355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алиса Клевер » Четыре стороны света и одна женщина » Текст книги (страница 1)
Четыре стороны света и одна женщина
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:33

Текст книги "Четыре стороны света и одна женщина"


Автор книги: Алиса Клевер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Алиса Клевер
Четыре стороны света и одна женщина

© Клевер А., текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Все имена, события, чувства, сны и совпадения, а также мысли и мечты являются случайными и субъективными.



 
But I’ve had the invitation
that a sinner can’t refuse
It’s almost like salvation
It’s almost like the blues…
 
Leonard Cohen[1]1
Но я получил приглашение,Перед которым грешник не сможет устоять,Это почти как спасение, почти как блюз… Леонард Коэн

[Закрыть]


Какое тебе дело до того, что думают другие?

Ричард Фейнман


1

Она ушла.

Но ведь я ни во что не верю и ни в ком не нуждаюсь.

Я боюсь лишь неизбежной смерти и пустоты, за которой все обрывается.

Я не люблю ничего, кроме самой любви. Только острое наслаждение делает меня бессмертным, и тогда на короткое время я забываю о времени. Это все, что у меня есть. Это все, что есть у любого из нас. Так было и так будет.

А я…

Я хочу, чтобы она вернулась. Это выше меня, но и в этой малости я бессилен.

Вот они – он и Арина – летят в Берлин в первом классе «Боинга», их кресла рядом. На ней легкое шелковое бирюзовое платье. Раздвинув ноги, она подалась вперед, ее поза бесстыдна и прекрасна. Глаза прикрыты, но она не спит. Она совсем близко, ее тело отзывается на каждое движение его пальцев меж ее бедер. Она дрожит и стонет, ресницы вспархивают, как темные бабочки, и синева ее глаз прожигает. Их могут увидеть, но это придает остроты его ощущениям.

Серый туман. Самолет пробивается сквозь тяжелые облака. За тонким стеклом иллюминатора сверкает молния. Максим вздрагивает – ему кажется, что там, среди туч, есть еще что-то. Кто-то. Он всматривается в темнеющую бездну, но там – ничего, кроме наполненного ветром пространства.

Арина удаляется от него по узкому проходу между сиденьями. Когда она встала и как прошла мимо? Откуда взялось на ней вместо бирюзового легкого это вечернее платье с прозрачной тканью, оголяющей ей бедро? В самолете никого больше нет, и ужас сжимает Максиму сердце. Он поднимается с места и идет вслед за нею, пытается ее догнать, но не может – что-то все время мешает ему, хотя Арина идет медленно. Какие-то чемоданы, длинные стойки осветительных приборов, лампы, которые почему-то все включены и светят прямо ему в лицо. Арина оборачивается и смотрит на него. Он видит, что ее ноги изранены и в крови, она босая. Ее глаза горят отчаянной решимостью. Он хочет крикнуть, остановить ее, но слова застревают у него в горле. Она сейчас выпрыгнет из самолета… Максим зажмуривается.

Когда он вновь открывает глаза, он стоит посреди поля колосящейся пшеницы. Ветер силен, тяжелые тучи несутся по небу так быстро, словно земной шар закрутился втрое быстрее. Он смотрит в небо. Из стальных оков бездны вырывается «Боинг». Он падает, безмолвно и страшно, носом в землю, сейчас он рухнет вот здесь. Вниз, вниз. Каким-то неведомым образом он видит сквозь окно иллюминатора себя и Арину, летящих к земле. Аринина голова покоится на изголовье сиденья, глаза прикрыты, она ничего не знает. Самолет сейчас разобьется, но она не чувствует ни падения, ни смертельной опасности. Только его пальцы у себя между ног. Самолет несется с огромной скоростью, и Максим сжимается, ожидая чудовищной силы удара.

Вдруг становится тихо-тихо. Ни ветра, ни тяжелых, несущих град туч. Максиму не холодно. Напротив, ему очень жарко. Он лежит на большой кровати – белые простыни, огромное пуховое одеяло, множество подушек. Рядом с ним лежит большой плюшевый медведь с зашитым ртом. Он один в комнате, кажется, он спит. Другая женщина бежит по длинному коридору в одних чулках. Максим видит ее, эту другую женщину, хотя он по-прежнему спит. Он может быть в двух местах сразу, и это совсем не кажется странным. Он видит портрет на стене, отделанной красными обоями с золотым тиснением. На портрете человек без лица, фигура с головой, обмотанной черным шелковым платком. В комнате, где спит Максим, стены нежно-голубые, с ландышами. Ему кажется, что, когда ландыши покачиваются на ветру, он слышит слабый звон.

Волосы у женщины светлые, ноги длинные. Слишком много косметики на лице, но не это беспокоит Максима. Она совершенно голая, эта женщина. Она бежит по коридору и громко смеется. Ее смех будит его, он смотрит на нее и не может оторвать глаз, и ему очень стыдно смотреть на ее голое тело. Ее лобок полностью выбрит – ни одной волосинки. Она полноватая, ее груди трясутся на бегу. Взгляд Максима прикован к этим округлым грудям, к темным ореолам сосков. Один сосок проколот так, как женщины прокалывают уши. В сосок вставлен маленький колокольчик. Это его звон слышит он. Ему хочется прикоснуться к этой груди, чтобы колокольчик перестал звенеть.

Опасно. Женщина заходит в комнату и подкрадывается к нему. Он зажмуривает глаза, притворяется спящим. Он не хочет, чтобы эта женщина его видела.

– Так, так, так, – смеется женщина. – Кто это тут подглядывает? Ах, проказник!

Максим смотрит на нее в панике, но женщина только хитро улыбается, перехватив его взгляд, заметив его горящие в огне щеки. Она приподнимает свои груди ладонями и слегка сдавливает их.

– Нравятся? – спрашивает она и смеется, глядя, как Максим краснеет еще больше, как ему стыдно из-за того, что она поймала его. Ее глаза – безумные, черные, огромные, со зрачками, как у змеи. Ее рот открыт, белые волосы прилипли к потному лбу. Она играет с колокольчиком в соске и не сводит дикого взгляда с Максима.

Невозможно! Максим закрывает глаза, ныряет под одеяло, пытаясь спрятаться в жаркой душной темноте.

Темнота – это хорошо.

Из-под одеяла вылезать нельзя – это он знает точно. Он бывал здесь, видел эту женщину много раз. Она всегда приходит вместе с другим, страшным. Если она пришла к нему в комнату, следом придет и он – дьявол с кровавыми щупальцами и ледяными глазами. Он вползет через окно, если забыть закрыть хотя бы одну щеколду. Он пролезет под дверью. Его нельзя остановить, помешать ему. Он придет за ним.

Он уже здесь. Женщина смеется. Под большим пуховым одеялом становится смертельно холодно.

– Не бойся! Давай поиграем. Вылезай, и я дам тебе их потрогать! – Голос женщины меняется, фраза повторяется на разные лады. – Ах ты разбойник! – ее голос вдруг становится низким, грубым. «Ах ты разбойник!» Почти мужским. Ужас охватывает Максима. Он лежит под одеялом и видит, как рука, длинная, куда длиннее, чем бывают у людей руки, ныряет под одеяло и ищет его. «Ах ты разбойник!»

Длинные щупальца с ледяными когтями. Когти холоднее айсберга и острее бритвы, они режут, оставляя тонкие красные следы, распахивая простыню на тонкие полоски. Если бы только Максим смог отпрянуть, выбраться из-под одеяла, сползти с кровати, спрятаться под нее… Он был бы в безопасности, но теперь поздно.

Дьявол хохочет и вонзает свой зуб прямо Максиму в сердце. Он срывает одеяло и добирается до Максима. У дьявола ледяные глаза, в руке он держит голову своей беловолосой ведьмы, и голова эта мертва, черные глаза пусты. Максим видит, как кровь течет по его телу из пробитого насквозь сердца, он оборачивается и видит разорванного на куски медведя. Рядом с ним лежит обезглавленное женское тело. Белое одеяло залито кровью, в воздухе летают перья и обрывки газет. В правом соске торчит колокольчик.

Боль и крик оглушают его. Мир взрывается и летит во все стороны горящими кусками, красная пелена заливает Максиму глаза.

Его собственный, полный животного ужаса крик оглушает его. Он резко вскакивает и просыпается. Его руки холодны как лед, он дрожит, озираясь в ледяной темноте, его лицо покрыто испариной. Он судорожно глотает воздух, как безумец, потерявшийся во времени и пространстве. Все еще крича, он отползает к стене, прижимается к ней спиной, делает несколько рваных вдохов, хватается за грудь.

Кошмар.

Ему приснился его кошмар. Он забыл закрыть дверь на террасу, поэтому он так замерз. В конце августа ночи уже холодны, идет дождь. Он в Москве, в Maximus Grand, в своем пентхаусе, лежит напротив открытой двери, сквозняк гуляет по полу. Кровать стоит нетронутая, с идеально уложенными подушками, с тонкой полоской шелка, аккуратно постеленной поперек покрывала. Он не спал на ней, даже не сидел на ней. Как и всегда, он уснул на полу. Может быть, все дело в забытой двери на террасу? Или в наполовину пустой бутылке Remi Martin?

Все это ерунда. Он спал в палатке на леднике, ему доводилось пить неделю подряд с местными жителями в Исландии. Ему никогда не снились кошмары, если он спал на полу. Что-то изменилось. Что-то разрушило привычный образ жизни, хрупкий баланс, дававший ему все, о чем он ни просил.

Арина ушла. Найти ее он не смог. Это было не в его власти.

Максим поднялся, включил светильник. Приглушенный свет озарил роскошный номер, и мерзкие холодные щупальца чудовища, созданного его больным воображением, отступив, спрятались в остатках темноты по углам. Максим поспешил зажечь верхний свет – замысловато изогнутые линии светодиодов, результат изощренной дизайнерской мысли. Зажег и остальные источники света: два торшера в холле, настольную лампу на придиванном столике, даже тусклое спецосвещение – продолговатые лампы, прикрепленные к нижним частям кухонных шкафчиков. Терраса за распахнутой балконной дверью засияла, освещенная четырьмя уличными фонарями.

Только когда все три комнаты номера люкс заискрились от света, Максим немного успокоился и упал в массивное кресло напротив большого плоского телевизора и нажал кнопку пульта. Экран ожил, и два комментатора, бодрые и подтянутые, принялись обсуждать какой-то недавно прошедший матч. Даже здесь, в Москве, Максим предпочитал смотреть кабельные каналы на английском – привычка. Спутниковое телевидение – удобная штука.

Максим не слушал их, но размеренный шум, создаваемый их голосами, благотворно действовал на него. Он сидел опустошенный, усталый, злой и небритый, в измятом и несвежем смокинге, который он так и не додумался сменить за три прошедших дня. Просто забыл обо всем, пил и вспоминал, как шел три дня назад по красной дорожке, взбешенный до чертей и мечтающий отомстить Арине и поставить ее на колени. Подчинить ее, показать ее место. Связать, выпороть и трахать потом, пока она не станет рыдать и просить прощения.

На что он тогда злился?

Смокинг был неприятно грязен, на рубашке пятно от виски. Галстук болтался на шее, развязанный. Максим подобрал с полу наполовину пустую бутылку Remi Martin и приложился к горлышку. На столике перед креслом лежали фотографии – ее фотографии. Все, что у него осталось от нее. Знал бы, фотографировал бы ее безостановочно – каждый вздох, каждый оргазм, каждую искру синих глаз. Но разве могут помочь фотографии там, где нужно горячее податливое тело, сияющие синие глаза, влажная ложбинка между ягодицами.

Белоснежка. Остается только признать факт, что она ушла. Что ее больше нет. Что может быть проще? Просто женщина ушла от него. Встань и иди в другую сторону. Забудь и ищи новых наслаждений.

Что ты тут делаешь?

Максим отпил еще и переключил канал. Новости. Он вздрогнул, услышав, что час назад в океан упал самолет. «Боинг»? Что, если Арина летела на нем? Что, если с ней что-то случилось? Может быть, поэтому он ее не нашел? Может быть, ее больше нет. Холодно, мир превращается в гигантский айсберг.

Почти пятьдесят часов провел Максим в зоне прилета терминала D аэропорта Шереметьево, всматриваясь в каждую фигуру, выходящую из-за матовых стен зеленого коридора. Он простоял там два дня, питался бутербродами из местных дешевых кафе, отключил телефон и не отвечал на звонки. Она не могла проскочить мимо него. И все же как в воду канула. Самолеты из Франкфурта, Лондона, Берна и Мюнхена, даже из Мадрида – со всей Европы – приземлились и улетели обратно, но ее не было. Она не прилетела ни одним рейсом из всех возможных. Вдруг она решила улететь куда-то еще?

Вдруг погибла?

Нет-нет, только не это! Она просто оставила его одного – здесь, в пустом, залитом электрическим светом номере. Ричард сказал, что Арина любит его, Максима, но Максим не верит в любовь. Зато он верит в смерть, и его сердце сжимается от ужаса.

– Где она, Ричард? – Максим сжимает телефон так, что он вполне может треснуть от давления его пальцев. В Лондоне глубокая ночь. Голос Ричарда холоден и отстранен.

– Что ты хочешь, Максим? – спрашивает он вежливо на английском. Они знакомы почти всю жизнь, и если есть кто-то, кого можно назвать самым близким другом Максима Коршунова, то это будет Ричард. Они всегда говорили на русском. Видимо, они больше не друзья.

– Где она? Ты должен мне сказать!

– Я ничего тебе не должен. К тому же с чего ты взял, что я знаю, где она? – Ричард подчеркнуто спокоен.

– Ты знаешь. Все ты знаешь, мой дорогой виконт, – пробормотал Максим, делая еще один большой глоток. – Может быть, ты даже собираешься к ней, верно, а? Тебе же она понравилась, да, Ричард? Я видел, как ты смотрел на нее в этом чертовом платье.

– Ты пьян, – догадался Ричард. – Тебе нужно проспаться.

– Проспаться? Интересная идея! – расхохотался Максим, но смех его был невеселым. – Проспаться я теперь не могу, разве что попробовать спать на крыше. Да и то, я так подозреваю, что не поможет. Я найду ее все равно, и плевать мне, что ты об этом думаешь.

– Ты ненормальный! Оставь ее в покое! – воскликнул Ричард тревожно. Он никогда не слышал, чтобы Максим так бесновался, так пил. Да он сходит с ума там, в Москве! Кто его знает, на что он способен. Тогда, на приеме в честь кинопоказа, Максим силком выволок Арину из здания, а после ей пришлось сбежать от него через дикий лес.

Он способен на все.

Но никогда прежде он не хотел обладать кем-то с таким звериным упрямством. Если что-то или кто-то, особенно кто-то, не шел ему в руки, Максим всегда отступал с холодной равнодушной ухмылкой. Он никогда не боялся потерять человека, только боялся потратить зря время.

И вот он валяется на полу в своем московском отеле и пьет.

– Ненормальный? Да, я ненормальный. Возможно, и правда опять пора лечиться, только вот не думаю, что для меня есть лекарство. Дьявол! Почему ты не скажешь мне? Может быть, она и не улетала никуда?

– Иди и проспись, Максим, – напряженно пробормотал Ричард.

– А может быть, она прямо сейчас сидит на краешке твоей кровати в твоей спальне. В одной из твоих нелепых пижам. Только я тебя предупреждаю, что в таком случае я тебя просто убью. Слышишь, а? Друг мой на все времена, Ричард Непорочный. Она моя, и никто ее не возьмет у меня. – Максим нес какую-то околесицу и заранее знал, что пожалеет об этом после, но не мог сдержаться. Одна мысль, что Ричард, возможно, куда больше подходит его Арине, синеглазой его Белоснежке, – эта мысль убивала и одновременно заставляла жаждать крови.

– Сейчас ты говоришь совсем как твой отец, – бросил вдруг Ричард, и Максим оцепенел. Он огляделся – среди огней иллюминации в огромном зеркале холла отражалось его бледное, опухшее, растерянное лицо. Пьяное и злое лицо мужчины, перекошенное от ярости лицо его отца.

Вот он – итог всего. Ричард прав, и глупо сопротивляться. Он – сын своего отца. Всегда будет. Нечего отрицать очевидное.

– Прости, – выдохнул Максим. – Я сам не знаю, что говорю. Прости. Только все же скажи, она не с тобой?

– Ты спятил. Нет, она не со мной, но разве в этом дело? Ты должен оставить ее в покое. Она заслужила это. Она не хочет тебя видеть – и ты должен уважать ее выбор.

– Никогда не собирался уважать ее выбор.

– Даже если ты найдешь ее, чего ты добьешься? Она убежала от тебя один раз, убежит и второй. Чего ты от нее хочешь? Ты знаешь, что она никогда не станет играть в твои игры, Макси.

Максим закрыл глаза и замолчал, пытаясь выкинуть из памяти обрывки последнего кошмара, тяжелые капли дождя, вошедший в пике самолет…

– Скажи мне только, что она уже приземлилась. Ты говорил с ней? Ты дал ей денег? А ты знаешь, что час назад самолет упал в океан? С ней все в порядке?

Не контролируя себя, Максим почти кричал в трубку. Ричард стоял посреди своей лондонской кухни в длинном теплом халате в красную клетку. Что ему делать? Что отвечать? Если бы Максим не был таким… чудовищем, возможно, он и сказал бы ему, где сейчас Арина. Всего несколько часов назад Ричард говорил с ней. Она благополучно добралась до места и заверила Ричарда, что все хорошо, что их план сработал и что теперь все будет в полном порядке.

Но он не верил ни в какой «полный порядок». Достаточно было услышать ее интонации, то, как натянуто она с ним прощалась, как дрожал ее голосок. Что угодно можно было бы сейчас говорить и как угодно объяснять себе то, что произошло. Убеждать себя, что так будет лучше для всех, что Максим неуправляем и непредсказуем, чтобы оставаться с ним дальше, чтобы любить его. Что это глупо, безрассудно и к тому же опасно. Что время лечит… Нет, с Ариной не было «все в порядке».

Говорить же об этом Максиму Коршунову Ричард не собирался.

– Она давно приземлилась, и она не хочет тебя видеть. Так что ты можешь улетать из Москвы, – сказал он наконец после длинной паузы. – Оставь ее в покое.

– Я не могу, – глухо прорычал Максим. – Я не могу оставить ее в покое. Прости, Ричи.

И он нажал кнопку отбоя. Подумав, отключил телефон. Зная характер Ричарда, Максим был уверен, что тот примется звонить и отговаривать его. Никто не сможет его отговорить.

2

Мир вокруг казался негативом – пыльной, темно-зеленой с серо-голубым куполом копией другой реальности, параллельного измерения, в котором Арина провела последнюю пару месяцев. Дождь моросил и моросил без остановки, и желание спать побеждало все остальные чувства, но в электричке было слишком людно, чтобы сбросить напряжение по-настоящему. Арина сидела, зажатая между грузным мужчиной в серой ветровке и пожилой женщиной – под ногами у той стояли две коробки с дачными помидорами. Видимо, собрала с грядок все, что еще оставалось, и везла к себе домой, во Владимир.

Невозможно поверить, что она сидит тут, между этими вот людьми так, словно ничего и не было.

Сероглазый красавец с зачесанными назад волосами, в черном смокинге, тонком галстуке и белоснежной рубашке. Он умопомрачительно улыбается, протягивая ей руку. Теплые ладони, сильные руки сжимают ее, делая почти больно. Соблазнительная усмешка. «Я знаю, как сильно ты меня хочешь».

«О нет! Ты и понятия не имеешь, как сильно я хочу вернуться…» С упорством истинной мазохистки Арина вспоминала его красивое и такое обычно спокойное лицо и то, каким взбешенным он был в последний их вечер. Может быть, если бы она не надела то платье, все бы сложилось иначе?

А как – иначе? Особенно в случае с Максимом Коршуновым, избалованным принцем, играющим с людьми как кот с мышью. Еще несколько сумасшедших дней в его руках, в его квартире, в умопомрачительном лабиринте его игр и затей? Ничего больше, только это. Сладкий плен и неизбежно разбитое сердце в конце.

Да какая разница, сейчас или после!

Арина жалела, что не осталась, – и жалела, что узнала Максима Коршунова. Мир без него навсегда останется пресной поделкой. Она жалела, что оставила у Ричарда мобильный телефон, и проклинала то, насколько хорошо они продумали весь их план – полететь в Санкт-Петербург вместо Москвы. Добраться до Москвы не на самолете, а на «Сапсане». Сразу уехать домой, не заезжая даже к самой близкой подруге, к Нелли. Никому ни о чем не сказать, чтобы избежать ненужного риска встречи.

Увидеть бы его хотя бы один еще раз.

Перестань, глупая. Он уже забыл тебя.

Арина нервно вздрогнула и отвернулась от залитого дождем окна. Грузный мужчина, сидевший на краю, задремал и уронил тяжелую голову на ее худенькое плечо. Он тяжело дышал во сне, его дыхание было несвежим, и Арина невольно морщилась. Электричка казалась ей уродливой и фальшивой. После спортивной машины, летящей по лондонским дорогам на сумасшедшей скорости, все иное с колесами казалось ей медленным и картонным.

Только люди вокруг были до неправдоподобия нормальными – с их сумками, баулами и рюкзаками, с громким смехом, глухим переругиванием из-за места и неразборчивым бормотанием о курсах доллара и политике. Особенно в сравнении с дикой, беснующейся толпой, разодетой в кожу и металл и совокупляющейся в полнейшем хаосе друг с другом. Арина вспомнила о воющих мужчинах, распаленных одним видом полуголой Ренгильды – профессиональной «девушки-рабыни», мечтающей о новом хозяине, и щеки ее покраснели.

Вот чего он хотел для тебя, дорогая Белоснежка. Он не задумываясь поставил бы тебя на колени перед другим мужчиной и смотрел бы, как ты ублажаешь его, если бы это доставило ему сиюминутное наслаждение.

Твой первый мужчина. Разве можно любить такого?

Арине пришлось ущипнуть себя, чтобы не расплакаться. Как мог он привести ее на эти разнузданные Горианские игры, как мог он только подумать, что она позволит ему утянуть ее за собой на самое дно наслаждения! Действительно ли он верил, что настанет день, когда она встанет обнаженной посреди толпы незнакомых людей, предоставив ему решать, в чьи руки перейдет ее нежное тело после того, как она наскучит ему самому – ее господину.

Как она будет жить без него?

Поезд резко затормозил. Мужчина в серой ветровке, чуть не свалившись в проход, дернулся, обернулся и спросонья качнул головой. Вагон остановился, двери открылись, и люди потянулись из забитого вагона в тамбур. Повеяло холодным сырым воздухом. Мужчина встряхнулся и спросил у Арины:

– Что за станция?

– Костерёво, – вместо нее ответила ему женщина у окна.

– Еще минут сорок, значит, – кивнул мужчина, не обращаясь ни к кому конкретно. Затем встал, достал из внутреннего кармана ветровки пачку сигарет и тоже начал продвигаться к тамбуру, где, собственно, курить было тоже строжайше запрещено. Ну да кто на это смотрит. Арина вздохнула и вернулась к серо-зеленому пейзажу за окном. Стук колес вскоре снова перекрыл шепот дождевых капель по крыше. Домой, Арина, домой.

К местами осыпающимся, высоким песчаным берегам речки Клязьмы, к мокрой траве на полях и дорогам, которые развезло от дождей. К черному от старости дому и сараям с коровой, лошадьми и свиньями. В резиновых сапогах на босу ногу Арина побежит по двору, сгибаясь от тяжести ведер с комбикормом, и ей обязательно станет легче, рано или поздно. Время лечит.

– Значит, решила вернуться? – Мать, отец и Степан, материн брат, сидели за столом и смотрели, как она вяло водит ложкой в тарелке с борщом. В эту деревню, заброшенную за сто двадцать километров от Владимира, родители окончательно перебрались, когда началась перестройка. Мало им стало жизни в пригороде, захотелось корней, покоя. Большую часть детства Арина провела здесь, и всегда это место ей помогало.

Она появилась дома почти к вечеру, когда все текущие дела были переделаны и отец уже прилично выпил. Естественно. Они со Степаном сидели на террасе, «чтобы мать не зудела», и обсуждали последний проигрыш «Спартака», когда она возникла возле калитки, худая, насквозь промокшая. С одним рюкзачком в руках. Явилась!

– Я уеду, – тихо и угрюмо отозвалась Арина. – Я просто… навестить.

– За лето не явилась ни разу, умотала в свои заграницы и теперь вот решила нас навестить? Когда мы уже все собираем? – Претензии отца были понятны. Всех и вся он всегда почитал прежде всего за рабочие руки, а уж после за все остальное – дочь, родную кровь и так далее. Работать надо, а все остальное – пустое. И свиней жалеть, не есть мяса их – тоже.

– Я могу помочь вам с засолкой, – нашлась Арина и глянула на мать умоляюще.

– Да мы справляемся как-то, с тех пор как ты уехала. Дядя Степан вот помогает тоже, – бормотал отец, переглядываясь с родственником. Мать смотрела на Арину в беспокойстве. И у нее в запасе имелись «горящие» вопросы и невысказанные обвинения. Где дочь провела все лето и с кем? Что это была за работа, после которой она прибегает, как побитая кошка? Откуда эти дорогие шмотки, в которых она приехала? Но гораздо больше ее волновало, почему Арина появилась вот так, неожиданно, у них на пороге.

– Но почему ты не позвонила? – решила она задать только этот безопасный, «невозгораемый» вопрос. – Мы бы встретили.

– Я сама не знала, во сколько доберусь. И потом, автобусы же ходят.

– Ты считаешь, это достаточно – ответить, что автобусы ходят? – повысил голос отец.

– Да тихо ты! Иди вон со Степкой обратно, оставь ты ее в покое! – шикнула мать. За прошедшие месяцы дочь похудела еще больше, большие синие глаза резали как ножом. Что случилось? Что с тобой сделали? Ты влюбилась, доченька? В кого-то не того, да? Почему он не влюбился в тебя в ответ, ведь ты же чудесная девочка, это видно с первого взгляда.

– Неужели мне не нужно было к вам приезжать? – подавляя отчаяние, спросила Арина, глядя на отца. И тут плотину прорвало, она расплакалась, соревнуясь в силе потока с заливающим двор дождем.

– Ну, ты доволен?! – шипела мать, наливая дочери в стакан компоту.

– А что я? Ты сама говорила – задурила она, – растерянно буркнул отец. – Еще и разговоры эти…

– Да заткнись ты, Петька! Степка, шли бы вы отсюда! – И мать в сердцах хлестанула отца по руке полотенцем.

Чуть позже Арина успокоилась, одновременно с тем, как утих наконец этот нескончаемый дождь. Она все еще всхлипывала, отпивая горячий ромашковый чай из большой керамической кружки. Мать с отцом не покупали черного чая, предпочитая использовать в хозяйстве по возможности то, что можно вырастить, скосить или зарезать, тому, что можно купить в магазине. Ромашки в полях полно, мята разрослась, как сорняк, за сараем со свиньями. Сплошное здоровье. Пей – не хочу.

– Надолго ты, дочка? – аккуратно спросила мать, подкладывая дочери макароны. Пусть хоть поест, холера. Черт бы побрал эту моду на худобу, не дай бог, ведь тоже на диете сидит. Впрочем, Арина уплетала макароны с домашним сыром за обе щеки. И в самолетах, и позже, когда она пробиралась по Москве, ждала электрички на Курском вокзале, она и подумать не могла о том, чтобы что-то съесть. Ком стоял в горле, и все усилия уходили на то, чтобы не думать (или хотя бы делать вид, что не думаешь) о Максиме. А тут вдруг аппетит прорезался. Верно говорят – дома и стены помогают.

– Я не знаю, – честно призналась Арина. – Мне нужно время, чтобы подумать.

– Может быть, баньку тебе затопить? – спросила мама, проведя по ее волосам. – Хочешь?

– Баньку топить ей не буду! – раздался грозный голос из-за двери. – Я спать пойду!

– Спи ты, черт пьяный.

– Не хочу я ничего, – устало вздохнула Арина. – Завтра давай огурцы солить, мам?

– Ты скажи, что с тобой произошло, а, дочь? Тут говорят, ты чуть ли не в каком-то порнофильме снималась? Что в Интернетах твои голые фотографии лежат. Это правда?

– Что? – Арина остолбенела. – С чего вы взяли?

– Нелька приезжала. Говорят. Она показывала со своего этого… планшета, что ли?

– Ничего такого она не могла показать. Ни в чем я не снималась, – вспыхнула Арина. – Только и была, что одна фотосессия.

– Про Белоснежку? – нахмурилась мать. Арина побледнела. Вот он, итог ее неразумной и абсурдной страсти.

Все знают про Белоснежку.

И как теперь жить дальше, если даже в родной деревне ее чуть ли не порнозвездой считают. Причем даже те, кто небось и фотографий не видел. Особенно те, кто ничего не видел. Воображение подскажет куда более интересные варианты, чем высокохудожественная реальность, в какую вляпалась Арина Крылова по глупости да по незнанию.

Фотограф. То, что Максим – фотограф, Арина, конечно, знала. Впервые она узнала о нем на его персональной выставке в Москве, на которой они, собственно, и познакомились. Он принял тогда Арину за одну из своих многочисленных поклонниц, готовых на все. Она не была его поклонницей, ей отнюдь не понравились его жестокие, злые фотографии, объединенные общим названием «Ненависть».

Но он понравился ей так, что дыхание учащалось от одной мысли о его насмешливом красивом лице.

Отлично, просто отлично. Но фотографироваться она не собиралась. Она и не видела этих фотографий. Черт его знает, кто их видел. Может быть, весь мир уже в курсе, какой формы у нее левая грудь – единственная часть ее тела, которую оголили, несмотря на ее отчаянное сопротивление. И когда платье на ней разорвали, она испугалась до обморока.

Максим именно этого и ждал. Он фотографировал ее испуг, ее панику и то, как она дергается от слепящего света осветительных приборов. Ему нужны были и ее смех, и жгучий стыд, и ее обнаженная грудь, которую он запретил ей прикрывать руками.

– Да уж, Белоснежка, – вздохнула Арина. – Но это не фильм. Только несколько кадров, и к тому же я была там одетой. Какая-то глупость.

– И все-таки я не понимаю, как ты могла согласиться на такое! – воскликнула мать. Вскочив из-за стола, она принялась недовольно собирать посуду. Отвела глаза. Арина тоже сидела как каменная. Что тут скажешь? Опозорила себя? Бог с ним. Опозорила семью?

Знала бы ты, мама, что еще я делала для него. На что я еще согласилась, чтобы пробыть рядом с Максимом Коршуновым хотя бы немного. Дура!

– Давай я помою посуду, – подхватилась Арина. Она выхватила намыленную губку из рук матери и принялась яростно тереть тарелку за тарелкой. Вот бы так же стереть все воспоминания о Максиме.

– Ох, Аринка. Что же это такое, а? – Мама всплеснула руками и уселась рядом на табурет. Что бы там ни наговорила эта шалава Нелька, Арина у нее всегда была хорошей девочкой. Заботливая, добрая, нежная. Такая, что смотришь на нее – и страшно становится за то, как сложится ее будущее. Хрупкая, как какая-то прямо фарфоровая статуэтка, а синие глазищи блестят от невыплаканных слез. Нежная, за каждого порося переживает как за родного. В кого только уродилась такая?

– Все наладится, – произнесла Арина с неожиданной твердостью, словно пыталась убедить саму себя в этом.

– Ты учиться-то дальше собираешься? Или, может, ну его? Возвращайся, я тебя на ферму устрою.

– Учиться я буду, мам, – покачала головой дочь. Мать вздохнула, ибо все это время она винила во всем сумасшествие большого города, соблазны всякие. Но она понимала: если уж Арина вбила себе в голову что-то, ее не переубедить. Хрупкая, но упрямая.

– Ладно, давай-ка тогда спать, что ли? – растерянно пробормотала она. – А то у меня огурцов-то много, за завтра и не управимся. – Арина замерла с тарелкой в руке, обернулась и посмотрела на мать. Та только покачала головой и еле заметно улыбнулась.

Значит, мир?

Арина дотерла тарелки и расставила их на полке в старом шкафчике. Мать тяжело поднялась с табурета, обхватила дочь красными руками и прижала к себе. Затем неловко чмокнула в щеку. И уж совсем неожиданно…

– Выпить не хочешь?

– Что? – вытаращилась на нее Арина, не веря своим ушам.

– Да чего уж там, а? Все одно ты уж выросла. Теперь-то можно.

– Ну… давай, – махнула рукой Арина, не представляя, как еще реагировать на такое предложение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю