Текст книги "Вурдалак (СИ) "

Автор книги: Алина Лесная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

     ВУРДАЛАК

      – Вот это правильный орк.

      – Дохлый и вонючий? – Бахмут безуспешно прятал нос в рукав, а вот его спутник откровенно наслаждался смрадом. Ратник и сам недолюбливал вспыльчивых степняков, но всему должен быть предел! – Давай его с дороги уберём? А то мимо проехать невозможно!

      – Так здесь никто и не ездит, разве что пешком ходит.

      Предложенная Шипом дорога в обход Ожегодского княжества пролегала по самым дебрям, топям и оврагам. Бахмут подозревал, что силль-миеллонец просто хочет детализировать свою карту, вот и тащит напарника туда, где сам леший ногу сломит. В конце концов ратник действительно вывернул лодыжку, да так здорово, что впору в голос орать, и Шип, сжалившись, пошептался с сойками на предмет человеческого жилья. Птицы, издревле служившие у Перворожденных вместо почтовых голубей, навели на зыбкую болотистую тропку, годную для людей и коз, но сильно проседающую под лошадьми. Первая деревенька фактически держалась на плаву, а между плетёными из ивняка домами были перекинуты полузатопленные мостки, так что её без раздумий миновали, надеясь, что во второй бог удачи выбросит "чёт". Но вместо этого Лукавый Угодник подсунул труп, прямо под шильдой привалившийся спиной к столбу точно сморенный дорогой путник.

      – Нехорошо, когда мёртвый находится там, где ходят живые, – попытался втолковать ратник. – Разупокоится ещё, как тот висельник.

      Шип присмотрелся к голове с чупруном на макушке, коя возлежала у трупа на коленях.

      – Без башки-то? Вряд ли. Судя по клейму на роже, он из клана Бегущего Сайгака. Ну так пусть отдохнёт здесь, торопиться ему уже некуда... – остроухий двинулся вперёд, и Бахмут с тяжким вздохом последовал за ним: всё равно лопаты у спутников не было.

      – Интересно, кто додумался назвать соседние деревни почти одинаково – Опадки и Осадки? А самих жителей величать опадинцы-осадинцы или опаданцы-осаданцы? – через некоторое время полюбопытствовал ратник. По обеим сторонам тропки, отороченной багульником, тянулись затенённые ракитами ярко-салатные лужайки, но принять их за пастбища мешали широкие зеркала бочагов. Деревня ещё не показывалась.

      – Когда я только начал путешествовать, довелось мне ночевать в селишке с чудным названьицем Вздрыщи. Хотел напоследок хозяину благодарность изъявить по вашему обычаю, сказать: "Прощайте, да не взыщите!" Я тогда на человечьем плохо разговаривал, вот глупому мужику и почудилось, будто я глумлюсь... – Бахмут с хохотом зарылся лицом в Зорькину гриву. – Хвала Пресветлой, у Сольдэна быстрые ноги, – невозмутимо закончил эльф.

      На входе в деревню лежало бревно. А сидели на нём три благообразных седых старца. Когда компаньоны поравнялись с привратниками, Бахмут увидел, что у среднего вместо глаз бельма.

      – Моня, скажи Чуне, чтоб поглядел, кто к нам пожаловал – у него глаз зорче твоего, – обратился слепой к соседу справа.

      – Мгмыыы...гхррр-гыыы... – пальцы дедуси быстро-быстро замелькали, складываясь в непонятные символы, широкие рукава небелёной рубахи – длинной, почти в пол – так и порхали.

      – Вестимо, путники, Пиня! – громким и резким, как у глухого, голосом пояснил Чуня, внимательно "выслушав" Моню. – С виду, вроде, пригожие, да что-то много их в последнее время к нам шастает!

      – Из каких земель будете, люди добрые? – дружелюбно поинтересовался Пиня, видимо, главный из старейшин.

      – Из далёких, отец, за трапезой байками чужеземными вас потешим, – разулыбался Бахмут, с голозадого детства знающий, как вести себя с такими вот старичками-боровичками, с виду безобидными, но шибко языкатыми. – Мира вам и здравия, почтенные!

      Шип, не пожелавший оставаться "людом добрым", мрачно откинул капюшон.

      – Ба-а! – вытаращился Чуня. – Это ж кто тебя так суродовал-то? От рожденья лопоухий да косоглазый али колдун какой порчу навёл?

      Бахмут предостерегающе схватил за руку онемевшего эльфа:

      – А скажите-ка, почтенные отцы, у кого можно на ночь остановиться, чтоб не стеснить?

      – Платишь чем? – осведомился Пиня.

      – Деньгой! – ратник громко хлопнул по кошельку, чтобы звон платежеспособности донёся до слепого.

      – Бы-гы-мрыыы! – ожесточённо жестикулируя, вставил немой.

      – Моня прав, вам к Брыне с Анятой надо, только они медьки возьмут! Остальным-то лучше б кус полотна али ещё чего полезное! – Чуня ткнул узловатым пальцем в искомую хижину, и старцы потеряли к путникам интерес до обещанной трапезной байки.

      Вопреки предположению ратника, хозяева оказались не мужем и женой, а братом с сестрой, да такими непохожими, что оставалось только диву даваться. Он – мрачноватый дюжий парень, почти до глаз заросший тёмной бородищей, она – совсем ещё девчонка, маленькая и золотокосая, без умолку трещавшая как коростель с момента, когда путники переступили порог. Кабы не болотная зеленоватая бледность, характерная для местных жителей, была бы хорошенькой.

      Опадчане, кстати, повели себя вежливо: не пялились на пришлых в окна, а чинно заходили к соседям одолжить древесной муки, спросить какого-либо совета или по иному важному делу, да так и оставались. Называли они себя няшами.

      – Почему няши? – встрепенулся Шип. Чуне уже растолковали, кто пожаловал, и старец взирал на "урода" с куда большим уважением, польстив эльфячьему самолюбию.

      – Ну так живём-то почти в самой топи, в няше, то бишь, – пояснил Пиня, также довольный неподдельным интересом со стороны Перворожденного. – У соседей почва осевшая, а у нас опавшая, вот и назвались Осадки и Опадки.

      – Если в округе только два поселения, зачем вам вообще нужна шильда?

      – Дед наш большой человек был, по миру ходил аж до самого княжества Туева, – отвлекшись от очага, вмешалась Анята. – Так вот он сказал, что у всякого селища должно быть название, на щите означенное.

      – А трупы под ним сажать тоже он научил? – съехидничал Шип.

      – Так он со стороны Осадков сидит, значит, и проблема ихняя, – пожал плечами Брыня.

      – Нет, он с вашей стороны сидит.

      – Мгы-быыы! – всплеснул руками Моня.

      – Вот паскудники, опять пересадили! – возмущённо ахнул Чуня.

      Напарники переглянулись.

      – В смысле опять?

      – В смысле, снова, – Пиня нравоучительно задрал палец. – Помер он неудачно, прямо на нашей с Осадками границе, вот с тех пор друг другу и перекладываем. Голову мы ему рубили, чтоб не разупокоился ненароком, значит, хоронить их очередь.

      – А эти подлецы всю работу на нас хотят спихнуть! – досмотрев изящную брань Мони, поддакнул Чуня. Вот и выяснилась причина, по которой осадчане не сообщили соседям о путниках, хотя обычно такие вести разносятся быстрее чиха: няши попросту перессорились из-за "уборки" покойника. Нда, дела-а...

      – Почему помер и когда? – спросил эльф.

      – Хищники загрызли пару седмиц назад, – ответил Брыня слишком быстро, чтобы понять: дело нечисто, но до сумерек селищане всё равно не признаются, а там путникам просто некуда будет деться.

      – Ясно, – не стал настаивать Бахмут. – Но вы бы всё-таки прибрали мёртвого, а то неровен час кто-то из князевых людей увидит и решит, что здесь убийцы живут.

      – А князь-то у нас кто?

      – Эээ... Боримир.

      – Вроде, по-другому звали... – Брыня безразлично поскрёб бороду, что-то сощёлкнув на пол. – Ну да ладно, плевать мы хотели на князей и на людей ихних. Мы, няши, сами по себе, и никто к нам не захаживает.

      – Мы зашли и тот орк.

      – Это верно, а до вас лет десять никого не было, так что пущай сидит. Токмо на другую сторону перекинуть надобно. Феня, Полуня, сделайте, как было!

      Двое подростков лет пятнадцати обменялись разочарованными вздохами, не спеша вставать с плетёных из травы ковриков, кои использовались наравне с лавками и табуретами. Шутливо погрозив лентяям, Анята доверху наполнила большую миску чем-то очень и очень подозрительным и водрузила блюдо на середину стола. Не сговариваясь, местные достали из-за поясов длинные заострённые палочки.

      – Что это? – прошелестел л"лэрд.

      – Скотинка наша! – гордо ответствовала стряпуха. – Вы мимо их пастбищ проезжали.

      – Вы разводите слизней?!

      – Другая скотина здесь не приживается, даже козы топнут. Варёные улитки вкусные, попробуйте!

      Шип смотрел в миску так, словно ему туда нашинковали покойного орка, и Брыня начал темнеть лицом, а Анята расстроено поджала губы. Подозревая, что хозяева не спустят столь неуважительное отношение к национальному деликатесу няшей, Бахмут попросил лопату, чем спас положение. Ясное дело, л"лэрд и не думал помогать с погребением усопшего.

      Когда ратник вернулся, чумазый и промокший до колен, Анята подкладывала в миску очередную порцию улиток, а сытый Шип, в свою очередь, потчевал болотников обещанными байками о чужедальних землях. Начинало темнеть, и вместе с сумраком в хижину вполз вой, отдалённо похожий на волчий, но до того тоскливый и жуткий, что зубы Бахмута против воли выбили дробь. Нечто похожее он слышал, но выл тогда не зверь, а вдова над свежей могилой. Эльф сразу замолчал.

       – А это наш вурдалак! – пояснил Брыня довольно, будто речь шла о местной достопримечательности.

      ***

      – Который задрал орка? – Шип подцепил улитку. Рискнув попробовать первую, он не пожалел и теперь на радость Аняте орудовал палочкой наравне с местными.

      – Он, паскудник! – с порога бодро ответил незнакомый няша. Самым примечательным в нём был пёс – чёрный лохматый волкодав исполинских размеров, чьей пасти мог бы позавидовать крокодил. В руке парень нёс лук, за плечами – колчан, но выглядело всё это так убого, что в случае встречи с упырём надежда только на собаку. Впрочем, и оружие Брыни, висящее на стене, было не лучше.

      – Сколько раз говорили тебе, Додоня, возьми свою псину на привязь, – услышав клацанье когтей, укорил Пиня. – Не ровен час, загрызёт кого-нибудь.

      – Разве что вурдалака!

      – Балуня, иди ко мне! – ласково позвала Анята, на щеках которой вдруг проклюнулся румянец, и волкодав подбежал, метя хвостом. Оказалось, что в холке он по грудь девушке. Можно вместо ослика использовать, раз копытных здесь не держат.

      Вспомнив о боевом товарище, Шип выглянул в окно. За неимением конюшен, лошадей пришлось оставить под навесом, и вряд ли четыре столба да хлипкий плетень послужат преградой для хищника. Сольдэн сторожко поводил ушами, всматриваясь в темноту, но особого испуга не выказывал, видимо, не считая вурдалака достойным противником после кметей-перевёртышей. И всё же л"лэрд решил ночевать на улице, положив рядом с тюфяком обнажённый меч.

      Между тем, Додоня плюхнулся на лавку, нахально потеснив кого-то из местных, и запустил палочку в миску. Вообще он держался по-хозяйски, и, судя по лицу Аняты, очень скоро девушка будет варить улиток в другом доме. Волкодав лежал у её ног трофеем беззаветной собачьей любви, которой покорны всё возрасты, размеры и породы, чего не скажешь о тех, кто причисляет себя к расам разумным.

      – Вы правильно сделали, что своего упокойника наконец-то прибрали, а то смердело от него хуже, чем из трясины, – заявил парень, лишь мельком глянув на эльфийские уши. Оно и понятно, после зелёной физиономии орка такой мелочью не удивишь.

      – Добрых путников благодари, они с нашим разладом покончили, – проворчал Брыня. – А упокойник ваш был!

      – Ага, спасибо. Где вы его зарыли?

      – На самой границе, – вперёд Лаптя ответил Шип.

      – Это правильно. Нам чужой труп не нужен, а так он вроде как ничейный получается!

      – Это ваш труп! – свирепо рявкнул Чуня.

      – Он на самой границе лежал, но головой с вашей стороны, значит, ваш.

      – Бы-гмы-ы-ы!

      – Моня прав, ногами он в Осадках лежал, сталбыть, к вам шёл! – наткнувшись на умоляющий взгляд сестры, Брыня сбавил обороты. – И почём нам знать, что не ты его на серёдку перетащил?

      – Да я б один эту орясину не поднял!

      – Цыц! – Пиня хлопнул ладонью по столу. – Негоже при гостях распрю сызнова начинать, когда они нам мир да лад принесли!

      Облегчённо выдохнув, Анята почесала пса за ухом.

      – Значит, ты нашёл мертвеца? – обратился к Додоне Шип.

      – Ага. Решил с утречка к Брыне с Анятой зайти, а он прямо у тропинки лежит, весь погрызенный да искусанный. Пошёл я к своим за подмогой, а когда мы с парнями вернулись, труп уже под шильдой сидел без головы и с нашей стороны!

      – Я тоже к тебе по-соседски шёл заглянуть и увидел труп. И тоже подмогу привёл, да только наши парни расторопнее ваших оказались, – съехидничал Брыня. Феня с Полуней гордо выпрямились на ковриках.

      – Вы свару и начали!

      – Гав!

      В наступившей тишине стало слышно, как возятся лошади во дворе. Сочтя долг выполненным, Балуня снова положил морду на ступни девушки.

      – Орк тоже у вас останавливался?

      – Ага, – кивнул Брыня. – Хотел только переночевать, а потом вурдалака услышал и решил погостить. Нам-то лишнего тюфяка не жалко, опять же, прибыли больше.

      – Зачем вам вообще деньги нужны, если у вас здесь натуральный обмен? – удивился Лапоть.

      – Аняте они ни к чему. Она замуж хочет, а я – мир, как дед наш, поглядеть. Не улиток же мне на обмен с собой тащить?

      – А я говорю, что злато – есть великое зло! – вставил веское Пиня. – Одни беды от него.

      – Значит, вурдалак появился до орка? – перебил Шип.

      – Где-то с месяц назад завёлся, – Брыня прищурился. – Орк хотел на него поглядеть, вот и догляделся! Разорвали почти в клочья, а нам – прибирать!

      – И многих вурдалак за месяц задрал?

      – Да никого, кроме орка. Но, похоже, и орк успел вурдалака подранить, – снова вмешался Пиня. – Раньше-то он иначе выл, вроде как с вызовом, а сейчас ровно плачется.

      – На болотах мы иногда находим звериные кости, до белизны обглоданные, а ещё куры у нас пропадали, но на людей он не охотится, – подтвердил Додоня. – Мы уж и привыкли к нему.

      – Вы уверены, что это вурдалак?

      Немой что-то промычал, шевеля пальцами, и Чуня поспешил с переводом:

      – Моня видел его издали, вурдалака ентого! Ростом он повыше Балуни будет и поосанистей, лапы длинные да тощие, а ухи поболе твоих!

      – Похож, – согласился Лапоть.

      – А я бы его и вблизи рассмотрел, кабы зрячим был, – Пиня понизил голос, акцентируя всё внимание на себе. – Сидел я как-то на нашем брёвнышке, о жизни думал и до того замечтался, что ночь заметил, лишь когда вместе с теменью холод подкрался. Вдруг слышу – идёт кто-то, да не человек. Обмер я, а вурдалак давай меня обнюхивать: сам ровно собака дышит и из пасти мясом так и разит. Потом Чуня меня ужинать окликнул, а вурдалак – фрр! – и к себе в топь удрал.

      – Ну следы-то остались? – судя по шёпоту, ратника пробрало до нутра.

      – Здесь очень топко, след сразу затягивает. Но когда он на камушек наступил, так клацнуло, словно когти у него железом окованы...

      ...Вскоре Додоня с собакой ушли в Осадки, ничуть не страшась вурдалака, остальные тоже разбрелись по домам. Выделенный путникам навес некогда служил курятником, а теперь и конюшней, и апартаментами, и всем, что может понадобиться единственному источнику дохода в этой глуши. Заверив хозяев, что с костром управляется не хуже, чем с лютней, Шип сложил камни кольцом, чтобы огонь не "сбежал": и вурдалак не сунется, и писать при ярком свете сподручней. Пальцы коснулись шероховатой поверхности тетради для заметок, и эльф в который раз мысленно возблагодарил Велену. Почему-то он не сомневался, что у воинственной берегини всё в порядке.

      – Как тебе местные? По-моему, довольно заНЯтное племя. Они на болоте ещё до образования княжеств поселились, живут замкнутой общиной, и просто удивительно, что из-за постоянного кровосмешения здесь не бегают уроды.

      – Если бы Стрежень не сгинула, у её жителей были бы достойные конкуренты, – Лапоть выразительно крутанул пальцем у виска. – Только имена уже с ума сводят. Не удивлюсь, если их петухи по утрам не кукарекают, а някают.

      – По крайней мере, пёс лает.

      – Видал, какие у него зубки? Как думаешь, он мог того орчину задрать?

      – Теоретически, да. А зелёного точно задрали?

      – Точно. После двух недель в сырости да жаре, он буквально в руках у меня расползался, – ратника передёрнуло, – но такие укусы трудно не увидеть. Дороговато вурдалак за погляд взял.

      – Ну, мы-то на него глазеть не будем. Спи давай, нам уезжать рано.

      Лаптю не понадобились уговоры. Отвернулся от света, и почти сразу раздался сочный храп человека, не обременённого мыслями. Шип поудобнее устроился на жёстком тюфяке, но перо в чернильницу не обмакнул. У него, в отличие от компаньона, дум было предостаточно.

      Во-первых, орки, буквально выросшие в седле, пешком не путешествуют, тем более, совсем налегке. Отсюда вопрос: куда подевался конь, оружие и поклажа? Скорее всего, вещи и деньги прибрал будущий покоритель трактов Брыня, лошадь спрятал где-то на болотах, а остальным сказал, дескать, глупая скотина сбежала на свою погибель, заодно унеся пожитки хозяина в седельных сумках. Шип не стал расспрашивать мужика напрямую, дабы не искушать желанием разжиться заодно кошельком чересчур любопытного эльфа, также неудачно решившего поглядеть местную "достопримечательность".

      Во-вторых, почему нечисть заинтересовала путешественника настолько, что он решил задержаться в подозрительном месте у жадного до "злата" хозяина? Вой действительно походил на вурдалачий, но не только.

      И, в-третьих, что за вурдалак такой, предпочитающий гоняться за зверьём, хотя слепой старик был для него более лёгкой добычей?

      Затмив лунный свет, на утоптанный пол легла тень. Шип машинально нащупал рукоять меча. Прижав палец к губам, Брыня зашёл под навес и сел напротив л"лэрда.

      – Ты метко стреляешь?

      В ответ на глупейший вопрос эльф иронично выгнул бровь, но человеку этого оказалось достаточно.

      – Тогда пойдём на вурдалака поохотимся.

      – Это с какой стати?

      – С такой, что стрелок из меня неважный, а вам надо стол и кров отрабатывать.

      – Ну ты наглец! – восхитился Шип. – За слизняков и прогнившие тюфяки ты с нас столько содрал, сколько столичные корчмари за комнату и свежую баранину постыдятся брать.

      Брыня насупился:

      – Не пойдёшь, сталбыть?

      – Мне и здесь неплохо, а если ты оставишь меня в покое, будет совсем хорошо.

      Больше мужик не стал тратить ни минуты, махнув рукой на неправильного эльфа, которому чужд охотничий азарт. Прихватил из дома лук и один отправился ночью на болота. Лапоть прав, идиотизм этого типа может успешно конкурировать с Нелюдиным.

      Вурдалак завывал всю ночь то ближе, то дальше, но в саму деревню не заходил.

      Похоже, Брыне с охотой не повезло.

      Несмотря на то, что лук он с собой взял орочий.

      ***

      Всё-таки Шипа сморила дрёма, и он, не надеясь на Лаптя, попросил Сольдэна подежурить. Жеребец предупреждающе всхрапнул раньше, чем на плечо л"лэрда опустилась рука, что позволило сделать побудку приятнее для всех и исключило участие в ней меча. Анята выглядела не просто встревоженной, а перепуганной насмерть, даже косу с вечера не переплела, а зипун брата набросила прямо на ночную сорочку.

      – Светлый-ня... Дивный-ня...

      – Просто Шип.

      – Шип, – девушка с трудом удержалась, чтобы не добавить привычное "ня", а эльф – от смеха. – Мой брат куда-то ушёл ночью, и до сих пор не вернулся. Прости, что тебя разбудила, но я и так еле утра дождалась.

      – На охоту он ушёл, но похоже, с дичью так и не встретился, иначе вурдалак по-другому выл бы.

      – О, болотные огни! А если он утонул?

      – Его крика я тоже не слышал. Походит, устанет, вымокнет и вернётся. Лапоть, вставай, нам в дорогу пора! – Шип запустил в компаньона остывшим угольком, спровоцировав незлобивую ругань.

      – Уже уезжаете? Я думала, вы со мной Брыню подождёте, а ещё лучше с поиском поможете...

      – Анята, вас две деревни людей, а мы совсем не знаем местность и будем только мешать. Пусть кто-нибудь из детей сбегает в Осадки, всех оповестит, а к тебе жениха с волкодавом приведёт, чтобы одной страшно не было.

      Девушка зябко обняла себя за плечи:

      – Да, извини за дерзость. Пойду завтрак приготовлю, вы ж за него уплатили.

      – Тебе бы не в болоте тонуть, а в город податься. Устроилась бы подавальщицей или кухаркой в корчме, улиток своих разводила бы, а через год-другой на твоё блюдо со всех околотков люди будут сбегаться.

      – Я об этом думала, но у меня здесь брат, жених и Балуня – вся моя жизнь.

      – Жалко её, – вздохнул бывший ратник, проводив хозяйку сочувственным взглядом. – Брат денег скопит и уедет, жених мне тоже что-то не нравится, а его псина – того пуще.

      – Лапоть, если будешь всех подряд жалеть, то в конце концов сам подставишь спину под нож очередного бедолаги, да ещё благословишь его перед смертью. Анята не бедная сиротка, так что лучше прибереги жалость для Зорьки. Она есть хочет и, знаешь, что о тебе...

      – Не-ет! – компаньон перескочил плетень с такой скоростью, будто за ним гналась стая вурдалаков, тоже желающих чего-нибудь вкусить.

      Улитки уже не казались отвратительными, Шип даже прихватил несколько пустых раковин и сделал заметки об особенностях местной кухни, однако, путников ждал более привычный и сытный завтрак – варёное мясо и болотная разновидность капусты.

      – Здесь водятся олени?

      – Забредают иногда, и недавно Брыня одного подстрелил. Он оставил мясо на чёрный день и из ледника брать не велит, но ведь сейчас он не смотрит, а вам понадобятся силы в дороге. И смотрите под ноги, – Анята запнулась, нелегко ей давалась роль радушной хозяйки, когда брат как в болото канул, – после шильды даже тропа проседает очень глубоко.

      Тёмные куски вызвали острый приступ того, в чём Шип недавно упрекал напарника – жалости. С другой стороны, он понимал, что глупо отказываться от роскошного по здешним меркам завтрака, да и Анята искренне хотела угодить на прощание. Треснув ратника вилкой по чересчур загребущей лапе, эльф достал из миски самый аппетитный ломоть.

      Опадчане не стали дожидаться возвращения пропавшего. Феня и Полуня, оказавшиеся не детьми, а просто низкорослыми, как и большинство соплеменников, отворили дверь в свою кузню, и потянулся народ за железом от копий до топоров. Действовали слаженно и быстро, словно единый организм, разбившись на равные по силе группы, щупальцами потянувшиеся в окрестности, в то время как разум и сердце общины – старейшины и Анята – остались в центре.

      Как только взъерошенный Додоня переступил порог хижины, напарники сделали то же самое, только в обратном направлении. Лапоть едва поспевал за Шипом, недоумевая, с чего вдруг приподнятое с утра настроение упало ниже нуля, но заговорил, когда всадники уже миновали шильду на выезде из деревни, благо, безо всяких трупов и прочих достопримечательностей. Свесившись из седла, парень сорвал длинный колосок, сунул луковкой в рот, сразу же выбросил и отплевался.

      – Мофет, мы Б"гыню по до"гоге фт"етим. Фкафем, фто фефт"гёнка пе"гефивает, – болотное растение оказалось коварным, от сока у Лаптя онемели губы и язык, так что парень одновременно шепелявил и картавил. В другое время Шип не упустил бы возможности поддеть дурня, сующего в рот всё подряд, а сейчас это вызвало глухое раздражение. Ведь накануне Брыня рассказывал о неких стебельках, которые ест только главный местный хищник – трясинные змеежабы, чтобы подстреливать жертву паралитической слюной. Достал уже человеческий идиотизм!

      – Не хочу встречаться с этим... Брыней. Кажется, я знаю, что у них за вурдалак завёлся.

      – И?!!

      Но эльф только рукой махнул.

      ***

      В молчании ехали с полчаса.

      И ещё столько же.

      А потом Шип заметил на тропе нечто утопленное в грязи, и кабы не заострённый кончик, предательски блеснувший в траве, конструкцию из перекрученных врастопырку гвоздей невозможно было бы разглядеть. Вот копытом почувствовать – очень даже.

      – Это же "чеснок"! – ахнул ратник. – На кой ляд он няшам, если здесь конница и так не пройдёт!

      – А двое конников прошли, – Шип замахнулся выбросить находку, но передумал и положил в сумку. Наверное, решил потом избавиться от него менее травмоопасным для чьих-нибудь лап путём. – Какая подлость! Приручить благородное животное, чтобы потом выдумывать способы его убийства один хуже другого! Сольдэн, стой здесь.

      Бахмут с вытаращенными глазами смотрел, как этот ненормальный пробует колючую тропу слегой и собственными ногами. Первопроходец продвинулся уже саженей на десять, но нашёл только одну ещё "чесночину".

      – Я думал, их сеют горстями.

      – Может, сами мешок прорвали и выпали? – предположил ратник.

      – Здесь тоже нет, – эльф поворошил слегой багульник в поисках "грядки" на обочине. – Хм... Зато ветки поломаны, и явно что-то тащили, – Шип без раздумий ввалился в кусты, заставив усомниться в рассудке того, кто постоянно обзывает людей идиотами. Запоздало Бахмут вспомнил, что по какой-то причине эльфы в болоте не тонут, конечно, если сами в бочаг не прыгнут, и выругался. – Лапоть, я нашёл труп!

      Судя по неподдельной радости в голосе, труп был орочий...

      Но ратник ошибся.

      Он подозревал, что в косматой шевелюре Брыни водится кое-кто, а теперь с ними заодно копошилось и звенело мушиное облако, лепились жирные пиявки, даже бабочек и стрекоз что-то привлекло. Шип ткнул слегой, и Бахмут вслепую замахал руками, отгоняя стрельнувших в лицо падальщиков. Эльф тоже понёс наказание за бесцеремонность к усопшему, судя по ругани, ещё на ранней стадии перешедшей в сплошное харканье. Когда отплевались-отмахались, насекомые уже снова лепились на труп, но основное разглядеть было можно, а подробности – не хотелось.

      Мертвец лежал на спине, нелепо вывернув изломанные конечности, в которых, казалось, прибавились лишние суставы. Лицо перекосила гримаса, в вытаращенных глазах копошились мошки, но самым жутким были рытвины укусов по всему телу: куски плоти вырвали вместе с одеждой, а не выгрызли. В разлапистом корневище ракиты валялся сломанный лук. Не няшенский – орочий.

      Впрочем, как раз это Бахмута и не удивило, а эльфа подавно. Наверное, и остальные вещички степняка где-то припрятаны или поделены с Додоней.

      – Его погрыз не вурдалак и не волк.

      – Ты сказал "погрыз", а не "загрыз", – сглотнув, уточнил ратник. Тварь, изуродовавшая тело, не кормилась, а вымещала на Брыне злость.

      – Потому что его убили, а она искусала уже после смерти, – Шип вспорол рубаху убитого, обнажив торс, покрытый ранами и кровоподтёками весьма характерной формы. – И отпинала тоже. Надо вернуться в Опадки.

      – Анята не одна, – Бахмут поспешил за напарником, уже не глядя под ноги. Там чавкало, но ратник целиком положился на эльфийское чутьё. Перед глазами как наяву стояла девушка-няша: бледная даже сильнее обычного, нервно покусывающая губы.

      – Вот это меня и беспокоит. Вряд ли трое старцев окажут серьёзное сопротивление.

      ***

      На первый взгляд, деревня будто вымерла. И немудрено, все няши разбрелись по болотам в поисках пропавшего, оставив убийцам беззащитную девушку и полную свободу действий. Шип прижал палец к губам, намереваясь сперва подкрасться с угла и через окно разведать, что там в хижине, но Лапоть уже заорал дурниной:

      – Анята-а! Ты цела?!

      – Да! – раздался ответный всхлип.

      Пока ратник соображал, в какую сторону дверь открывать, Шип запрыгнул в окно. И опустил меч: убийцы получили, что хотели, и ушли, оставив в хижине раненых и полный разгром. Старцы сидели на чудом уцелевшей лавке, причём, Чуня прижимал к голове окровавленную тряпицу, а у Мони зрел под глазом синяк. Анята подняла на эльфа жалобный взгляд, и оказалось, что у неё разбит нос и губа. Девушка стояла на коленях перед выпотрошенным тюфяком, на котором врастяжку лежал Балуня, тяжело вывалив язык, и Шип подсел к ним. Псу досталось больше всех. Под мордой скопилась тёмная лужица, из груди торчало крапчатое оперение. Глубоко засела, зараза.

      – Животину-то за что?! – вознегодовал подоспевший Лапоть.

      – Мгы-ы! – выматерился Моня.

      – Додоня вместе со всеми ушёл, а ему нас от вурдалака охранять велел, – шмурыгнув, Анята вытерла из-под носа юшку. – Да вурдалак-то и не тронул никого, а эти!.. Балуня нас загородил, но и броситься не посмел – свои всё-таки. Они его подстрелили сразу, а уж когда кулаками махать начали, я им ларчик со скопленным отдала.

      "И награбленным", – мрачно подумал эльф, ощупывая рану. Пёс не скулил то ли в силу природной терпеливости, то ли чувствовал, что ему помогут. Сильная зверюга.

      – Ты его вылечишь, Шип?

      – Вылечу, не бойся. Но сначала убийц догоню. Ты им сказала, где Брыня прячет коня и шкуру?

      – Анята не знала, – подал голос Пиня, единственный невредимый из всех. – Я через Моню попросил Чуню сказать им, где шкура прячется.

      ***

      Шкура действительно была на месте. Правда, старики забыли упомянуть, что к ней прилагаются два ряда ощеренных клыков и четыре острейших копыта, причём, переднее предупреждающе колупало дно пещеры, высекая искры из камня.

      – Вот мухоморы болотные, обманули! – Феня попятился, даже с луком в руках чувствуя себя не шибко уверенно перед чёрной тварью, которой по природе положено быть пугливой травоядной. – Говорил же, надо было Чуню с собой тащить, глядишь, здесь иначе бы запел!

      – Йа-йа... д-думал, они выложат всё, когда псину подстрелим, – Полуне было ещё хреновей: его лук висел за спиной.

      "Вурдалак" зарычал, в тёмном чреве пещеры фосфорная зелень глаз казалась особенно яркой и какой-то потусторонней, словно тварь имела сродство с болотными духами, а с ними, как всем няшам известно, шутки плохи.

      Парни шутить не стали и дали дёру. "Вурдалак" устало лизнул покрытый испариной свод пересохшим языком. Он не напал бы первым, ведь за камнями лежал чёрный, ещё не обсохший комочек, а его мать сама едва держалась на ногах. Но люди об этом не знали.

      "Плевать на коня и на шкуру! Того, что в ларце, надолго хватит, а до города и на своих двоих доберёмся!" – лихорадочно думал Феня, через трясину вслед за другом прыгая с кочки на кочку.

      Одна предательски осела под ногой.

      Затем на ней вылупились буркалы с горизонтальным росчерком зрачка, покрутились туда-сюда, чётко фокусируясь на добыче. Из разлома беззубой пасти вылетела длинная струя, неядовитая лишь для самого трясинного змеежаба.