Текст книги "Светлячок для Летучего Голландца"

Автор книги: Алиса Лойст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Ночь на дворе, а я чем занимаюсь? Стою, пялюсь невидящими глазами в окно. Спать надо идти. А ответ сам придет, обстоятельства подскажут.

Как вы встречаете утро нового дня?

Я всегда с радостью. Утром подхватывает и захлестывает волна оптимизма и уверенности, что сегодня будут чудеса, обязательно. Главное не пропустить, увидеть.

Подушка пахла привычно, была свеженькая, удобная. Как хорошо просыпаться дома. А не в чужом месте, где соседней лежит сморщенное уже готовое к утреннему брюзжанию существо. Это я Олега имею ввиду. Первые несколько часов после сна для него испытание. Нужно собраться на работу, выслушать все утренние жалобы жены, детей, матери. Поэтому по инерции начало дня на курорте он встречал с недовольством. Хотя – Боже, упаси! – никаких претензий или даже недоброго взгляда с моей стороны не поступало. Но привычка сильнее. Как всегда внутри бушевало желание прижать этого грустного человечка к своей груди и не отпускать, пока на лице не появится улыбка. Согреть своим теплом, поделиться радостью, весельем. Ведь, по сути, он такой прекрасный человек!

Ах, что-то с утра мысли неожиданные лезут. Нет бы, подумать, чем же заняться. План составить, может быть…

– «Что? Что мне делать сегодня со своею любовью?»…

Откинула простыню и с наслаждением потянулась. Надо еще позвонить Любане, сообщить, что вернулась подруга ее из отпуска и жаждет излить на нее фонтан эмоций и переживаний, впечатлений. Присовокупив к этому подарки для семьи.

В холодильнике, естественно, ничего не было. Уезжая, постаралась опустошить его полностью. Не хотелось промывать все с уксусом, избавляясь от запаха тухлятины, по возвращении с курорта.

Зато в шкафу нашлась овсяная кашка. Здоровая и полезная, как говорят, пища. С утра я обычно не хочу есть. Желудок просыпается уже часам к десяти. Но режим сбит и сейчас, наверное, обеденное время.

Запах кофе был одуряющее прекрасен. И, наплевав на здоровое питание и кашу – один раз живем! – пошла, искать телефон.

Любимая подруженька все время ругает меня, что в доме моем нет часов. Посмотреть сколько времени можно только на телефоне, компьютере или в телевизоре. Ее это обстоятельство очень раздражает.

– И почему у тебя все не как у людей?

Да, не как у всех. И что? Мне все нравится, все устраивает.

Когда она начинает так бурчать по этому поводу, с ухмылкой придурковатой и подхалимской, начинаю напевать:

– «Останься со мною

Еще несколько минут.

Я знаю под утро

Часы так бешено бегут».

– Знаю, знаю. Твоя профессия любовницы обязывает создавать непринужденную атмосферу.

– Представь, как бесит, когда мужик еще штаны не снял, а уже на циферблат смотрит и подсчитывает, сколько у него времени на процесс. Как будто это соревнования на скорость и ловкость.

– Понимаю.

И смотрит с затаенной бабьей жалостью. Как все, кто имеет ближе к сорока семью, детей и мужа. У них всегда такой понимающе-слезливый взгляд по отношению к таким как я – разведенным, без детей и непродолжительными отношениями с мужчинами, по большей части являющимися женатыми.

Я приостановилась, хлебнула кофе, задумалась. Ну, да, точно. Вроде половина моих любовников были женаты. Залетного Летучего Голландца можно не считать.

И почему Любаня его так зовет? Это же было название корабля. А имя капитана было какое-то мудреное, с двойной фамилией через дефис. Определенного мнения среди ученых по поводу имени бедняги, вызвавшего гнев то ли Бога то ли Черта, тоже нет. Со стороны Черта скорее не гнев, а извращенное восприятие чужих желаний. А чем еще заниматься, если ты бессмертен? Скукота, наверное.

Вообще эта история кажется больше похожей на триллер, чем на мелодраму. Основная версия – проклятые моряки плавают без устали по морям, не могут сойти ни в одном из портов, да и в гавань попасть не могут, отливом их уносит обратно. Заприметив корабль, несколько из них садятся в шлюпку и пытаются с помощью писем, засунутых в мешок и закинутых на чужой борт, послать просьбы о помощи или связаться с родными. Жуть.

На основе этой истории, по-моему, снято несколько ужастиков о кораблях-призраках.

И версия, что мне ближе, заклятие можно снять, если капитан найдет верующую женщину, готовую по большой и чистой любви выйти за него замуж. Вообще полное отсутствие логики. Откуда посреди моря взяться верующей женщине к тому же готовой добровольно выйти замуж за непонятного, страшного, старого (учитывая, сколько лет он скитается по водным просторам) мужика. А по некоторым сведениям капитан был человеком скверного характера – богохульник, пьяница, убийца, жутко упрямый и гордый. Просто сокровище! Хотя… есть женщины готовые взяться за такое непаханое поле изъянов. Тем более, если она искренне верит в силу Всевышнего и то, что он всегда протягивает руку помощи всем нуждающимся.

Но Любаша мифами не интересуется. У нее Геракл ассоциируется только с силой и возникает в памяти, когда надо поворчать на мужа.

– Что я тебе Геракл, столько сумок тащить?

Любимая ее группа «Комбинация». И на всех праздниках или просто так под настроение мы распеваем: «Твоя вишневая девятка опять сигналит под окном…» или «Бухгалтер, милый мой бухгалтер…». И далее по списку в произвольном порядке. Я не возражаю. Хорошие песни и очень подходят для совместного завывания под бутылочку.

Дома у нее звучит радио «ретро». Мы с удовольствием слушали и лицезрели концерт, где собрали вроде бы «забытых» исполнителей. Очень красочно, ярко. Не все легенды сейчас выглядят рентабельно, на мой взгляд, но ностальгия помогает скрасить шероховатости. И, включая их 31 декабря, подружка, весело потряхивая бюстом четвертого размера, крошит салаты, доделывает то, что не успела по уборке дома и его украшению мишурой и дождиком. Ставит курицу и пироги в духовку. Вообще летает, как бабочка.

Обычно мне в этот праздник некуда приткнуться, а сидеть одной в четырех стенах не хочется. Поэтому к нашей концертной программе подвываний уже все привыкли. И ко мне тоже. Я имею в виду ее мужа и двоих детей.

Минусы положения любовницы – в праздники ты остаешься в одиночестве. Все веселятся, спешат домой или к друзьям, с сумками, пакетами, набитыми продуктами и подарками и всякой ерундой. Гомон и веселые голоса не утихают до утра. Салюты, хлопки петард. А ты дома. Один бокал, одна тарелка, небольшой салатник с оливье и телевизор. Застрелиться можно.

Это же семейный праздник? Удивленно поднимите брови и скажете вы. Поезжай к родственникам. И я бы не против. Но до них ехать километров тридцать. Да и отношения у нас не сложились. В семье не без урода, как говорится. Догадайтесь сами кто урод.

Вырвавшись из плена своих мыслей, посмотрела вокруг. «Все хорошо, спокойно. Ты дома. А не на квартире родителей, сидишь, притулившись на краешке стула с потупленным взором, полными слез глазами, оправдываясь непонятно в чем. Да, так сложилась моя жизнь! Что поделать? Не стреляться же, в самом деле? Куда я шла вообще? Ага, точно! Искать телефон. Надо сосредоточиться. Зачем был предпринят этот изыскательный поход? Посмотреть время и позвонить Любане. Все, я сконцентрирована».

Опять эта легенда выплыла неожиданно и сбила с толку. Она вообще красной нитью прошила всю мою судьбу, начиная с девяносто четвертого года. Тогда мы и познакомились с героем уже моей легенды.

Подружка прозвала его Летучим Голландцем, имея в виду песню, которую исполняет Алена Апина «Летучий Голландец Любви». И не осознавала, как же была права. Слова из нее были моей молитвой, мантрой и поддержкой очень долгое время. Своеобразный гимн. Со временем она начала вызывать отторжение и иногда даже ненависть. Слушая их, какая-то горечь и отчаяние поднимались изнутри.

«Ты приходишь внезапно

И уходишь так скоро

Как Летучий Голландец из книг.

Я тебя провожаю без слез и укора –

Вспоминая потом каждый миг».

Все так и было. И проводы без слез и укора. Сначала…

Воспоминания, как зыбучие пески, могли затянуть в свою глубину, и вернуться от туда бывало очень сложно. От них отряхиваешься, как от тяжелого, сладкого дурмана. И совсем не понимаешь где ты, какой сейчас год и что рядом совсем другой человек. А того, кого с нетерпением ждешь почти каждую секунду своего существования, возможно и не было никогда. Нет, человек с таким именем есть в природе. Живет, ест, работает, встает по утрам, засыпает вечером и иногда, вспоминая обо мне несчастной, приезжает. Но того образа, что я себе воображаю, нет и не было.

Такая мысль много раз приходила ко мне в дни особо тотальной депрессии. Кого же на самом деле люблю? Реального человека или свои фантазии о нем?

Потом начинала вспоминать подробности его биографии, что удалось мельком узнать, вытащить чуть ли не силком подвергая пыткам. Разговоры шли в основном на отвлеченные темы. Обо мне, моих делах и т.д.

Как любой по уши влюбленной дуре, вначале было все равно. Приехал – и слава богам. А когда вихрь романтических, сладких, захватывающих эмоций отпускал, то спросить уже было не у кого. Был, и нет. Такая таинственность будоражила чувства. Когда приедет? Приедет ли вообще? А был ли он?

Так же временами хотелось сходить к психиатру и провериться. Может у меня какая тяжелая форма шизофрении или еще чего-нибудь? А в моменты обострения из воспаленного сознания возникает образ мужчины, придуманный мною? Бывает же такое.

Но эта версия не выдерживала критики. Другие же люди его видят. А коллективные глюки ерунда.

С Любаней у них была одна единственная встреча. Подружка отзывается о нем не очень лицеприятно. Старается и в словах не сдерживается, а подвыпив малость, и вовсе кроет, используя великий и могучий «неправильный» русский, перемежая с угрозами убить, когда в следующий раз появится.

Но, являться без предупреждения, у них общая черта.

Вот и в тот вечер звонили, звонили. Он был в ванной. Преодолев с трудом приятную слабость, завернулась в халат и вышла в прихожую.

– Кто?

– Конь в пальто! Я. Открывай!

Собрав в кулак все смирение, повернула замок и, сделав небольшую щелку, высунула в нее голову. Приподняв брови, ответила:

– Привет! Любань, ты не вовремя.

Подружка чуть потеснила меня своим могучим телом и продвинулась в квартиру, увидела мужские ботинки.

– Да я уже вижу. Рожа довольная, глаза сверкают. Что опять ветер к нашему берегу Голландца прибил?

– Люба! – шикнула на нее. Бесполезно, с тем же успехом можно на бронетранспортер шикать. Она только хмыкнула. Хлопнула дверь ванной. Хорошо хоть в полотенчико обернулся, а то обычно голышом расхаживает.

– Добрый вечер, – и ушел в комнату. Ни с кем из моих знакомых или родственников он не был знаком, не сталкивался и не старался столкнуться или познакомиться.

– Добрый… – пробормотал бронетранспортер в ответ. Только белое полотенце исчезло за поворотом, зашипела:

– Светка, гони его в шею! Это же просто…

– Люба, – постаралась, чтобы в голосе звучали железные, предостерегающие нотки.

– Поняла, поняла. Делай, что хочешь. Только не приходи, потом плакаться.

Как же хочется ответить, что-нибудь гадкое.

– Ну, ты тогда с мужем разведись.

– В смысле? Причем здесь мой муж?

– Чтобы тоже не приходить, потом плакаться.

– Черт с тобой! На фига мне все это надо…

– Вот именно. И тебе всего хорошего!

Закрыла дверь и, привалившись к ней, постояла немного, крепко зажмурив глаза. Нехорошо так разговаривать с лучшей подругой. Но иногда это настырное вмешательство в мою личную жизнь чрезвычайно раздражало.

Только прижавшись к его теплому боку, почувствовала успокоение. Умиротворение и нега растекались по венам жидким огнем. Пальцы легонько поглаживали мое плечо.

– Это была твоя подружка или родственница?

– Подруга. Любаня. Бухгалтер, я тебе рассказывала. Прекрасная женщина и мать двоих детей. Иной раз, кажется, что меня она считает своим третьим ребенком.

– Ясно. Беспокоится о тебе?

– О, да. Наставляет на путь истинный. У меня, видите ли, не все, как у людей.

Не хотелось с ним говорить на такие темы. Чтобы подобные события омрачали те редкие моменты, когда мы вместе.

– А у нее, как у людей? – в вопросе прозвучала легкая издевка, но без особой заинтересованности.

– Да. Полный набор. Даже целых два замужества. Не обращай внимания.

– Она твоя подруга, а не моя. Просто ты ей не безразлична. Хорошо, когда есть люди, которым ты не безразличен. Кстати, а что за «Голландца» она поминала?

Я замялась. В темноте скорее почувствовала, чем увидела – улыбается.

– Это, что мое прозвище?

Спрятав лицо в его подмышку, покивала.

– Как-то странно. А с чем или с кем параллель проведена? Не могу предложить.

Чуть высунув нос наружу, посопела, но ответила:

– Вообще-то она называет тебя Летучим Голландцем. Ты знаешь эту легенду?

– Обалдеть! – и захохотал. Успокоившись, повернулся на бок, придавил мои ноги своими и подтянул повыше.

– Я так понимаю, та самая параллель проведена с частотой моих посещений?

«Ну, удружила подруженька!»

– Не совсем. Любаня не очень хорошо знакома с содержанием легенды.

– Хм, тогда откуда?

– Есть песня у Алены Апиной «Летучий Голландец Любви».

– Не слышал. А может и слышал, но не помню. Напой?

– Нет. Я не все слова помню…

– Давай. Я очень хочу послушать, что за песня, так впечатлившая твою подружку.

«Она и меня хорошенько так впечатлила. Но тебе об этом знать необязательно».

– Не тушуйся. Я знаю, что ты прекрасно поешь.

Дело было не в стеснении. Просто показалось, что выдаю какую-то страшную тайну. Достою со дна всю скорбь и боль. Разбалтываю в банке осадок, и вода становится мутной. Эта песня для меня, как молитва. А молитвы не читают забавы ради.

– У меня где-то была запись на кассете или диске. Давай завтра просто включу.

– Светка, в чем дело? Это же просто песня. И мне все равно, какое прозвище придумала твоя подруга. Если в этом дело. Хотя оно такое романтичное, с налетом средневековья, рыцарства и авантюризма. Мне даже нравится.

– Правда? Нет, не в этом дело.

– Тогда в чем? Эй?

– Все нормально.

Устроила голову поудобнее, закрыла глаза и постаралась отстраниться от всего, сосредоточившись всецело на темпе и ритме. Не вникать опять в смысл этих слов. Каждое, из которых уже не просто набор букв. Это: боль, отчаяние, надежда, сладость и горечь одновременно, принятие, ненависть, ностальгия, воспоминание и любовь. Запутанный клубок разноцветных ниток. Горло перехватило судорогой, и я чуть придерживала его рукой.

– «Ты приходишь внезапно

И уходишь так скоро,

Как Летучий Голландец из книг.

Я тебя провожаю

Без слез и укора.

Вспоминая потом каждый миг.

Каждый раз я ревную

И сказать забываю –

Не нужны мне подарки твои.

Я тебе помогу,

Я тебя понимаю,

Мой Летучий Голландец любви!

Хочу я с тобою, умчаться на волю –

Подальше от грешной земли.

Мой необъяснимый, мой неуловимый

Летучий Голландец любви.

Я боюсь, ты утонешь

В океане безбрежном,

Если рядом не будет меня.

Я люблю, я люблю тебя, мой сумасшедший.

В этом счастье мое и беда!

Хочу я с тобою, умчаться на волю –

Подальше от грешной земли.

Мой необъяснимый, мой неуловимый

Летучий Голландец любви».

Голос немного сорвался на последнем припеве. Слеза покатилась по щеке.

– Там припев еще два раза поется, но что-то сегодня я не в голосе…

И вправду эту фразу я как будто прокаркала с трудом. Слова были просты и незамысловаты. Но в одни и те, же слова каждый вкладывает свой смысл.

Слезы комом встали в горле. Надо уйти в ванную или на кухню или еще куда-нибудь. Не хочу плакать при нем. Было ли такое, что я плакала при нем? Да, было давным-давно. Так уж сложилось наше знакомство, в тот момент все навалилось со всех сторон. Но сейчас? Что со мной? Никаких причин, только бурный поток изнутри уже было не сдержать. Получается глупая сцена из мелодрамы.

Я уже рванулась было с кровати, но две сильные руки вернули меня обратно и прижали к широкой, твердой, заросшей волосами груди. И он тихонько укачивал, гладил по голове, как маленькую, пока меня трясло в рыданиях с ужасной силой. Так я никогда не плакала. Даже, когда узнала, что у мужа другая женщина. Когда разводилась. Или когда этот самый бывший муж избил меня. Вот такую приткнувшуюся за раковину, рядом с мусорным ведром, испуганную до смерти, нашел меня мой Летучий Голландец. И как теперь укачивал на руках. Потом помог собрать вещи, умыл и, чуть не на себе, вынес из квартиры, довез до подруги и пропал. Вся эта неприятная ситуация вышла из-за того, что мое заявление на развод оказалось на столе в загсе. Кулаками, любимый когда-то, супруг пытался заставить забрать его. Ну, и научить уму-разуму. Ведь с такими распрекрасными мужчинами не разводятся. Прожили мы вместе полтора года, но и их хватило с лихвой.

Но развод прошел спокойно, как и раздел скудного имущества. Как потом выяснилось, Голландец нашел супруга, гуляющего по привычке в одном из кабаков, и промыл ему мозги хорошенько. У всех свои способы, его возымел действие. За что большая благодарность.

– Светик, ты моя радость. Плачь, плачь…

И сейчас тоже готов подставлять свое плечо для моих слез.

Пролив немалое количество жидкости, я отключилась от усталости. А на утро проснулась одна среди простыней. Как всегда он и его утешения, мягкие объятия показались просто сном или миражом, который помаячил и пропал.

Постучав телефоном по раскрытой ладони, в задумчивости посмотрела на него. Опять ушла в воспоминания. Да, что ж ты будешь делать! Скоро день пройдет, а я с места не сходила.

Открыла крышечку и набрала номер подружки.

– Привет! Это я.

– Привет, отпускникам! Как долетела?

– Все отлично.

– Хорошо, а то я переживала. Самолеты падают, поезда с рельсов сходят. Но все подробности потом. Ты дома?

– Ага, дома. А ты? На работе?

– На работе. Будь она не ладна. Где же мне быть? Квартального отчета не придвинется, так что могу заскочить часам к семи. И выслушать все последовательно по пунктам. Где была, что ела, какое солнце, какой пляж, море и т.д.

– Может, я к вам зайду?

– Светик, будь человеком. Дай я хоть на один вечерок отдохну от семейной жизни. И Валя возражать не будет. Я ему говорила, что ты сегодня возвращаешься.

«Ага, возразишь тут!»

Валентин – супруг Любаши – существо покладистое и примерное, но иногда мог проявить завидное упрямство. Учитывая характер его половинки, качество важное. Он не поддавался на ее провокации и наезды, если уходил в это самое упрямство.

– Отлично, тогда жду. Успею еще в магазин и прибраться.

– Бутылочку я принесу. Мне тут начальник презентовал какую-то, вроде хороший вискарь. Все целую тебя, радость моя!

– И я тебя целую. До встречи!

Захлопнула крышку. Стоит заняться делом. Приборка всегда помогала мне расслабиться. Включив радио, достала тазик с тряпками и методично прошлась по всем поверхностям. Сначала в гостиной, потом в спальне, подпевая почти всем песенкам, несущимся из колонок. Временами подтанцовывая.

Но взгляд все возвращался к корзине с цветами. Чего ждать дальше? Не знаю. Но странно, что она здесь стоит, а его нет. И какое-то несоответствие симпатичной картинки, представшей передо мной и внутренними ощущениями от нее.

Наконец домыв все полы, уселась напротив моей домашней клумбы и уставилась на нее. Чем же ты мне не мила?

Сколько так просидела не знаю. Что-то сегодня я совсем расхлябалась, почти засыпаю на ходу.

Очнулась от звонка в дверь.

– О, черт!

Похоже, уже подружка приехала. А у меня что? Даже хлеба нет, чтобы занюхать.

На повороте в коридор из комнаты поскользнулась и чуть не упала. Опять резкий, нетерпеливый звонок.

– Иду, иду…

В который раз уже я оценила предусмотрительность и основательность Любаши, а так же дар предвиденья. Она стояла на пороге с двумя сумками. Из одной выглядывал длинный, румяный хвост багета, сразу же захотелось отломить его и опробовать хрустящую корочку. Желудок тут же отозвался жалобным стоном – кофе с утра прошел незамеченным. Она не замедляя хода, прошествовала внутрь, поставила поклажу в углу, обняла меня и прижала к своему шикарному бюсту.

– Здорово! Ох, соскучилась же я по тебе!

– И я по тебе, дорогая. Только не раздави.

– Я? Вот глупости то выдумываешь.

Посмотрев на мою несколько виноватую мину, скинула босоножки и, захватив один пакет, проплыла на кухню.

– Вот чувствовала я одним местом, всем хорошо известным, что пожрать ты так и не сподобилась купить, – ее руки проворно выкладывали на стол всякую снедь: хлеб, икорку, масло, огурцы, зелень. – Поэтому, не надеясь на твою сознательность и собранность, а так же русский авось, закупила все сама.

– Любаша, я тебя люблю.

– Я знаю, знаю. Но без фанатизма, ладно. Давай, мой овощи, строгай салат и бутылку в холодильник не забудь закинуть. А я мясо пожарю. Все признания в большой и чистой любви, пожалуйста, в письменном виде. Еще лучше, если факсом в офис отправишь, пусть шеф полюбуется и опомнится.

– Что стряслось опять?

– Так поверка была, – взяв из кухонного ящичка молоточек, для отбивания мяса, она с кровожадным видом набросилась на ни в чем не повинный кусок. – Вот так тебя…

– Слушай, ты вроде хотела его пожарить, а не фарш сделать?

– Уф! – стерла ладонью невидимый пот. – Иногда можно и фаршик вместо просто кусочка. Вот Валька мой иногда смотрит, как я молочу, мясо и уже меньше на рожон лезет.

– Твоему Вальке надо вообще памятник поставить. Или причислить к лику святых.

– И это от родной подруги услышать столь лестные речи. А я для тебя готова последнюю копейку или рубашку отдать. Вот и делай людям добро после этого.

– Ну, Любаня… Я же любя и в шутку, – и, перегнувшись через стол, поцеловала ее в щечку.

– Ладно, верю. Так и быть. Доставай бутылку, хряпнем прямо сейчас.

– Погоди, я уже салат докрошила.

– Да, фиг с ним!

– Все, все достаю.

Выставила рюмки. С сомнением посмотрела сначала на них, потом на низкие, широкие стаканы.

– Слушай, из чего пьют этот твой виски?

– Шут его знает. Вроде с содовой или с колой. А из чего? Какая разница. Мы же не на светском рауте не перед кем выпендриваться.

– Ты купила?

– Что? Стаканы?

– Да, нет. Содовую или колу?

– Зачем мне всякую гадость покупать? Я и детям запрещаю пить.

– Ты же сама сказала, что виски с колой или с содовой пьют.

– Да, ладно! И так сойдет.

– Мне тем более все равно.

Шлепнув на разогретую сковородку мясо, она обтерла руки о полотенце и взялась за свою рюмку.

– Ну, давай. За то, чтобы в следующий раз курорт был еще круче и мужик тоже!

Чокнулись и залпом выпили. Я чуть не выплюнула все обратно на стол, с трудом сделав глотательное движение, скривилась. Подружка, выпучив глаза, коротко дышала. Потом нацепила на вилку салата, закусила, нацепила еще и сунула мне под нос.

– Жуй быстрее. Закусывай.

Прожевав огурцы с помидорами, отщипнула большой кусок от батона и запихала в рот. Как раз ту румяную корочку, что так хотелось. Но, из-за оставшейся горечи, не оценила.

– Вот гадость!

– Не то слово.

Мы вместе уставились на этикетку.

– Люб, это не виски. Это коньяк и притом паленый.

– Черт! Я перепутала бутылки. Какое гавно, однако.

– Не беда. У меня где-то початая бутылка водки оставалась.

– Доставай. А то душа требует.

На этот раз мы подождали, пока мясо поджарится. Разложили по тарелкам, рядышком салатик, красиво расположили бутербродики на большом плоском блюде. А в холодильнике еще ждали пирожные с глянцевыми фруктами в песочных корзиночках. Просто загляденье! Немного полюбовавшись, на сей натюрморт, мы подняли по второй – «за нас красивых и за них рогатых». Посмеялись.

– Рогатых? Любаша, ты что-то от меня скрываешь? Подумаешь от мужа своего. Это понятно. А от меня что?

– Я? Ничего. Придумала тоже. Когда мне время то найти, чтобы эти рога наставлять? Только ночью. А ночью я сплю беспробудно, пушкой не поднимешь.

– Знаю, слышала много раз, запомнила. Но у тебя Валя умница.

– Да. Умница… – взгляд ее затуманился, на лице начала проявляться вселенская печаль и тоска.

– Люба? Что случилось?

Закрыв лицо руками, она вдруг заплакала. Навзрыд, со всхлипами. Утираясь кулачками, как маленький ребенок.

Я, если честно, впала в ступор. Подружка, конечно, плакала время от времени. Но редко и мало, скорее, для порядка и под какую-нибудь заунывную песню. Говорила, грех под эти стоны не пустить слезу. А так, чтобы истерика женская… Такое было один раз лет шесть назад.

Разлив еще раз по одной, быстро замахнула стопку в себя, встала, вытащила пакет с бумажными салфетками, сунула ей на колени. Она благодарно покивала, продолжая подвывать. Ясно, что пока разговора не получится, надо переждать.

История нашего знакомства очень пикантная и даже невероятная. Многие непонимающе качают головами, когда узнают.

Мы не подружки с розовой юности, детского сада, школы или института, не знакомились на работе или студенческой вечеринке. А познакомились мы у дверей моей квартиры, прошло уже чуть более семи лет. Сейчас смешно вспоминать, а тогда было совсем не до смеха.

На новогодний корпоратив, мы завалились в какой-то ресторан. Я работала весовщицей на складе. Почему, не спрашивайте. В девяностые кто кем только не работал. Помимо нас в этом не очень солидном и немного мрачноватом заведении гудело еще несколько компаний с такими же средненькими доходами, как и у нас.

В конце концов, с одними из таких новогодних отмечальшиков мы смешались – все же веселей большим коллективом. Ребята были с хлебозавода. Веселые, уже подзарядившиеся для разогрева на работе, травящие анекдоты и байки про производство хлебобулочных изделий. Такие что потом, заходя в магазины долго на батоны и все остальное даже смотреть, не хотелось.

Сдвинув несколько столов, мы очень быстро перезнакомились и шумно загалдели, перекрывая голоса других. Официантки на нас смотрели не очень добро, так как заказывали мало, места занимали много, а сидеть собирались долго.

Вечер продвигался. Голова начала кружится, перед глазами уже все плыло. Из разговоров я улавливала только обрывки фраз и даже не пыталась вникнуть в их смысл. Это требовало слишком больших энергозатрат и сомнительно, что вышло бы что-то путное. Рядом со мной вдруг оказался молодой мужик чуть за тридцать. Мрачно вливая в себя рюмку за рюмкой, он что-то бухтел и бухтел мне на ухо. Видимо, что-то очень личное и важное для него. Иногда, прорываясь через алкогольную завесу, я разбирала слова: «жена», «совсем достала», «покоя нет» и все в таком духе. Не знаю, почему ему вдруг показалось, что моя грудь и жилетка хотят, чтобы на них выплакались. А уж слушать арии про «жен» и «тещ» удовольствие ниже среднего. Это все мы слышали и на работе с ужасающей регулярностью. Первый год за мной ухаживали все кому не лень. Потом директор нашего склада пал жертвой моего скромного обаяния и местные донжуаны поутихли. Роман наш был недолгим – месяца три. А потом мы расстались по обоюдному согласию, без скандала, драки и взаимных оскорблений. Ждала, что уволит. Но нет. События, происходящие в стране в девяносто восьмом году, отвлекли от личных переживаний. Так и осталась при своем месте. Народ уже не лип и считал немного странноватой.

Вот сидела я, слушала этого несчастного и радовалась, что хмельной туман не позволяет до конца вдуматься в суть его речей. Если бы вдумалась, то, наверное, женская солидарность взяла бы верх и выплеснулась наружу, в форме нескольких ласковых фраз.

Но я сидела, слушала и кивала, время от времени повторяла:

– Хм…

Ему больше и не требовалось. Так мне показалось сначала. Просто пьяный мужчина. Просто надо выговориться. А его товарищи уже раз сто слышали эту душещипательную историю про «непонимание» и вообще горькую судьбину. Ну, и пришли сюда не за тем, а веселиться, отмечать Новый Год.

Кивая в очередной раз, я почувствовала его руку у себя на коленке. Вторая легла мне на плечо, притягивая ближе. Коленка была уже исследована и пошла очередь бедра.

«Приехали, называется».

Покашляв немного, аккуратно сняла его ручонку со своего плечика, улыбнулась и проорала на ухо:

– Извини, нужно отойти ненадолго.

– Да, конечно.

Возвращаться, если честно, не собиралась. Но, выйдя из дамской комнаты, увидела вновь своего кавалера мающегося неприкаянно в вестибюле. Вот ведь неймется.

Он подхватил меня под ручку, и мы вернулись в зал. А куда было деваться? Не вступать же с ним в военные действия. Тем более с пьяным мужчиной лучше особо не спорить. Подожду, когда отключится, и потихоньку уйду. Таков был мой план действий. Но я не рассчитала свои силы и отключилась раньше него.

Пробуждение было не самым приятным, принимая во внимание вчерашние возлияния. И еще то, что рядом кто-то лежал, бесцеремонно примяв меня своей тушей к дивану, попыхивая прямо в лицо перегаром. Вот ужас!

Я тихонько спихнула это что-то или кого-то в сторону. Но расслабляться было рано. Одежда на моем теле почти отсутствовала. Вот это на самом деле был ужас! Такого еще со мной не бывало – по пьяной лавочке оказаться с мужиком в постели и ничегошеньки, ну, вот совершенно ничего не помнить.

– Мамочки…

Голос был, как звук из ржавой банки, и такой же привкус во рту. Мама не поможет. Ей лучше вообще об этом не знать. Никому лучше вообще не знать.

Взявшись за плечо своего случайного любовника – а может быть, и нет, всякое в жизни бывает – повернула его лицом к свету, хоть посмотреть, что Бог послал. Это был вчерашний страдалец. Уф. Облегчение хоть и небольшое.

– Эй? Просыпайся!

Послышалось сдавленное хрюканье и все.

– Понятно.

Черт! А где мы? Я же вообще ничего не помню. Ни как из ресторана выходили, ни как добирались и на чем, как заходили и куда.

Осмотрелась вокруг. Знакомые обои, шторы, шкаф, трюмо, кресло. И тут облегчение. Мы в моей квартире, а не непонятно где. Или наоборот это не очень хорошо? Запомнит адрес, не отвяжешься потом.

А как все-таки наша пьяная компания попала сюда?

Напрягать голову такими вопросами не стоило, она сразу отозвалась дикой болью. Ладно, потом разберемся. Кряхтя, как старая бабка, поплелась в ванную. Избегая смотреть в зеркало, сразу же залезла под душ. Как хорошо – свежая водичка. Глаза мгновенно разлепились, мигрень почти прошла и вообще не душе посветлело. Вытершись пушистым, родным полотенцем, двинулась на кухню.

Порывшись в холодильнике заварганила яичницу с колбаской, луком и гренками. Заварила кофе. И, удовлетворенно вздыхая, присела на табуретку.

Только сделала первый глоток, как послышалось шевеление в другой комнате. Изнутри поднялось неприятие, и даже злость. Надо его выпроводить. Хотя, что я на него взъелась вдруг? Сама виновата. Нечего напиваться, как распоследняя ромашка. Это мне урок на будущее. Какие бы не были трудности в жизни, нельзя так опускаться…

Поток самобичевания был прерван появлением на пороге немного смущенного, заспанного, помятого мужчины, пытающегося засунуть вторую руку в рукав свитера.