Текст книги "Чтобы помнить (СИ)"

Автор книги: Алиса Джемм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 ==========

– Ну, рассказывай. Звать тебя как, кстати?

– Ильёй.

– Ишь ты, Ильёй, значит. Ну, что тебя, Илья, ко мне привело?

В салоне было многолюдно. Вдоль длинного коридора по обе стороны располагались небольшие кабинки-кабинетики, прикрытые ширмами. Почти все были заняты. В одну из них только что протиснулся Илья Зорин и пока что мялся у самого входа.

Перед ним стоял здоровенный высокий парень с суровым бородатым лицом, пышной шевелюрой, прикрытой банданой, с мощным торсом, обтянутым чёрной майкой, с большими кистями рук, в кожаных штанах с заклёпками. На табличке сбоку от входа значилось: «Александр Кричевский».

– Будем имя любимой девушки на груди набивать? – хохотнул мастер, чтобы немного растормошить перепуганного парня.

– Не. Мне вот,– Илья медленно закатал рукава до локтя и показал мастеру множество тонких белых шрамов. Тот понимающе кивнул.

– Садись, парень. Не дрейфь.

Мастер взял левую руку парня в свою огромную ладонь, провёл пальцем по одному из шрамов. Кисть была бледная, тонкая. Рубчики – как рисунок: аккуратненько, друг за дружкой от локтя до самой кисти. На правой – пара штук всего.

– Давно?

– А вам какое дело?

– Мне-то неважно, а для дела надо, чтоб полгода минимум. Ну, тут побольше, я вижу.

– Полтора,– буркнул Илья себе под нос.

– Тест на переносимость краски сегодня сделаем. Уж больно нежная у тебя кожа. Как бы осложнений не было. А чего шрамы-то прятать надумал? Или мешают чем?

– Мешают,– кивнул Илья.

Мастер занялся подготовкой машинки, чтобы сделать пробный прокол в незаметном месте. А Илья тихо продолжил:

– Сын говорить учится. Скоро вопросы задавать начнёт. Что я ему отвечать буду?

Мастер удивлённо оглянулся:

– Сын? Чей сын?

– Мой сын.

– А ты, Илюша, парень-то ранний, как я погляжу! Тебе сколько годиков? – Илья хотел было огрызнуться, но, увидев, как к нему приближается игла, сглотнул и прошептал:

– Двадцать.

– Не малыш вроде, а трясёшься так. Не боись, я точку одну. Чтоб посмотреть завтра, не напухнет ли, – мастер протёр квадратик кожи салфеткой со спиртом, вжикнул разок машинкой – Илья даже пикнуть не успел, как он положил инструмент в лоток.

– Ты если так боли боишься, как же ты… – мастер кивнул головой на шрамы.

Илья, с побледневшим лицом разглядывая точку на коже, тихо ответил:

– Не помню я… Как в тумане всё было. Не хотел так жить больше. Никому не нужным.

…Конечно, он всё помнил.

На уши давит нереальная звенящая тишина. Так не может быть. Не может быть среди дня в многоквартирной питерской высотке. Не должно быть именно сейчас. Почему? Почему никто не шумит, не стучит молотком, не жужжит дрелью? Почему не орёт младенец сверху? Почему не слышно вечного сопливого сериала, который смотрит глухая соседка из квартиры справа? Ничего. Полный вакуум. Так тяжелее… Страшнее… Лучше бы всё как всегда. Всё по-прежнему, и только он… Никто и не заметил бы. А так – эта тишина. Как будто прислушиваются… Ждут… Когда же он наконец… Ну и пусть. Пусть так.

Избавиться от всех проблем разом, от пустоты, которая внутри, от всего ужаса, который снаружи.

Чтобы закончились тонны лжи, которые приходилось городить вокруг себя, пытаясь выжить в мире, где такие, как ты – изгои. Чтобы исчезла боль от жалости матери и презрения отца, которые появились в их глазах, когда не смог больше врать и сказал о себе всю правду.

Чтобы навсегда ушло чувство беспомощности и безысходности, которое было с ним долгие девять месяцев, пока… пока…

Нет. Даже в такой момент невозможно об этом думать. Он ведь надеялся, что всё наладится. Пусть криво-косо, пусть слишком рано, пускай. Они бы справились. Может, и родители бы приняли его хотя бы так. Хотя бы через ребёнка. Но нет. Он оказался не нужен.

И Лике он тоже был не нужен. Так, запасной аэродром. Для прикрытия свободной, красивой жизни. А теперь она с его ребёнком улетала в далёкую Грецию…

– Так что ж, не рад был, когда спасли? – голос мастера вывел его из задумчивости.

– Рад. Сам просил.

– Сам порезался, сам попросил: «Помогите»?

– Ага. – Илья опустил руку на колено. – Сам.

– Ну так глупо же!

– Глупо. Сын у меня родился. Думал, мать его за границу увезёт. А она в роддоме бросила. Мне позвонила. А я как раз с этим, – быстрый кивок на руки. – Мог не успеть. Но обошлось.

…Тогда так совсем не казалось.

Звонок мобильника. Это она, Лика, её мелодия. Автоматически, даже не подумав, что уже ни к чему, он берёт трубку. Правой рукой. С неё пока ещё капает не так сильно.

– Мне помнится, ты хотел стать отцом? – голос Лики звонок и зол. Ответа она не ждёт, она звонит, чтобы говорить, а не слушать. – Так вот. У тебя есть такая возможность. Пока ещё. Марис посоветовался со своей семьёй, и ему настоятельно рекомендовали не связываться с чужими детьми. И он не стал от меня этого скрывать. Так что я подписала отказ от родительских прав, и завтра мы улетаем к нему домой. Я вписала тебя в документы как отца ребёнка. Если он тебе так нужен, приезжай и забирай. Завтра выписка. Если не нужен, ты всё равно должен приехать и подписать отказ от него. Его сразу же заберут в приёмную семью. Они хотят сегодня, но теперь без твоей подписи никак. Всё. Счастливо.

Подлая тварь… В приёмную семью? Он ведь так просил её! Чуть ли не на коленях умолял! Он из-за этого с жизнью решил…

Осознание обрушивается, как лавина. Ребёнок. У него теперь есть ребёнок.

Чёрт… Что же делать? Ведь нельзя же теперь! Неужели поздно? Он может и не успеть…

Онемевшей рукой он набирает номер подруги. Она живёт тремя этажами ниже. Милая, весёлая девчонка. Не хочется пугать её, но у неё есть ключ от квартиры. А скорой теперь не откроешь…

– Юль, прости меня. Я… Так получилось, но теперь мне нельзя… Мне бы скорую, срочно. Вызови, а? И впусти их, пожалуйста.

Телефон выпадает из руки, но он уже не чувствует этого. Он медленно сползает на холодный кафельный пол и устало прикрывает глаза. Только бы успели.

Сквозь тяжёлый туман слышится шум в коридоре. Голос Юльки, вызывающей скорую.

– Да. Да. Илья Зорин. Да. Нет. Восемнадцать лет. Да, дышит. Крови много, но недостаточно… Нет, не в воде. Зоя, я прошу тебя, пусть поторопятся. Кто? Паша? Хорошо, что Паша. Он ведь рядом уже? Спасибо, Зоенька!

Затем провал. Тишина. И снова голос Юльки:

– Паша, я прошу тебя. Пожалуйста! Вы всё сделали, кровь остановили, он вне опасности, я прослежу за ним. У меня всё равно выходной завтра. Я умоляю тебя, не пиши ему суицид. Я не сказала Зое, как он поранился. Напиши, стеклом. При ремонте. Пашенька, не надо ему такого клейма. Такой молодой! Он просто сильно попал по жизни… Тяжело ему было. Но всё будет хорошо, я знаю! Я буду тебе вечно обязана! Новогодний корпоратив скоро, Пашенька. Придумаем с тобой что-нибудь, правда?

Потом Юлька долго нянчится с ним, сверкая глазами и шипя, как ошпаренная кошка:

– Открывай рот, ненормальный! Пей, что налито! Жуй шоколадку. Еда почти готова. Как ты меня напугал, придурок! Как же ты меня напугал! Ну хоть какая-то от тебя польза – с Пашкой есть повод замутить. А то не знала, с какого края к нему подступиться.

– Юль, у меня сын родился. Мне его забирать завтра.

– Но Лика же с тобой порвала, разве нет? Она же собиралась в Грецию со своим этим, как его? Пока экспертиза на ДНК, ты бы уже и следов её не нашёл.

– Да на фига экспертиза-то? Не нужен ему мой ребёнок. И ей не нужен. Я его заберу.

– Как заберёшь? Куда? А учёба? А работа? Илья, что ты молчишь? Ты понимаешь, что такое младенец, а? Родители тебе ведь не помогут?

– Нет. Однозначно нет. Я путёвку покупать собирался. Год копил. Мы с ребятами с курса хотели на горнолыжку на Новый год. Не сложилось. Деньги остались. Думаю, на три месяца хватит няню оплатить. Серафиму попрошу. Она согласится, я знаю.

– Илья! Ты чокнутый! Тебе восемнадцать лет! Зачем тебе это? У Лики ведь родня есть?

– Ты не догоняешь! Он никому не нужен! Его заберут в чужую семью! А я… Ты ведь понимаешь – такой возможности иметь ребёнка, своего, законного ребёнка у меня никогда уже не будет! Да не могу я его отдать! Он же мой! У него никого нет. И у меня никого…

Мастер задумчиво смотрел на притихшего парня.

– Так значит, сын тебя спас?

– Получается, что так.

– А почему думаешь, что не нужен никому?

– Ну а кому? – Илья оторвал взгляд от запястий и со злым вызовом уставился на мастера. – Я гей! Семья меня знать не хочет. С девчонкой я из любопытства экспериментировал. Хотя уже тогда знал, что не этого хочу. А ей всё равно было, с кем. А может, замуж хотелось поскорее. Родаки у меня при деньгах. Вот и соврала, что таблетки пьёт. А пока ребёнка носила, с греком познакомилась. Меня тогда уже дома ничего не удерживало. Я родителям сказал, что я голубой, они меня сразу послали, мол, ты нам не сын, – казалось, что этот поток откровенности льётся из Ильи сам собой, не удержать его, не остановить, но он вдруг осёкся, поняв, что слушает его здоровенный байкер в бандане, и сейчас вышвырнет его на улицу, наверное, как щенка за шиворот…

Но мастер слушал молча, не прерывал, смотрел внимательно, без презрения. Странно даже. Злость немного улеглась. Помолчали.

– И что ребёнок?

– Ну а что ребёнок? Мать улетела тогда, а он мой теперь. Только мой.

– Тебе надо каталоги полистать или ты знаешь, что хочешь? – мастер качнул головой в сторону толстых фотоальбомов, лежащих на полочке у стола.

– Знаю. На левую кардиограмму хочу. Чтобы каждая полосочка по шраму… А к ладони уже прямая линия. Ну, типа, всё… Не бьётся уже.

– А на правую?

– Вот, – Илья вынул из кармана смятый листочек, развернул и протянул мастеру. Маленькая летящая ласточка. Символично. Ну, мастер-то специалист. Ему ли не знать.

Ну да. А на левую руку – синюю скупую ЭКГ. С последними ударами. Слева смерть. Справа надежда. Это рисунок не для других. Это для себя. Чтобы помнить.

========== Часть 2 ==========

Егор Климов гнал свой байк по просёлочной дороге в какой-то тьмутаракани за полсотни километров от Питера. Шлема на нём не было. В ушах свистело до боли, слёзы застилали глаза, но это было очень легко свалить на встречный поток воздуха. Он не плакал, нет, конечно же. Просто ветер.

Два года, как не стало Виктора. Да, надо бы заехать на кладбище, но сегодня был риск встретить там его родителей. А разреветься при них… Байкер в косухе и в соплях? Нет, не стоило. Они ничего не знали. Для отца с матерью их мальчик навсегда остался настоящим мужчиной, сильным, смелым и вечно молодым. И только с ним, Егором, он был нежным, мягким, ласковым парнем с горячими податливыми губами и жарким телом.

Тогда, тёплым июньским вечером, произошла большая авария на гонках, в которых они все участвовали. Он, Клим, выжил. Хотя и с большим трудом. Антоха инвалид теперь, а Виктор… Его нет больше.

Пора было закругляться.

Его Хонда – чёрная, мощная, как хищный дикий зверь, ревела под ним всеми своими внутренностями. После часовой езды наперегонки с ветром стало немного легче. Надо бы наконец остановиться, надеть шлем и возвращаться к цивилизации. Ничего уже не изменить. Осталась только память да уродливые шрамы на теле, мастерски забитые татухами. Саня Кричевский, для друзей просто Рич, лучший мастер в его салоне и по совместительству друг, превзошёл сам себя. Получилось даже красиво.

Пора ехать. Они как раз сегодня с Ричем хотели зайти в бар, выпить пива. Витьку помянуть. Хорошо, что проревелся. Негоже такому мачо, как он, в слезах палиться. Бизнесмен, однако. Надо соответствовать. Закупка-продажа компьютерной техники оптом и в розницу. А сеть тату-салонов «Викинг» – это просто так, хобби. Хотя и прибыльное.

Пора было отправляться в офис. Добывать хлеб насущный.

***

Рич сегодня был как-то по-особенному погружён в свои мысли, пока доставал инструменты из автоклава, раскладывал по лоточкам, готовил иглы, краску, расстилал новую салфетку на рабочем месте. Мыслями он был далеко. Витьку вот вспомнил. Выпьют сегодня с Климом обязательно за него.

Несколько лет работы психологом давали о себе знать. Рич видел, как Клима ломает до сих пор. Подкосила его Витькина смерть, ох, подкосила. Он всегда был замкнутый. Всё в себе. А уж после аварии…

Отношений больше ни с кем не заводил. Да и какие там отношения? Удивительно, как они с Витькой друг друга смогли разглядеть. Не любят у нас голубых, люто не любят. А уж среди байкеров… Да и он, Рич, признаться, тоже не любил. Пока не узнал, что друг детства, с которым и в огонь и в воду, высокий, красивый, спортсмен, который в кровь бился всегда за любое правое дело, оказался гомиком. Сам сказал. Встал у него однажды на красивого парня в душевой сауны, а он, Рич, заметил. Ну, Клим и признался.

Как Рич его тогда мутузил, даже сейчас вспомнить страшно. Живого места не осталось. А Егор и не отбивался даже, хотя мог. Всегда сильным был. Молчал только, прикрывая лицо рукой, а в глазах такая тоска – сердце в клочья. Рич бил и плакал, бил и плакал. Потом упал с ним рядом на кафель душевой, положил разбитую в кровь голову себе на колени и шептал, ероша светлые волосы раскуроченными от ударов пальцами:

– Чтоб ты сдох, Клим, если ты такой! Чтоб ты сдох! – а кровь вместе с льющимися сверху струями воды смывалась с их тел в водосток, унося с собой всё ненужное, страшное, что бушевало в груди, грозя разорвать её на тысячу кусков.

С Егором Климовым они не разлучались с тех пор. Институт вместе. Факультеты только разные. Гонки вместе. Работу вот Клим ему по душе подогнал. Знал, что нравится ему художествами на телах заниматься. Клим и сам пробовал. Но не пошло как-то. А смотреть любил. Часто на сеансах у него просиживал часами, наблюдая, как из-под иглы роторной машинки в крови и краске рождается красота.

Психологом Рич проработал недолго. Очень тяжело было пропускать чужую боль через себя. А ведь нельзя это. Свихнёшься. Теперь вот у него работа такая же – он наблюдает за человеческой болью и радостью, которые все нараспашку. Многие бьют тату ради красоты, но очень и очень многие – ради другого.

Кто-то – чтобы скрыть что-то важное, кто-то – поделиться внутренним миром, который не все умеют разглядеть, а кого-то, как вот этого парня, тихо сидящего, глядя, как Рич раскладывает инструменты, привела какая-то нужда. Страх в глазах. Отчаяние.

Симпатичный. Молоденький. Сначала Ричу показалось, что ему лет восемнадцать. А по глазам вот гораздо больше. Сколько в них всего намешано… Серые, кстати. Зеленоватые даже слегка. Странный цвет. От освещения всегда зависит, от настроения. Волосы светлые, слегка отросшие, чёлка вон в глаза лезет. Это вроде модно сейчас – чтоб глаз не видно. Аккуратный носик, губы пухлые и розовые, как у девочки. Да и сам нежный такой, хрупкий. Рядом с Ричем мальчик смотрелся просто кукольно. Как игрушка.

А ребёнку, значит, полтора года. В двадцать-то лет. Непростой мальчик. Очень непростой. И навряд ли такой хрупкий, как выглядит. Такого не сломать. А шрамы… Ну, может, это они и сделали его крепче. Все допускают ошибки. Все. Он, Саня Кричевский, не исключение.

– Завтра приходи. В пять сможешь? – Парнишка кивнул и встал. – Спиртного не пей, никаких таблеток не принимай. Иначе кровотечение сильное может быть. И выспись. Настроение должно быть хорошее, чтобы не так больно было. С хорошим настроением можно и без анестезии. Лучше даже. На ресепшене у Илоны памятку возьми. Почитай дома. Иди давай.

========== Часть 3 ==========

В этот тёплый субботний вечер народу в баре было мало. Лето, чо. Народ стремится уехать из шумного Питера на выходные. На дачу, на природу, поближе к водоёмам, в лесок какой-нибудь. Шашлычок, коньячок. Можно себе позволить после трудовых будней.

Кричевский с Климовым сидели в углу, изрядно набравшись и глядя друг на друга осоловелыми глазами. Уже помянули Витьку Грача. Клим всплакнул даже, баба голубая. Обсудили результаты последнего заезда. Поговорили за жизнь. Теперь просто сидели, думали каждый о своём.

Рич поглядывал на друга, жующего очередную зубочистку и запивающего её пивом из тяжёлого запотевшего бокала. Ну что за сука жизнь! Почему таким парням вечно достаётся выше крыши? Ведь бьёт же по самому больному. Как они выдерживают, не ломаются? Может, отнимая у них возможность быть как все, эта самая жизнь даёт им нечто большее? Силу? Внутренний стержень, который не даёт упасть после очередного удара? Вон, когда кризис грянул, сколько народу руки опустили. А Клим нет, поднялся, отряхнулся и дальше пошёл. Ещё и его, Рича, с собой поволок.

Сидит вот перед ним, слёзы с соплями вытер, пиво пьёт. Волосы белые до плеч, сами плечи – косая сажень, голубые глаза мутной дымкой подёрнулись, губы… Чёрт, допьёшься до того, что сам будешь мужские губы разглядывать. Нормальные, кстати, губы, всё в меру. А сам весь где-то далеко. Взгляд блуждает по столу, но не здесь, совсем не здесь.

Прямо как мальчишка сегодняшний, что со шрамами. Взгляд такой же. Одинокий до жути.

В голову Рича настойчиво лезла бредовая мысль. По пьяни, что ли? Как бы хуже не вышло. Но уж больно одинаково они смотрят. На одной волне вроде как. Помогли бы друг другу, что ли. Климу хоть и тридцатник с годиком, но он в душе пацан совсем. И тепла ему взять неоткуда, один ведь, потому глаза как льдинки. Вот сейчас домой приедет, а там никого. Хоть в петлю. А так бы мальчишка этот. Да ещё сын его.

Пока эта мысль не испарилась из затуманенной головы, Рич, чтобы не передумать, ткнул друга в плечо.

– Ты это, приходи завтра к пяти в салон. Ласточку колоть буду. Посмотришь. Тебе вроде нравится, когда птички.

Клим кивнул и потянулся за телефоном. Прав, конечно. Пора вызывать такси. Засиделись.

***

Клим приехал в салон раньше пяти. Дома в воскресенье днём сидеть было скучно. А в «Викинге» можно потрепаться да на людей посмотреть под предлогом внеплановой проверки. Как раз сотрудникам тонус поднимет, чтоб не расслаблялись. В «татухах» своих он чувствовал себя уютно. Всё здесь было, как ему хотелось, не так, как в офисе. Офис тоже его, конечно, и деньги там большие вертятся, но как-то без души, что ли. Сухие цифры. Хотя цифры на дензнаках – вещь очень даже неплохая.

Пройдясь по кабинкам, посмотрев, как ребята и девчонки увлечённо работают с клиентами, он сел в кресло за спиной у Рича, стал наблюдать, как тот готовит инструмент для работы. Сам потягивал «спрайт» из банки. Сушняк после попойки никто не отменял.

Рич поглядывал на Клима с опаской и думал, не сглупил ли он вчера, пригласив его на сеанс. Хотя про мальчишку же не сказал ничего.

Если они не разглядят друг друга сами, он не полезет. Ещё чего. Не сваха, в конце концов.

Ровно в пять парнишка отодвинул ширму, прикрывающую кабинку:

– Можно?

– Заходи, парень. Садись.

Тот огляделся вокруг и заметил сидящего в углу Клима. Резко остановился, вдохнул как-то судорожно. Сел. К Климу боком.

Пока Рич проверял результат теста на аллергию, обезжиривал правое запястье, дезинфицировал кожу, смазывал гелем, он чувствовал, что в воздухе сгущалась странная атмосфера. Как перед грозой. Казалось, сейчас потрескивать начнёт. «Ох, мать, неужто я что-то недоброе затеял», – пронеслось в голове, когда он невзначай глянул на Клима и увидел, как тот сидит с напряжённой спиной, впившись взглядом в профиль мальчишки, и, кажется, даже не дышит. Илья же, наоборот, дышал часто, короткими резкими вдохами. Над верхней губой выступила испарина, глаза широко распахнулись, левая рука сжала сиденье стула так, что побелели костяшки. Чёрт, да что с ним? Неужели так трусит? Парнишка вдохнул, приоткрыв рот, и кончиком розового языка слизнул капельку пота с верхней губы. Клим, наблюдавший за ним, вскочил и с тихим «Бля…» пулей вылетел из кабинки.

«Ох, ё! – только и успел подумать Рич вслед сбежавшему другу. – Так вот он какой, гей-радар в действии!»

***

Илья приходил к мастеру тату ещё раз. И при приближении к салону у него начали трястись колени. Да что же это такое! Не от страха же. Ведь почти и не больно. Хотя чего себе врать-то? Конечно, не от страха. От ожидания. От призрачной надежды ещё раз встретить того парня, что сидел у мастера в его прошлый приход. Илья чувствовал, что попал. И попал безнадёжно. Где он, а где Климов! Он видел его фотку на информационном стенде для клиентов. Хозяин салонов. А их в городе несколько. Егор. Егор Климов. Красиво. И сам… Чёрт! Аж дух захватило, когда увидел его! И тот, похоже, тоже на него клюнул. Потому и сбежал, чтоб не палиться перед мастером. А ведь не скажешь, что гей. Такой яркий мачо.

Ох, Илья! Забудь! Не твоего поля ягода!

– Привет.

– Привет, парень. Сегодня закончим. Проходи, садись. Ты что, не работаешь сегодня, что пришёл пораньше?

Удобно устроившись за столом, Илья обдумывал, как выяснить у мастера то, что хотелось.

– У меня график свободный. Я на айтишника учусь заочно, а зарабатываю тем, что компы по домам чиню. Ну и ещё всякие подработки, – Илья вздохнул, смотря на почти законченные татуировки. – Приходится крутиться.

– А с кем сын? – мастер сосредоточился на работе и говорил, не отрывая глаз от машинки, нанося очередную линию на кожу.

– С няней. Серафимой звать. Соседка моя. Мировая тётка. Любит его, как родного. Семьи у неё нет. Кошки только. Ей не в тягость. Сейчас вот гуляют в парке, а я к вам. Мы в соседнем доме живём. Скажите, – наконец решился Илья, – а тот парень, что был здесь в воскресенье… Это ведь Климов был, да? Хозяин салона?

Мастер кивнул, не отрываясь от работы.

– Ага. Дома скучно одному в выходной, вот и приезжает иногда.

– В смысле одному? Он что… не женат?

– Нет. И, похоже, не планирует, – ответил мастер, кажется, угадав скрытый смысл вопроса.

Илья осторожно глянул на него, пытаясь понять, не спалил ли Климова своими расспросами, но мастер продолжал невозмутимо работать машинкой.

До конца сеанса Илья размышлял о том, что надо бы позвонить Валентину и попросить пару заказов. Тошно, конечно, но придётся. В этом месяце совсем туго с деньгами. А Мишель приболел. Витаминчиков бы каких-нибудь, что ли. Серафима сама знает. Лишь бы денег найти.

***

– Сань, ты мне скажи… Тот пацан, которому ты летящую ласточку набивал… Ты знаешь о нём что-нибудь?

– Дозрел, да? Тугодум чёртов! Он был тут полчаса назад. Последний раз, кстати. Через месяц теперь придёт на коррекцию. Тобой интересовался.

Клим вопросительно поднял глаза на Рича.

– И?

– Живёт где-то рядом. Собирался в парке погулять после сеанса. С сыном.

– С сыном?

– Ты меня не пытай! Надо чего, сам его ищи и спрашивай. Они мне тут как на духу всё выкладывают не для того, чтоб я своего босса байками развлекал.

– В каком парке-то?

– Здесь за углом. Говорил, часто там гуляют. С няней.

– Сань, а как думаешь…

– Да. Точно гей. Сам мне сказал.

– Вот ты, блин, и спросить не дашь. Пойду я.

– Иди, иди! Давно пора. Жидкость ты тормозная! – это уже в пустоту. Климов исчез так же быстро, как появился.

========== Часть 4 ==========

Проехаться Климову пришлось всего пару-тройку сотен метров. Из-за угла дома показался небольшой парк, о котором говорил Рич. Остановившись, он огляделся вокруг. Раcсмотрел парочку мамаш с отпрысками, одного мужичка, потягивающего пиво на скамейке рядом с коляской, несколько подростков, как мартышки болтающихся на перекладинах в детском городке. Никого похожего на искомый объект в поле зрения не наблюдалось.

В маленьком магазинчике на первом этаже соседнего дома открылась дверь, дилинькнув колокольчиками. Климов обернулся. Сквозь стекло так и не снятого мотоциклетного шлема он увидел, что из двери показался тот светловолосый парнишка, которого он пытался здесь высмотреть. Несмотря на жаркий летний день, на нём была футболка с длинным рукавом. Руки парня были заняты двумя набитыми доверху большими бумажными пакетами, которые тот прижимал к себе, поэтому дверь ему пришлось открывать, толкая её задом.

«А ведь ему больно, наверное, – подумалось Климову. – Пакетами прямо по свежим татухам».

Не успел он развить эту мысль, как магазинчик, снова звякнув колокольцами, выпустил ещё двоих посетителей.

– Слышь, голубок! Постой-ка! Дело есть. Стой, я тебе сказал!

Климов дёрнулся было в их сторону с инстинктивной попыткой вмешаться, если потребуется, но мальчишка, не обращая на них внимания, пошёл в сторону парадной по соседству с магазином.

Преследователи не отступались. Тот, который повыше, обогнал мальчишку и стал перед ним, загораживая дорогу.

– Пошёл на хер, Глеб! – услышал Климов. Парень сделал шаг в сторону, обойдя нежданную преграду, и направился дальше.

– Нет, ты послушаешь меня! – упомянутый Глеб явно не планировал уходить и схватил парня за руку. Тот зашипел, но пакет из руки не выпустил. А Климов, наблюдая за ними, слез с байка и снял шлем. – Я знать хочу, давно это у вас?

– Как ты меня достал! Чего ты ко мне прицепился, а? Его и спроси.

– Я тебя спрашиваю, мудак хренов!

– А ты мне, блядь, кто, чтоб я перед тобой отчитывался? Руку брось, сука!

– Нет, ты мне всё-таки ответишь! Кто ты ему? Давно вы знакомы?

– Эй, парень, ручонку-то свою убери, – Климов подошёл и теперь с высоты своего немалого роста взирал на всю компанию, – а то могу я убрать. Ты потом эту свою грёбаную руку в кустах с собаками искать будешь.

– А ты вообще кто? – борзый Глеб не унимался, но пальцы с чужого запястья всё-таки снял. Климов заметил, как мальчишка с пакетами скривился от боли, но не пошевелился. Не мог выпустить покупки из рук. Не на землю же их, в самом-то деле?

– Не советую тебе это выяснять. – В рваных голубых джинсах, косухе поверх белой футболки, со стянутыми в хвост светлыми волосами Климов выглядел довольно вызывающе, к тому же он был значительно старше. Хамоватый Глеб немного подумал и, решив всё же не нарываться, вместе со своим молчаливым приятелем удалился, бросив напоследок:

– А с тобой мы ещё встретимся, гадёныш!

Парнишка с пакетами скривился и сплюнул с досады.

– Вот сволочь. Достал уже! – Он пошёл ко входу в здание. Климов пристроился рядом.

– Давай пакеты сюда.

– Чего? – удивился тот.

– Знаешь, не выёбывайся. Я ж видел, что ты татухи себе делал. Свежие ведь совсем. Вон и сейчас рожу кривил, когда тебя за руку схватили. Давай сюда, сказал! Не мог сумки с ручками взять, что ли?

– Да не было у них с ручками. Я бы взял.

Климов забрал у парня объёмную поклажу, отдав при этом мотоциклетный шлем, висевший на локте, и краем глаза заметил, как тот с облегчением выдохнул.

Вместе дошли до парадной. Мальчишка набрал код, открыл дверь и придержал её ногой, ожидая, что Климов вернёт ему покупки и отправится восвояси. Но у того были другие планы. Он вошёл внутрь и остановился у дверей лифта. Те со скрежетом открылись, выпуская двух дам изящного возраста в широкополых шляпках с бумажными букетиками на полях и с цветными ридикюльчиками.

– На прогулку, Аделаида Андреевна? – улыбнулся одной из них парнишка.

– Да, милый. Вот сестра в гости пришла. Прогуляемся по набережной. Сегодня такая погода дивная. Солнце уже вовсю припекает.

Старушки, весело болтая, удалились, а Климов с парнем вошли в кабинку, и она, дёрнувшись, неторопливо поползла вверх. В воздухе повисла напряжённая тишина. С каждой секундой Климов ощущал поднимающуюся внутри знакомую неконтролируемую волну возбуждения, как было в тот раз, в салоне.

Симпатичный мальчишка цеплял его слишком сильно. Это пугало, но это было здорово. После гибели Виктора Климов ещё не разу не испытывал такого сильного притяжения к кому-либо. Да и с Витькой это было не так. С ним они долго общались как друзья, потом притирались, привыкали, учились строить отношения друг с другом и с окружающей действительностью. Им было очень хорошо вместе. Надёжно. Сам Виктор был таким. Надёжным.

А сейчас Климова тупо повело от страсти. Чем меньше этажей оставалось, тем чаще становилось дыхание. Это было наваждение какое-то. Если бы не грёбаные сумки, он уже тискал бы пацана за задницу, так чесались ладони. Выпуклость в штанах, мать её, вся на виду под натянутой джинсой, предстала перед мальчишкой во всей красе. Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Тот смотрел ему прямо в глаза и молчал.

Напряжение в лифте зашкаливало.

А потом парень улыбнулся и слегка мазнул языком по нижней губе. Ситуация абсолютно вышла из-под контроля. Они рванулись навстречу друг другу одновременно. Климов всем своим весом вместе с пакетами, пропади они пропадом, придавил мальчишку к стенке кабинки, и они впились друг другу в губы.

Парень, обнимая его, врезал по спине мотоциклетным шлемом, висевшим на руке. Климов от неожиданности дёрнулся, но поцелуй не прервал. Он длился и длился. Целоваться без рук было странно, но оторваться не было никакой возможности. Только нехватка воздуха и подгибающиеся колени наконец привели их в чувство.

Так и замерли на минуту, пытаясь отдышаться.

– Меня Егор зовут. Климов.

– Илья Зорин. Приятно познакомиться.

– Ну да. Я бы даже сказал, очень,– дыхание у Климова уже почти выровнялось. Чего нельзя сказать о его выпуклости. Она возвращаться на исходную категорически отказывалась. Было заметно, что дела у Ильи обстояли не лучше.

– На чай не пригласишь?

Парень улыбнулся.

– Легко. Если не боишься.

– Чего не боюсь? – Илья открыл дверь и пропустил Климова, скрытого пакетами, внутрь. Вопрос потонул в диком визге, что-то врезалось в него и повисло, обхватив ноги под коленями. Он чудом не упал.

Вошедший следом Илья закрыл дверь и отцепил это нечто, попутно выговаривая:

– Веди себя прилично, Мишель. Нельзя виснуть на гостях, как маленькая обезьянка.

Климов наконец-то избавился от пакетов, сгрузив их на крышку обувницы, и теперь с интересом разглядывал мелкого худенького пацана, сидящего на руках у Ильи и смущённо дующего губы из-за того, что принял за отца чужого мужчину.

Рич говорил, что у клиента есть сын, но выглядело это дико. Слишком молод.

– Сколько ему?

– Полтора на днях.

– А тебе?

– Это допрос? Ну, двадцать.

– А мать его где?

– Нет у него матери. – Илья напрягся.

– Так не бывает, если только ты его сам не родил.

– Бросила она его. И в Грецию замуж вышла.

– Так он реально твой? А как же…

– Ну, знаешь! Да, реально! И именно мой. Родной и официально.

В этот момент из кухни вышла дородная женщина лет шестидесяти. Если бы Климова спросили, с кого писали «Мойдодыр», он теперь точно знал ответ на этот вопрос. Эта шкафоподобная представительница прекрасного пола имела круглое лицо с ярко-розовыми безразмерными щеками и жёлтые крашеные волосы, собранные в пучок на макушке. Форм она была квадратных и в фас, и в профиль, но глаза лучились такой добротой, озорством и молодостью, что ему вдруг захотелось подойти к ней, уткнуться носом в огромную, обтянутую цветастым передником грудь и ощутить знакомый запах пирогов с мясом, как от бабушки в далёком детстве.