
Что двое сделались четой одной.
 
 
Но две жемчужины разлучены:
Тот – мужем наречен другой жены,
 
 
Той – суждено другому стать женой —
И что же? Нет отверстья ни в одной!
 
 
И все это в одну случилось ночь!
Как вероломство неба превозмочь?
 
 
Не знают новобрачные родства,
Чужими стали, в брак вступив едва.
 
 
Или для них и час, и день, и год
Один и тот же выбрал звездочет?
 
 
О нет: и звездочет бессилен тут.
Ведь сказано: «Все звездочеты лгут!»
 

* * *

 
Когда, решив: жених сейчас умрет, —
Стоял всю ночь вокруг него народ,
 
 
Тогда вернулось мужество к Лейли:
Свободна от супружества Лейли!
 
 
Пока без чувств лежал ее жених,
Тихонько, незаметно для родных,
 
 
Она покинула отцовский дом
И скрылась вскоре за степным холмом.
 
 
Куда идет? Не ведает сама,
Не видно стана за песком холма…
 
 
И в ту же сторону Меджнун идет,
Не сам идет – любовь его ведет,
 
 
И приближаются в степной дали
Лейли к Меджнуну и Меджнун к Лейли!
 
 
Его печальный голос ей знаком:
Животворящим он звенит стихом.
 
 
Меджнун ее дыхание вдохнул,
Ее благоухание вдохнул.
 
 
К Меджнуну подошел его кумир.
Подобной встречи не запомнит мир!
 
 
И друг на друга смотрят, не дыша:
Вернулась к телу слабому душа.
 
 
Теперь им нужен был один творец!
Для двух жемчужин был один ларец!
 
 
Два солнца всходят на одной земле.
Две розы зреют на одном стебле.
 
 
В едином теле две души сошлись,
В глазу едином два зрачка зажглись.
 
 
Дух плотью стал, и духом стала плоть —
Единой сделал двойственность господь.
 
 
Слил виночерпий вина разных лоз
И чашу единения поднес,
 
 
Любовным зельем сделалась она,
Он сделался поклонником вина.
 
 
Он захмелел, она пьяным-пьяна,
И тот, и та – поклонники вина.
 
 
Два имени у них – что из того?
Единое мы видим существо!
 
 
Слились две капельки живой воды.
Их не разнять, напрасны все труды!
 
 
Она – вода, он – сахар в их судьбе.
Всю воду сахар притянул к себе.
 
 
Она – вода. От вздохов он дрожит,
Он пузырьками по воде бежит!..
 
 
Над ними небо сжалилось на миг,
И сон в глаза жестокости проник.
 
 
И каждое дыхание земли,
И каждое создание земли,
 
 
Все крохотные твари в эту ночь
Стремились двум любовникам помочь.
 
 
Раскинул нитку длинную паук:
Закрыл их паутиною паук.
 
 
Чтобы влюбленных скрыть, на мир легло
Летучей мыши серое крыло.
 
 
Чтоб не тревожить их, комар замолк.
Глаза прикрыл мохнатым ухом волк.
 
 
Замолк и филин, тяжело вздохнув,
Под перьями он свой упрятал клюв.
 
 
Бродил в степи с баранами пастух, —
Вошел в его собаку сонный дух,
 
 
И на нее, чтоб не будила стан,
Накинул из бараньих шкур аркан. [18]18
  Накинул из бараньих шкур аркан.– По древнему поверью, чтобы собака, сторожащая стадо, крепко заснула, дух сна накидывает на нее аркан, сплетенный из шерсти охраняемых ею животных.


[Закрыть]
 
 
Чтобы лиса проснулась лишь к утру,
Ночь окурила всю ее нору.
 
 
Заснули насекомые в степи.
Спокойно спят пасомые в степи.
 
 
И все летающие твари спят.
И все кусающие твари спят.
 
 
За жертвою не скачет крупный зверь.
Не воет и не плачет малый зверь.
 
 
Ослабли силы четырех стихий
И стали неожиданно тихи:
 
 
Вода бурливой не шумит волной.
Не гонит пыль густую вихрь степной.
 
 
Дыханье стужи дремлет под замком,
И пламя не болтает языком:
 
 
Оно завесой шелковой встает,
Чтоб войско стужи не сошло с высот.
 
 
Луны лепешка скрыта темнотой,
И стала ей земля сковородой.
 
 
От глаз Меркурий отгоняет сон,
«Воистину, готовы…» [19]19
  «Воистину, готовы…» —Начальные слова 51 стиха 68 главы Корана, служащие талисманом от дурного глаза.


[Закрыть]– пишет он.
 
 
Венера не читает книг своих,
В руках Венеры звонкий чанг затих.
 
 
Любовников дурной не сглазит глаз:
Его проколет Марс копьем сейчас.
 
 
Воззвал Юпитер к совести судьбы,
Он распростер ладони для мольбы.
 
 
Сатурн влюбленным робкий шлет привет,
И ночи цвет – Сатурна робкий свет, [20]20
  И ночи цвет – Сатурна робкий свет.– По представлениям древних астрономов, эта планета испускала темноватый, тусклый свет.


[Закрыть]
 
 
Но руки вымазала ночь в смоле,
Чтоб не нашел рассвет пути к земле.
 
 
Боится утро холодком пахнуть,
На пепел ночи ветерком дохнуть,
 
 
Не дышит утро истинное здесь, —
Дыхание развеет пепел весь.
 
 
И даже утро ложное, поверь, [21]21
  И даже утро ложное, поверь.– То есть первые проблески зари.


[Закрыть]
Такое осторожное теперь!
 
 
Не виден людям утренний рассвет,
Светильников для них на небе нет,
 
 
Чтоб разлучить влюбленных не могли!..
Как чуден мир: Меджнуна и Лейли
 
 
Преследовали небеса всегда, —
В одну лишь ночь исчезла вся вражда!
 
 
Душа и тело, – вот они слились,
Как плющ и кипарис, переплелись.
 
 
Один целует ноги у другой,
Ласкает шею робкою рукой.
 
 
Она – ладони сетью заплетет,
Как волосами, друга обовьет,
 
 
А то ведет ладонью по глазам,
По шее, по лицу, по волосам.
 
 
Он тоже к сердцу друга припадет
И локонами руки обовьет,
 
 
И кудри – как чудовище-дракон:
Всегда хранит сокровище дракон!
 
 
Она, смущаясь, кудри соберет
И – спутанными – пыль с него сотрет,
 
 
И говорит: «О, пыль тоски твоей
Татарского мешочка мне милей!» [22]22
  Татарского мешочка мне милей! – Имеется в виду лучший сорт мускуса.


[Закрыть]
 
 
Свиданием с возлюбленным пьяна,
Себя Меджнуном чувствует она.
 
 
В Лейли мечтает воплотиться он:
Игрив и ласков, как девица, он!
 
 
Она есть он, отныне он – она.
У них одно дыханье, жизнь одна.
 
 
Не страшен путь греха такой чете:
Их даже грех приводит к чистоте.
 
 
Кто чистотою равен им, для тех
Вовек любовь не превратится в грех,
 
 
Влюбленный должен чистым быть всегда:
Любовь желанью грязному чужда!
 
 
Соединила двух людей любовь, —
Решило небо стать жестоким вновь,
 
 
И ложным утром озарило всех:
Раздался вероломный, лживый смех.
 
 
Взлетели искры утра выше гор,
В груди Меджнуна запылал костер.
 
 
Подобна утру светлому Лейли, —
Росой кровавой слезы потекли.
 
 
Прошла для них свидания пора,
Настала расставания пора.
 
 
Лейли, роняя красный цвет из глаз,
О прошлой ночи повела рассказ,
 
 
И на слова Меджнун переложил
Все то, что прошлой ночью пережил,
 
 
Один другому ноги целовал,
Один другому сердце разрывал,
 
 
Ожог разлуки ожигая вновь,
Немые руки обретая вновь.
 
 
С любимым быть на ложе – хорошо,
Но и расстаться – тоже хорошо!
 
 
Ушла Лейли: скрывается луна,
Созвездием скорбей окружена.
 
 
Пошел безумец по тропам степным:
И боль, и горе следуют за ним…
 
 
Свиданья ночь пришла, чудотворя,
Но сеть разлуки нам плетет заря.
 
 
Пусть ночь продлится век, – всё жаждем нег.
Как вздох, как вздох один, промчится век!